«Я раздам нищим миллиард долларов»

 

Желнов: Владимир, у вас 12% производства вашего известного действительно на всю страну бренда Gloria Jeans расположено на юго-востоке Украины в Луганске, в общем, на мятежной ныне территории. Что у вас там происходит сейчас? Сократилось ли производство, работают ли фабрики в Луганске или нет?

Мельников: Можно так сразу я буду?

Желнов: Абсолютно.

Мельников: Мы потеряли Украину, и это 25% было бы союзного государства большого-большого, красивого, великого государства двух стран. Украину могли купить за 50 миллиардов — стоимость Олимпиады, она не такая дорогая. Мы дали им подачку в 3 миллиарда, которые до сих пор клянчим у них, и они нам не отдают. И нет Украины, осталось у нас это...

Желнов: Но не клянчим, это все-таки был долг, если вы о 3 миллиардах говорите.

Мельников: Хорошо, это долг, который мы дали одному парню, который их потратил и не дал ничего Украине — это еще одна часть.

Желнов: Но все-таки ваш бизнес?

Мельников: А теперь поговорим о нашей стране.

Желнов: А то ощущение, что вы президент страны — и вдруг такое заявление. Если говорить о вашем конкретном бренде.

Мельников: А я об этом и говорю, что мы потеряли Украину, потеряли рынок, и я в том числе, потеряли друзей, потеряли все. Вот и все. А разве я не член этой страны?

Эггерт: Нет, конечно, но просто интересно как вы справляетесь с социальными, это же социальные…

Мельников: Взамен получили врага и кусок территории в 2 миллиона человек, где озлобленные, деградированные люмпены в полном беззаконии, и мы там работаем. Вот ответ.

Товкайло: Но вы работаете там до сих пор?

Желнов: Да. Как вы продолжаете в таких условиях работать, в условиях войны, в общем?

Мельников: Но войны уже нету, всех бандитов явных отстреляли, их нету, они ушли, поэтому как-то там закона нету, а люди работают.

Желнов: Но сколько у вас сейчас штат там и, собственно, как удалось сохранить производство?

Мельников: Там работало 11 тысяч человек, сейчас работает 3 или 4, я точно не знаю, потому что я сейчас больше занят развитием Юго-Восточной Азии как сорсинга. Но эти ребята хорошие, они работают.

Желнов: А что случилось с 7 тысячами?

Мельников: Убежали. Кто в Россию, кто на Украину, все нормальные люди убегают оттуда, остались те, кто не может убежать.

Товкайло: А как вам удалось сохранить предприятие? Все-таки там даже сейчас неспокойно. Были открытые военные, боевые действия и...

Мельников: У нас нормальное предприятие, мы никому не должны, нам никто не должен. Когда-то давно как-то ограбили мою жену, и я хотел взять охрану для своей жены.

Желнов: Там ограбили?

Мельников: Нет, это было, я просто сейчас говорю, как мы сохранились. И когда я пошел к людям, которые, в общем-то, за это отвечают, спросить их: «Дайте вы охрану», они говорят: «Вы кому-то должны?», я говорю: «Нет». «А вам кто-нибудь должен?» — «Нет». «Владимир, - они говорят, - охрана превращается в конвой». Поэтому с тех пор мы очень независимыми стараемся быть, и когда мы независимы, не зависим в куске хлеба ни от кого — ни от серых, ни от белых, ни от красных, ни от зеленых — то мы просто делаем свою работу. Те стреляют, а мы делаем свою работу.

Эггерт: Но просто интересно, как вы этим управляете отсюда, я не говорю о бизнесе, а чисто как вы...

Мельников: А мы не управляем отсюда.

Эггерт: Хорошо, переформулирую, как вы несете ответственность за это?

Мельников: Как-то несем. Мы ответственность несем? Мы не несем ответственность, мы даем работу, там есть нормальные талантливые люди, которые производят продукт, присылают его нам, мы отправляем им деньги, я не знаю, то ли через Украину, то ли как-то, там открыли банки, и так работаем. Единственное, что случилось: нам вдруг дали налог, теперь мы платим налог для Украины. Раньше Украина была безналоговой частью, там не платили налог, это союзное государство СНГ, сейчас мы платим налог. Мы работаем на территории России там, а платим налог, как будто мы берем продукцию с Украины — это парадокс.

Товкайло: То есть вы платите России налог?

Мельников: Я плачу налог России, потому что я получаю продукцию с Украины. На самом деле, мы производим не на Украине, а на этой территории, о которой я вам сейчас сказал.

Желнов: А какой процент производства, Владимир? Эта цифра 12% от общего объема, она корректная или нет?

Мельников: Не 12, наверное, 6.

Левинская: А верно ли я понимаю, что вам удалось восстановить только три производства из 12-ти, если я не ошибаюсь?

Мельников: Да.

Левинская: А сколько вам пришлось инвестировать в это? И вы говорили о том, что фабрики были...

Мельников: Мы не инвестировали давно-давно-давно.

Левинская: Нет-нет-нет, я имею в виду восстановление фабрик, потому что вы говорили, что они были разграблены, разворованы.

Мельников: Ничего не разграбили. Кстати, ничего не разграбили, все стояло и стоит. Но там где-то постреляли, там склад разрушили с тканью какой-то и все.

Товкайло: Вы все-таки стараетесь строить глобальную компанию? У вас нет вообще проблем с партнерами зарубежными, что у вас компании работают на территориях, на мятежных территориях, которые Украина считает оккупированными?

Мельников: На самом деле, украинцы внесли нас в черный список.

Товкайло: Вы обижаетесь на них за это?

Мельников: Нет.

Желнов: А почему они вас внесли в черный список?

Мельников: Потому что мы работаем на этой территории, которая, они считают, что мы ее оккупировали.

Эггерт: А почему не обижаетесь? Потому, почему вы сказали в самом начале, да, я так понимаю?

Мельников: Нам обижаться вообще нельзя ни на кого. А зачем обижаться? Обижаться… Знаете, как говорят, на обиженных воду возят, поэтому зачем обижаться? Мы работаем.

Товкайло: А с азиатскими партнерами, с какими-то другими, с зарубежными, вопросов к вам как к предпринимателю не возникает?

Мельников: Нет, но они все понимают, что мы работаем, нормальные люди.

Иваницкая: Я, кстати, обратила внимание, что вы не очень любите разговаривать именно про производство. Я помню, было интервью у вас, где вы говорили про то, что вы вообще смотрите в сторону Азии, Гонконг и вообще не очень видите перспективы работы именно в России, насколько я понимаю, но все никак не можете решиться. Вы приехали из Ростова в Москву и я, насколько понимаю, не только думаете дальше переносить бизнес в Гонконг, но и сами размышляете, не уехать ли из страны. Действительно ли это так и готовы ли вы к этому решению?

Мельников: Вы знаете, есть одна проблема: я русский, и уезжать русскому из своей страны тяжковато. Это, правда, такая проблема. Я сейчас съездил по всему миру, попытался и в Бразилии где-нибудь себе найти место жительства, в Европе. Везде хорошо, но как это так, мы русские, без пафоса. А что если говорить, у вас вопрос был такой о производстве, коль мы о производстве говорим: в 1998 году обесценивание денег было, импортозамещение, у вас там был вопрос, я его читал, в 1998 году рубль обесценился в пять раз. И пришли такие ребята, которые из той эпохи, Черномырдин и Масляков, и создали нормальное импортозамещение. Их, правда, через год выгнали со своих должностей, и это работало с 2003 года. Потом посыпался золотой дождь, и все забыли про это импортозамещение.

Товкайло: Только, вернее, не Черномырдин, а Примаков.

Мельников: А, Примаков и Масляков, да, спасибо. А я все Черномырдин-Черномырдин, но на самом деле Масляков и Примаков как его политическая защита. И потом наше правительство решило создать что-то подобие американскому — потребительское общество, то, что сделал Рейган в 1980 году, мы решили сделать здесь. Создали потребительское общество. И сейчас, когда попробовали сделать импортозамещение, во-первых, рубль только в два раза, а не в пять — это раз, во-вторых, технологии повысились настолько, информационные, скорость технологии, принятие решений, что сегодня все равно мы не можем ничего сделать. И люди уже привыкли жить в обществе потребления за эти последние — сколько? с 2003-2004 по 2014 год — 10 лет. Им говорили: «Ребята, обогащайтесь, покупайте, покупайте». Из-за дождя золотого или из-за чего-нибудь, а работать то все разучились.

Иваницкая: Так для вашего бизнеса это прекрасно — покупайте. Вы на этом же и построили свой бизнес.

Мельников: Да, но денег нету.

Иваницкая: Были?

Мельников: Сейчас нету.

Эггерт: А вы это чувствуете? Вы экономический кризис чувствуете? Опишите, как вы его чувствуете.

Мельников: Уже прошли, уже прошли, мы прошли его, просчитали, все сделали, быстро изменились. Мы все время в кризисе, поэтому нам полегче было. Мы все время, мы сейчас, мы всегда в кризисе.

Эггерт: Почему вы поняли, что прошли?

Желнов: И почему вы всегда в кризисе?

Мельников: Потому что мы всегда в кризисе, надо быть всегда в кризисе. В религии есть такая вещь: держи свою душу в аду и никогда не умрешь.

Желнов: Сейчас про религию отдельно.

Мельников: А это то же самое. Нет, вы просто пытаетесь понять, почему компания в кризисе.

Желнов: Вы говорите, что компания Gloria Jeans просто в перманентном кризисе, почему вы ее не...?

Мельников: Слушайте, что за такое слово «перманентный»?

Желнов: В постоянном.

Мельников: В постоянном, да, в постоянном кризисе.

Желнов: Какие у вас убытки и пробовали ли вы тогда продать компанию?

Мельников: У нас нет убытков, мы же все время в кризисе, какие у нас могут быть убытки? Убытки у тех, кто не в кризисе перманентном.

Эггерт: Здесь такой духовный кризис, то есть?

Мельников: В том числе.

Желнов: Я у вас хотел спросить, раз мы затронули тему религии. Что вы думаете о таком термине, который как-то стал популярным в последнее время — православный бизнесмен, популярный он стал именно в контексте так называемого «Русского мира», о котором мы частично уже заговорили применительно к Украине. Появилась там плеяда бизнесменов, один из ярчайших примеров — Константин Малофеев, который тоже вкладывает и в православие, и в Русскую православную церковь, будучи верующим человеком, и при этом этот проект Новороссии, проект «Русского мира». Что вы думаете вообще о таком термине как православный бизнесмен и о «Русском мире», применительно к Украине, в частности?

Мельников: Давайте начнем с православия. В 1930 году или в 1928-м Маяковский напился пьяный и утром просыпается в гостинице, вообще, как говорят по-русски, лыком не вяжет. Валентин Катаев узнал об этом, купил шампанское, приходит к нему, чтобы узнать, послушать этого Бога. Стучится, тот открывает дверь, Катаев сам об этом писал, и он говорит: «Владимир Владимирович, я принес вам шампанское». И какой бы ни был Маяковский после пьянки, он ему говорит: «Валя, нет слова «шампанское» есть слово «вино», а потом — какое вино». Так вот, Антон, нету слова «православие», есть слово «христианство», а потом уже — какое христианство: православное, католическое. Мы говорим о христианстве или о православии?

Желнов: Мы говорим о группе бизнесменов, которые, поддерживая Русскую православную церковь, говорят об идее «Русского мира».

Мельников: Христианскую православную церковь, правильно?

Желнов: Да.

Мельников: Или православную?

Желнов: Мы говорим о бизнесе, который тем или иным образом оказался причастен к Русской православной церкви и к так называемому проекту «Русского мира» на Украине. Как вы относитесь к этой когорте людей, к их заявлениям, к их действиям?

Мельников: Я не понимаю слово «православный» без слова «христианский православный», поэтому или мы говорим о христианах православных, или я не понимаю.

Желнов: Хорошо. Как вы относитесь к «Русскому миру» на Украине, применительно к Украине и идее «Русского мира», к проекту «Новороссия» и к вашим коллегам по бизнесу — к Константину Малоффеву, который поддерживает это?

Мельников: Но получили же «Русский мир» на территории этой Луганской и Донецкой, как я могу к этому относиться? Я же не создаю его. Они создали «Русский мир» на территории Луганска и Донецка, как я могу к нему относиться, когда там беззаконие и бандитизм?

Эггерт: Хорошо. Это ассоциируется с традиционной для России конфессией, с традиционной для России, назовем так, церковной иерархией, которая называется Русская православная церковь?

Мельников: Я не готов об этом говорить, я не могу говорить об иерархии, я их не знаю.

Эггерт: Да, но вас беспокоит, что православное христианство в России традиционное, греческая, если хотите, вера, которая существует в России, настолько тесно теперь завязана с политическими событиями, которые вызывают очень неоднозначную реакцию в России и в мире?

Мельников: Я к этому отношусь нехорошо.

Эггерт: А вы бы могли чуть-чуть подробнее сказать?

Мельников: Я не хочу осуждать то, чего я не знаю.

Товкайло: Можно тогда такой вопрос?

Мельников: Я просто не знаю это. Я отношусь к Христу, как к чему-то, как к свету, а все остальное для меня не имеет значения.

Товкайло: На следующий вопрос вы точно знаете ответ. Вы позволяете себе довольно смелые высказывания в адрес государства, представителей государства, институтов государственных. Вы в целом успешный, даже без оговорок всяких успешный, состоятельный бизнесмен, человек. Вы не боитесь, что эти высказывания вам навредят и в личном плане, и в плане бизнеса, вашим близким, родственникам, друзьям?

Мельников: А что я говорю? Я не знаю, о чем я говорю.

Товкайло: Например, вы говорите, что на Украине мы получили то, что получили, что получили врагов, которые…

Мельников: Мы, правда, получили их. А что я должен говорить, неправду, что ли?

Товкайло: Но это же сейчас другая точка зрения.

Мельников: Какая другая точка зрения? Да, это враги. И любая точка зрения и государства, и власти, враги они там. А какая еще точка зрения, у правительства другая разве?

Эггерт: Вы знаете, вы сейчас, прямо скажем, Максим вас спросил, а буквально в самом начале программы вы, Владимир, сказали: «Что сегодня такое этот фрагмент Донецкой и Луганской области? Это люмпены, это бандиты, беззаконие» и т.д. Владимир, дорогой мой, послушайте, пожалуйста, когда вы смотрите государственные телеканалы, мы сейчас на телеканале Дождь, а 80% населения России смотрят Первый канал, канал «Россия», что еще у нас, «НТВ» и разные другие замечательные каналы. И там им рассказывают: «Это благородные люди, они повстанцы, они борются с фашистами», говорят все время это.

Мельников: Неправда, не говорят это. Не говорят, неправда. Я читаю даже газеты, не говорят. Говорят, что это...

Эггерт: Вот вы таким образом вступаете в противофазу с официальной риторикой властей.

Мельников: Неправда, вы меня хотите сделать каким-то диссидентом, неправда, потому что наши все газеты официальные и телевидение говорят: «Так называемая Донецкая Республика», но так называемая, значит, она не называемая? Так что я говорю такого?

Эггерт: «Самопровозглашенные» они говорят. Но дело не в этом, к этим людям власть относится, они призывают нас любить этих людей и уважать их, и считают...

Мельников: Но мы-то понимаем, что люди временные, их не будет через два-три года.

Эггерт: Это, может быть, мы с вами понимаем.

Мельников: И все понимают это, люди же не дураки. Но правда же, что же я буду говорить? В Украине получили врага и наши власти считают, что она враг.

Товкайло: Вам не страшно говорить правду?

Мельников: А почему страшно говорить правду?

Товкайло: Не знаю.

Эггерт: Многим страшно.

Товкайло: Многим страшно, поверьте.

Эггерт: В истории человечества, в общем.

Мельников: Ладно, проехали, а то мы сейчас начинаем об этом говорить. Да это какая-то фигня, ребята — страшно говорить правду или не страшно.

Желнов: Нет, но вообще-то вопрос Максима касался того, что бизнес за последние несколько лет ведет себя довольно тихо по отношению к власти, по отношению к каким-то публичным высказываниям, уж тем более о политике. Где для вас та грань, где вы позволяете себе, если угодно, публичные высказывания, публичную критику власти?

Мельников: Я не критикую власть. Я когда ее критиковал? Я ее не критикую.

Желнов: Но сейчас вы начали программу с того, что сказали, что российская власть сделала из Украины врага, вы буквально так сказали.

Мельников: Нет, я не сказал, что российская власть сделала врага, я сказал, что мы потеряли Россию и получили врага — то же самое, что говорит власть. Я сказал, что Украину можно было купить в 2014 году или 2013-м за 50 миллиардов долларов, а ей дали 3 миллиарда и потеряли Украину. Вот и все. Это небольшие деньги.

Товкайло: То есть весь вопрос в деньгах?

Мельников: Вопрос в деньгах, конечно. Как Америка покупает всех, так и мы должны покупать всех. Всегда, когда мы хотим, чтобы наша, это же не любовь, это же бизнес, если мы хотим, чтобы кто-то меня уважал из соседей, я должен им что-то дать. Это ты дал, в христианстве нету этого, там нету. Там ты даешь нищим, тот, кто тебе никогда не даст ничего.  В любом другом логическом мире, чтобы что-то приобрести, надо что-то дать, а мы не дали и получили, мы получили то, что получили.

Эггерт: То есть политика — это вообще дело сугубо циничное? Ценностей в ней нет?

Мельников: Все, что не является любовью и свободой, все цинично.

Иваницкая: Скажите, а какие у вас отношения с властью? Просто люди, я думаю, примерно попадают в список...

Мельников: Что значит с властью, отношения?

Иваницкая: Я объясню. Люди, попадая в список Forbes, в общем, у них появляется некая социальная ответственность, то, что власть это видит как социальную ответственность, взносы в какие-то фонды, я не знаю, Фонд олимпийцев или «Российское географическое общество» и т.д. Притом, что у вас достаточно активная жизненная позиция, я никогда не видела вас ни на одном совете по инвестициям при президенте или никогда не видела вас в списке жертвователей этих фондов. Расскажите, как устроен ваш диалог с властью и есть ли он.

Мельников: Какая гадость, скажу вам. Давайте так. Вы там Библию держите, я вам выдержку сделаю из Ветхого Завета, пророк Захария говорит: «Суд праведен судите, и милости и щедроты творите кождо ко искреннему своему, и вдовы, убога, странника и кого-то еще не насильствуйте, и злобы брата своего не вспоминайте». Поэтому мы взяли такой, и мой духовный наставник сказал: «К этим не ходи, к начальникам, ты с ними не можешь разговаривать». Я перестал ходить с 1993 года. И наш тот маленький фонд, он помогает нищим, бродягам, убогим и вдовам. И когда я пытаюсь что-то мявкнуть, но хочется же сказать, что мы помогаем, такие красивые, большие, мне мой наставник говорит: «Тсс». И я об этом вам не буду говорить.

Иваницкая: То есть вас на эти мероприятия просто не зовут? Или звали, но вы пару раз отказались?

Мельников: Зовут, зовут, и РБК просило как-то меня помочь, кому-то дать, спортсменам каким-то или талантам, не даем ни спортсменам, ни талантам.

Иваницкая: Нет, понятно, что много желающих обратиться к человеку, у которого много денег, я именно про все эти советы и социальную ответственность.

Мельников: У меня с моей женой был спор безумный, когда она говорила: «Чулпан Хаматова, как она хорошо делает». Я сказал: «Она крадет деньги в Сибири и помогает, двоим делает там операции красивые». Эти же деньги мои и ваши, они бюджетные. Хотите помогать? Давайте частные деньги и частно помогайте, все остальное государственное — это бюджет.

Эггерт: А вы знаете, кого сейчас процитировали невольно, Владимир?

Мельников: Не знаю.

Эггерт: Маргарет Тэтчер. Это она сказала: «Не существует такого понятия как государственные деньги, существуют только деньги налогоплательщиков». Вы тэтчерист. Между прочим, это очень хорошо.

Мельников: Поехали дальше. Не делайте из меня врага, я нормальный человек.

Иваницкая: Короткий вопрос про деньги налогоплательщиков. Тут недавно была дискуссия, связанная с громким высказыванием Константина Райкина и тем, как государство пытается устроить некую цензуру.

Мельников: Написал.

Иваницкая: А, вы даже подготовились на эту тему? А у меня на самом деле какой вопрос: говорят, что вы спонсируете или планируете помочь как-то Константину Аркадьевичу деньгами.

Мельников: Я ему звонил, правда, сразу позвонил, как это было высказывание, просто его высказывание было, еще никаких не было обсуждений, он не ответил.

Иваницкая: Не взял трубку?

Мельников: Да. А потом я узнал, что уже 300 миллионов, и перестал звонить.

Иваницкая: В смысле, что 300 миллионов надо?

Мельников: Я так думал позвонить ему, дать ему пару рублей, может, 50 тысяч или 100, а потом перестал звонить. Я сейчас расскажу. Прочитать можно, прочитал. На эту тему высказалось очень много людей уже, очень много — и тех, и других. Вы не высказывались, нет?

Желнов: Но мы журналисты все-таки.

Эггерт: Высказывались-высказывались, разные люди были в эфире.

Мельников: На это очень хорошо про них сказал Пильняк в 1938 году, Борис Пильняк, все его знают. Он сказал, что: «Одни сдадутся, а других расстреляют», и его тоже расстреляли в 1940 году.

Желнов: Давайте прервемся сейчас на рекламу.

Мельников: Я закончу сейчас, подождите, вы-то уже закончили. А сегодня гуманнее стало, сегодня уже можно уехать, сегодня лучше, можно взять и уехать, не расстреливают. Слава Богу, это хорошо, это, правда, хорошо. Но туда, куда хотят они уехать, эти ребята, о которых мы говорим, включая Райкина, они там не нужны, масскультура там не нужна, у нас ее копируют, масскультуру.

Эггерт: Он никуда уезжать не хочет.

Мельников: Кто?

Эггерт: Райкин.

Мельников: А куда ему уезжать? Он там нафиг не нужен нигде. В том числе и он, все они, масскультура, они все одинаковые, все. Кто говорит и о ком говорят. Им надо поговорить, это на злобу дня разговор был, это разговор был на злобу дня у Райкина, это не был разговор тот, когда выступил, я не знаю, кто, Солженицын или кто-нибудь выступил, это просто было на злобу дня. На злобу дня ответил и Залдостанов, и даже уважаемый, как его, кино снимает который?

Желнов: Звягинцев.

Мельников: Звягинцев, все остальные, это бла-бла-бла. А они сидят, копируют фильмы или музыку, или телепередачи, а лукошко маленькое-маленькое становится, денег не хватает.

Эггерт: Слушайте, перед тем, как прервемся на рекламу, все-таки Звягинцев — это не массовая культура.

Мельников: Я чуть-чуть отдельно.

Эггерт: И даже, наверное, Райкин я бы не сказал, что совсем уж массовый.

Мельников: Массовый.

Иваницкая: И нельзя сказать, что это проблема несистемная.

Мельников: Какая системная, ребята? Деньги просят, какая системная проблема?

Желнов: Кто деньги просит, Райкин просил?

Мельников: Все просят деньги, все просят деньги, ну все просят деньги.

Желнов: Но если Константин Аркадьевич увидит эфир, если вы готовы его поддержать, тогда я думаю, что он возьмет трубку в следующий раз, когда вы будете ему звонить.

Мельников: А я ему не позвоню. Я понял, что это все на злобу дня.

Желнов: Он вам позвонит.

Левинская: Владимир, мы уже немного затронули тему кризиса в стране, вы сказали, что Gloria Jeans постоянно находится в кризисе. Стал ли текущий кризис причиной того, что вы отказались от сделки, которую вы планировали в конце 2014 года, пытались войти в акционерный капитал компании Goldman Sachs, Baring Vostok, РФПИ? Почему сорвалась эта сделка и планируете ли вы в дальнейшем продать долю в компании?

Мельников: Хорошо, я коротко отвечу. Вначале сделка была 1,5 миллиарда — это было до кризиса в 2013 году. Потом она ниже, ниже, ниже, и в конце 2014, когда они пришли подписывать уже 600 миллионов сделку, капитализацию, и я согласился, они приехали — и в этот день доллар, помните, стал от 60-ти стал 75, и они развернулись и уехали. Они вернулись.

Левинская: Когда?

Мельников: Сейчас.

Левинская: Сейчас вернулись?

Мельников: Да, вернулись и хотят компанию оценить в 900 миллионов.

Левинская: И вас устраивает стоимость?

Мельников: Совет директоров мой говорит: «Нет», потому что мы хотим выйти на международный рынок, представить нашу страну Россию, представить продуктом, как сказал Адам Смит, который как-то ту-ду-ту-ду, но простой пример, да.

Левинская: То есть ваш совет директоров считает, что это слишком малая цена?

Мельников: Мы можем, если мы выйдем на международный рынок и там потеряем все, тогда и эти деньги, о которых они говорят, нам никто не даст. Опять рискуем.

Левинская: А, собственно, эти 900 миллионов — это стоимость 25%?

Мельников: Нет, оценили компанию всю.

Левинская: А, оценили компанию всю, а планируют приобрести примерно 25%, вы готовы были продать.

Мельников: Там плюс-минус, это не имеет значения.

Товкайло: Те же самые инвесторы, да, что в 2014 году?

Мельников: Да.

Левинская: А терять на международных рынках вы планируете за счет чего, за счет открытия магазинов?

Мельников: Нет, мы хотим зарабатывать, риск потерять.

Левинская: Вы сказали, что вы, скорее всего, там все потеряете.

Мельников: Я не сказал — скорее всего, я сказал: если мы выйдем на международный рынок и потеряем там деньги, то капитализация компании упадет примерно минимум в два раза. И мы не только 900 не получим, а и 450 никто не даст, может быть, это может, потому что рынок… Вот так примерно это звучит.

Товкайло: А что вы подразумеваете под международным рынком? Вы собираетесь активно в США, в Китае, в Австралии, что?

Мельников: Но мы сейчас нанимаем компанию, которая будет нам делать проект, как выходить, как вести себя там, там же вести себя надо по-другому, не шашку же брать и махать. А если говорить о рынке, в России 140 миллионов рынок, а в мире 8 миллиардов, умножьте, разделите 8 миллиардов на 140 и представьте себе, какой там громадный рынок.

Желнов: А продавать компанию не хотите?

Мельников: Почему не хочу?

Желнов: Но я имею в виду полностью.

Мельников: Но это сразу продать — у нас и цена упадет сразу, это все делается постепенно.

Желнов: Но вы постепенно хотите продавать?

Мельников: В течение 5-6 лет я должен, хочу ее продать, большую часть компании, сделать ее публичной.

Желнов: Почему вам перестал нравиться этот бизнес и интересовать вас?

Мельников: Я вам скажу одну тайну, тщеславие жуткое. Когда-то один богатый пришел к Иисусу и говорит: «Как мне достичь Царствия небесного?». А Иисус ему говорит: «Не воруй, не лжесвидетельствуй, не прелюбодействуй», что там еще, забыл. В общем, пять раз, и не обижай. У Марка — не обижай, у других нету. Он говорит: «Я все это от юности своей сделал». Иисус ему говорит, там не написано, но я так прочувствовал: «Ну и нормально», потом полюбил его, у Марка. И он полюбил его, и говорит ему: «А хочешь быть совершенным? Пойди, продай все, раздай нищим и будешь иметь сокровище на небесах». И меня сейчас дрожь пробивает.

Желнов: Вы хотите раздать все деньги нищим?

Мельников: Вы представляете, я верю в Иисуса Христа, а когда все в ужас пришли, когда он сказал, что как тяжело, он не сказал, что невозможно, как тяжело богатому войти в Царствие небесное, и все ужаснулись. И он одну штучку такую сказал, штучку, я просто сейчас очень волнуюсь и не могу правильно говорить, и он сказал: «Не переживайте, что невозможно человеку, возможно Богу». И я сейчас, я знаю, что я никому…

Когда я пришел к духовному отцу первый раз, он говорит: «Когда тебе Бог скажет через меня: «Отдай все», ты отдашь?». Я говорю: «Да». Проходит лет 10, он говорит: «Но ты готов отдать?». Я ему говорю: «Да». Ночью просыпаюсь, у меня есть танковый пулемет, стоят все, кто просят у меня, там и нищие, и вдовы, а я с пулемета всех уничтожаю. Прошло 25 лет, я до сих пор не готов ничего отдать, но так хочу попасть в Царствие небесное.

Желнов: У нас обычно про Царствие небесное, когда о государстве заходит речь, говорят, вспоминают. Да-да, Геннадий Николаевич и Олег Владимирович Дерипаска.

Товкайло: Но вы же не за бесплатно будете отдавать, за большую сумму.

Мельников: Он сказал: «Пойди, продай все, что имеешь, и раздай нищим».

Левинская: А вы планируете какие-то социальные проекты после того, как выйдете из капитала компании?

Мельников: Там написано: «Раздай нищим», а там же это вопрос другой: как? Стоп, сначала надо продать все и раздать нищим. А как, куда мы идем или как мы идем, я не знаю, как это будет, я не уверен, что это вообще будет, что ничего никому не раздам, все заберу себе, всех победю.

Желнов: Но давайте все-таки не лукавить. Что вы будете делать с этими деньгами, которые будете получать?

Мельников: Но я думаю, что я все, получу деньги, раздам нищим.

Товкайло: 1 миллиард долларов?

Мельников: Но почему нет?

Товкайло: Нищим.

Мельников: И больше дают, главное все раздать. Там же еще у Иисуса Христа есть притча: он сидит и много дает, много дает, но и наши ребята много дают. Дают, дают, дают. И одна вдова пришла и дала две копейки или два рубля. Он говорит: «Посмотрите, они все раздали от прибытка, а она раздала все, что имела». Вот главное — отдать все.

Эггерт: Но вы согласны, что проще верблюду пройти в угольное ушко, чем богатому войти в Царствие небесное?

Мельников: Да, и я это знаю по себе, я знаю по себе, да.

Эггерт: Переживаете? Видно, что переживаете.

Мельников: Ужас, ужас.

Эггерт: Это я без иронии говорю.

Мельников: Плакать хочется, честное слово, потому что это невозможно.

Товкайло: Я могу уточнить просто из той оценки, которую вы сказали, получается, что ваше состояние намного больше, чем вас оценивает журнал Forbes. Он оценивает ваше состояние в полмиллиарда долларов, вашу компанию только, у вас есть, возможно, и другие активы, о которых нам, может быть, неизвестно, оцениваются почти в миллиард долларов. То есть вы, получается, вообще один из самых богатых людей в России.

Мельников: Да неправда. Смотрите, у вас был недавно такой наш гениальный предприниматель Каминский, разве можно сравниться с ним? Тот, который сам сделал. Я не говорю о тех, которые получили, что-либо получили, они все потеряют лет за 30, такие компании, что они получили, лет 30 надо, чтобы потерять, а прошло только 15.

Желнов: Владимир, но все-таки какая цифра корректная и применительная к вашему…?

Мельников: Сейчас меня оценивают в 900 миллионов.

Желнов: 900 миллионов.

Мельников: Может, это когда они, я же не знаю, кто в Forbes. Я знаю, что сейчас оценивают в 900.

Левинская: А когда вы планируете выйти на сделку?

Мельников: А я вам сказал, что меня у меня мой совет директоров не советует.

Левинская: Но это же переговорный процесс. Они предложили некую стоимость. Есть ли там другие интересанты, может быть?

Мельников: В общем, идут переговоры.

Иваницкая: Владимир Владимирович, не верится, что совет директоров вам не советует, а вы основатель, владелец говорите: «Ладно, совет директоров не советует, не буду продавать. Гори они огнем, 900 миллионов».

Мельников: Не знаю. Давайте сейчас, проехали, все уже, я ответил все. А вы опять: а это, а это, а то, а то. Все, все ответил.

Левинская: Можно тогда вопрос о семье, потому что вы планируете раздать средства, полученные от сделки, нищим? Но у вас ведь есть семья. Вы никогда не думали о том, чтобы хотя бы долю этого бизнеса оставить?

Мельников: Конечно, конечно, думал.

Левинская: То есть вы планируете это сделать?

Мельников: Конечно.

Иваницкая: Вам это интересно?

Мельников: А это не изменяет того, что я сказал.

Левинская: А они интересуются этим бизнесом, они готовы продолжать его на вашем месте?

Мельников: Нет, у меня сын отвечает за фонд, который...

Левинская: За ваш фонд?

Мельников: Фонд, да. Фонд Анастасии Узорешительницы, которая все раздала, все раздала, что имела, и в тюрьмы, и в больницы все раздала.

Желнов: А сколько вы тратите примерно на благотворительность?

Мельников: Немного.

Желнов: Параметры?

Мельников: Закон говорит 10%.

Желнов: От чего?

Мельников: От прибыли.

Желнов: А прибыль какая?

Мельников: Ну начинается. Не насилуйте меня. Но я не хочу говорить, и все.

Желнов: Вполне нормальные деловые вопросы.

Мельников: Прибыль, это чистая прибыль, которая есть. В газетах это все написано.

Товкайло: А вы действительно каждую неделю ездите в Ростов и посещаете, если что, вы меня поправите, это клиника, да, или дом?

Мельников: Разные, да-да. Это размягчает сердце, делает его лучше.

Товкайло: А чуть-чуть поподробнее можете рассказать? В Ростове вы содержите...?

Мельников: Ничего не содержу. Что содержу? Они меня содержат. Не я их содержу, они меня содержат. Если бы не было нищих, не было бы меня.

Эггерт: Владимир, я вам хочу одну цитату зачитать, вашу причем. Я вынес это из вашей колонки про 30 лет Перестройки на портале РБК. «Я вынес одно золотое правило со времен Перестройки: надо работать в тех условиях, в которых ты живешь. Почему мы, предприниматели, настолько ценя свободу, не так часто ходим на демонстрации за права человека, например? Мы сами своим примером в любых условиях являемся знаменем свободы. Как сказал русско-американский экономист, Нобелевский лауреат Василий Леонтьев: «Только спекулянты и предприниматели спасли русскую экономику во время коммунизма»». Ваша цитата?

Мельников: Да.

Эггерт: У меня вот какой к вам вопрос: это, может быть, такая, может быть, вам неприятно будет, если я вам его задам, но для меня это прозвучало таким очень эгоистичным парафразом, притчи о динарии: «Дайте Богу Богово, а кесарю кесарево». И вроде бы как вы говорите: «Я признаю», из этой цитаты я делаю вывод: вы признаете наличие в стране проблем с правами человека, с моральным состоянием общества, со свободой и т.д. Но вы знаете, я делаю бизнес, и я уже сам по себе знамя, поэтому я ничего другого делать не буду. Это так для меня прозвучало, поправьте меня.

Мельников: Хотите, я про динарий расскажу, чтобы вы лучше знали все.

Эггерт: Давайте вы успокоитесь и ответите на мой вопрос.

Желнов: Лучше, давайте все-таки ответ на вопрос, у нас не так много времени, Владимир, я прошу прощения заочно.

Мельников: Коротко про динарий. Христос носит его на руках в воскресенье, все кричат: «Пришел Мессия, Мессия, которого ждали, пришел. Сейчас победим римлян — и будет свобода, как было у Маковея, 140 лет свободы, как было при Давиде, сколько, 80 лет свободы, и Соломоне». Все, и вечером тут к нему подходят, подослали, пишут — подослали, и говорят: «Скажи нам, нам давать подать кесарю или не давать? То есть выступать мы будем против римлян или не будем?». А он говорит: «Нет, - говорит, - мое царство не оттуда. Кесарю дайте кесарево, а Богу божье». Что бы ни было, я не революционер, я предприниматель и я ценю свободу предпринимательства. И действительно предприниматели несут свободу своим примером больше, чем революционеры, которые выходят на баррикады. Пускай они выходят, нормально, делают свое дело, а я свое дело делаю. Я предприниматель, поймите, слово «предприниматель» — этого нету, у нас нет предпринимателей, у нас есть рабы, класса предпринимателей не существует. Есть рабы, которым разрешили производить, создавать, продавать и приносить сюзерену свою какую-то часть прибыли. Все, вот чем мы занимаемся.

Эггерт: Но вы же не приносите.

Мельников: Налоги плачу. Я, наоборот, чист.

Товкайло: А кто сюзерен?

Мельников: Государство и те, кто около него. И в Европе нету его, там такое же крепостное право.

Эггерт: Почему же и нет?

Мельников: Не про налоги. Предпринимательства нет, чистого предпринимательства очень мало.

Желнов: А как, я хотел вас спросить, для вас лично решается внутренний конфликт, он наверняка, как для верующего человека, должен у вас возникать: традиция православная и предпринимательство.

Мельников: Я не люблю слово «православное». Мы скоро забудем слово «христианство», мы все сидим и все, везде все: православные, православные. Мы христиане.

Желнов: Хорошо, согласились. Как в вас сочетается христианская традиция и предпринимательская?

Мельников: Очень просто, нормально. Я каждое утро, когда молюсь, прошу у Бога богатства, и говорю, что я изучаю Моисея, пророка, Новый завет и апостолов, которые говорят, как заниматься предпринимательством, чтобы заработать много денег, чтобы стать богатым.

Эггерт: Владимир, вы к старцу ездите в Оптину пустынь…

Мельников: У меня есть мой наставник духовный.

Эггерт: Ну хорошо, вы ездите, вы живете рядом с Оптиной пустынью, насколько я понимаю, у вас есть дача, там дом, вы туда наведываетесь, правильно я понимаю? Тогда я задам вот какой вопрос. Для меня вы звучите, если честно, я и в Америке жил, для меня вы звучите как протестант, как пятидесятник, например, или баптист. Это просто констатация факта. Тогда попробую сформулировать так: в какой религиозной традиции исторической вы себя лучше ощущаете?

Мельников: В православной.

Эггерт: Вы очень нехарактерный для православия человек, вы звучите просто совершено невероятно. Может быть, так говорили какие-нибудь купцы из эпохи Горького, понимаете, так о богатстве и христианстве.

Мельников: Как мы используем богатство. Один может быть богатый и говорить: я богатый, я богатый. И у него нет тщеславия. Самая страшная вещь — тщеславие, а не богатство. А другой сидит в клетушке маленькой, говорит: а я не богатый, я такой, я хороший. А у него тщеславие прет через все. Богатство не является грехом. Я прошу богатства у Бога, правда, прошу. Я читаю Моисея, я читаю пророков.

Эггерт: Зачем просить богатство у Бога?

Мельников: Чтобы приносить какую-то пользу и нашему обществу, и людям.

Желнов: Это протестантская…

Мельников: Неправда, это не протестантство, это чистое православие. Вы прочитайте хотя бы нашего одного из самых великих святых — отца Амвросия. Прочитайте наших святых отцов 2-3 века. Никто не осуждал богатство. Это сейчас православие начинает говорить: уа-уа-уа.

Иваницкая: А про объединение богатых? Если я правильно помню, вы стояли у истоков «Деловой России». Я не помню, возможно, даже были одним из инициаторов создания. А потом ушли оттуда, видимо, не сработавшись с господином Титовым.

Мельников: Да неправда. Такого не было. Я просто ушел оттуда, и все. Мой духовный наставник сказал: «Все, это уже не твое, уходи». Он говорит мне. Я ему рассказываю-рассказываю-рассказываю. Он говорит: уходи, не уходи. Не помню почему, но я ушел.

Желнов: Вы всегда с духовником…

Мельников: Всегда. Даже к вам идти он мне посоветовал. Я ему сказал: мне же нужно в Москве иметь знакомых, там никого не имею — ни друзей, ни знакомых, ничего. Сказал: «Ну смотри, будь осторожнее, иди».

Эггерт: Кстати, а почему он считал, что для вас это будет недушеполезно?

Мельников: «Ну ляпнешь что-нибудь», — он сказал.

Эггерт: Он о вас так заботится.

Мельников: Он очень заботится.

Иваницкая: Если я правильно помню, вы однажды сказали, что собираетесь подписать петицию в поддержку Дмитрия Каменщика, когда была вся эта история.

Мельников: Я подписал.

Иваницкая: Да, действительно?

Мельников: Конечно.

Иваницкая: Просто вы публично, по крайней мере, не выступаете никогда в поддержку бизнесменов.

Мельников: Мне РБК позвонило, говорят: «Вы подпишете?». Говорю: «Да». РБК, кажется, я уже не помню.

Товкайло: И вы подписали?

Мельников: Конечно.

Товкайло: И вы сейчас с ним общаетесь как-то, с Каменщиком, после того, как он вышел?

Мельников: Нет.

Товкайло: А зачем вы подписали, почему?

Мельников: Я предприниматель, он предприниматель.

Желнов: А вы не знакомы при этом?

Мельников: Нет. Мне кажется, что я тоже предприниматель. Мы подобные друг другу. И когда подобного тебе обижают, мы должны, как Пушкин говорил, руку падшим подавал.

Желнов: А Ходорковский?

Мельников: Это другая история, я считаю, что он воровал. Он прошел 10 лет, он очистился, я сейчас не могу это говорить. Тогда я, наоборот, написал письмо, осуждая его, его не напечатали тоже. Просто надо было тогда всех собрать в кучу и в топку.

Эггерт: То есть вы подписали письмо. Падающего толкни, получается?

Мельников: Я считаю, что кров у него есть.

Желнов: Я хотел спросить, с кем из русского бизнеса крупного, среднего, мелкого вы дружите, в приятельских отношениях?

Мельников: Ни с кем.

Желнов: Почему?

Мельников: Не знаю.

Желнов: Все-таки подобное к подобному тянется.

Мельников: Просто мне позвонили и сказали, что вот, есть один из людей, который вот… я знаю эту историю, я сказал, что, конечно, он…

Желнов: Почему вы ни с кем не общаетесь? Вы такой отшельник или…?

Мельников: Нет, у меня есть работа, я очень занят, мне очень интересно. У меня есть церковь.

Желнов: Есть же друзья, в конце концов.

Мельников: Я когда разговариваю с друзьями, я всегда начинаю уходить в сторону христианства, мне это интересно.

Желнов: И что они, как реагируют?

Мельников: Они никак. Только один у меня есть друг, который реагирует, мы с ним можем наслаждаться, знаете, как птички летают где-нибудь или купаются в воде.

Желнов: Друг тоже из бизнеса?

Мельников: Он из бизнеса, да.

Иваницкая: А вероисповедование имеет для вас значение, когда вы людей на работу принимаете?

Мельников: Нет, конечно.

Левинская: Тогда, может быть, на простом примере мы немножко вернемся к вопросу Константина по поводу внутреннего конфликта, который может быть между христианином православны и бизнесменом. Ну, например, вам приходится сокращать людей, что вы делали в 2015 году, в 2014 году. Здесь нет какого-то для вас внутреннего или внешнего конфликта? Что говорит ваш духовник?

Мельников: Я ему говорил об этом. Я говорю: «Я эксплуататор?». Он сказал: «Нет».

Левинская: Но они ведь теряют доход, благосостояние.

Мельников: Я все равно считаю себя эксплуататором, потому что здесь есть такая штука, у апостола Иакова есть такая фраза: «Богатый, хвались унижением своим». Потому что мы все равно эксплуататоры. Мы пытаемся хвалиться своим унижением, насколько получается. А не получается ничего никогда.

Желнов: То есть процесс увольнения, сокращения людей вам дается тяжело?

Мельников: Это необходимость. Ну что, сокращаем людей.

Товкайло: А цены повышаете на свою продукцию?

Мельников: Цены на что, на продукцию? Понижаем.

Желнов: Как кризис сказался на компании? Я сейчас не об Украине.

Мельников: Ну мы сначала упали за 2014-2015 год, мы упали очень сильно, причем упали не рукотворно.

Левинская: Равно как и весь рынок. Вернее, вы падали меньше, чем рынок.

Мельников: Рынок упал, может быть, потому что он сопротивлялся, мы не сопротивлялись, мы просто взяли и закрыли там 200 магазинов. Поэтому Forbes сказал, что столько-то. В 2016-м уже все это нарастили, вернули и возвращаем. Мы были в кризисе, провели тотальную переоценку компании.

Желнов: По людям какое сокращение общее от того количества людей, которые были заняты на производстве, в офисах?

Мельников: Мы не производственная компания, мы — компания-ритейлер. Все, производство — забудьте, производство в России — оно не ценится, оно не уважается, в России уважается просто элементарная спекуляция, как философия уважается спекуляция, как журналистика уважается спекуляция. Так и в мире бизнеса. Вот слово «спекуляция» — в этом слове ничего плохого, просто спекуляция как острие бизнеса.

Желнов: То есть вы — спекулянт?

Мельников: В своем роде — я да, я спекулянт, раз я хожу на острие, вот сейчас с вами разговариваю, тоже спекулянт.

Желнов: Как сократился штат людей и сколько вообще в компании работает?

Мельников: В области ритейла не сократилось, а увеличилось. В офисе увеличилось. У нас в офисе работало 350 человек в России, сейчас работает 500. В офисах. Это два офиса — бэк-офис в Ростове и центральный офис здесь. В Гонконге, там тоже увеличились люди.

Желнов: Сколько всего в компании работает человек?

Мельников: Наверное, 20 тысяч.

Желнов: 20 тысяч?

Мельников: Это не Каминский, у которого 1 млн. работает. Или сколько там, 100 тысяч. 20 тысяч и еще люди, которые работают на аутсорсинге. Все, я запутался, давайте дальше. 20 тысяч.

Товкайло: Вы так говорите о том, что вам приходится, например, увольнять людей, и одновременно говорите о том, что вам приходится бороться со своей гордыней, с таким состоянием души, которое для вас не столько жадность, как вы считаете, ваше зарабатывание проявление гордыни. Такой известный корифей экономики прошлого века Людвиг фон Мизес сказал, что социализм…

Мельников: Кто?

Товкайло: Людвиг фон Мизес, ну посмотрите, это очень известный…

Мельников: А что он создавал?

Товкайло: Он очень известный экономист был, теоретик, большой ненавистник социализма и вообще авторитарных политических и экономических систем. Он сказал, будучи католиком, кстати, по происхождению…

Мельников: Христианином.

Товкайло: Да, христианином, Римско-католической церкви принадлежащим. Он сказал, что христианство и предпринимательство или капитализм в конечном счете несовместимы. Потому что несовместимы состояние души в соответствии с первой заповедью блаженства: блаженны нищие духом. Постоянно должны думать, что вы еще очень низки как человек, вы грешник, вы плохи и при этом пытаться чего-то достигать, достигать материальных благ — это несовместимо, считал фон Мизес. Как вы считаете?

Мельников: Правильно он сказал, я сказал то же самое сейчас.

Желнов: Вы сказали наоборот, что взываете Бога о богатстве.

Мельников: Да. Но тот этап — «в конечном счете» он сказал, запомните, «в конечном счете предпринимательство и христианство несовместимы». Я то же самое сказал.

Желнов: Но вам же не 30 лет. Что значит — в конечном счете?

Мельников: Я могу жить и 120 лет, а могу завтра умереть. Причем здесь «не 30 лет»?

Желнов: Я имею в виду, что вы уже давно этот предпринимательский путь проделываете.

Мельников: Это бесконечный путь.

Желнов: … и к выводу не пришли этому еще?

Мельников: Пришел. Начинаю заниматься им сейчас, пытаюсь просить Бога, чтобы он мне помог.

Желнов: Помог распродать?

Мельников: Вы понимаете, есть две вещи. Вы все, я вам сейчас, я в какой-то степени уже и проповедник. Есть две вещи, называются независимость и свобода. Вы разницу знаете? Вы знаете, Антон, разницу?

Желнов: Догадываюсь.

Мельников: Догадываетесь или знаете?

Желнов: Знаю.

Мельников: Расскажите.

Желнов: Давайте все-таки вы.

Мельников: Не знаете. Независимость, как сказал Сервантес, это одно из самых драгоценных достояний человека, и счастлив тот, кто не зависит от другого в куске хлеба. Я в какой-то степени не зависим ни у кого в куске хлеба. Свобода — это другое понятие, свобода бывает только во Христе. Она не имеет логики, она логична, как любовь, она не стоит ничего, она бесценна, и начинается эта свобода и это понимание, шаг к нему, первое — блаженны нищие духом. Для этого надо все раздать, и мы, говоря о вашем экономисте, «в конечном счете» он сказал, в конечном счете — да. И вот я хочу дойти до этого конечного счета, я хочу быть свободным. Но цепи богатства, цепи независимости сковывают меня. Независимость — это цепь для достижения свободы. Избавиться от этой цепи надо еще.

Эггерт: Сколько вы себе даете на избавление от цепи? Даст Бог, здоровье у вас будет.

Мельников: Не знаю. Я от страха умираю, что я никогда этого не добьюсь. Но все равно я к этому иду, я иду к этому — там свет. Христос — это свет, и я к нему иду. Приду ли я туда? Я когда шел к 100 миллионам, я знал, что я не приду, но я шел. Когда мы говорим о каком-то миллиарде, я вообще представить себе не мог, я когда первые 100 тысяч увидел наличными, я сказал жене, что мы самые богатые люди в мире.

Желнов: А сколько у вас после перекапитализации бизнеса то, что называется кэш, наличные деньги? Вы раскрываете?

Мельников: У меня нет наличных денег вообще, я у шофера занимаю.

Желнов: Сколько у вас в кэш, я прошу прощения, что я с высоких тем перевожу на…

Мельников: Сейчас посмотрим. Есть же карточки сейчас.

Желнов: Состояние личное во сколько вы оцениваете?

Мельников: Ну у меня есть деньги, которые я когда-то заработал. Я работал у Гайдара в те годы, помогал ему, и я ни разу не просил его ни о чем. И когда его не стало, никого не стало, это был год 1993-й, я сказал: «Егор Тимурович, вот я столько на вас пахал, ходил на демонстрации, людей выводил, все было тогда, защищал власть нашу. Дайте совет, куда вложить эти ваучеры все, что покупали, я же не дурак был». Он мне сказал одно слово: «Я вложил все деньги туда». И когда я их продал, я получил 15 млн. долларов. Через 10 лет. Вложил тысяч 15 долларов.

Желнов: И куда вы вложили?

Мельников: Это секрет. Ну куда надо было вложить, где больше всего заработали тогда? Скажите вы.

Эггерт: Я свои личные ваучеры вложил очень хорошо, в медийный проект, и в результате получил неплохие деньги.

Мельников: А я получил суперденьги. И когда я пришел к жене, она говорит: «Вова, я тебя очень прошу, давай эти деньги не вкладывай никуда, а положи их куда-то». Тогда в Сбербанке давали хорошие деньги, потом из Сбербанка я положил их в наши компании, которым я верю, в Google и прочие. И у меня где-то, наверное, миллионов 18 есть денег.

Желнов: Долларов?

Мельников: Да. Они зарабатываются. Это очень много. Я наслаждаюсь: у меня есть 18 миллионов долларов. Детям оставлю их. Это тот кэш. А все остальное — это так.

Иваницкая: А куда сейчас деньги вкладывают, посоветуйте зрителям Дождя. Чтобы заработать сколько процентов?

Мельников: Ну я считаю, что есть такие… ну ладно, давайте, я не гуру, это я не знаю.

Эггерт: Но это ваше личное мнение просто. Владимир Мельников, вы не гуру, вы просто скажете, что вы думаете, это ваше личное мнение.

Мельников: Я просто скажу, куда не вкладывать. Не вкладывайте в недвижимость, вкладывайте во все то, что движется. Вот и все.

Желнов: Спасибо.

P. S. Мельников: Я, ребята, попал в такую прожарку с этими ребятами, такие они ух, все хотели меня там уничтожить. А нас не уничтожишь, мы предприниматели. Спасибо большое.