«Мы сейчас внутри эксперимента». Глеб Павловский о реакции власти на эпидемию

Как вы считаете, почему так спешно, не вводя специального какого-то чрезвычайного положения в стране, московские власти приняли вот эти вот жесткие меры самоизоляции?

Прежде всего потому, что нет никакой процедуры, отработанной процедуры управления в чрезвычайных обстоятельствах. Это при том, что наша система сама по себе постоянно демонстрирует склонность к чрезвычайным мерам, но когда доходит до дела, выясняется, что нет способа управлять другого, и Собянин действует фактически в вакууме, правовом вакууме, как может.

Сейчас есть ощущение, что какой-то диссонанс существует внутри условного Кремля, какого-то политического верха, потому что, с одной стороны, вот сенатор Клишас «катит бочку» на Собянина, что вот не могут принять такого решения самостоятельно, а Собянин сейчас как бы стал главной политической фигурой в сущности сейчас, потому что он принимает самые жесткие меры, он на передовой, как бы берет на себя ответственность. При этом президента фактически не видно, вот один раз он выступил, в основном, с хорошими новостями, что увеличит какие-то выплаты, и пообещал праздники. После этих праздников вот наступила жесткая самоизоляция. Почему такое странное разделение функций?

Да нет здесь разделения функций. Кремль сейчас — это коронавирус, никакого другого Кремля нет, Кремль — это эпидемия. А тот Кремль, который вы имеете в виду, он, естественно, съехал на периферию интереса, внимания и так далее, это неизбежно. Собственно говоря, ведь мы смотрели сериал про Кремль, а никакого управляющего ситуацией Кремля не было. Сейчас просто, как это, киномеханик вышел и остановил картинку, и поэтому мы в реальности, а реальность это эпидемия, кто-то должен брать на себя ответственность. Я думаю, это будет происходить не только в Москве.

Получается, почему, собственно, вот эти жесткие меры тогда не были приняты по всей стране, чтобы на местах это вот управление могло каким-то образом себя проявить, передать им таким образом функционал, чтобы они сами несли ответственность за свои регионы? Какое-то ощущение брошенности есть.

Ну как вы это себе представляете, чтобы Путин передал свою власть регионам? Он этого ни за что не сделает. Но с другой стороны, он вынужден какое-то время, во всяком случае, терпеть, что это будет происходить. Я думаю то, что мы видим, это еще не конец, будут какие-то другие попытки взять на себя ответственность. И я думаю, они будут приветствоваться людьми.

В данной ситуации вообще впервые фактически Путин оказался перед лицом настоящей большой глобальной беды. С одной стороны, экономика в абсолютных руинах, благодаря, в том числе, и его сподвижникам, а с другой стороны, вот эта непредсказуемая эпидемия, которой так трудно управлять, которую так трудно модерировать. Как вы считаете, как он себя проявляет, как руководитель, в этой ситуации? Вообще насколько он плотно руководит страной, насколько активно люди, которые его окружают, вовлечены в это?

Нам предстоит понять некоторые вещи, их понять можно только экспериментально. Мы сейчас внутри эксперимента. Экономика все-таки не настолько в руинах, чтобы выходить за сигаретами с «финкой» за поясом. Если бы она была в руинах, то в квартирах уже не было бы ни воды, ни света, значит, она еще не в руинах. Пока что мы входим в ситуацию, где политика — это политика выживания. И сейчас как бы разные блоки системы, медицинские раньше других, как мы видим, а что будет с силовыми, кстати, неизвестно, насколько они вообще готовы, так сказать, включиться в задачу помочь людям выжить. Это ведь непонятно, но я, кстати, очень сомневаюсь в том, что они готовы. Вот все это будет, мы все это будем шаг за шагом видеть. Наверное, Путин в какой-то момент попытается возглавить процесс, но он пока не знает, как. Ситуация для него похожа действительно на 22 июня, но Сталин ждал, сколько там, две недели, чтобы взять руль на себя. Так что, может быть, еще не вечер.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.