Константин Меладзе: «Сексуальность — божий дар, который есть отнюдь не у каждой женщины»

Милова: Скажите, пожалуйста, как человеку и как гражданину вам комфортнее жить в политической ситуации украинского типа, где все по-настоящему непредсказуемо, и где все бурлит, кипит и меняется, или в такой стабильной политической ситуации, как в России?

Меладзе: Мне комфортно было жить, собственно говоря, до 2014 года. Вот мне было комфортно, когда отношения между нашими странами были нормальными, мирными, позитивными и так далее, когда в принципе в любом случае, я думаю, большая часть населения ни украинского, ни российского и не предполагала, что это может вылиться вот в такую конфронтацию и в такую форму отношений. Поэтому сейчас мне жить некомфортно ни там, ни здесь. А до всего этого конфликта мне было совершенно комфортно жить и здесь, и там.

Я абсолютно воспринимаю все это как свою личную какую-то драму, трагедию. И личную, не знаю, и геополитическую. То есть это очень тяжелый вопрос, я не люблю о нем разговаривать, потому что в принципе я отношусь к той категории людей, которые чувствуют себя в данной ситуации, знаете, как человек, который стоял на какой-то льдине, эта льдина раскололась, и части этой льдины расплываются под твоими ногами. Одна нога на одном осколке, другая нога на другом, тут о каком-то комфорте говорить безусловно не приходится.

Мне очень жаль, очень жаль, очень обидно, что это все так происходит, и это совершеннейшее какое-то противоестественное нечто, которое, мне кажется, долго продолжаться не может. В любом случае, уже наломано столько дров, что расхлебывать все это придется, боюсь, годами, но все равно надежда на то, что это каким-то образом, каким-то чудом закончится как-то, я не знаю как, это все равно есть. И мне кажется, что в том числе и многие из тех, кто голосует за нового претендента, они руководствуются именно этими какими-то надеждами, мечтами.

Желнов: На лучшее, да.

Милова: Мы сейчас об этом поговорим чуть более подробно, но все-таки, вам больше нравится, когда сменяемость власти, может быть, чуть даже хаотичная, или когда несменяемость?

Меладзе: Вы знаете, мне кажется, что самое важное, чтобы люди жили лучше из года в год. Если это достигается сменяемостью власти, это замечательно, если это достигается какой-то стабильностью власти, скажем, как это происходит не только здесь, но и, скажем, в Германии сейчас или в Израиле, то бог с ним. Мне самое главное, чтобы люди выбирали как бы сами, им менять лидера своего или не менять, чтобы люди имели, собственно говоря, какой-то доступ к управлению страной, как это ни банально звучит. В Украине я не представляю себе, чтобы любого какого бы то ни было президента народ выдерживал, скажем, более чем два срока, это нереально совершенно, там совсем другой менталитет.

Желнов: Константин, мы не будем тонуть в украинско-российских отношениях абсолютно, действительно много очень интересует, в первую очередь, и творческих вещей, связанных с вами. Но не могу не спросить, с точки зрения бизнеса, поскольку и продюсерский центр, и производство, и продакшн все-таки у вас во многом были завязаны и на Киеве, и на Москве, с точки зрения именно бизнеса, поскольку вы шоу-бизнесмен, вы пострадали? Есть какие-то издержки вот за эти пять лет, после 2014 года?

Меладзе: Ну, издержки в большей степени моральные, я бы сказал, даже не материальные.

Желнов: Не в деньгах?

Меладзе: Безусловно, я все равно в Киеве произвожу музыку, я ее там записываю, пишу, мы снимаем там клипы, но безусловно, гастроли в Украине иной раз проблематичны в какой-то степени для некоторых артистов моих и так далее, но это совершенно не главное. Я еще раз подчеркиваю, что все-таки больше всего страдает вся эта история, музыкальная и так далее, от того, что на душе неспокойно. И в принципе это все влияет и на качество музыки, мне кажется, и на какую-то вообще, мне кажется, атмосферу в культуре в целом.

Кармунин: Константин, а вы можете рассказать про структуру вашего бизнеса сегодня? Какая его часть находится в Украине и какая в России?

Меладзе: Да, это все очень просто и в этом плане мало что поменялось за последние годы. В силу того, что я живу в Киеве, в Киеве я пишу музыку, у меня там студия, я ее там свожу, аранжировываю, снимаю большую часть клипов там, не знаю, то есть продакшн, что называется, у меня и по сей день там. Потом все это я привожу в Москву и отсюда все это распространяю на весь русскоязычный, что называется, мир. Вот и все. Так было в принципе и в девяностые годы, когда я начинал с Валерой, примерно то же самое происходит и сейчас, алгоритм не поменялся.

Милова: Скажите, пожалуйста, а вот в 2014 году не было ли такого, что вы приходили на российский канал, на тот же телеканал «Россия», с тем, чтобы распространять свою музыку, музыку своих артистов, а вам говорили «Да, мы вас очень любим, но вот давайте немножечко потом придете». Не было?

Меладзе: Не было. Не было такого, и нет такого, слава богу, ни в России, ни в Украине. Моей музыки это как-то не коснулось.

Милова: То есть вам не пришлось ничего разруливать каким-то понятийным образом?

Меладзе: Нет, ничего.

Остудин: Вы тогда, наверное, очень везучий человек, потому что мы наблюдаем сейчас жесткое размежевание, видим, что практически все артисты российской стороны внесены в список «Миротворца», и в то же самое время большая обструкция происходит с украинскими артистами, которые здесь популярны. Причем происходит, вы принимали участие в очень многом количестве форматов телевизионных, которые производились и украинскими продакшнами, и российскими, и «Голос», и «Хочу к Меладзе», и разные истории, то есть получается, что вам каким-то образом удачно удается избежать вот этих вот страшных обструкций, которым подверглась та же Лобода, Ани Лорак или Таисия Повалий.

Меладзе: Мне кажется, это происходит оттого, что я все-таки продюсер, я все-таки более закулисная какая-то персона, это первое. Второе, я никогда не афиширую своих каких-то взглядов политических, стараюсь в принципе об этом помалкивать.

Остудин: Но сам факт участия в российских программах сейчас…

Меладзе: Да, это никоим образом не вредит моей жизни в Украине.

Остудин: Потому что есть ощущение, что ряд украинских артистов, как например, Тина Кароль, решают какие-то свои внутренние вопросы, проблемы за счет использования вот этого политического ресурса, расправляясь с конкурентами. Это так или нет?

Меладзе: Не знаю. Я вдаюсь во все это. Просто изначально, еще начиная с советских времен, мы занимались с моим братом музыкой и пробивались из города Николаева в Москву и все такое прочее, еще был Советский Союз, поэтому у нас в принципе изначально все было заточено на выход на весь русскоязычный постсоветский какой-то, территорию на эту, поэтому изначально все заточено было у меня вот именно так, потому что пишу-то я на русском языке песни. Изначально меня безусловно интересовал весь Советский Союз и постсоветское пространство, потому что в любом случае локальная какая-то популярность в одной из постсоветских республик — это все-таки совсем иное дело, нежели гастроли по всему огромному этому пространству.

Остудин: Но если говорить все-таки глобально, там есть конкретная, и у нас, и в Украине, гастролируешь на территории страны-агрессора, значит, ты предатель. Вот как вы относитесь к этому алгоритму в общественной борьбе?

Меладзе: Я эту точку зрения не поддерживаю, она у меня вызывает отрицание, потому что, мне кажется, это совершенно не в этом и не этим выражается патриотизм и так далее. Это все наносное, я совершенно уверен, и вот как раз это скоро пройдет и закончится, я совершенно уверен, и снова будут гастролировать люди. Просто самый главный критерий — собираешь ты залы или не собираешь, все остальное это не касается музыки.

Дело в том, что у меня проектов много, и гастролирующих музыкантов человек 60 или 70, во всех этих коллективах, которыми я занимаюсь. Люди совершенно разных национальностей, более того, у них иной раз совершенно разные паспорта и гражданства, поэтому я никоим образом не могу ограничить их в какой-то одной стране, потому что не только украинцы, россияне…

Остудин: А Валерий сейчас может гастролировать по Украине?

Меладзе: Валерий собирается приехать в Киев, потому что у него там много поклонников, и он собирается приехать в ноябре. Я не знаю, получится или нет, но мне хотелось бы, потому что я совершенно убежден, что он там соберет большие аудитории, как всегда, и там по нему истосковались люди. Вот, собственно говоря, главный критерий, по которому человек должен приезжать в страну и выступать в ней.

Кармунин: Константин, после 2014 года двоякая ситуация возникла, когда украинским артистам выгодно гастролировать в России, то есть Россия для Украины — это огромный рынок сбыта музыки. Но вместе с тем им это делать как бы запрещено. Вот эта ситуация с певицей MARUV, как мне кажется, ей выгоднее не ехать на Евровидение и давать концерты в России, продолжать давать концерты в России. Как вы считаете, ее жест продиктован политическими причинами или коммерческими?

Меладзе: Я точно уверен, что это не политические причины, совершенно точно уверен. Тем более, я знаком с этой певицей, она два раза претендовала на участие в Евровидении от Украины, один раз она прошла отборочный тур, это я еще занимался этим отбором, она прошла в отборочный тут, второй раз мы ее, к сожалению, не взяли, потому что была немножко слабоватенькая, на тот момент, песня. Она совершенно аполитичный человек, который просто любит музыку, не знаю, и делает ее весьма и весьма качественно, совершенно интересный такой персонаж, перспективный. Я не знаю, почему она не поехала на Евровидение, я с ней об этом не разговаривал, но точно не из-за политики. Там какая-то каша, которая не имеет отношения.

Кармунин: По коммерческим соображениям?

Меладзе: Она по коммерческим, я думаю, и ее не отправили на Евровидение не по политическим причинам, а по каким-то совершенно иным, более, не знаю, приземленным причинам она не поехала на Евровидение. Потому что год назад от Украины на Евровидение поехал совершенно аполитичный парень, которого зовут Melovin, занял там не помню какое место, далекое какое-то, одиннадцатое-двенадцатое, не помню.

Желнов: Константин, вы сказали уже про это вот состояние такое неопределенное, как на отколовшейся льдине, понятно, с чем оно связано, многие в нем, собственно, пребывают и находятся. Но тем не менее, когда вы думаете об обществе, о политике, вы думаете об этом как человек, живущий все-таки в Украине, с тем взглядом, или с российским взглядом? Есть ли в этом какая-то раздвоенность или, может быть, проблема, или нет?

Меладзе: Есть безусловная раздвоенность, потому что у меня настолько поровну все поделено в этом плане, то есть дети мои живут в Киеве, мама, папа, брат, сестра живут в Москве, причем давно уже живут в Москве.

Остудин: Валерий же, по-моему, гражданин России, насколько я помню?

Меладзе: Валерий гражданин России уже давным-давно, лет 25, как минимум. Музыка у меня пишется в Киеве, потом я ее привожу в Москву для того, чтобы ее размещать. То есть у меня так все это замешано, и до такой степени, я провожу примерно поровну времени в Москве и в Киеве, и так было всегда, так было задолго до 2014 года, так было с девяностых годов. По большому счету я жил то там, то сям, собственно говоря, жил в поездах, ночевал в поездах по большей части. И занимался проектами важными такими телевизионными и в Киеве, и в Москве, собственно говоря, работал и с украинскими музыкантами замечательными, и с российскими, понятно, и сейчас продолжаю работать.

Я вот один из тех немногих, или многих, людей, которые живут вот такой «биполярной» жизнью, и который является абсолютным представителем какого-то, не знаю, постсоветского пространства, или советского еще. Но у меня так это было все замешано еще с детства, то есть мы жили в Батуми, но наша тетя жила в Москве, мы к ней ездили в гости постоянно и все такое прочее. Это все до такой степени, не знаю, на генетическом уже уровне у меня, что разделить все это молекулярно, знаете, одну молекулу вправо, другую влево, мне очень сложно и практически невозможно. Поэтому в том-то вся и штука, что я являюсь полноправным каким-то, чувствую себя гражданином двух конфликтующих друг с другом стран.

Остудин: Повсюду иностранец.

Меладзе: Да, я повсюду иностранец, и повсюду я вроде бы свой. Может быть, поэтому мне удается работать в принципе и там, и там, потому что отношение ко мне и там, и там в какой-то степени, может быть, как к какому-то иностранцу, по большому счету, не знаю. Но еще раз говорю, это очень, я чувствую себя одной из немногих ниток, которая сшивает эти две расползающиеся льдины. Собственно говоря, мои еженедельные поездки из Киева в Москву и из Москвы в Киев, это очень похоже на какую-то такую стежку, знаете, как будто я зашиваю.

Остудин: Через Минск?

Меладзе: Нет, я сейчас поездом езжу, пока еще есть поезд из Москвы в Киев. Собираются его отменять, но пока, слава богу, он есть.

Милова: В одном из интервью вы сказали, что будете совершенно счастливы, если окажется, что хотя бы одна из ваших песен переживет вас лет на двадцать-тридцать.

Меладзе: Да, это я и сейчас так думаю.

Милова: При этом вы же делите музыку, которую создаете, на ту, что вы создаете для хит-парадов, для ротаций и так далее, для наград, и на ту, которую вы делаете для творчества. И вот если предположить, что вы можете выбирать, какая песня переживет вас, вы бы какую выбрали?

Меладзе: Я бы выбрал какую-то глубокую и достаточно непростую песню, по крайней мере, эмоционально.

Милова: Но у вас при этом…

Меладзе: У меня есть простые песни, написанные явно больше умом, чем сердцем, я эти песни не люблю. Но есть песни, написанные в какие-то особо эмоциональные всплески, но для меня это песни, когда я не думал ни о хит-парадах, ни о народном признании, а просто писал то, что у меня было на душе, это хорошие песни, они мне нравятся. И мне хотелось бы, чтобы меня по ним потом когда-то вспоминали.

Милова: Например, какие это песни?

Меладзе: Не знаю, там «Притяженья больше нет», «Иностранец», «Цветок и нож», не знаю, «Вопреки», там есть какие-то песни достаточно эмоциональные и в них много музыки. Есть песни простые, которые очень популярны, но которые я, например, слушать не могу.

Нуряева: Константин, скажите, вот умом ли или душой написаны ваши песни, мы вот с коллегами перед эфиром обсуждали и пришли к выводу, что все равно, какими бы разнообразными не были ваши проекты, и ваши песни, и тексты, все равно есть какой-то «код Меладзе», узнаваемый почерк 100%. Понятно, что это все делается одним человеком, но вы сами говорите, что даже задачи иногда ставятся разные. Вы сами про себя можете отрефлексировать, видите ли вы в себе вот эту формулу, создали ли вы ее с годами? Формулу, как создаются, из чего растут узнаваемые всеми произведения Константина Меладзе.

Меладзе: У меня, собственно говоря, формула изначально всегда была одна. Дело в том, что я не написал на продажу ни единой песни в свой жизни, то есть я ни одной песни ни написал на сторону, я ее не продал, как обычно происходит.

Нуряева: Кому-то.

Меладзе: Я всегда как бы изначально начинаю с человека, то есть персонажа, которого я выбираю. Выбираю я по-разному, или же просто на улице находил, были такие случаи, или же в результате каких-то кастингов многочисленных. И после этого я начинаю по большому счету шить, шить на него одежку, то есть писать песни, свойственные его характеру и темпераменту, костюмы шить, в прямом смысле, снимать клипы.

Нуряева: Собственно, создаете образ «под ключ».

Меладзе: Да. То есть музыка у меня получается вторична, сперва человек, которого я хотел бы видеть звездой, не знаю, на которого я надеюсь, в котором я вижу какой-то потенциал, потом я под него пишу и вкладываю в уста то, что ему органично.

Желнов: Что такое все-таки мелодика Меладзе? Мы все чувствуем, но сформулировать не можем. Может, вы нам поможете.

Меладзе: Мне кажется, что это смесь той музыки, на которой я по большому счету вырос. Это прежде всего грузинская какая-то музыка, которую я впитал с детства.

Нуряева: Джазовые, блюзовые мелодии.

Меладзе: Это английская музыка, которую я, безусловно, впитывал в себя в юности в огромных количествах. Это украинская народная музыка, которую я очень много слушал, писал мюзиклы на этой основе какие-то. Вот, собственно говоря, это все каким-то образом, наверное, сливается в кастрюлю в одну, потом это как-то перемешивается. Мне кажется, разве что вот так вот. Мне сложно судить свою музыку со стороны, потому что после того, как я ее записываю в студии, я ее годами потом не слушаю.

Желнов: А если по радио, в машине?

Меладзе: Я по радио не слушаю музыку.

Желнов: Не слушаете?

Меладзе: Нет. А когда вдруг я там переключаю какую-то радиостанцию, и вдруг попадается моя какая-нибудь песня, я мгновенно переключаю, и все. И потом только, лет через десять, когда я слушаю эти песни, где-то там отголоски где-нибудь по радио, по телевизору, я могу трезво оценивать, хорошая песня или нет, и бывает, что я прямо удивляюсь, что это я написал.

Милова: Неплохая.

Меладзе: Думаю, ай да сукин сын.

Остудин: Мы это называем творческий почерк, да, почерк автора. А если он, скажем, слишком узнаваемый? В данном случае мы даже не говорим о вашем творчестве. Это хорошо или плохо?

Меладзе: Понятно, что это плохо. Если он слишком узнаваем, стало быть, есть такие примеры, значит, это признак в какой-то степени все-таки творческого скудоумия. Я бы не хотел, чтобы мои песни были бы слишком узнаваемыми, но это уж как бог даст.

Остудин: Тем не менее, вам удается 25 лет, уже даже больше, писать шлягеры. Очень многие люди, очень многие авторы ярко зажглись в этот период и так же быстро погасли, некоторые раньше, некоторые позже. В этой связи мне всегда интересовал вопрос, который я часто задаю именно авторам, вот этот талант, он конечен? Это как батарейка, которая садится, или как?

Меладзе: Я не знаю. Мне кажется, что он конечен. Я это по себе чувствую, что постепенно, как и во всем остальном, в какой-то степени иссякаю, но это даже не иссякание, это просто меняются какие-то приоритеты в жизни. Я хочу все больше времени проводить с семьей, как-то уделять время близким. Это произошло, не знаю, года четыре-пять тому назад, до этого я помешан был совершенно на музыке.

Остудин: Тем не менее вам удается производить песни, которые захватывают массовое внимание, а есть авторы, о которых…

Желнов: Где вы иссякаете? Вы в блестящей форме.

Меладзе: Я стал, в последние годы я стал писать меньше песен. Если лет семь-восемь тому назад реально невозможно было включить радио, потому что очень было много моих песен, и меня это самого в принципе раздражало, а коллег некоторых моих еще больше раздражало, потому что реально было похоже на какое-то засилье. Сейчас безусловно их поменьше стало, но вчера, кстати, я получил премию от TopHit…

Желнов: Поздравляем.

Меладзе: Это такая статистическая премия. И выяснилось, что за прошедший год моих песен проиграло на радиостанциях СНГ 5 миллионов 682 тысячи….

Остудин: Это как-то на авторские влияет?

Меладзе: Да, влияет, я в принципе неплохо зарабатываю. То есть реально до сих пор моих песен на радио больше всех, но это в основном бэк-каталог, который был написан мной за последние 25 лет.

Нуряева: За много лет. Константин, к слову об этом, вы уже столько лет, десятков лет, активно участвуете и наблюдаете за тем, как развивается шоу-бизнес, культура как сменяется. Не мы первые обращаем, вы наверняка замечали такой феномен, когда вдруг неожиданно что-то старое, «новинки из мусорной корзинки», как называется, неожиданно гремят снова, с новой актуальностью.

Меладзе: Да, конечно.

Нуряева: Нас, например, всех всколыхнула недавняя история с группой «Альянс», которая вдруг через двадцать лет выходит клип…

Меладзе: Да, вышел клип.

Желнов: Через тридцать, я бы поправил.

Нуряева: Через тридцать. И вдруг он становится…

Меладзе: Потрясающая песня, да. Она во многом повлияла и на мое…

Нуряева: Потрясающая песня. И вдруг она становится многомиллионным хитом на ютьюбе, и сейчас будет концерт через неделю.

Меладзе: Это очень здорово.

Нуряева: Вот что это? Это такой эмоциональный укол, просто такой вот ностальгический укол? Или это закономерное?

Меладзе: Нет, мне кажется, это закономерная штука, не совсем дооцененная музыка. Она, собственно говоря, видите, все равно это все как-то развивается по спирали. Можно то же самое вспомнить и о группе Queen, которая сейчас. Мне кажется, в принципе сейчас, вот в прошлом году она популярнее стала, чем она была в семидесятые и в восьмидесятые годы, мне кажется, потому что по скачиваниям, по количеству прослушиваний и так далее она превзошла самое себя того времени.

Остудин: Но тем не менее, есть в этом какая-то мистика, потому что одинаково популярные коллективы не все возвращаются. Если говорить о российской эстраде, например, группа «Руки вверх!», массово популярный коллектив в девяностых сейчас снова собирает Дворцы спорта по всей стране, а «Иванушки International» нет.

Меладзе: Нет, «Иванушки International» тоже собирают какие-то свои аудитории. Мне кажется…

Остудин: Ну не в таком же массовом формате. Почему у одних получается вернуться, а у других нет?

Меладзе: Это пресловутая формула, время все расставляет на свои места. Дело в том, мне кажется, может быть, сейчас у меня может это уже возрастное, и я начал брюзжать и так далее, но, мне кажется, что все-таки хорошей музыки сейчас немного все-таки. Не потому, что я ее не понимаю и не принимаю, музыки огромное количество, потому что теперь достаточно слить все это в интернет, не нужно обивать пороги радиостанций, нет никаких барьеров и так далее. Но количество не переросло в качество, а наоборот, мне кажется, качество рассеялось, и хорошей музыки, по-настоящему умной музыки, эмоциональной и талантливой больше не становится. Мне кажется, что ее становится как-то меньше.

Остудин: Вы, кстати, показали, наверное, мастер-класс, на тему «Как с помощью правильной песни, правильного репертуара перезапустить карьеру». Вы фактически переизобрели Полину Гагарину с помощью тех песен, которые вы ей написали.

Меладзе: Это все в принципе опять-таки заслуга обоюдная по большому счету, потому что у меня были попытки перезапускать какие-то проекты, они, может быть, такие тихие и непубличные были, но у меня не совсем получалось. В данном случае получилось очень быстро и легко, потому что я уже к тому времени был достаточно опытен и набил руку на женских проектах, мне кажется, и понял четко совершенно, что нужно делать.

Остудин: Почему недолго так это продлилось?

Меладзе: Недолго, потому что я вообще ни с кем почти не работаю долго. Если вы заметили, у меня такая, интенсивная ротация артистов.

Остудин: Кроме одного.

Меладзе: Кроме двух, это мой брат и моя жена.

Желнов: Ваша жена, да, Вера Брежнева.

Остудин: Вот, кстати, как раз слухи, сейчас мы внесем «желтую» нотку в нашу замечательную беседу, слухи-то как раз и говорили о том, что как раз недовольство Веры о том, что хорошие песни уходят другой, и привели к тому, что Полина Гагарина больше не получала…

Меладзе: Нет. Это было бы слишком просто и тривиально, мы гораздо более сложные люди. Нет, просто приходит время, когда я чувствую, что я тому или иному человеку сделал все, что я мог, и в принципе я становлюсь какой-то бесполезной обузой, может быть. То есть разные причины на самом деле, чаще всего мне просто становится скучно, и я стараюсь перейти на какую-то другую работу, на которой мне нескучно. Вот и все.

Желнов: Константин, вот вы сказали, что набили руку, и поэтому переизобрести Полину Гагарину было несложно. Я сейчас в абсолютно идиотском жанре выступлю, но выступлю. А вот секрет этой набитой руки, как переизобрести? Вот поскольку это все-таки алгоритм, вот что вы такое делаете, чтобы это вот зазвучало? Есть же наука какая-то?

Меладзе: Это очевидные совершенно вещи. Нужно делать, что называется, не столько музыку, сколько заниматься человеком и, собственно говоря, формировать ее полноценный какой-то образ. Под это дело ты подгоняешь какие-то, под ее тембр, под темперамент ее или его пишется музыка, придумываются клипы, формируется ее визуальный образ, то есть прическа, цвет волос, одежда.

Желнов: Ну вот Полина Гагарина, как характер, она кто? Вот вы говорите, образ. Вот она кто для вас, как образ, который вы придумали.

Меладзе: Ну, прежде всего она вокальная дива, что называется. Она просто поет необыкновенно здорово, вот и все. Дальше нужно было просто песни какие-то придумать, которые стали бы на радиостанции, потому что при всем качестве ее вокала почему-то ее песни на радиостанции плохо брали. Нужно было просто все это запихнуть в какой-то формат, причем без ущерба для ее вокальных качеств, а наоборот, подчеркнуть вот в этом трехминутном жанре все ее лучшие вокалистические качества, подчеркнуть, снять клип. Не знаю, все это достаточно просто, и тем не менее, видимо, и не совсем просто, я думаю, что не у многих получается все это. Об этом я могу рассказывать три часа, и все равно никто ничего не поймет.

Нуряева: И все равно это секрет.

Меладзе: Да, бесполезно.

Милова: Чемпионом в части быстрой ротации кадров можно считать, конечно, Светлану Лободу, которая провела в группе «ВИА Гра» рекордные три месяца и один клип.

Меладзе: Нет, у меня были люди, которые еще меньше были. Три концерта рекорд.

Милова: Хорошо. Возможно, они просто не добились такого успеха, как Светлана. При этом однажды мне довелось видеть видео с кастинга ее в группу «ВИА Гра», и там сразу было видно, что это какая-то удивительная девушка, не похожая ни на кого.

Меладзе: Да.

Милова: Почему вы с ней так быстро расстались? Как складывались ваши дальнейшие отношения? Согласны ли вы с тем, что тем не менее, она продолжает в своих песнях нести вот этот какой-то некий «код Меладзе», несмотря даже на то, что вы ей, кажется, не пишите больше песен.

Меладзе: Отношения у меня и по сей день прекрасные практически со всеми выпускницами вот этого, собственно говоря, института под названием «ВИА Гра», или театра.

Нуряева: Благородных девиц.

Меладзе: Со Светой отношения перманентно прекрасные были. Когда она пыталась потом уже, после «ВИА Гры», сама что-то делать, она спрашивала у меня какие-то советы иногда и так далее. Ну, такие, ничего не значащие.

Милова: А вам не хотелось ей помочь? Ведь у нее после «ВИА Гры» был, конечно, момент такого глубокого провала, прежде чем начался уже успех.

Меладзе: Нет такого термина, в продюсировании нет слова «помочь». Ты либо продюсируешь человека, либо не продюсируешь, а просто, скажем, можешь ему что-то посоветовать, можешь ему кого-то посоветовать, что-то посоветовать и все такое прочее. Поэтому человек, который находится под продюсером, это одна жизнь и как бы одна карьера, человек, который сам решил добиваться всего, это другая стезя, она гораздо более длительная, может быть, гораздо более сложная, но при этом гораздо более благодарная впоследствии.

Поэтому со Светой мы проработали, я не помню, месяцев четыре-пять, расстались мы с ней потому, что настолько в ней было много энергии, она была до такой степени не командным, что называется, игроком, ее так распирало… Мы как раз в то время гастролировали много по Юго-Восточной Азии, у нас был тур, Таиланд, Вьетнам, Китай, что-то еще, Япония и т.д и т.п., и настолько для нее все это было интересно, настолько увлекательно, и так ее «перло», по большому счету, что она, бывало, куда-то исчезала, могла исчезнуть куда-то на несколько часов, а то и на всю ночь, ее там искали чуть ли не с полицией, куда она пропала и все такое. Так она просто, в ней было столько энергии, и это было в какой-то степени опасно для других участниц коллектива, потому что можно было растормошить все к чертовой матери, всю эту систему.

Остудин: Могли захотеть так же?

Меладзе: Да. Поэтому просто мы расстались с ней. Расстались в принципе хорошо, без конфликта.

Остудин: Она же поет ваши песни до сих пор в концертах.

Меладзе: Да, она поет мои песни. Ну и вообще у нас хорошие отношения, я с большим уважением отношусь и к ней, и к ее продюсеру, Нателле Крапивиной, потому что…

Желнов: Вы чувствуете отголоски себя в творчестве Светланы Лободы сегодня? Вот о чем Женя спрашивала.

Меладзе: Безусловно, какую-то, может быть, какой-то изначальный импульс, в какую сторону нужно рулить, может быть, когда-то я и задал, потому что эпатаж и гиперсексуальность это, собственно говоря, то, что можно было позаимствовать у тогдашней «ВИА Гры». Мне кажется, она поняла силу этих двух составляющих и собственно, их культивирует, все эти штуки-дрюки. Но она совершенно блестящий артист, трудоголик, и я горжусь в принципе тем, что когда-то я мог с ней работать. И самое главное, что она не бросила всем этим заниматься, а продолжает то, собственно говоря, чему я их когда-то там всех учил. Я очень рад, когда мои выпускники успешны. Правда, у меня нет ни зависти, ни какой-то там обиды.

Желнов: Вы вообще бесконфликтный человек, как вот….

Меладзе: Конфликтный.

Желнов: Конфликтный?

Меладзе: В разумных пределах. Я безусловно не бегаю с кинжалом, хоть я и грузин.

Милова: Может быть такое, что вы позвоните на какую-то радиостанцию и скажете, что вот, пожалуйста, не нужно с этим артистом…

Меладзе: Нет, боже упаси, нет.

Остудин: Как делают другие, некоторые другие продюсеры.

Милова: Делают-делают.

Меладзе: Это бессмысленно просто, поэтому я никогда… Нет, я отпускаю людей, совершенно ни с кого не беру никакой мзды, нет.

Желнов: То есть вы конфликтный, но не мстительный?

Меладзе: Я конфликтный по делу, что касаемо творчества. Ну как, конфликтный, у меня есть какие-то принципы, которые я отстаиваю, и все. Вот в этом и заключается конфликтность.

Кармунин: Константин, есть такое понятие, «золотой состав» «ВИА Гры». Каждый по-своему считает, какой «золотой», но это означает, что есть 105 незолотых.

Желнов: Но мы сошлись примерно о таком составе.

Меладзе: Нет. Нет такого. Я это скорее…

Кармунин: Можно я задам вопрос?

Меладзе: Ой, простите, ради бога. Извините.

Кармунин: Как бы «ВИА Гра», она стала таким практически анекдотом, потому что там постоянно кто-то меняется, и ты уже не обращаешь внимания, у тебя замылился глаз, кто в «ВИА Гре», не понятно кто, но это правда смешно. Не кажется ли вам, что в какой-то момент нужно было закрыть «ВИА Гру», чтобы через 15 лет вернуться на стадионы?

Меладзе: С тем составом?

Кармунин: С «золотым».

Меладзе: Понимаете, я не воспринимаю, «золотой» состав или не «золотой», я скорее вижу это, скажем, как «золотой» состав меня. Я был тогда, может быть, в каком-то «золотом» состоянии, писал много хитов, меня «перло», я был в блестящей форме, что касаемо этого проекта, и все такое прочее. Это, скорее, не знаю, безусловно, просто состав, который был с 2003 по 2007 года, замечательный, но мне нравились и другие составы, мне было интересно работать, правда. Поэтому вернуться на стадионы, не знаю. Мне кажется, что это уже превратилось реально в какой-то театр, куда приходят актеры и уходят, играют спектакль.

Нуряева: Вы считаете, что актуальна еще эта форма band´ов? Мы понимаем, что девяностые это был период boys-band, girls-band, от золотых Backstreet Boys и Spice Girls, и как бы эта форма презентации и шоу, она как будто бы ушла.

Кармунин: Spice Girls, кстати, возвращаются.

Меладзе: Возвращаются, но это…

Кармунин: И это огромная сенсация, что вот, они вернулись.

Желнов: Коллеги, давайте друг друга не перебивать.

Нуряева: А вообще вот сейчас уже это актуально? Сейчас можно собирать девчачьи бэнды, или время «Красок» и «ВИА Гр» ушло безвозвратно?

Меладзе: Мне кажется, что это сейчас менее актуально, чем это было в начале двухтысячных и в девяностые. Менее актуально, но до сих пор все-таки это имеет место быть. Я думаю, учитывая опять-таки, что все это дело развивается по спирали, мода на boys-band и girls-band может вернуться совершенно внезапно и так далее.

Нуряева: А к моде на рэп как вы относитесь? Сейчас понятно, что фронтенд современной популярной музыки — это рэп-исполнители, баттлы, Oxxxymiron, Noize MC и так далее. Вам никогда не хотелось позаниматься с музыкантами в этом жанре?

Меладзе: Мне кажется, что каждый человек должен вести себя в соответствии с возрастом и со здравым смыслом. Ну куда мне сейчас заниматься рэпом? Это будет смешно. Мне бы не хотелось на старости лет выглядеть каким-то идиотом. Мне нравятся некоторые рэперы, не просто нравятся, а я их слушаю, и меня они трогают прямо просто.

Нуряева: Кто, например?

Меладзе: Oxxxymiron, скажем, в первую очередь, это гениальный человек.

Нуряева: А кто еще?

Меладзе: Кто еще? Ну, не знаю, многие песни Басты мне очень нравятся. Не могу сказать, что я прямо заныриваю в этот жанр, но есть совершенно гениальные люди.

Нуряева: Вы считаете, что это поэзия? Сейчас модно так говорить.

Меладзе: Абсолютно. То, что пишет Oxxxymiron, это высокая поэзия, которой поп-композиторам и песенникам-поэтам до этого далековато иной раз прямо очень. Поэтому я, конечно, оттуда, в том числе, и черпаю какое-то вдохновение и даже словарный запас в некоторой степени, это правда.

Милова: Немножко возвращаясь к «ВИА Гре», этот коллектив или театр всегда транслировал образ безусловно гиперсексуальной, эпатажной, но все-таки очень сильной женщины, которая сама решает, сколько ей плакать, а сколько ей расстреливать из автоматов каких-то людей, которые ее обидели. И по сути, это достаточно феминистическая позиция. Вы как вообще к феминизму? И как вы относитесь к тому, что фем-повестка сейчас становится громче, отчетливее и, строго говоря, отрицает такие коллективы, как «ВИА Гра», в своем нынешнем виде.

Меладзе: Отрицает, да?

Милова: Почему-то пока что не позволяется думать, что женщина может хотеть сама быть гиперсексуальной.

Нуряева: Это считается эксплуатацией.

Милова: Да.

Нуряева: То есть этот образ объективирует женщину. Сейчас появилось очень много новых слов, которыми мы оперируем, объясняя новые реалии, в которых мы оказались.

Меладзе: Вы знаете, я не знаю. Я не вдавался так глубоко в эту проблему. Я, подбирая многочисленных участниц этого коллектива, я прежде всего всегда руководствовался одним, то есть искал определенного рода сексуальность, как это ни банально. Безусловно, в совокупности с вокальными качествами какими-то и человеческими характеристиками и так далее.

У меня разные были кастинги, одни кастинги на шоу «Голос», другие «Хочу к Меладзе», третьи там «Х-фактор» или еще что-то, «Фабрика звезд» у меня была, их было две или три у меня в разных странах, но когда я искал солисток «ВИА Гры», там совершенно особые качества, то есть вот сексуальность — это такой удивительный божий дар, который есть, как показали кастинги, отнюдь не у каждой женщины. Собственно говоря, вот выискивая это, получилась вот такая группа. Собственно говоря, как я выискивал это качество, я сказать не могу толком, но без всяких злоупотреблений, это происходило во время видеопроб. Собственно говоря, на видео все это вылазит очень хорошо, и все.

Желнов: А то, что сегодня эта сексуальность, по крайней мере, мы видим это на примерах Америки, американского шоу-бизнеса, кинематографа, ее не принято эксплуатировать, вы к этому как относитесь? Положительно, отрицательно, либо это просто само пройдет? Вот мы обсуждали даже выступления разных новых артистов, которые выходят, могут там выйти в мешковатой какой-то одежде, сознательно как бы не эксплуатируя образ собственного тела.

Меладзе: Просто мода на красивых актрис и красивых певиц в какой-то степени сейчас прошла. Но опять-таки, это не повсеместно происходит, Ариана Гранде, скажем, она прямо очень красивая, прямо гипертрофированно красивая девушка, и она сейчас на первых местах во всех хит-парадах. Поэтому все это очень и очень как-то, знаете, зыбко все это, то есть сегодня это, скажем, не в тренде, а завтра это может быть в тренде. Дело в том, что я действую по наитию какому-то, не такой я высоколобый, что называется, чтобы как-то услеживать за всеми трендами.

Нуряева: А ваше наитие вам что подсказывает, если бы сегодня вы собирались сделать «ВИА Гру», она выглядела бы ровно так же?

Кармунин: И называлась бы она «ВИА Гра»?

Нуряева: Или в угоду времени она была бы иной?

Меладзе: Нет, если бы я сейчас делал girls-band, он был бы другим, мне кажется. Он был бы с гораздо более жесткой музыкой и гораздо более эпатажным, чем…

Нуряева: Была бы там политическая или общественная повестка, которой сейчас все больше и больше в песнях?

Меладзе: Нет, не было бы. И боюсь, не будет этого.

Милова: Во всякой ли женщине, которая ориентируется на некую собственную сексуальность в подаче себя миру, действительно ли каждой из них эта сексуальность присуща? Например, взяли бы вы когда-нибудь в «ВИА Гру» Ким Кардашьян?

Меладзе: Нет, конечно, ну что вы. Дело в том, что это совсем лобово было бы, понимаете. Там точно не было бы места уже никакой музыке, там бесполезно было бы писать красивые песни, потому что все это превратилось бы в полнейший балаган. Дело просто в том, что сексуальность, которая в «ВИА Гре» культивировалась все эти годы, прежде всего она культивировалась с помощью музыки, с помощью текстов, которые вкладывались в их уста, и с помощью каких-то мелодических, не знаю, достаточно красивых рефренов. Потому что если бы этим девушкам, которые были, скажем, в «золотом» составе, дать какую-то совершенно идиотскую и глупую песню, они не выглядели бы сексуальными, мне кажется. Тем более, что я в принципе пробовал, и это было смешно очень. Ким Кардашьян не взял бы, да она и не пошла бы ко мне.

Желнов: Константин, мы заканчиваем уже, вынуждены заканчивать наш эфир, хотя только, кажется, разговорились. Я хотел вас в конце спросить, у вас самого какое яркое впечатление, песня, которая за последнее время в вас вошла, вам понравилась, и вы с ней проживаете? Или артист, может быть?

Меладзе: Вот сложно. Вот сложно, не знаю. Мне кажется, самые какие-то яркие и сильные впечатления у меня, скажем, что касаемо русской музыки, у меня связаны, представьте себе, с рэпом, например, какие-то произведения Oxxxymiron, которые меня прямо очень впечатлили, до глубины души. Или это музыка, которая рождается там, скажем, вот у нас в Украине, не знаю, это и Monatik, и Ваня Дорн, Джамала, там такая мощная, глубокая, непростая такая, музыкантская музыка, что называется. Не совсем поп-музыка, я бы даже так сказал.

Желнов: Спасибо. Константин Меладзе, композитор и продюсер, был в эфире Hard Day's Night в студии Дождя. Спасибо вам, Константин, за этот разговор. Мне кажется, он получился.

Меладзе: Спасибо вам большое.

Желнов: Костя, в конце от вас постскриптум небольшой о ваших впечатлениях от эфира. Я с вами прощаюсь, оставайтесь на Дожде. Пока.

Постскриптум

Меладзе: Я, Константин Меладзе, был в программе Hard Day's Night. Это, конечно, большой, мне кажется, риск, пригласить в прямой эфир на ток-шоу заикающегося человека, но мне кажется, что вы расслышали какие-то мои посылы. Мне было очень интересно и приятно пообщаться с вами. Спасибо огромное. Спасибо.