18 смертников — нужно ли бояться?

Накануне в социальных сетях начала распространяться информация, со ссылкой на полицию, о якобы готовящихся в Москве терактах, которые собираются организовать 18 смертников, недавно прибывших в Россию. В сообщении рекомендовалось воздержаться от посещения людных мест, в частности, торговых центров. Впервые это сообщение появилось в Татарстане, после чего МВД республики опубликовало официальный ответ, подчеркнув, что слухи не соответствуют действительности.

Игорь Севрюгин и Анна Монгайт обсудили эту тему с Алексеем Рощиным, социальным психологом, ведущим экспертом Центра политических технологий, и Раисом Сулеймановым, исламоведом, экспертом Института национальной стратегии.

Монгайт: Полиции известны имена тех, кто распространил в соцсетях информацию о якобы готовящихся в России терактах, но раскрывать их фамилии правоохранительные органы пока не собираются. Об этом сообщил официальный представитель МВД России Елена Алексеева. «В ближайшее время они будут опрошены о целях и задачах распространения подобных сообщений», ― написала она в своем инстаграме.

Севрюгин: Накануне в социальных сетях начала распространяться информация со ссылкой на полицию о якобы готовящихся в Москве терактах, которые собираются организовать 18 смертников, недавно прибывших в Россию. В сообщении рекомендовалось воздержаться от посещения людных мест, в частности, торговых центров. Впервые это сообщение появилось в Татарстане, после чего МВД республики опубликовало официальный ответ, подчеркнув, что слухи не соответствуют действительности. Обсудим эту тему с Алексеем Рощиным, социальным психологом, ведущим экспертом Центра политических технологий. По скайпу у нас сейчас находится Раис Сулейманов, исламовед, эксперт Института национальной стратегии. Раис, здравствуйте, слышите ли вы нас?

Сулейманов: Да, слышу.

Севрюгин: Раис, у меня к вам первый вопрос, поскольку все началось с Казани, эти сообщения начали поступать оттуда. Что сейчас происходит в городе? Почему, на ваш взгляд, появились эти сообщения о возможных терактах?

Сулейманов: Конечно, хочется верить, что так делают некие интернет-хулиганы, хотя, скорее всего, объяснение ведет к тому, чтобы появилась определенная паника среди населения, которая привела к неприязни участия России в войне в Сирии, то есть мы влезли в эту войну, воюем с ИГИЛ /ИГИЛ (так называемое Исламское государство, ИГ) признана в России террористической организацией и запрещена на территории РФ/, а ИГИЛ нам таким образом собирается отомстить. Соответственно, это породило бы антивоенные настроения в обществе.

Монгайт: Алексей, скажите, пожалуйста, как появляются в обществе подобные слухи, как они рождаются? Можно ли сказать, что общество придумывает то, что оно ожидает услышать?

Рощин: В нашей стране вообще еще с известной нашей исторической перспективой популярны всякие конспирологические теории. То есть если что-то появилось, то это подбросили враги, пятая колонна, шпионы, диверсанты и так далее. На самом деле на сегодняшний день известно, что слухи зачастую имеют свою особенность: они возникают сами.

Монгайт: Это как?

Севрюгин: На фоне чего вообще?

Рощин: Они возникают внутри самого общества, подогреваемые определенными настроениями. Если общество находится в стадии неопределенности, если у него размыта перспектива, если оно ощущает постоянное ухудшение своего положения, соответственно, постоянную угрозу, то оно хочет это как-то персонифицировать. Соответственно, кто-то где-то может что-то сказать, и если в другое время то, что называется слухом, тут же умрет, не будет распространяться, то тут возникает вирусное распространение. Даже самые нелепые на первый взгляд варианты будущего вдруг становятся мейнстримом.

Монгайт: Можно ли сказать, что это связано с дефицитом информации?

Рощин: С одной стороны, я думаю, слухи всегда связаны с дефицитом  не столько информации, сколько управления.

Монгайт: Управления чем?

Рощин: Управления ситуацией у людей. Если люди чувствуют, что события начинают выходить из-под контроля, что они не знают, как вести себя, чтобы сохранить безопасность и спокойное состояние, то именно в эти моменты как раз они и начинают искать такие подпорки в виде фантазий. Мы знаем, что у нас такая своеобразная политическая ситуация в стране, что люди постоянно ощущают этот дефицит управления. Все время есть некие (это видно и по опросам, и по беседам) «они» для большинства населения, которые все и решают, а мы только отслеживаем и пытаемся приспособиться.

Севрюгин: Раис, скажите, как вам кажется, в связи с чем возникают эти слухи все-таки?

Сулейманов: Еще раз говорю, я бы хотел, чтобы были некие интернет-хулиганы, которые это сделали. Поймите, эта рассылка была разослана сразу большому количеству людей, и оно подхватило, а не так, что кто-то где-то написал и сразу же все подхватили. Это раз, причем рассчитывали они в первую очередь на матерей детей. Таким образом пошло распространение, те сразу стали тиражировать подобные слухи. Второе: я склоняюсь к той точке зрения, что это сделано для того, чтобы породить некие антивоенные настроения внутри российского общества. Что сделать для того, чтобы Россия не участвовала в войне в Сирии? Война непопулярна среди россиян. В прошлом году война на Донбасс была более популярна, чем война где-то далеко на Ближнем Востоке. Соответственно, сейчас есть заинтересованность в определенной степени, чтобы население как-то протестовало против этого. Пока ИГИЛ не может совершить теракты на территории России, все-таки наши спецслужбы действуют оперативнее, поэтому запускаются панические слухи достаточно традиционным образом.

Монгайт: Как вы думаете, это связано с гибелью самолета «Когалымавиа», которая произошла недавно? Есть правдоподобные версии, что это был теракт.

Сулейманов: Я не исключаю то, что это своего рода продолжение подобного: смотрите, произошло это над Синаем, соответственно, теперь может у вас появиться внутри России эта проблема.

Монгайт: Прошу, Алексей.

Рощин: Я бы сказал, что, как ни странно, может быть как та версия, которую только что вы обсуждали, что это делается для того, чтобы побудить антивоенные настроения, так и прямо противоположное. Ведь, например, если мы вспомним первые шаги в политической карьере нашего нынешнего верховного гаранта, то оно всё тоже началось именно с борьбы с терроризмом. Решительные меры по борьбе с терроризмом, как показывает его успешная практика, способствуют тому, что называется «сплачивание нации вокруг лидера».

Монгайт: А происходит ли в таких ситуациях действительно сплочение нации? Это синхронизируется с информацией газеты «Коммерсант» о том, что ближайшее обращение Путина будет посвящено именно борьбе с терроризмом, именно этим будут оправданы огромные оборонные траты бюджета. В принципе, это все довольно стройно выстраивается в одну схему.

Севрюгин: Вообще у меня ощущение, что мы давно боремся с терроризмом, последние… все годы, можно сказать, по крайней мере, тема очевидна.

Монгайт: Сейчас очевидна эскалация.

Рощин: Но собираемся это делать гораздо более решительно. Это две реальные стратегии. Я думаю, что если смотреть с точки зрения глобальной социальной психологии и управления паническими ситуациями в обществе, оно и встает. Что более значимо для общества: страх и растерянность из-за того, что ситуация выходит из-под контроля, что может быть поставлено в вину властям, или, может быть, наоборот, тот же самый страх будет способствовать тому, что люди кинутся к единственному гаранту, который так и называется «гарант»: «Спаси нас, отец родной!». Я думаю, что вокруг этого сейчас и идут многочисленные обсуждения в разного рода think tank.

Монгайт: Как вы думаете, эти сами молодые матери, вообще аудитория, которая уже ознакомилась с этим пугающим заявлением в интернете, теперь действительно не будет ходить в торговые центры?

Рощин: Я думаю, что, на самом деле, паника может выражаться в самых разных формах, в том числе и в этих. Но тут надо понимать, что у нас все-таки люди отличаются от тех же западных. Допустим, в Испании в аналогичных случаях, мы помним, несколько лет назад выходили миллионные толпы на улицы, требовали от правительства все бросить, уйти отовсюду, нигде не участвовать после серии терактов. Получается, что наши люди относятся к правительству во многом так же, как и к террористам. И то, и то ― некая внешняя угроза, которой надо просто по возможности избегать, по минимуму с ней сталкиваться. Поэтому реакция избегания в нашем обществе и нашей психологии, на самом деле, господствующая. Страх может вызвать или стремление глубже спрятаться, или стремление подойти поближе к власти, чтобы спрятаться за ее спиной.

Севрюгин: Как вам кажется, есть страх ислама сейчас?

Рощин: Сейчас он, конечно, фактически раздувается в этой ситуации. Вообще сама тема ислама сильно навязывается нашему обществу, которое и так, в принципе, в неё погружено уже давно в связи с миграцией из средней Азии.

Монгайт: И, естественно, память о войне в Чечне.

Рощин: Да.

Монгайт: Раис, скажите, пожалуйста, что как-то эскалируется тема… люди начинают бояться мусульман, ассоциация с ИГИЛ и вообще подогревается общество вольно или невольно таким образом.

Сулейманов: Безусловно, тут сказать сложнее, у нас в Казани и так, и так живут мусульмане.

Монгайт: Поэтому интересно, что происходит в Татарстане в этом контексте.

Сулейманов: Например, в московском метро нет такого явления, когда, например, людей останавливают и смотрят у них сумки. В Казани это есть, точно так же, как в Израиле. Если ты идешь с сумкой, то тебя остановит полицейский, попросит показать содержимое или пропустить через специальный просвечивающие сканеры. Это существует уже несколько лет. Понятно, что обращают внимание на определенных персонажей, с бородами, например. Понятно, что в Казани они живут…

Монгайт: Мне кажется, в Казани так много людей с бородами, что всех не обыщешь, нет?

Сулейманов: Их все-таки не большинство. Большинство татарского населения светское, они не носят бород, большинство женщин не надевают платков. Я все-таки не склонен считать, как говорит коллега, что нам искусственно создают способы для сплачивания. Надо понимать, что Вторая чеченская война велась на территории России, мы возвращали эту территорию в состав нашей страны. Плюс тогда чеченские боевики напали на Дагестан, то есть напали на нас. Сейчас война в Сирии, это несколько отдаленно для нас, не столь близко. Хотя население формально вроде как поддерживает войну, но нет такой радости, как было год назад во время присоединения Крыма. Даже проправительственные митинги не проводят в поддержку.

Соответственно, я склонен считать, что это скорее для того, чтобы породить некие антивоенные настроения внутри общества. Мне хочется сказать, что это просто некие интернет-хулиганы, но не исключаю и такой момент: настроить через панику население, показать, что не надо было ввязываться в далекую Сирию, влезать в войну с ИГИЛ. Вроде как этот ИГИЛ нас не касался, что-то они угрожали, но нам много кто угрожает, это же не значит, что нам надо сразу же устраивать военную операцию. Здесь прошла апробация. Сейчас поступили сведения, что вроде как полиция Татарстана уже нащупала след, откуда это пошло, и даже нескольких людей уже вызвали на допрос, кого подозревают, что от них могла исходить информация.

Монгайт: У меня есть вопрос, который, на самом деле, думаю, что общий. Подсознательно он есть у всех нас. А если это правда? У вас есть такое внутреннее подозрение, о котором, может быть, неприлично говорить? Какие-то 18 смертников, это действительно похоже на интернет-слух. Ну а вдруг это правда, стоит ли бояться или нет? Как вы думаете? Я вас обоих спрашиваю, можно по очереди.

Рощин: Мне-то кажется, я тут исхожу из накопленного знания нашей психологии, что, как ни странно, этот страх у наших людей достаточно приглушенный. Всегда считается, что нас очень много.

Монгайт: Вы, Алексей, сейчас отвечаете за всех людей, а я спрашиваю вас лично. Вы не боитесь 18 смертников?

Рощин: Я нет.

Монгайт: Отлично. Раис, а вы?

Сулейманов: Я не исключаю того, что все может быть. Я скорее 50/50, а не так однозначно, как Алексей. Видите ли, нужно понять, может быть, сейчас общество испугалось, но вроде сказали «не беспокойтесь, это дезинформация». Когда в следующий раз опять будет такая угроза, то общество скажет «а, это опять дезинформация», и произойдет бубух. То есть бдительность теряется, если не получается с первого раза.

Рощин: Я бы еще дополнил, что я-то не боюсь, но при этом считаю, что угроза реально существует.

Севрюгин: Я лично уже более внимательно смотрю по сторонам.

Рощин: Едва ли это поможет.

Севрюгин: Спасибо большое. С нами в студии был Алексей Рощин, социальный психолог, ведущий эксперт Центра политических технологий. По скайпу ― Раис Сулейманов, исламовед, эксперт Института социальной стратегии. 

Фото: Коммерсантъ