Что будет, когда опять $100 за баррель? Почему нефть выросла в два раза, а цены так и не упали

Что всё это значит для российской экономики? Станет ли следствием этого новая девальвация рубля, когда нефть подорожает, что тогда реально случится с экономикой, а также могут ли деньги просто иссякнуть, и поможет ли сокращение бюджета. Об этом поговорили с профессором Российской экономической школы Олегом Шибановым. 

Макеева: Итак, Россия впервые за два года потратила больше валюты, чем заработала, и какие последствия этого могут быть, как нехватку средств, как вы полагаете, будут восполнять?

Шибанов: Вопрос не очень очевидный. Дело в том, что если посмотреть на квартальные данные, то там очевидна достаточно комфортная ситуация, там действительно очень сильно упал наш сальдо платежного баланса, у нас действительно оказалось там 3,4 миллиарда долларов в совокупности за второй квартал, и это минимум с 2013 года, когда был даже минус в каком-то квартале. Но вообще говоря, это не означает немедленно, что рубль или доллар должны в какую-то сторону двигаться. Это все очень сильно будет зависеть от будущих цен на нефть, от того, что будет дальше, потому что у нас в этом квартале что-то произошло, у нас курс, тем не менее, достаточно равновесный, никто на него не влияет, он выглядит достаточно нормальным, там 64 где-то. Поэтому что будет дальше очень сильно будет зависеть от того, что, собственно, произойдет на рынке нефти.

Эггерт: А как-то можно говорить о том, что может быть осенью, зимой могут быть еще какие-то факторы, из-за цен на нефть практически предсказать невозможно? Что-то еще при текущей цене на нефть, что еще может повлиять?

Шибанов: Конечно, мы видим, что отток капитала, например, существенно снизился, как это ни удивительно, и понятно, что если все продолжится в таком же стиле.

Эггерт: Все вывезли просто.

Шибанов: С одной стороны, да, а с другой стороны, у нас сильно упал, в принципе, внешний долг, то есть там расплачиваться особо с долгами все меньше и меньше нужно. И если это и делается, то это внутри наших же российских компаний, которые зарегистрированы где-то в офшорах или около офшорных государствах, и в этом смысле нельзя сказать, что что-то ужасное будет происходить. Но понятно, что при нынешних ценах на нефть ситуация, в общем-то, не то чтобы замечательная с точки зрения импорта. Импорт растет примерно так же, как выросла стоимость нашего экспорта в том же втором квартале. И если это будет продолжаться дальше, и стоимость экспорта не будет расти, а стоимость импорта, потому что мы по единицам покупать будем больше, будет возрастать, то, в общем, мы будем находиться в ситуации, когда надо бы занимать все-таки на международном рынке, а кто это будет делать — это вопрос такой не очевидный.

Макеева: Кто это будет делать, кто нам, в смысле...

Шибанов: Кто сможет.

Эггерт: Тут же еще санкционный вопрос тоже в это дело примешивается, да?

Шибанов: Конечно, совершенно так. Наши крупные компании, некоторые, по крайней мере, из них, находятся под санкциями и им будет достаточно тяжело занимать.

Макеева: Нефтяники и вместе с ними вся страна, надо полагать, по крайней мере, большая часть с нетерпением ждут, когда же цена на нефть, вдруг с ней что-нибудь волшебное опять произойдет, но уже в нашу пользу, и она вдруг вырастет. А что реально это сделает с экономикой? Тоже все станет резко хорошо, все в плюс, точнее, пойдет?

Шибанов: Нет, конечно, не станет все хорошо. Тут история заключается в том, что мы смотрим на исторические данные, на последние четыре года, мы видим, что, в общем-то, замедление экономики происходило уже при высоких ценах на нефть, и даже если они снова до 100 отрастут, что будет приятно, конечно, это не будет означать, что экономика среднесрочная будет хорошо расти. Да, один-два квартала приятного роста мы увидим, но потом все, в общем, вернется на круги своя, к сожалению. И мало того, у нас, собственно, с первого квартала 2016 на второй квартал 2016 цены выросли сильно. То есть мы видели там дно цен на уровне 27 долларов за баррель, сейчас они порядка 46, что-то такое, но мы не видим большого оживления в экономике, хотя некоторые данные за июнь были достаточно оптимистичные. То есть индекс PMI по обрабатывающей промышленности и по услугам показал существенный плюс.

Эггерт: Смотрите, я так понимаю, что очень мало поступлений в стабилизационные, резервные фонды и т.д.

Шибанов: Их нет.

Эггерт: Их практически нет.

Шибанов: Мы тратим.

Эггерт: То есть, да, они потрачены, значит, соответственно, эти фонды продолжают проедать в той или иной степени, скорость этого — это другой вопрос. Может ли сложиться такая ситуация, что у государства просто в какой-то момент кончатся деньги, если да, то когда, по-вашему?

Шибанов: Деньги в резервных фондах, включая, собственно, Резервный фонд и Фонд национального благосостояния кончатся — это очевидно, даже если расходы как-то будут заморожены Минфином, все равно у нас дефициты в данный момент, и по оценкам того же Минфина, мы где-то к 2019 году все можем потратить абсолютно. Но Минфин всегда немножко такой пессимистичный агент, но, тем не менее, это не приведет к коллапсу, просто потому что Минфину после этого придется делать другие вещи: немножко налоги повышать, немножко больше занимать на внешнем рынке, что вряд ли будет легко, но и на внутреннем рынке, где, в общем-то, резервы есть. Депозиты в банках приносят, в общем-то, меньшую доходность, чем то, что может приносить государственная облигация. И в этом смысле, в принципе, Минфин может еще много делать всего, но, конечно, тут надо какие-то другие пути находить, чтобы экономика все-таки начала расти, развиваться и все остальное, потому что просто на займах не проживешь.

Эггерт: Какое-то время назад, несколько дней назад правительство одобрило предложение Минфина, как-то это должно пройти через Думу, но предложение от трехлетнем плоском бюджете без индексации, без увеличения, с довольно жесткими параметрами, если я не ошибаюсь, 36 из 42 государственных программ вообще идут под нож, и даже на 15%, правда, за три года сокращаются военные расходы, расходы на безопасность, чего раньше практически не было. Это что означает? Тут уже последние средства?

Шибанов: Это означает, что Минфин, во-первых, свою позицию смог защитить, что приятно с некоторых точек зрения, потому что это фиксация в номинальных рублях, эта фиксация означает, что с учетом инфляции мы все меньше будем тратить в реальном выражении. То есть, собственно, и товаров, и услуг государство будет покупать все меньше и меньше. И в некотором смысле это, конечно, плюс, потому что с точки зрения того, что мы сейчас живем не по средствам, что у нас есть дефицит бюджета, и он, кстати, превышает уже 3% ВВП, как было запланировано, то в этом смысле Минфин молодец, что он это делает. Но с точки зрения деловой активности в экономике, если вы где-то зажимаете расходы, это означает, что кто-то не получает деньги, кто-то не может произвести больше товаров, и, вообще говоря, это бюджет такой, в некотором смысле революционный. Потому что он, в общем, приводит к тому, что мы фиксируем и, значит, душим экономику.

Эггерт: А 15% сокращения военного бюджета — это много?

Шибанов: Это очень прилично, это минимальное выражение.

Эггерт: Притом, что 32% он всего от бюджета, если я не ошибаюсь?

Шибанов: Совершенно верно, это в номинальном выражении. То есть опять, в реальном выражении это будет больше, даже если это инфляция 4%, то за три года это будет инфляция 12%, то есть это сокращение в реальном выражении почти на 30%. И в этом смысле это, конечно, очень большие изменения, и в некотором смысле тоже неожиданные. Никто такого не предвидел.

Эггерт: Такого не ожидал.

Макеева: Но слово «революционный» произнесли вы, я не знаю, что скажут военные, когда им постепенно сократят расходы.

Эггерт: Они что-то уже сегодня сказали президенту, которые встречались с ним.

Макеева: Они расстроились, да?

Эггерт: Я не думаю, что они очень порадовались за это.

Макеева: Да, но это еще пока, как говорится, не утвержденная вещь, но, тем не менее, если это обсуждается и правительство одобрило. Есть еще и социальные обязательства, и в преддверии выборов скорых они уже не в полном объеме и не всегда выполняются. Буквально сегодня газета «Коммерсантъ» сообщила, что регионам снизили финансирование на препараты для ВИЧ-инфицированных, от 10 до 30% составило это урезание, притом, что много раз повторялось как мантра, что социалку трогать на будут ни в коем случае. Можно ли вообще в принципе без этого обойтись,или уже настал такой момент, когда и бюджет придется действительно составлять сразу со словами: «Простите, люди добрые, но извините, не можем, денег нет, но держитесь там»?

Шибанов: Я опасаюсь, что этот второй подход, что действительно нет и надо держаться, он будет превалирующим, и если вы заметили, другие социальные расходы, а именно пенсионные, они тоже, в общем, обсуждаются в разрезе очередной заморозки накопительной части пенсии, потому что на них тоже денег, в общем-то, нет. Поэтому, несмотря на то, что хотелось бы поддержать социальные расходы, видимо, они все будут как-то в том или ином виде немножко урезаться. С пенсиями еще повезло, законодательству надо на инфляцию их индексировать, инфляция эта будет снижаться, судя по тому, что Центробанк сумел добиться теми или иными путями, они действительно будут идти вниз.

Макеева: То есть повезло не пенсионерам, а тем, кто выдает пенсии, чтобы наши зрители понимали.

Шибанов: Конечно, именно бюджету повезло, да. Поэтому я согласен, что и здесь придется урезать, но надо, наверное, согласиться с тем, что расходы на то же образование и на культуру они уже, в общем-то, снижались в реальном выражении. Поэтому, в общем, основной удар уже был сделан, дальше будет, видимо, все так же примерно, денег, собственно, больше не будет.

Макеева: Даже если цены на нефть подскочат до 100?

Шибанов: Если подскочат до 100, чего не будет, то, конечно, ситуация изменится.

Макеева: А почему, откуда вы знаете?

Шибанов: Смотрите, совсем кратко. Дело в том, что сейчас маржинальный производитель на рынке — это, собственно, сланцевая нефть, это те производители, которые будут вступать в рынок, когда цены растут. Дело в том, что они разворачивают свое производство довольно быстро, несмотря на то, что там с запасами вопросы, насколько они разведаны и не разведаны, доказаны и не доказаны. Но, тем не менее, для них очень быстро можно развернуть, буквально за недели это производство нефти, и если нефть больше, условно, 60 долларов за баррель начинает стоить, им довольно выгодно становится производить. Поэтому ситуация, когда будет 100 долларов за баррель, она, наверное, когда-то возможна, потому что инфляция в Америке есть, и номинальные 100 долларов за баррель мы когда-то увидим.

Эггерт: Когда-то будут, понятно.

Шибанов: Но будет ли среднесрочно? Сомнительно.

Эггерт: Спасибо огромное.

Шибанов: Спасибо вам.

Фото: Максим Кимерлинг/Коммерсантъ