Шакина: Вы когда возглавили киноакадемию, вы понимали, что все скажут, что это в пику ему? Кончаловский: Кто все? Шакина: Общество. Публика. Зрители. Кончаловский: Общества нет. Зыгарь: Общества нет, но публика есть, зрители точно есть. Кончаловский: Скажут, и что? Какая разница? Шакина: Вас это не смущало? Кончаловский: Нет, вроде. Зыгарь: Вы это сделали в пику брату? Кончаловский: Вы что обалдели что ли? Зачем мне? Я делаю, потому что я «Нику» люблю. Я получил ее в 1989 году за картину, которая была запрещена. «Ника» -это был дом кино, где выступал Сахаров, это вообще, ветер дул свободы в ширинку. Это чудо было время. Мне «Ника» нравится этим. И она никогда не стала официальной. Зыгарь: В отличие от «Золотого орла»? Кончаловский: «Золотой орел» - мощная организация. «Ника» - это, я бы сказал, межпоха. Шакина: Забавно, что мощная организация была создана в пику «Нике». Кончаловский: Это может быть. Но я поддерживаю «Нику», потому что она мне дорога. Тем более, что когда мне предложили это, я сказал: «Выберут, я…» Я был потрясен, когда выбрали. Там 430 голосов против. Но это все неважно, потому что все равно мне вряд ли доверяет кто-нибудь в этой среде кинематографической по-настоящему, потому что я в общественности никакой практически не участвую. Я пишу свои статьи, ставлю спектакли, где хочу, только то, что мне хочется. Вообще, я живу счастливой жизнью. Зыгарь: Получается, вас выбрали, чтобы показать фигу Никите Сергеевичу? Кончаловский: Не знаю. Я не думаю. Я думаю, что наоборот. Думали, ну, как же так, абсурд – два брата… все это довольно странно. Но в нашей стране странностей много. Шакина: Абсурд, и, тем не менее, никого это не смутило. Даже рационального вас. Кончаловский: А кто вам сказал, что я рациональный? Шакина: Вы не рациональный? Вы же европеец. Кончаловский: А почему вы считаете, что европейцы обязательно… Европеец – это просто человек, у которого есть система приоритетов. Катаев: Вы думали перед тем, как возглавить, что все-таки брат возглавляет вторую важную премию в стране. Кончаловский: Конечно, думал. Как это будет. А потом решил: ну, и что? Будет две… Все равно две академии, что само по себе не очень хорошо. Зыгарь: А вы находитесь с братом в состоянии некоторого идеологического противостояния. Кончаловский: Конечно. Мы с ним на разных полюсах философского восприятия мира, человека, личности, религии, государственности – всего. Мы абсолютно по-разному смотрим на… Лобков: Вы встречаетесь в последнее время? Кончаловский: Ну, конечно. Ну, он религиозный. Катаев: Не европеец? Кончаловский: Он очень русский человек, по-настоящему. Он такой… ну, как сказать… Шакина: Страстный. Кончаловский: Эмоциональный человек. Он по-настоящему религиозный человек. Я не религиозный человек, я вообще не могу сказать… Я даже Познеру, по-моему, сказал, что получилось само, но удачно… он спросил: «Что вы скажете, когда встретитесь с Богом?», я скажу: «Очень приятно, не знал, что вы существуете». Но я считаю, что лучше быть приятно разочарованным, чем неприятно разочарованным. Умереть и не найти там никого. Шакина: Дурацкий вопрос, но мне интересно. Вы регулярно с Никитой Сергеевичем встречаетесь? Общаетесь, разговариваете? Вы не разговариваете? Кончаловский: Почему? Разговариваем. Но мы очень мало разговариваем, в том смысле, что наши споры приводят его… ему тяжело со мной спорить, потому что он эмоциональный человек. Я говорю: «Надо размышлять», а он говорит: «Ты верь». Он по-другому устроен. Мы два взрослых дяди, вообще… взрослых. Не то слово – взрослых.
