«Он был очень одиноким человеком»

Насколько я знаю, вы были знакомы лично с Исламом Каримовым, общались с ним. Сегодня день траура, давайте вспомним его. Что это был за человек?

Когершын, вы ставите меня в несколько неловкое положение, я не тот человек, который мог бы рассказать о нем досконально и с точки зрения личностного его характера. Да, я с ним общался. Да, это было в прошлом веке, два десятка лет назад где-то это началось, году в 1995, а закончилось в 1999 году с приходом Путина к власти. Когда-нибудь я рассажу, почему так вышло. Были у нас встречи, многочасовые, тет-а-тет, ему было интересно слушать, наверное, человека, поскольку он сам, скажем, выбрал меня в качестве собеседника. Ему, наверное, было важно слушать человека, который от него никак не зависит, и который, по его мнению, что-то мог ему сказать, может быть, интересное про то, как выглядит Узбекистан снаружи, и как устроена жизнь, уже тогда, в девяностые годы, разворачивавшаяся за пределами Узбекистана, который уже становился достаточно изоляционистским государством.

Человек он был чрезвычайно жесткий, очень авторитарный. Его легендарная грубость, либо эмоциональная несдержанность, о которой ходили легенды, мне лично, конечно, не знакома, но я могу предположить, что в гневе он был, что называется, сложным, тяжелым. Но при этом он был очень ответственным, наверное, руководителем. Был, с одной стороны, очень темпераментным и несдержанным, а с другой стороны, был очень мужественным человеком, политически мужественным, потому что ему пришлось в самом начале своего правления испытать столкновение с впервые появившимся в регионе исламским экстримом, который возглавляли будущие руководители, будущие лидеры исламского движения Узбекистана Джума Намангани и Тахир Юлдашев, которые впоследствии ушли в Афганистан. Тоже нет сейчас времен рассказывать подробно, это все было в декабре 1991 года в Намангане. Он там, говорят свидетели, и можно это угадать по сохранившемуся видео, как он с ними договаривался и, в общем, испытал явное унижение от того, как они ему диктовали свои условия, на которых они были готовы ему уступить власть.

Но затем ему удалось с ними договориться, но потом он их, как у нас говорят, кинул. И началось преследование исламского экстрима. И в этом было очень много от характера Каримова, которым он славен был, устанавливая жесткий режим светского государства, пытаясь противостоять вот этой фронде. Надо помнить, что это было время гражданской войны в Таджикистане. Одним из главных внешних спонсоров одной из сторон был Ислам Каримов, он поддерживал тогда Народный фронт, который спустя некоторое время возглавил Эмомали Рахмонов, тогда еще Рахмонов. Потом были долгие годы войны.

И честь Каримова состоит в том, что прагматичность его, как политика, сказалась в том, что он понял, что без учета мнения оппозиции таджикской невозможно достичь мира в Таджикистане. И он пригласил к себе одного из лидеров таджикской оппозиции Акбара Тураджонзода, бывшего муфтия Таджикистана. И этого момента начался тот самый процесс примирения, который кончился в 1997 году подписанием мирного соглашения в Москве. Что еще могу сказать?

Скажите, что с ним происходило, как с личностью? В девяностые, вы говорите, он был открыт к тому, чтобы слушать критику, общаться с людьми, которые не зависимы от его политики. Он налаживал связи, общался с теми, кто представлял радикальный ислам. Как вы рассказываете, позже он подавил это течение. Что его изменило? Почему он стал таким жестким? Это какие-то вызовы, которые вынудили его становиться непримиримым и действовать теми методами, которые мы все знаем?

Когершын, эволюцию такого рода лидеров, одиноких людей, по большому счету, хорошо описал Гарсиа Маркес в своем знаменитом романе «Осень патриарха». Там, конечно, он описывал другого лидера, тип лидера, американского, но вот это одиночество человека, который взвалил на себя невероятную тяжесть ответственности, не доверяя никаким институтам гражданского общества, которое, в принципе, могло появиться в Узбекистане в начале девяностых, но оно было фактически уничтожено. Его проблема в том, что он, борясь со злом, выплеснул вместе с водой и ребенка. Те структуры, которые были бы готовы поддержать светское государство, они были растерзаны, многие уехали оппозиционные политики очень приличные. Были народные депутаты Советского Союза от Узбекистана, которые вынуждены были уехать.

Понимаете, эволюция его… Я его спрашивал когда-то, доверяете ли вы своему окружению? Это еще было в последнюю встречу, по-моему, в 1999 году. Он мне перечислил людей конкретно, которым он доверяет. В основном это были силовики. Это очень многое…

Говоря об одиночестве, он ведь так и не назвал преемника. И сейчас уже понятно, что тот человек, который организовывал похороны, Шавкат Мирзияев, скорее всего какое-то время и будет находиться у власти. Останется ли он, или же это будут другие люди, которые придут на смену Каримову? Иноятов, Азимов, опять же дочери.

Очень коротко. Про дочерей в каком-то смысле политическом надо, во всяком случае, про одну, наверное, забыть, Гульнару. Обратите внимание, мы ничего не знаем о присутствии Гульнары Каримовой на похоронах. Это важный симптом. Она утверждает, что она до сих пор под домашним арестом, либо как-то еще, но то, что ее не допустили на похороны, на прощание с отцом, говорит о многом. Значит, еще продолжается некоторым образом противостояние в части элит.

Главное, что я хотел бы сказать, нужно на это обратить внимание, транзит власти в Узбекистане, лидеры посткаримовские готовы, оказывается, провести по лекалам конституционного рисунка. Оказывается, все-таки я даже на это не рассчитывал, что наследует формально власть, временные полномочия президентские спикер сената, бывший министр юстиции господин Юлдашев. И это, в общем, неплохой признак. Это значит, что элита, во-первых, не хочет игнорировать Конституцию, что было бы совершенно естественно для такого центральноазиатского режима, и она готова провести в срок выборы, через три месяца. И я думаю, что Мирзияев, которого вы упоминаете, нынешний премьер, будет в числе первых претендентов. Я почти уверен, что он и станет первым лицом. Хотя все возможно. Но тем не менее, он сегодня руководил похоронами.

И вот что еще главное, это значит, что в принципе, договорившись о конституционном транзите власти, верхушка узбекская достаточно уверенно себя чувствует, понимая, что ей нет необходимости как-то концентрировать власть в руках будущего лидера, консолидируя все структуры власти, в том числе и силовые, для того, чтобы показать народу, что они все, они схватили, все в порядке, никто не дернется. Нет, они готовы этот трехмесячный период провести внешним образом, формально, в согласии с Конституцией. Это неплохой признак. Это значит, что есть шанс на возрождение какого-либо рода симптомов развития по такому лайт-оттепельному варианту возрождения хотя бы реальных кусочков гражданских институтов. Может быть и так, а может быть и нет.

Спасибо. 

Фото: Сергей Гунеев/РИА Новости