Екатерина Чистякова: Нашим донорам мешает законодательство

Лобков: В субботу больше народу ходит, чем в будние дни?

Чистякова: В субботу приходят те, кто не может прийти в будни, а наша работа, она для того и работа, чтоб в будни тоже были доноры. Я стараюсь сдавать в будни.

Лобков: Вы можете рассказать о новом законе о донорстве, в чем изменения?

Чистякова: Для нас, как для доноров, очень много что регулируется: то, как будет работать служба крови, она вся будет государственная, это, может быть, не самое лучшее, хотя она и сейчас государственная, потому что в мире очень много станций переливания крови, они общественные. Например, в Германии полностью Красный Крест этим занимается, а в Италии – организация AVIS и много других, более мелких донорских ассоциаций, в США тоже Красный Крест, но неважно. Для нас, как для доноров, очень важно, что прошлое Министерство ушедшее сделало акцент на безвозмездном донорстве, потому что давно было пора это сделать. И в Европе, и в США донорство главным образом безвозмездное, а Россия где-то находилась позади немножко.

Лобков: А почему это лучше?

Чистякова: Безвозмездный донор – это более ответственный человек. Дело в том, что за деньги все-таки идут сдавать кровь те люди, у которых, видимо, денег не хватает, а борьба с бедностью – это все-таки не задача привлечения доноров, это 2 разные задачи.

Лобков: И у них, что называется, извините за цинизм, кровь хуже. Или нет?

Чистякова: По всякому бывает, да, если приходит молодой и еще не подорвавший здоровье студент, то, наверное, у него все хорошо. Но если человек плохо питается, то, конечно, ему самому во вред сдавать кровь. И главное, что есть статистика мировая, и в России я тоже видела тому пример, когда платный донор старается утаить факторы риска, которые могут оказать влияние на его собственное здоровье и на здоровье реципиента. Какие-то незащищенные половые контакты, если человек акупунктуру делал в каком-то не самом дорогом салоне не одноразовыми инструментами.

Лобков: То есть они будут носителями вируса, который пока не проявляется?

Чистякова: Да, совершенно верно. Одна из мер предотвращения переноса инфекций – это именно акцент на безвозмездном донорстве, что делается в мире.

Приходят люди, которые не мотивированы деньгами, потому что я сама наблюдала сцену: у нас по российским нормам нельзя сдавать кровь в течение года после родов. И девушка, пришедшая сдавать за деньги, отстоявшая на Московской городской станции переливания крови с 11 вечера, чтобы попасть в первых рядах в 8 утра, она там за обложку страничку паспорта с ребенком запихивала, потому что у нее ребенку было полгода, ей еще нельзя было сдавать, ее регистратор бы не допустил, если бы это узнал. Но ей деньги были нужны.

Лобков: А что, действительно, занимается вечером очередь?

Чистякова: С этого года получилось так, что да, потому что Москва, в отличие от всей остальной страны, сделала акцент на платном донорстве. И те, кому нужны деньги, а получить 6 тысяч – это, можно сказать, 2 пары сапог можно было купить, занимали с вечера очередь, и даже тогда, когда было холодно, март, минус 8, стояли эти бедные девчонки, из Воскресенска приехавшие к 11 вечера, и, конечно, когда пришла пора сдавать кровь, у них ноги болели, спина болела, но уже если они отстояли, они были готовы на все.

Лобков: Все-таки почему они не могли сдать кровь там?

Чистякова: Москва платит. Но мы как фонд и больница, с которой мы работаем, мы работаем с безвозмездными донорами, еще до того, как этим занялся Минздрав, с 2003-го года. У нас, к счастью, все доноры безвозмездные, я бы, честно говоря, думала, что в Москве можно справиться силами безвозмездного донорства, потому что все-таки Москва такой город, который изобилует, скажем так, благополучными людьми, только надо давать им донорские субботы, чтобы они смогли прийти.

Лобков: А правда, что в законе отменяются денежные выплаты донорам? Или нет?

Чистякова: Новый закон сохраняет платное донорство и денежные выплаты, новый закон не разрешает платить деньги вместо компенсации на еду, донора нужно покормить, до сдачи крови налить ему чаю с печеньями, чтобы объем жидкости восполнить, потому что первое, на что реагирует организм, на потерю жидкости. И на это выделяются деньги. Сейчас на этот чай и на обед могут дать деньгами, а надо будет накормить.

Лобков: Мы говорим о донорстве крови. Но есть и более чувствительный момент: донорство органов. Есть ли какие-то поправки, условно говоря, в законе, которые позволяют, с одной стороны, исключить коммерческую составляющую, а с другой стороны, сделать, что называется, процедуру по умолчанию, то есть человек умирает и не делает распоряжений, что все его органы должны быть захоронены, то его органы, в том числе и кожа, например, которую вообще можно пересаживать, как я понимаю, практически без иммунного барьера, фибробласты кожи, может быть использована для пересадки?

Чистякова: Закон о донорстве крови касается только донорства крови. Закон о трансплантации органов, он готовится, по-моему, даже в Думу не внесен. Но я его не могу прокомментировать, мы этим не занимаемся.

Лобков: А если говорить о том, как сейчас выглядит ситуация с донорством именно кожи…

Чистякова: Ничего не могу сказать.

Лобков: …костного мозга…

Чистякова: С донорством костного мозга: неродственного донорства костного мозга, его в России нет, оно и законодательно не урегулировано толком, и практически этим, в общем, не занимаются, хотя попытки были. По-прежнему донорские клетки от неродственных доноров мы ввозим из-за рубежа, где эти регистры существуют уже довольно давно. В основном из Германии, мы также пользуемся услугами благотворительного частного регистра, но это означает, что любой регистр доноров костного мозга, он соединен с мировым файлом, со всеми остальными регистрами в любой другой стране мира.

Но в России этого нет, однако в России есть родственное донорство костного мозга, если брат или сестра подошли больному очень хорошо, на 100%, тогда…

25% братьев-сестер друг другу подходят. Но бывает, что 2 брата в семье, и оба подошли, а бывает, что много братьев-сестер, но, к сожалению, ни одного, потому что…

Лобков: Что является барьером для этого?

Чистякова: Я думаю, что мы просто упустили время, причем довольно давно. Этим регистрам уже больше 20-ти лет в мире, сейчас мы уже вряд ли их нагоним. Чтобы создать регистр, требуется много лет. Регистр – это не просто коллекция информации о генах, о тканевой совместимости людей. Регистр – это большая работа, это целый завод по типированию, это логистика, это возможность следить за тем, чтобы донор из регистра не выпал, телефон у него не поменялся, возможность вызвать донора, провести ему обследование и взять с него клетки. У нас был случай с карельским регистром, который создавали энтузиасты в России, когда там нашелся донор, совместимый с нашим пациентом, и оказалось невозможным взять у него костный мозг на территории России. Я думаю, что на самом деле, и врачи тоже так считают, что уже лет через 15 это все-таки перейдет в какую-то генно-инженерную область и эти регистры утратят актуальность в том виде, в каком они сейчас есть.

Лобков: Только тогда мы сможем присоединиться, что называется, вот к этой всемирной сети?

Чистякова: Не знаю, пусть доктора комментируют. Но то, что мы отстали очень серьезно, это правда.

Лобков: Что мешает тем поправкам, как вы считаете, может, это в сознании, которые есть во всех западных странах, что если человек по умолчанию не отказался от трансплантации, что после его смерти органы его будут использованы?

Чистякова: Мы все друг друга боимся пока в этой стране, боимся, что кто-то нанесет нам вред. Я не знаю, безосновательно ли?

...Настоящее донорство, которое приносит пользу, это рутина, потому что одного раза недостаточно, как говорят во всех западных странах. Эритроцитная масса, вот эта красная кровь, она хранится 45 дней, донорские тромбоциты живут всего 5 дней, это значит, что их кто-то должен сдавать каждый день. Лучше дела обстоят с донорской плазмой, но, к сожалению, наше законодательство, которое противоречит здравому смыслу, требует хранение плазмы на карантине, повторного прихода донора и обследования донора на наличие инфекций, передающихся с кровью. При том, что в мире и в России тоже появились технологии инактивации патогенов крови, которые позволяют эту плазму вирусом активировать и выдать в клиническую сеть. Но с нашим законодательством даже эти акции-порывы, объединяющие нацию, приводят к тому, что плазму можно пустить в лучшем случае на переработку, а не перелить больному, потому что через полгода трагедии не происходит, чтоб доноры пришли повторно, и слава Богу.