Как Иран теперь может обвалить цены на нефть

Очередное падение цен на нефть российский бюджет вряд ли выдержит. Вице-премьер Аркадий Дворкович сегодня заявил, что даже с выходом Ирана на рынок нефти цена на нее останется на уровне 50 долларов за баррель.

Что будет, если Иран вернется на нефтяной рынок, Дождю объяснил Михаил Крутихин, партнер консалтинговой компании RusEnergy.

Лобков: Михаил здравствуйте. Вот новость об Иране. Она вчера на 5% уменьшила цены на нефть. Что это значит? Ведь это мировые трейдеры — это такой мировой мозг, который синхронно, как нейронная сеть, принимает решение. Это не высокая оценка. 

Крутихин: Это значит, что произошла нервная реакция какая-то, потому что физических объемов новой иранской нефти на рынок совершенно пока еще не поступало. Надо дождаться конца июня, когда будет подписано окончательное соглашение по Ирану, и затем уже можно предположить, что будет. Будет снят режим с международных санкций. То есть с двух отраслей: с финансовой отрасли банковской и с нефтегазовой. И вот после этого уже на рынок поступит новая иранская нефть.

Сначала, я думаю, не та, которую он добывает или будет новую добывать, расширив добычу. А потом поступит нефть, которую Иран накопил в своих хранилищах, танкерах и т.д. По некоторым оценкам, там где-то 37 млн. баррелей этой нефти накопленной. Если он начнет хотя бы по полмиллиона баррелей сейчас вот выводить на внешний рынок, или после снятия санкций, это сразу будет серьезное давление на рынок. Вот мы сейчас видим, что предложение примерно на 1,5 млн. больше, чем спрос. Если к ним добавится еще полмиллиона, или даже целый миллион из Ирана, то это будет очень серьезное давление на цены.

Лобков: Но мы же понимаем, что это не только давление на цены, но и обострение дальнейшее на Ближнем Востоке. Потому что, известно, что Саудовская Аравия, она вообще не хочет увеличивать квоты, хочет, чтобы нефти добывалось как можно меньше. Потому что из-за ее социальных трат, трат на поддержку различных правительств, теперь еще и новой войны, у них тоже есть не очень маленький лимит бюджетный на цену нефти минимальную. Кроме того, сейчас опосредованно Саудовская Аравия воюет с Ираном в южном Йемене. И это, в общем, довольно опасный момент, как я понимаю.

Крутихин: Положение-то еще хуже, поскольку сейчас Саудовская Аравия и ее партнеры по ОПЕК, четыре главных партнера, которые добывают половину всей ОПЕКовской нефти, это Катар, ОАЭ, Кувейт, помимо Саудовской Аравии.

Лобков: Они все в той же коалиции?

Крутихин: Вот от действия этих четырех стран зависит мировой рынок нефти. Они сейчас выбрали такую стратегию, чтобы не потерять свои рыночные ниши. Значит, Иран, который будет выходить на рынок с новыми объемами нефти, он будет стараться отвоевать те ниши рынка, которые он когда-то имел. Для этого, я нисколько не сомневаюсь, что будет давать какой-то дисконт к цене. Начнется в придачу к тому, что Саудовская Аравия сейчас не понижает свою добычу, начнется еще и ценовая война с Ираном. То есть не 55, как сейчас, долларов будет стоить баррель.

Лобков: До 20 может дойти, как было во времена, когда Иран свободно поставлял нефть?

Крутихин: Я вот очень не люблю какие-то такие катастрофические сценарии. Но где-то до 40, я думаю, вполне может дойти, ну 40-45, под давлением вот такой ценовой войны. А насколько выдержат ее другие поставщики нефти?

Лобков: Та же Саудовская Аравия.

Крутихин: Та же Саудовская Аравия, потому что у нее тоже денег много накоплено.

Лобков: Но социальное обременение очень большое.

Крутихин: И социальное обременение, и там сложная картина, там масса различных фондов, через которые ходят деньги, и обеспечивая свое население, и обеспечивая международное исламское движение и т.д. То есть, им нужно тоже много денег. Выдержат они год, выдержат они полгода. Полгода-то выдержат на накопленных средствах, но год — это уже тяжело сказать. Может быть, им тоже придется снижать добычу, но как только снизится добыча, несколько поднимется цена, немедленно в ход пойдут бурильные установки в США.

Лобков: Которые пока что на низких оборотах работают или на холостых.

Крутихин: Они в отпуске как бы, они ждут, когда повысятся цены — и тогда они быстренько нарастят. Это очень гибкая отрасль.

Лобков: То есть, фактически, даже с входом Ирана, система все равно приспособиться, выйдет на некий новый уровень. Другое дело, что к тому времени российская экономика должна пойти по пути некой диверсификации, хотя бы в области экспортозамещения. Что-то начать другое экспортировать, чтобы подготовиться, постелить себе подушку безопасности на этот случай.

Крутихин: Очень хотелось бы, чтобы так получилось, чтобы действительно была диверсификация и у нас, в нашей экономике. К сожалению, я пока сигналов к этому не видел. Есть такие моменты, как давайте облегчим налоговое бремя на нефтяников, они тогда больше будут добывать нефти. Если посмотреть, снять все налоги с трудноизвлекаемых запасов в России — что получится? Вот сейчас подсчитывают, что один баррель трудноизвлекаемой российской нефти на выходе из скважины будет стоить 85$. Он уже не пролезает вот в это уравнение международной торговли никаким образом. Так что это дело не спасет, я очень боюсь, что не в этом году, то в следующем мы будем наблюдать резкое снижение добычи нефти, нефтяные компании уже сокращают свои инвестиционные программы.

Лобков: А значит, и временные успехи, добытые в стабилизации национальной валюты, тоже могут оказаться временными.

Крутихин: Мы очень зависим от дохода нефти и газа, и к сожалению, доходы будут становиться все меньше, и меньше.

Лобков: Насколько Иран — мощный вообще игрок на мировом рынке, если учитывать историю. Я, честно говоря, не успел сегодня перечитать книгу Дэниела Ергина, в ней 2000 страниц, в ней все описывается, конечно. Но, может, вы мне напомните, насколько важным был игроком Иран, в эпоху шаха до Исламской революции и до первых санкций.

Крутихин: Это вообще моя любимая страна, я же иранист по образованию. Во-первых, я в Иране в армии служил, я в Иране наблюдал иранскую революцию так называемую. Это моя страна. 

Лобков: В советских войсках служили?

Крутихин: В советской, но в иранской армии, в шахской еще служил. Одна из первых стран была, где все это пошло.

Лобков: Я думал, что это в ассиро-вавилонский период.

Крутихин: Нет, получил первую лицензию барон Пауль Юлиус фон Ройтер. Он не докопался немножечко до нефтяного слоя, бросил эту лицензию, пришел другой европеец — Дарси, и он нашел там нефть. Вот когда там нашли нефть, в районе Абадана, вот это началась…

Лобков: Это не Каспий?

Крутихин: Нет, нет, на Каспии тихо, спокойненько, там работали другие люди, там Ротшильды работали, Нобели работали.

Лобков: Нобели с другой стороны работали.

Крутихин: Нобели — с другой стороны. Но в Иране, когда действительно огромные запасы нефти были найдены, это был как раз товарищ Дарси, получивший первую лицензию. Если мы ближе подберемся к нашему времени, то увидим, что Иран мог добывать и экспортировать, не просто добывать, а экспортировать, где-то 3 млн. баррелей в сутки. Вот сейчас он добывает меньше одного, значительно меньше 1 млн баррелей в сутки. Вот если его освободят от каких-то санкций, в течение года или двух до двух миллионов баррелей в сутки он сможет сделать. А дальше ему нужны будут технологии, которые могут дать западные компании.

Лобков: А у меня как раз сложилось как раз ощущение, что при Ахмадинежаде как раз Иран в условиях санкций занимался самодиверсификацией. Ядерная программа — это одна из частей, потому что нельзя исключить, что действительно там была не только цель сделать бомбу, но и сделать атомную станцию. Потому что там что Хаменеи был фанатом ядерной физики, что Ахмадинежад, которого он, собственно, себе и взял для этого. А с другой стороны, насколько я понимаю, там все равно осталась мощная промышленность.

Крутихин: Да, да, конечно.

Лобков: Которая может производить. И достаточно мощное бурильное оборудование — то, что необходимо для извлечения ну хотя бы легко добываемой нефти.

Крутихин: Там сейчас с легко добываемой нефтью тоже становится не очень хорошо. Во-первых, мы видим, что те проекты по добыче газа, которые развиваются в Персидском заливе у берегов Ирана, больше половины этих проектов рассчитано на то, что газ будет добываться, отправляться на нефтяные промыслы и закачиваться снова в пласт для того, чтобы поддерживать давление нефти на выходе. Мало того, за время санкций и упадка нефтяной отрасли, после Исламской революции, Иран успел газифицировать практически всю свою территорию. Я помню, как мне провели трубы газа, ко мне в дом в Тегеране, вместо того, чтобы мазутом отапливать свой дом.

Лобков: Это уже было после заложников?

Крутихин: Это было в 80-м году.

Лобков: То есть, ровно, когда были заложники.

Крутихин: Да, когда были заложники, тогда афганские чернорабочие копали канавы, прокладывали трубочки, и Иран фактически обеспечил себя газом. Это замечательная система, 9 магистральных газопроводов по всей стране. Иран построил газопровод к турецкой границе, то есть 10 млн. кубометров газа он поставляет ежегодно в Турцию. Он построил другой газопровод к границе Пакистана и ждет, когда Пакистан достроит свою часть инфраструктуры, и тогда откроется. Я думаю, после снятия экономической блокады пакистанцы тоже построят эту часть. Тогда в Пакистан и в Индию сможет поступать тоже иранский газ. У Ирана есть такой гигантский потенциал развития и нефтяной, и газовой отрасли.

Лобков: Что касается газа, иранский газ, учитывая близость к Каспийскому морю, учитывая близость к тому кусочку территории, вокруг которого все время противостояние, какой поток пойдет и какой поток будет политически отменен, может ли Иран проявить собственную активность вот на этом Каспийско-черноморском перешейке и начать конкурировать с «Газпромом» за южную Европу, если санкции будут сняты?

Крутихин: Ирану бы этого очень хотелось, у него есть проект, называется «Иранская труба». Он предложил Турции, он даже провел переговоры с европейцами о том, что новый газопровод с юга Ирана через турецкую территорию попадет в Европу.

Лобков: По Каспийским горам?

Крутихин: Нет, уже есть, по тому же маршруту, который сейчас проходит.

Лобков: Где «Набукко» был?

Крутихин: Нет, он пройдет из Ирана в Турцию, через границу, в районе пограничного пункта Базарган, все это переходит и подсоединяется к турецкой сети. Он хотел еще вторую ниточку построить, так называемый «Игат-9», у них кодовое название для этого проекта. И дальше, в принципе, Иран мог бы 20, а то и 30 млрд. кубометров газа в год поставлять в Европу.

Лобков: Это примерно потребность Украины.

Крутихин: Это примерно мощность того самого «Набукко», когда хотели строить, 31-33…

Лобков: Это столько съедает 40-миллионная страна.

Крутихин: Украина когда-то получала 59 газа из России, она еще 20 своего. Но, в принципе, 30 — это очень и очень много. То есть, это был бы серьезный конкурент «Газпрому». Иран мог бы стать конкурентом и в доставке, скажем, туркменского газа в Европу. Был такой проект в 90-ые годы, его серьезно исследовала компания Shell. То есть, в Туркмении добывать газ и через иранскую территорию, через сушу в Турцию — и дальше уже спокойно в Европу. Помешало что — это одно из главных препятствий для работы иностранных нефтегазовых инвесторов. По иранской Конституции, еще с начала 50-ых годов нефть и газ должны принадлежать только Ирану и никаким иностранцам.

Лобков: Так это везде так, это и в Кувейте, в Саудовской Аравии. То есть, только нефть отгруженная или газ отгруженный в трубопровод или на танкер является собственностью. А до этого компании работают там в качестве субподрядчиков.

Крутихин: Нет, в данном случае Иран должен был покупать туркменский газ на границе и свой собственный газ продавать куда-то дальше. Это был бы иранский газ.

Лобков: Это юридически?

Крутихин: Это юридически, по документам.

Лобков: Газ смешивается?

Крутихин: Это все равно был бы иранский газ, естественно. Это, кстати, мешает очень многим инвесторам в нефтяную и газовую отрасли Ирана. Они в соответствие с этим запретом конституционным могут работать только по buy-back. То есть, что получается: приходит инвестор, он не имеет права на долевое участие в компании.

Лобков: А раздел продукции?

Крутихин: Никакого раздела продукции, ни на часть продукции. То есть, ему с хорошей скидкой, заранее оговоренной, продают часть продукции, которую он обеспечивает, добывает. А он потом реализует ее на внешнем рынке.

Лобков: Эта модель работает на всем Персидском заливе.

Крутихин: Она очень тяжелая модель.

Лобков: Она бюрократизирована и рассчитана все-таки на то, что есть правящая семья, где министр нефти является членом семьи, где друг у друга никто ничего не украдет.

Крутихин: Беда там, что очень длинный период возмещения вот этих затрат получается из-за малого объема и маленького процента. «Газпром» когда вместе с малайской компанией «Petronas» и французами «Total» занимался содействием в разработке двух блоков проекта «Южный Парс» в Иране, газового проекта. Вот в 2003 году, они начали там фактически добывать газ, и больше 10 лет заняло возмещение тех инвестиций, которые «Газпром» туда вложил в свой иранский проект. Так что это длинная и не всегда приятная процедура

Лобков: Но, тем не менее, сейчас Иран может воодушевиться, действительно, если они намерены выполнить все эти условия, которые вчера поставил Обама, мы нашпигуем вашу страну инспекторами — краткое содержание речи Обамы. То Иран может воодушевиться, учитывая, что долго жили при условиях санкций, собраться в кулак, учитывая то, что все-таки страна теократическая, управляемая и довольно идеалогизированная, и может реально совершить рывок, обойдя всех своих соседей по Персидскому заливу, став, в общем, той самой региональной сверхдержавой, функции которой сейчас временно выполняет Саудовская Аравия.

Крутихин: Я думаю, может, может, потому что мы видели, как практически с нуля Иран мог быстренько собраться. Но на него в свое время, в 80-ом году, когда напал Саддам Хусейн, рассчитывали, что в Иране меньше 30% личного состава в армии осталось после Исламской революции, где-то всего 15% военной техники, вооружение было исправным и годным. И Саддам Хусейн навалился на Иран, такое поражение он потерпел от иранцев, которые быстренько мобилизовались и победили в этой войне фактически. Могут, могут мобилизоваться.