Татьяна Тарасова: я была доверенным лицом фигурного катания перед Путиным

Дзядко: Хотелось бы начать наш разговор с культуры. Сейчас обсуждается всеми активно фильм «Легедна №17», посвященный Харламову, в котором фигурирует и ваш отец. Вы, я так понимаю, фильм уже видели?

Тарасова: Я не считаю, что он там фигурирует. Я считаю, что этот фильм, он называется «Валерий Харламов» и посвящен он великим людям, великой команде, и его тренеру и созидателю, и создателю этой команды, моему отцу, к счастью, Анатолию Владимировичу Тарасову, которого потрясающе совершенно сыграл Меньшиков. Я такого перевоплощения просто не ожидала.

Дзядко: Я так понимаю, что вам фильм понравился?

Тарасова: Меня еле-еле туда утащил Куснирович, практически за шиворот. Я очень боялась. Дома у нас осталась я да Алеша, мой племянник. Я очень нервничала, даже не спала до этого пару ночей, и вообще – когда речь идет об отце, который несправедливо как-то был обижен, забыт, непонят, никогда не пользовался… неважно, он пользовался любовью людей, которые любили хоккей, но 14 лет не показывался по телевидению и так далее. Мне было приятно, что произошла такая какая-то реабилитация человека, который заслуживает в своей профессии всего самого лучшего и выдающегося. Я никогда не устану повторять, что в Канаде, в Торонто, в музее хоккейной славы написано, что мир должен быть благодарен России за то, что она подарила ему Тарасова. Не о каждом россиянине, даже о выдающемся, будет так написано. Я этим очень горжусь. Благодарна всем, кто делал это кино, я к этому относилась по-разному.

Дзядко: Вы имели какое-то отношение к нему, пока фильм снимался?

Тарасова: Нет. Конечно, режиссер, который влюбился в фигуру отца и прочувствовал его совершенно правильно, и Олег, который изнутри его сыграл, даже временами мне было страшно, потому что это свечение глаз изнутри… Ну, понятно, что фразы, которые мне были, например, знакомы произносились. Их можно произнести по-разному. И с этой интонтацией, внутренним абсолютно точным состоянием.

Командная: А насколько вы можете смириться с тем художественным вымыслом, который присутствует в картине? Потому что, насколько я знаю, ваш отец никогда не выходил на лед в ботинках. Там герой Меньшикова постоянно выходит на лед в ботинках, употребляет крепкое словцо, хотя ваш отец был очень аккуратен в употреблении такой лексики.

Тарасова: Это все-таки художественный вымысел, кино. Вы хотите, чтобы Меньшиков вышел и разбился на коньках? Это непросто – поворачиваться по кругу. И зачем? Есть какой-то художественный вымысел, но это не основное, что занимает нас. Основное в этой сцене, которую я смотрела один раз, что он приводит Харламова и всех остальных к тому, что это не «Спартак ЦСК» и «Динамо», а что это команда. Он свое действие вкладывает в их голову. И поэтому я так это читаю, так, мне кажется, как это было сделано художником, в данном случае режиссером. И в данном случае Меньшиковым, и Харламовым – прекрасно тоже сыграно. Я знала Валеру. Спасибо большое.

Командная: Но то же самое. Валерий Харламов тоже был другим. Он же никогда не говорил: «Я Харламов». Он был очень скромным человеком в жизни.

Тарасова: Знаете, у меня не осталось такого ощущения, что он где-то сказал, что «я Харламов». Вы как-то, может, по-другому смотрите, понимаете? Я вот смотрю: в кино должно быть что-то главное, там есть главное. Есть второстепенные вещи, которые меня не интересуют в силу моей профессии вообще. Меня вообще второстепенные вещи не интересуют. Там есть главное, есть идея, есть единение, и это первый фильм, который сделан про отношения, о умном тренере. Папа был очень умным и тонким человеком. И он знал все, понимаете? Это первый фильм, который показал его таким, какой он был. А какие-то такие… я не люблю к этому придираться, я люблю так смотреть: мне нравится или не нравится. Я так же смотрю программы, тренировки, выхватываю оттуда главное, потому что для меня имеет смысл главное.

Чудинова: Мне было интересно, почему вы не принимали участие, не консультировали этот фильм. Наверняка, к вам обращались, почему вы отказались?

Тарасова: Я не отказалась, но получилось, может быть… Вы знаете, я тоже очень занята, кажется, что я не занята, а с годами хочется делать больше, а успеваешь  меньше. Вася знает, я не то, чтобы разрываюсь, но я стараюсь комментировать – я это обожаю – я хожу каждый, ну, не каждый, пять раз в неделю на тренировки, 6 иногда 7. Я работаю, и поэтому мне еще куда-то ездить… В год, когда я вообще… тяжелый был у меня год, я потеряла всех своих и осталась в таком вакууме. У нас была такая семья, в которой мы никогда не говорили друг другу слова любви, но у нас была такая любовь друг к другу и понимание, и такая мгновенная реакция на то, чтобы защитить друг друга. Мы все знали, какие мы. К одиночеству тоже нужно было привыкнуть. И я сделала еще операцию на позвоночник, мне было не до того, чтобы ездить и смотреть фильм. Потом…

Соловьев: Вы когда последний раз в кино были, кроме этого раза? Небось, уже не помните?

Тарасова: Если честно говорить, то я смотрю картины дома, ну, потому что я заматываюсь и не хожу в кино. Если у меня есть возможность, я хожу в театр. И сейчас собираюсь.

Таратута: Вы только что сказали, что образ отца в этом фильме – образ умного тренера. Вы один из самых известных тренеров…

Тарасова: Очень умного, редкого, вообще неповторимого. Шедеврального тренера.

Таратута: Очень интересно, что такое умный тренер?

Тарасова: Это не дурак.

Таратута: Это очень хороший ответ, но буквально хочется не то, чтобы мастер-класса…

Тарасова: Это человек, который умеет, знает, хочет, может за собой увлечь, может изменить даже человеческую жизнь, который знает все о тренировочном процессе и даже больше, страшный трудоголик, ни одной минуты не проводящий, как мы с вами – с вином да со стаканом. Если уж сесть, то по-человечески. Написавший 42 книги – все по хоккею с шайбой. Вот это кто.

Таратута: Вы тренер какого типа?

Тарасова: Я старалась не опозорить его.

Соловьев: Говорят некоторые, что хороший тренер, великий, но такой жесткий. Жалуются некоторые.

Тарасова: А я не знаю таких демократичных тренеров.

Соловьев: Вы можете приложить?

Тарасова: Да, могу.

Соловьев: Как? Словом обидным? Шлепнуть?

Тарасова: И словом, и делом. Тренер должен быть умный и хитрый, потому что эти способности иногда не просто способности, талант, спрятаны очень глубоко. Нужно вытащить из него, вытащить очень непросто, потому что это все на грани человеческих возможностей. И тот, которого ты ведешь, должен это делать с радостью к тому же. Идти на это – поэтому тренер должен быть и умный, и хитрый, и знающий психологию, и верящий в это дело, абсолютно помешанный. Как Высоцкий писал: «Буйных мало, вот и нету вожаков». Вот это, понимаете, сумасшедший в своей профессии, неповторимый.

Соловьев: Где грань, после которой можно сказать: «Нет, ребята, на это не пойду даже ради победы»?

Командная: Существует ли эта грань?

Тарасова: Это, например, что?

Соловьев: Это вещь, очень тяжелая для кармы, для, может быть… скажут: «Она это сделала, понятно, чтобы ученик ее выиграл». Бяку сделала, что-то нехорошее.

Тарасова: Нет, никому нельзя делать бяку.

Соловьев: Где эта грань? Мы не можем понять.

Тарасова: Можно только совершенствоваться. И в этом…

Соловьев: Ведь можно идти на союз с неприятными людьми, правда? Предположим. Ну, не нравится мне этот человек, но он профессионал высочайшего класса, или в политическом раскладе он мне сейчас поможет…

Тарасова: В каком раскладе?

Соловьев: В политическом – внутри фигурного катания я имею в виду.

Тарасова: Меня этот расклад вообще никогда не интересует. Потому что профессия и победа еще, Вась, не отменяется, катание не отменяется. Потому что если смотреть на политический расклад в фигурном катании или в каком-нибудь другом, то наша профессия педагога, тренера равна нулю. Я не согласна с этим. Я считаю, кто придумал, тот и молодец.

Дзядко: Получается, вы ни в каким внутри …

Тарасова: Знаете, я когда хожу на тренировки, я тоже не соловей, я когда вхожу на каток, вижу сразу, кто с кем объединился. Но у меня он должен сделать то, что он должен сделать. Я должна уже в мае то, чтобы программа не повторилась. Я должна это время опередить. Как я это сделаю – это мой вопрос.

Командная: Существует второе место или только первое?

Тарасова: Для кого как.

Командная: Для вас.

Тарасова: Для меня нет. Но это не значит, что для других оно не должно существовать, потому что чей-то потенциал может быть рассчитан только на второе место.

Командная: Вы сейчас работаете с фигуристом Ковтуном. Он на прошедшем  в Загребе чемпионате мира занял, увы, 19 место, таким образом, у нас будет только одна квота, только один человек в мужском одиночном катании…

Тарасова: Во-первых, не в Загребе – раз. У вас знания правильные, но у вас «я знаю все, но не точно», называется. В Загребе был чемпионат Европы.

Командная: Конечно. Я оговорилась.

Тарасова: Он 17-й, в первый раз, и лет ему 17-ть. Если так все – не годится.

Командная: У нас будет только один одиночник.

Тарасова: А он и был один, один и поехал туда. В прошлом году два было, оно все проиграли. В этом году поехал один, малышатину поставили туда.

Командная: А как вы думаете, правильно будет ехать ему на Олимпиаду в Сочи или поедет более опытный Евгений Плющенко? И нужно ли Плющенко ехать на Олимпиаду после всего того, что было?

Тарасова: Я про Плющенко сейчас даже не буду говорить. Что было? У него была тяжелая операция. Это все, что было. И ему предстоит восстановиться. До какой степени он восстановится, это будет решать соревнование. Не мы с вами здесь за бокалом вина и за водой, а соревнование. Возможность Жене кататься. Он в разряде выдающихся находится. Ему очень трудно будет туда попасть. Ему нужно будет отбираться. Это целая система соревнований, не просто так. Он не сможет выступать в последней разминке.

Таратута: Я понимаю, что вопрос звучит крамольно совершенно. Вы тренер человека, симпатию и любовь к которому мы все видели, я смотрела много лет проект «Ледниковый период», который назывался по-разному и слышала слова, которые вы говорите о своем ученике.

Тарасова: О каком из них?

Таратута: Я говорю сейчас о Ягудине. Кто лучше как фигурист: Ягудин или Плющенко?

Тарасова: Ну, когда соревновались, то есть результаты соревнований, мы так не рассматриваем, сидя. Есть результаты соревнований. Самая главная победа, когда они соревновались, принадлежала кому, Васенька?

Соловьев: Все это знают.

Тарасова: Ягудину. Дальше – кто поехал на чемпионат мира? Кто не испугался туда поехать? Потому что он набирал форму, и он не отказался. У меня до этого был Кулик, он отказался ехать на чемпионат мира, потому что он хороший парень, но кишка немножечко была тонка. Не хотел проигрывать. Я говорила: «Ты не проиграешь, потому что ты никогда не выигрывал чемпионат мира. А олимпийскую медаль нельзя отнять». Алеша поехал. И поэтому, что мы об этом говорим? Потом был Женя выдающийся. Это же разные периоды времени. Нельзя сейчас взять спортсмена, который был в 1952 году, и сравнивать его со следующим веком и говорить, кто из них был лучше. В свое время каждый из них был потрясающим, и они оба – надо отдать им должное, и нам отдать должное с Мишиным Алексеем Николаевичем – подняли мужское фигурное катание на ту высоту, которой сейчас только прикасаются.

Команданая: А вы сейчас душой болеете за Плющенко? Несмотря на то, что…

Тарасова: Да, я болею за него душой. Я вообще за любой талант буду болеть душой. Тем более за человека… я видела его на тренировке, я заходила, спросила разрешения зайти на тренировку, я видела, как он работает, как он трудился в зале, какой он оттуда выходил. Он совершенно изменил свою физику, он очень много работал в этом году. Я считаю, что была тактическая ошибка – везти его на чемпионат Европы, но это мое субъективное мнение.

Командная: А шоу-бизнес, который его сейчас окружает, не вредит ему?

Тарасова: Меня это не интересует, у него есть тренер, который, наверное, определяет его направление. Я стараюсь так жить, чтобы не вмешиваться в работу, я могу, если меня спросят, помочь – такая  у меня работа в сборной команде. Помочь, проконсультировать, выбрать музыку, что-то сказать по музыке, по программе, по дорожкам. Но вламываться в чужую работу я себе не позволяю, потому что берегу свою нервную систему. И уважаю тех, кто работает рядом. Тренеры – большие труженики.

Чудинова: Мы говорили про Ковтуна, у него есть такой же потенциал?

Тарасова: Вы знаете, он полуфабрикат. Он настоящий полуфабрикат. Он был у Коли Морозова, он не научился там ничему. Если бы я… Во-первых, не я его тренирую, у вас тоже неправильные сведения. Тренирует его Лена Водорезова, а я помогаю и консультирую. Это разные вещи. Я сказала, что меня заставил Писеев подписать, что я буду его тренировать, и я подписалась не глядя, я не пожалела об этом, потому что я в нем вижу ту энергию, которая может заставить огромный стадион встать. Но он вначале пути. Если бы он попал к нам в 13-14 лет, он бы сейчас уже выигрывал. Это правда. Не хочу обижать его тренеров. Но человека с таким потенциалом нужно тренировать по-другому.

Таратута: Хочу спросить о фигурном катании вообще. Откуда любовь, еще советская, народная к фигурному катанию? Откуда такой интерес к этому виду спорта?

Тарасова: Во-первых, это было такое окно, вы понимаете. Была красивая музыка, красивые костюмы, мы катались, смотрели. Это красивый вид спорта.

Командная: А когда популярнее было фигурное катание? Тогда в советское время или после всех шоу, которые шли на центральных федеральных каналах?

Тарасова: И тогда, и сейчас. Потому что по числу занимающихся, сейчас просто страна охвачена.

Командная: А где же тогда супер-таланты?

Тарасова: У нас же все-таки перестраивается система. Вы сидите здесь, в таком прекрасном месте, у вас из окна видна Красная Площадь. Вы как бы говорите, что вы хотите. Мы сидим на прямом эфире, и вас никто не ждет у двери, чтобы вас сразу забрать увести. Так и у нас все перестраивается. У нас было время, когда 12 лет вообще… какой спорт? Люди выживали. Это не может не сказаться.

Дзядко: А сколько нужно времени, чтобы новое поколение появилось?

Тарасова: Новое поколение тренеров, вы поймите. По-другому сейчас работают. Сейчас и работают, и как на Западе, дают уроки. Это разные вещи.

Дзядко: Дело не в том, что вырастут молодые фигуристы, а в том, что должны появиться молодые тренеры?

Тарасова: Вы, например, приходите со своим ребенком, вы не хотите из него сделать профессионала, вы хотите, чтобы ребенок занимался. Ведь это тоже… вы за это платите деньги какие-то, правильно? Ребенок занимается. Чем плохо? Ничем?

Соловьев: А результата – ноль.

Тарасова: Очень много сейчас уже опять спортивных школ, понимаете? Катков построено много, дети идут туда, нам способных легче стало оттуда выбирать, буквально несколько лет назад. Потому что если посмотрите на наши юниорские соревнования, вы просто ахните. Потому что, конечно, не все доживают до взрослых… девочки особенно. Там выросла, тут выросла, подросло все. Но все равно уровень наших юниорских соревнований… Во-первых, все наши медали на чемпионате мира, и если посмотреть, этапы Гран-При, мы выигрываем все. Это тоже говорит о том, что в правильном направлении развивается наш спорт. Мы не грибы: сегодня полил, завтра выросли, или послезавтра. Для этого нужно десятилетие.

Командная: Получается, что у нас со спортом в стране все хорошо? Потому что с одной стороны тратятся гигантские деньги на создание спортшкол, но с другой стороны, результаты - я сейчас беру не только фигурное катание – не радуют. То есть надо переждать какой-то период времени, и тогда все будет хорошо?

Тарасова: Я думаю, что когда пройдет это, не знаю… Я не знаю ничего про футбол.

Командная: Просто в Ванкувере всего три золотые медали.

Тарасова: Про футбол ничего не знаю, и не буду говорить, есть люди, с которых можно спросить. Но я скажу про свой вид спорта: у нас много детей и молодежи. У нас уехало 600 тренеров.

Дзядко: Возвращается кто-то?

Тарасова: Нет.

Дзядко: Почему? Корни уже пустили?

Тарасова: Конечно, женились, вышли замуж, там родились дети, они пошли в детские сады, в школу, окончили университет, они уже там живут. И всех русских тренеров видно, на всех соревнованиях. Потому что никто из эмигрантов не хочет плохо работать. Все работают выдающимся образом. И мне очень приятно, что я хожу вокруг катка, и все мои ученики, как будто им прививку сделали этой любви к фигурному катанию. У нас сложная, тяжелая, очень холодная профессия.

Соловьев: Своего же ученика Колю Морозова вы же критиковали.

Тарасова: Я его даже не критиковала еще. Мне не надо критиковать. Просто сейчас такое время, когда все тренеры делают программы. Мне очень приятно, что я сейчас наблюдаю… не вместе работаю…Я нашла музыку для Аделины Сотниковой, обсудила ее с Леной Водорезовой. Это тяжелая история. Музыка начинают искать после января, в январе, вернее. Из всех я выбрала каким-то чутьем Петю Чернышева, он был у меня в театре, который когда-то гастролировал. Он был очень интересный человек, он был 7-кратным чемпионом США в танцах, был ведущей парой мира. У нас люди могут не занимать первые места, но он был у ведущего тренера США, у нашего тоже, Игоря Шпильбанда, у Саши Жулина. Но это я наблюдаю сейчас, как он работает. Запомните это имя. Он и хореограф, умный, серьезный, тонкий человек. Мне хочется еще из теплых рук ему отдать то, что я сама так сильно любила и ждала этого периода, когда я начинаю ставить. Я получаю колоссальное, громадное удовольствие от работы молодого поколения. Я просто сейчас счастлива.

Чудинова: У вас великие, действительно невероятно прекрасные ученики. Можете ли вы назвать свои главные тренерские ошибки? Есть ли вещи, за которые вам стыдно, больно, обидно?

Тарасова: Конечно. Психованная очень к концу стала. Нервы как-то стали иногда побеждать. Таких ошибок, которые бы отразились на жизни моих спортсменов… ведь вот в чем могли быть ошибки. Если бы я взяла и не разглядела талант, или не сделала из этого Богом поцелованного человека, то я могла бы сказать, что это моя роковая ошибка. Потому что я обязана это делать.

Командная: Кому вы обязаны?

Тарасова: Себе обязана. Перед профессией. Перед этим человеком. Мне родители 19-летней доверили детей. Доверили их жизни и творчество. Как кому я обязана? Поэтому я такие, чтобы… Знаете, один раз я не сдержалась, у меня была пара Света Куликова, вы не знаете ее и не помните.

Соловьев: С Арсением Марковым, да?

Тарасова: Да, потом она каталась с Виталиком Новиковым. Они тяжело очень катались. Они в основном без конца ругались. И это терпение у меня кончилось. И я схамила. Вот это я хорошо помню, и просила всегда у нее извинения. А так, чтобы я сделала что-то ужасное по жизни для своих или чужих спортсменов – я не понимаю разницы – я не могу, потому что у меня в семье все педагоги.

Таратута: В спорте много предательства? Вы когда-нибудь сталкивались с серьезным предательством?

Тарасова: Как в жизни. Знаете, Бог меня миловал.

Дзядко: Значит, вы счастливый человек.

Тарасова: Да, от меня никто не уходил – вот это предательство, когда от тебя ушли. Можно смотреть на это по-философски, я совершенно не держу зла, совершенно. Просто этого в семье не было, старшая сестра была ангелом. Этого никогда не было. А предательство есть, везде, возникает. Но нельзя поражение принимать за предательство. Подмены не годятся.

Таратута: Наблюдаем конкурентную борьбу спортивного типа в области культуры, есть у нас Большой театр, там какая-то битва титанов. Происходило ли что-то подобное у вас?

Тарасова: Лучше пусть следят, чтобы репертуар был хороший. Я так думаю, нам всем надо следить, чтобы у нас был хороший настоящий репертуар. И чтобы у нас были свои балетмейстеры, и чтобы у нас были свои дирижеры, такие, как  Гергиев, который открывает послезавтра новую Мариинку. Как Володя Спиваков и многие другие, которые прославляют нашу страну. Это я понимаю, а остальное все… надо следить за собой, за тем, что ты делаешь. Театр же не для того, чтобы там склоки разводить. Я смотрю, например, за работой Галины Борисовны Волчек. Сколько ей лет, сколько она всего сделала, и как часто у нее идут премьеры. И молодых видит, и дает развиваться им на сцене, и дает им возможность ставить, и всегда на определенном процессе она с ними, вроде и склок никаких нет. Ну, кто-то ушел один.   

Дзядко: Несколько лет назад в разговоре с Сергеем Корзуном на радиостанции «Эхо Москвы» отвечая на его вопрос о желании-нежелании, готовности-неготовности заниматься какой-то политикой и вообще принимать какое-то участие  в том или ином виде политической деятельности…

Тарасова: Я все думала, когда вы…

Дзядко: Вы сказали, что не и не собираетесь. Между тем в январе прошлого года вы стали доверенным лицом. Почему и зачем?

Тарасова: Знаете, во-первых, я не на суде, чтобы вам отвечать, зачем я стала. Каждый человек, так же как и вы, может выбирать свой путь. Я считала, что для меня это очень почетно. И так и считаю. Потому что вы здесь сидите и говорите, что хотите и смотрите на Кремль, и вам никто не забирает, и у вас есть своя точка зрения. А у других есть своя точка зрения, а у третьих – своя. И это было возможно, потому что Путин был. Вот и все. Я была вообще ошеломлена, зачем я им нужна всем.

Таратута: Это хороший вопрос. А кто к вам обратился? Зачем вы были им нужны?

Тарасова: Я не знаю, я уже не помню. Если честно, то я не помню. Я думаю, что меня Владимир Владимирович спросил. Я сказала, конечно, что да. Потому что я собиралась голосовать без его ко мне вопроса за него. Я не собиралась голосовать за Зюганова, хотя к нему тоже… он умный человек.

Соловьев: Если бы Зюганов попросил, вы бы не стали…

Тарасова: Ну, а кто второй-то был? И за Прохорова я не хотела, потому что я его не знала.

Командная: Татьяна Анатольевна, может это лучше для фигурного катания, что вы стали доверенным лицом президента? Потому что мы знаем, что те виды спорта, которые отмечает наш президент, там гораздо все лучше.

Тарасова: У нас нет таких ошеломляющих результатов. Чем он нам может помочь? Ну, катки строятся. Так везде же площадки строятся, они должны строиться. Восстановительные центры строятся, наконец-то построился Новогорск, часть его – это олимпийская база. У всех уже во всем мире построены. Препараты, витамины какие-то неподдельные выдают спортсменам. Но я этого не просила. У нас зарплаты были -  я  не могу вам передать, понимаете, какие были зарплаты – 6-8 тыс. рублей. И у меня были вопросы, я их задавала, и на них получала ответы. А кто их должен задавать? Я. Я считала это своим долгом, потому что я вообще считаю, что если я могу на что-то повлиять, я должна на это повлиять.

Таратута: Если вы были доверенным лицом фигурного катания перед Путиным, я правильно понимаю?

Тарасова: Да.

Таратута: Наш президент не так давно увлекся новым для себя видом спорта – хоккеем. Это стало известно…

Тарасова: Я думаю, он горными лыжами увлекается.

Соловьев: Поигрывает в хоккей. Доподлинно известно.

Тарасова: Он же вообще спортивный человек. Я его знаю по Ленинграду, по Санкт-Петербургу. Он же спортивный человек. Очень многие люди занимаются спортом. Если он в свои года имеет возможность…

Дзядко: Нет-нет, давайте услышим вопрос.

Тарасова: Давайте.

Таратута: Я не отрицаю, что кто-то может заниматься своим любимым видом спорта, я хотела спросить, с тех пор, как Владимир Владимирович увлекся хоккеем, это как-то хоккею помогло? У нас, вы сами знаете,…

Тарасова: Вы у хоккеистов спросите. Хотя мы на льду катаемся вместе, но мы на одном катке, они совершенно на другом. Я думаю, что фильм… он тоже не рассказывал, кому какой фильм сделать. Мне так кажется.

Таратута: Он пришел на премьеру фильма, встречался со знаменитыми хоккеистами, и он показывал свое отношение  к этому виду спорта. Я имею в виду, его симпатия как-то выражается в деньгах?

Тарасова: Я помню, когда американцы выступали гораздо хуже нас, но я работала с Сашей Коэн, и она приехала и мне рассказывала, что их принял президент, и она у него взяла телефон и позвонила маме, набрала быстро и говорит: «Мама, он сейчас тебе скажет, что я здесь в Белом доме» - понимаете, это, мне кажется, принято. Принято ценить своих, людей, которые приносили стране славу.

Командная: Вы вспомнили свою воспитанницу Сашу Коэн. Вам нравится то, что сейчас происходит между Россией и США?

Тарасова: Я работала 10 лет в Америке, они относились ко мне, как к родной сестре. Я обожаю их, они мне заливали лед, я никогда не испытывала такого отношения к себе. Они не брали себе деньги за то, что я там работаю, и они, их тренеры, могут смотреть, как я работаю. Я прокатала две Олимпиады, Вася знает, я искала его, когда башни-близнецы, в этот день он должен был приехать ко мне, когда была трагедия американская. И он не приехал в этот день, я чуть не сошла с ума, искала его по всем направлениям. Я вместе с ними жила, две Олимпиады, десять лет, я вырастила там и Кулика, и Грищук, Платова, и Лешу Ягудина. И даже заливка у нас стоит 50 долларов, с меня этого не брали. Мы должны были один раз в году провести семинары. Да, мы катались в то время на льду, начинали с 7 утра, в 6.30, 6. 15 разминка. В четыре уже заканчивали две тренировки. Но они потрясающе ко мне относились.

Командная: Неужели к вам здесь так же не относятся? Неужели вам лед не дают бесплатно?

Тарасова: Ну, кому это здесь дают бесплатно? Разве вам эту студию дают бесплатно?

Чудинова: У вас такое теплое отношение к Штатам. Как вы относитесь к такой активной антиамериканской компании, которую сейчас ведет Госдума? Мы все видели интервью Познера и Ирины Яровой, когда она ему публично заявляла о том, что он человек другой страны и может подвинуться. Вы видите историю конфликта?

Тарасова: Я, к сожалению, не успела, но я представляю, я уже спросила, потому что работаю с музыкой много. Но я могу себе представить приблизительно, что там было. У меня есть свое представление о том, как должно быть устроено государство, и кто как должен работать. Если один человек может сделать счастливыми, объединить и дать профессию, кто 10, кто 100, кто 1000… Папа мой держал на кнопке, в которой был только один канал, весь мир, понимаете? Кто-то другой все… Так и заполняется страна, так и делается эта страна. Мне эта кампания непонятна. Потому что я отношу себя к простым гражданам этой страны, и я так же жила и готовила олимпийских чемпионов в Америке. Вася не даст мне соврать, он приезжал. Мы жили коммуной, я снимала дом, мы жили там все, зарабатывали там какие-то… я не позволяла себе работать больше двух часов в день с иностранцами, потому что  у меня не было больше сил. Я работала восемь часов со своими. А два часа – чтобы это содержать. У нас была коммуна, мы вместе ели, пили, ходили, ездили на тренировку, мы там жили, нам там любили, и я благодарю США за то, что они сделали для нашей страны, потому что эти спортсмены были из нашей страны. Это моя работа. Это мое ощущение.

Командная: А вам не было, чтобы наши выигрывали, чтобы у них были условия тренировок, вам приходилось свой талант отдавать тем людям, которые к нашей стране не имели отношения? Вам приходилось тренировать зарубежных спортсменов.

Тарасова: Я получила такой колоссальный опыт, я так благодарна судьбе за то, что я могла поработать с  американцами, с японцами, потому что вообще, чтобы побеждать, нужно быть немножечко японцем. Чтобы я поняла, как они могут работать, и сколько они могут работать. И что работа составляет всю их жизнь. Я очень много от них взяла. Я как книгу читала, я старалась больше, чем, может быть, я могла. И я работала с выдающимися японцами. Мой камень лежит в победе каждого из них. К сожалению, я не смогла Саше Коэн сделать того, что я должна была сделать, но ее мама, Галя… я, правда, не понимала, как в Америке это делается. Она могла не ставить меня в известность о том, что эту неделю она тренируется, а потом она едет на какие-то съемки, или у нее какой-то профессиональный турнир за деньги. Я не понимаю так готовиться к чемпионату, понимаете? Для меня мое слово, потому что оно связано с делом, - закон. Там немножко по-другому. Совсем, можно сказать, по-другому.

Соловьев: У нас сегодня случайно не так? Нет такого?

Тарасова: У нас мамы ездят на соревнования, но у нас тренер решает все.

Дзядко: У нас время подходит к концу.

Тарасова: Так жалко, мы так разговорились.

Таратута: Вы всегда были человеком известным, я уже вспоминала сегодня про…

Тарасова: Это вам так кажется, мне 66 лет, конечно, если я работаю с 19-ти…

Таратута: Мне просто кажется, что вы в тот момент, про который я говорю, а именно – вашу телекарьеру, когда вы стали главным героем этого шоу, вы стали человеком, вошедшим в каждый дом. Я искренне считаю, что вы были человеком, вокруг которого этого шоу вертелось. Но мне кажется, что как только человек становится тем, кто входит в каждый дом, он начинает отвечать за эту славу, на него свалившуюся. Какие обращения к вам стали поступать в этот момент? От чего вам пришлось отказаться? Или на что вам пришлось согласиться, скрипя зубы?

Тарасова: Я живу абсолютно нормальной жизнью, хожу, куда хочу – в магазин, на рынок. Меня все узнают. Я должна на это отвечать. Если меня подойдут и погладят, могут поцеловать. Я должна на эту любовь: «Спасибо вам большое за то, что вы меня любите». Я должна за это отвечать. Ничего во мне не изменилось, просто я профессиональнее стала готовиться к тому… Меня готовили мои друзья, товарищи, Вовины товарищи, Вова мной очень гордился, что я хорошо веду.  Я спрашивала, я развивалась, другое читала, смотрела. Как войти в каждый дом? Надо же с чем-то. Не только с профессиональными знаниями, правда?

Таратута: Мой вопрос заключался в том, не приходилось ли вам становиться лицом того, чего не хотели?

Тарасова: Нет, каждый человек должен себя вести, мне кажется, просто органично и все. Кем я должна была быть? Я все равно тренер, понимаете. И благодаря этому проекту так получилось, прекрасно получилось, что наши талантливые спортсмены, выдающиеся, собрались вместе и подарили всем нам такое счастливое время. Я не без счастья и удовольствия там была. Это огромный кусок моей жизни, очень важный, но не главный. Главный – тренерская работа.

Командная: Вы говорите, что вы тренер, но, мне кажется, вы еще и актриса, причем актриса большой сцены.

Тарасова: Тренер не может не быть актрисой.

Командная: Вы выходите и все внимание на вас. Вы же довольно часто своих учеников тоже затмевали. Вы наслаждаетесь тем, какое вы впечатление на людей производите?

Тарасова: Нет. Я должна быть сама собой, я такая. Я такая, какая я есть. А произвела я на вас впечатление или не произвела – это не мой вопрос.

Чудинова: В одном из интервью вы говорите, что Путин нужен русскому человеку, потому что русский человек не свободен, и ему нельзя давать свободу. Почему вы так считаете?

Тарасова: Я прям так и говорю? Это где я так говорю? Это не может быть такой фразой построено. Это я не могла сказать таким образом. Надо взять точную фразу, как я сказала: любому народу все равно нужен человек, который понимает, как с этим… потому что недостатки замечать гораздо легче, чем их исправлять или делать жизнь лучше. Это я хорошо понимаю.

Командная: А вы бы могли стать президентом? Президент – такая же работа, как тренер. Просто это тренер всего и вся.

Тарасова: У всех такая работа, знаете? Если на своем месте быть по жизни, то у каждого человека такая работа. Если он себя там чувствует, и стремится к этому.

Дзядко: Вы счастливы?

Тарасова: Вы знаете, я счастливый человек, потому что я правильно, мне отец правильно выбрал профессию. Я не помню, как она началась, и когда она закончится. И, может быть, в своей профессии я не достигну большего, чем я получила. Но это удовольствие, эту любовь от учеников я получила в большом достатке. Но я осталась одна, я потеряла свою сестру, без которой мне очень тяжело жить, я потеряла своего мужа. Родителей мы как-то… они уходят, а я потеряла, и ничего не могла с этим сделать. И  у одного, и у второго была самая тяжелая болезнь. Я была с ними. Поэтому сказать, счастлива я… но в профессии – наверное, да, очень.