Юлий Гусман: «Тем, кто говорит лишнее о политике, могут дать по ушам»

Желнов: Юлий Соломонович, в 2012 году премию «Ника» вела Ксения Собчак, и тогда она задала вопрос тот самый резонансный, который ей дорогого стоил, Чулпан Хаматовой, о том, поддержала бы Чулпан Владимира Путина, если бы не занималась благотворительностью. Много времени прошло, тогда вы одернули Собчак, мы это помним, попросили прекратить политическую дискуссию, мол, это кинематографическая награда, но прошло пять лет, и мы видим на «Нике» просто каскад этих заявлений, практически флешмоб на последней «Нике» из политических заявлений, даже я бы сказал, воззваний. Что поменялось за эти пять лет в стране и в вашем отношении к такого рода заявлениям, которые теперь звучат из уст интеллигенции все чаще?

Гусман: Если позволите, я все-таки немножко расскажу предысторию этого вопроса. «Ника» существует в головах с 1986, а в реальности — с 1987 года, и была она придумана в то время, когда кроме политических разговоров не было вообще никаких разговоров.

Желнов: Да, пятый съезд.

Гусман: Да, помимо пятого съезда вообще все кругом бурлило, кипело, Перестройка, гласность, партия «Дай порулить» — знаменитая шутка КВНовских ребят. И поскольку мы понимали, что мы придумали как раз приз не государственный, не политический, не профсоюзный, не совминовский, не Комитета по спорту и даже не комсомольский, а это профессиональный приз кинематографистов, придуманный, простите за не присущий мне пафос, для радости, счастья и чтобы порадовать друг друга и похвалить, то мы условились, что мы вообще в эти никакие игры не играем. А на сцену у нас поднимались все: и Горбачев, и Ельцин, и Гайдар, и Явлинский, в общем, по разным поводам все. И всем мы говорили, что это киноприз, и это было очень долго, и это не табу, и не мораторий, а просто желание не превращать, потому что там настолько много было политики, которая постепенно сходила, сходила, сходила, сходила на нет, и как бы эта история за эти 30 лет, мало кто говорит о политике, а кто говорит или кто выходит не туда, тем могут дать по ушам или еще как-то.

Лобков: А как это — дать по ушам? Вышел человек и говорит.

Гусман: По ушам — это так, сейчас покажу как, потом, после, я покажу этот знаковый прием, больно очень.

Желнов: Хорошо. Человек заговорил.

Гусман: Сейчас, подождите, объясню. Когда Ксения Анатольевна, уважаемая и любимая, вышла на сцену, мы впервые ее позвали вручать и...

Желнов: Вести.

Гусман: И мне показалось, мне лично показалось, что у нее есть огромное поле и гигантская возможность обращаться напрямую к своим зрителям. Потому что она вела тогда и сейчас ведет телевизионные программы, она человек востребованный.

Желнов: Но на федеральных каналах она не ведет.

Гусман: Но дело в том, что тогда федерального канала не было, а был канал «СТС», федеральный канал у нас был первый, а, может, и последний раз, или второй раз. Дело в том, что, мне кажется, что этот вопрос очень важный, и я читал очень много мнений по этому поводу, суждений, критики, в том числе в свой адрес и не в свой адрес, что, в общем, эта площадка — это возможность сказать, по-моему, когда выходит Александр Николаевич Сокуров и говорит нам, опять-таки, на мой взгляд, мудрые, правильные, точные слова о воспитании молодежи, о просвещении и все прочее, мне кажется, что это уместно. А когда, например… ну вы же в эфире много, да?

Желнов: Хорошо. А почему Собчак неуместна?

Лобков: А режиссер Красовский, сценарист Красовский вышел, и его вырезали, Сокурова оставили.

Гусман: А насчет вырезали — это не к нам. Я хочу вообще объяснить, что никогда «Ника» не имела отношения к телевизионной версии, так же, как я, например, никогда не имею никакого отношения ни к голосованию, подсчету голосов. И это вообще у нас так придумано, раньше в это не очень верили, лет 20 назад, сейчас верят, у нас абсолютно честная игра, и если мы будем пытаться эту игру как-то заменить, изменить или поправить, то мы обязательно…

Желнов: Юлий Соломонович, у меня все-таки этот вопрос: почему Сокурову можно, а Собчак нельзя?

Гусман: Да нет, можно всем, и ничего никто, и с Ксенией ничего не произошло, и ни с кем ничего не произошло, просто...

Ерженков: Страна, может быть, нашла такой путь.

Гусман: Мне кажется, что два дня тому назад были эти события 26 марта, которые были свежи, памятны и всем видимы и слышимы, и какие-то наши кинематографисты, а кинематографисты все эти годы, с конца 80-х, до этого, может, нет, потому что советская власть вообще там так держала, что никто не мог дышать на эту тему, но с конца 80-х кинематографисты стали, что ли, больше интересоваться жизнью, а не только собственными художественными произведениями.

На мой, опять-таки, взгляд, что совершенно нет никакой обязательной необходимости, например, там Виталий Манский сказал, получая вполне заслуженный приз за фильм о Корее, вообще он замечательный документалист, он взорвал зал фразой о том, что, например, корейцы не виноваты, а мы сами виноваты, потому что мы сами все это допустили, но слово было там другое, которое я не хочу, чтобы вас Роспотребнадзор вас ругал. Но он получил, вместе с тем, и «Нику», и разрешение на прокат, и у него был целый фильм, и он мог этот вывод...

Катаев: А фильм «Родные» не получил разрешение на прокат.

Гусман: Какой?

Катаев: Фильм «Родные» про Украину.

Гусман: Я сейчас закончу с Кореей, а потом перейдем к «Родным», а также к другим и прочим, там много фильмов. И дело в том, что в финале этого фильма, где он рассказывал о Корее, идеальна была бы фраза от автора, что с выводом о Корее, с выводом о политике. У него была эта площадка, но он выбрал «Нику», потому что это, мне лично кажется, что здесь и сейчас совершенно не стоит говорить о собирании грибов. Это важная программа, возможно, у вас есть такая грибница там.

Лобков: Нет, нету.

Гусман: Но я бы ее предложил, с удовольствием повел бы, я люблю грибы собирать, хотя я ни разу не собирал, но верю, что это хорошо. Этот формат, слово такое, может, даже пошлое, но формат, который задан там — это поздравить и порадоваться. В прошлом году, например...

Желнов: Денис что-то головой крутит, вижу, не согласен.

Гусман: Сейчас закончим, а потом Денис открутит головой и как раз скажет, что он думает.

Желнов: Конечно.

Катаев: Нет, я спрошу вас, не буду говорить все-таки.

Гусман: Но лучше поговорить. Когда человек крутит головой, значит, он сам знает ответ. Когда вы хотите что-то сказать, надо выбирать правильное место и время.

Лобков: Так кто даст-то?

Гусман: Секундочку, но у вас же есть время и место? Вы, Павел, как сами сказали, вы практически не выходите с эфира.

Лобков: Так мы, РБК, «Эхо Москвы», как вы перечислили, ну еще два-три, две-три площадки.

Желнов: Давайте Денис, Юлий Соломонович, если позволите.

Катаев: Все-таки почему так случается, что всегда пытаются отделить культуру от политики? Ведь, на самом деле, мы помним и протесты 1968 года во Франции, и постоянные выступления на «Оскаре», и вообще художник, который не рефлексирует на тему жизни, как вы сказали, не может быть настоящим художником, потому что он должен жить в реальности, снимать про жизнь и так далее. Почему у нас принято было, особенно в тучные нулевые, был тренд на аполитичность: художник — это одно, культура — это дно, а политика — это другое. Не смешивайте котлеты с мухами, как говорил Владимир Путин. Мне кажется, точнее, как кажется...

Гусман: Во-первых, вам очень удалось, мне кажется, смешать котлеты с мухами, потому что вы сказали сразу про 1968 год и про 90-е годы, про политику, давайте выберем одно.

Катаев: Почему художник должен быть вне политики?

Гусман: Во-первых, кто это сказал?

Катаев: Но вы сказали, что это разные площадки.

Гусман: Это вы сказали. Это не художника высказывание. Дело в том, что, Денис, я еще попытаюсь вам это объяснить, я не слышу иногда, просто часто не получается, ваши программы о культуре. Вы можете в каждой из этих программ рассказать, что фильмы Каннского фестиваля, к примеру, заканчиваются…

Желнов: А Денис это и так делает.

Гусман: Нет, он так не делает. Заканчивает типа: надо было лошадь вести сюда или... Нет, это не формат ваш. Когда вы рассказываете о культурных событиях, не надо говорить о кровавом режиме, который не пускает эти фильмы показывать.

Катаев: Ярассказываю об этом, когда фильмы...

Гусман: Но они иногда... Это все кончается всегда только так. Когда я вас спрашиваю: а почему вы такие смелые, отвязные, у вас приходят сюда самые разные люди, почему не называть только молодцов, гордецов фланга либерального? А потому что вы даете слово разным людям и вы стараетесь услышать разные мнения, просто вы не должны быть пропагандистским каналом, иначе вы превращаетесь в то, что вам не нравится. И поэтому, Денис, объясняю тебе, что у нас говорили и говорят, но если послушать Мерил Стрип на «Оскаре»…

Катаев: Последнем, да?

Гусман: Да. То это было, на мой взгляд, милое, интеллигентное и очень красиво сказанное заявление, если можно сказать. Я считаю, что можно все сказать, например, в дипломатии, о чем мы сейчас часто говорим, в политике, в культуре можно говорить и говорить. Можно говорить так, чтобы людям не было ни больно, ни обидно, а можно все время, как мы сейчас обсуждали до команды «Мотор», что-то болтали о фейсбуке, что иногда, когда я читаю наши сети, я думаю: «Елки-палки, сжечь и запретить». Потому что такой, это слово уже такое медийно-общественное, это слово называется «срач», простите, беспрерывно все со всеми что-то там делят, особенно под псевдонимами и под этими никами. Мне на самом деле очень хотелось бы, что когда Ксения Анатольевна ведет программу «Муз-ТВ», например…

Желнов: Премию вы имеете в виду?

Гуман: Да, премию, простите, да. Или «Русский граммофон», и еще много чего ведет, пускай попробует там тоже однажды.

Желнов: Подождите, там шоу-бизнес, у вас интеллигенция, если говорить про...

Гусман: А у нас кинопремия. А там не интеллигенция. Вы хотите сказать, что Дима Билан, Стас Михайлов…

Желнов: Это не интеллигенция, но все-таки...

Гусман: Это такая интеллигенция. Вы считаете интеллигенцией одно, другие — другое.

Катаев: Другая интеллигенция.

Немзер: Юлий Соломонович, скажите, пожалуйста, все-таки вопрос в площадке, потому что «Оскар» стал абсолютно, если проводить параллели, «Оскар» стал площадкой для политических высказываний уже не первый год, это богатая традиция. И там совершенно не идет речь о том, что искусство отдельно, а политика отдельно. Там никто вопрос не ставит, никакому заявлению Майкла Мура никто не удивляется, самое время и самое место. То есть вопрос не в площадке, видимо, а вопрос в тоне высказываний, вопрос в интонации?

Гусман: Мы собрались сюда обсудить через почти месяц «Нику», тогда давайте все-таки договоримся, что подольше. Это то, о чем мы будем говорить?

Желнов: Нет-нет-нет.

Гусман: Мы с вами говорим восьмой вопрос.

Желнов: Но просто возникают дополнительные вопросы.

Гусман: Да знает Аня ответы на эти вопросы. На «Оскаре» ничего похожего, как вы говорите, нету. Я знаю все про «Оскар», а также все про «черных пантер», которые подняли два кулака на Олимпийских играх, этих ребят, может, вы не слышали, но, может, и знаете, потому что этих ребят-спортсменов исключили из команды и забрали медали, потому что было принято Олимпийским комитетом правило, что вне политики. Речь идет не о политизации «Оскара», там все время шутят. И мы все время шутим. У нас были капустники, которые всегда на эту тему шутили. У нас был Арканов, царствие небесное, и Инин, «Атас», который все время тоже — это было. Кому-то это нравилось, кому-то не нравилось, но есть и обратный знак.

В прошлом году, на мой взгляд, выдающийся кинематографист, с которым мы когда-то очень дружили, делали все вместе фестивали в Одессе, Станислав Сергеевич Говорухин, на мой вкус, как одного из голосующих, получил по праву высокие награды «Ники». Только ленивый мне, в том числе, не говорил, что нас купили, что это как бы... Я пытаюсь объяснить восьмой раз: можно говорить все, что хотите, и говорят они, и сказал Александр Николаевич Сокуров, и ни строчки там не вырезали, но превращать 4,5-часовую церемонию... Сейчас мы говорим не о фильмах-победителях, не о замечательном развитии нашего киноискусства, ни о чудесных моих шутках, декорациях или удивительных улыбках в зале, мы не говорим не о банкете, не о проекте, не о...

Желнов: Но мы говорим об аплодисментах, которые в зале звучали, в том числе на эти речи. Было видно, как аудитория реагирует, Юлий Соломонович, вы согласитесь с этим, что это и было триумфом этой церемонии, так получилось.

Гусман: Если говорить о «Нике», главное в «Нике» — это фильмы, кинематографисты, и об этом разговор, как и на «Оскаре». И на «Оскаре», мы можем с вами по году пройтись, Трамп, конечно, взорвал немножко вообще ситуацию повсюду, он сейчас взорвал даже 69 или 59 «Томагавков», тоже взорвал какой-то там…

Катаев: Это и про Буша говорили часто на «Оскаре».

Гусман: Говорили, когда он воевал в Ираке. Всегда говорят и все говорят, и у нас говорили и говорят, и будут говорить. Но первая телевизионная версия «Оскара» идет в прямом эфире, и в этом году на 1 миллиард 200 миллионов человек с бюджетом премии 250 миллионов только на само шоу, а у нас версия всегда, и не только у нас, у всех.

Катаев: Почему вы «Нику» в прямом эфире не показываете?

Желнов: Да, вы не думаете, что это связано как раз с цензурой?

Гусман: Хороший вопрос. В прямом эфире показываем.

Катаев: В прямом эфире?

Гусман: В прямом, конечно.

Катаев: Где?

Гусман: По «Сетевизору».

Катаев: «Сетевизор». А по «Первому каналу»?

Гусман: Денис, называйте меня Константин Львович, чтобы нам было легче с вами разговаривать. Нас не показывают, Денис, ни по какому другому каналу, к сожалению.

Желнов: Юлий Соломонович, по любому каналу, почему действительно «Ника» не транслируется в прямом эфире? Не кажется ли вам, что это, в том числе...?

Гусман: Мне кажется, если я был телевизионщиком, как вы, вы же телевизионщики, а я как бы пришлый гость издалека, я бы никогда не показывал ее в прямом эфире, потому что много пауз, много несовершенств. Вы знаете, что на «Оскаре» все все читают? Знаете вы об этом? Хорошо, вы подготовились. Кроме как ощущения битвы за демократию. Вы знаете, что все читают они там, все читают? У нас вообще нет никаких подсказчиков. Там они выходят и, вперив так глаза, читают утвержденный редакторами и авторами текст и никогда от него не отходят. Не только ведущие, нет, все. Но когда получают, говорят: «Спасибо маме, спасибо папе, спасибо деду, спасибо бабе за победу» — да, они говорят, что хотят, но кто участвует... И дело в том, что, а когда разрывают этот диссонанс, то это получается так, что да, есть события, есть мнения, есть судьбы, есть взрывы, которые беспокоят и волнуют общественное мнение, и не могут остаться кинематографисты...

Лобков: Хорошо. А одно из ваших главных детищ — КВН. Ведь тоже, помните, я помню, они бегали с какой-то бутылкой в 1987 году: «Вот, наконец нам дали прямой эфир», с бутылкой с прозрачной жидкостью. Радость была несусветная. Теперь КВН, конечно, тоже не выходит в прямом эфире, там-то чего бояться?

Гусман: Это вопрос, я думаю, Павел, риторический, потому что вы-то знаете ответ.

Лобков: Я не знаю.

Гусман: У меня такое вообще ощущение, что я сижу на швейцарском телевидении, и здесь сидят швейцарки и швейцарцы и страшно удивляются, почему мы не на «Первом канале». Подождите, Павел, давайте, если вы всерьез думаете... Во-первых, я, как капитан КВН Баку, который выиграл все свои игры и все свои конкурсы, и был чемпионом страны, и Кубок чемпионов 1970 года, и это был последний живой эфир, когда мы играли с Одессой. В 19…, Павел, вы еще были, вам еще не было 40-ка, 1970 год. И КВН рухнул, пришел туда Лапин, и закрылась эпоха КВНа.

Лобков: А было какое-то слово ключевое произнесено, из-за которого это случилось? Они там, что?

Гусман: Там много было слов, одно из слов я сказал, там том Гоголя подарил в подарок и сказал: «Я подарок вам свой преподнес от души, в этом томике Гоголя есть свой резон: чтобы наш КВН не сумел задушить своей мертвой душой никакой ревизор». Он нам накануне говорил, что мы должны ревизировать основы КВН. Там было много чего, но Лапин ненавидел дыхание вообще живого слова, хотя все КВНщики, поверьте, и в наше время ничего ненужного не говорили и все знали.

Лобков: И даже, может быть, не знали.

Гусман: Да потому что мы прекрасно понимали. Мы же выросли в этой стране, были комсомольцами, пионерами, октябрятами. Я прочитал «Архипелаг ГУЛАГ» взрослым юнцом с фонариком под одеялом, когда болел свинкой, я вообще обалдел тогда. Мне было уже не 50, но 20 лет.

Лобков: Кто же сейчас этот трусливый ревизор?

Гусман: Сейчас, доходим. Все в историческом контексте, потому что кроме ваших знаний об этой бутылке есть еще другие люди, то есть телезрители, которые это все не знают, я им расскажу. Проблема сегодня вообще не в цензуре, это мне поверьте, потому что, как и тогда, и сегодняшние молодые люди и молодые телевизионщики…

Катаев: Самоцензура.

Гусман: Вот, Денис. В вашем лице и в лице… здесь самый смелый — это Павел, он иногда себе позволяет. Ты или вы вообще себе ничего не позволяете.

Катаев: Можем на «ты».

Гусман: Можем на «он». Остальные вообще на работу ходят. О чем я говорю? В хорошем смысле этого слова. Дело в том, что КВН не потому идет в записи. Когда мы играли в КВН, и поверьте мне, легенда, что был когда-то ой-ой-ой КВН, ай-ай-ай КВН, ох-ох-ох КВН, а сейчас вот… Во-первых, никто этого не помнит.

Катаев: Павел, может, помнит.

Лобков: Я, честно говоря, помню после 1986-го.

Гусман: Столько не живут.

Катаев: Масляков помнит.

Гусман: Ну Масляков помнит, я помню. Дело в том, что импровизации, которыми был тогда наполнен КВН, которой сейчас почти нет, и шутки сегодня показались бы такими же несмешными, как актеры с намазанными лицами чеховского театра выглядят сегодня, с этими движениями, первая запись, я помню, «Принцессы Турандот», потому что сегодня мы не уникальны. Был КВН, был парад на Красной площади, был «Голубой огонек» — все. Сегодня КВН как передача конкурирует с десятком КВНом же порожденными программами. Веселыми, не такими веселыми. Это все академия Маслякова породила. И что происходит? Если сегодня оставить, ну просто, не из-за того, что вырезать какие-то слова, а, наоборот, все обожают шутить и про президента, и про премьера, и все с удовольствием смеются.

Катаев: Про Кадырова.

Гусман: Слово это не говори, я слово это не знаю, не хочу говорить. Про что угодно. Это всегда очень нравится всем — умеренная доза юмора и сатиры. Но дело в том, что если оставлять, как, например, «Нику» я сказал, что я бы ее резал, она из-за того, что у нас нет никаких денег ни репетировать, как это делает «Оскар» задолго, ни готовиться… Денис начал вручать за это, потом, Павел, вы, Антон потом выходите, поете, ну а мы с вами, Сергей, в конце танцуем.

Ерженков: «Ла-ла-лэнд» сделаем.

Катаев: Можно к самоцензуре вернуться? Сейчас есть самоцензура, на ваш взгляд, у этих молодых ребят, которые уже боятся про Путина и Кадырова слово сказать?

Гусман: Самоцензура есть и у вас Денис, и еще какая, я от вас вообще не слышал никогда ни одного слова ни на какую тему, кроме Бертолуччи с покойным Феллини. Вы молодой, горячий, с таким хохолком — чего вам? Чего вы не скажете ни одного слова? Вы вообще… потому что вы знаете, не для того вас позвали, не для того платят гигантскую зарплату, а у всех телевизионщиков гигантская зарплата, у вас тысяч 26 рублей, не меньше. Значит, так появляются смельчаки — Белковские, Невзоровы, которые хоть что-то могут говорить, потому что им дозволено.

Желнов: Я очень рад, что такое промо телеканала Дождь происходит, правда, за это вам очень благодарны, но все-таки хотели вернуться к премии «Ника».

Гусман: Антон, если вы меня сюда пригласили… я врач, депутат Государственной думы, лауреат Государственной премии ленинского комсомола Азербайджана, летчик-изобретатель турбобура, собиратель марок, филателист, известный нумизмат и игрок в пинг-понг, был чемпионом страны. Если вы будете до окончания этой передачи, хотя вы торжественно клялись, что вы это делать не будете, потому что я сказал, что неинтересно через две недели пережевывать снова это…

Желнов: Я же не задал вопрос.

Гусман: Я говорю то, что я так думаю, вы — то, что вы думаете. Я полагаю, что в ближайшем вашем выпуске новостей остановиться, оглянуться, не глядеть на Синдееву и, не дай бог, на цензуру и сказать теперь от себя: какая наглость или какая подлость, что Хрюкин ударил по лицу Шавкина. Попробуйте, у вас же эфир каждый день. Почему вы хотите, что на празднике «Ники» мы должны заниматься…

Желнов: Юлий Соломонович, я еще не задал вопрос.

Гусман: Собирайтесь и шутите.

Желнов: Юлий Соломонович, я вас совершенно не про последнюю «Нику» хотел спросить.

Гусман: А про предыдущую.

Желнов: А про отношения, собственно, с Никитой Михалковым и «Золотым орлом», премией, которая стала дублером «Ники».

Гусман: Я знаю еще несколько вопросов, которые должны быть — про геев…

 Желнов: Про геев обязательно.

Гусман: Про геев и Кадырова, да?

Желнов: Про то, что исторически последние годы не выдвигаются фильмы Михалкова на «Нике», понятно, что есть дублер в виде «Золотого орла». Расскажите про ваши отношения сейчас.

Гусман: Понятно, что, к сожалению, вообще ничего не понятно. В этом весь ужас. 

Желнов: Поясните.

Гусман: Так вы же говорите — понятно. Каждый год все фильмы, которые выходят в нашей стране, самые маленькие и самые большие, самые хорошие и самые плохие, анимационные и документальные, все художественные выдвигаются по умолчанию на «Нику».

Ерженков: По умолчанию? Я снимал кино, кстати, оно рассматривалось?

Гусман: Нет.

Ерженков: Которое выдвигается. Если вы не выдвигаете, найти ваше кино где-то в запасниках Госфильмофонда в городе Ржев, его вообще никто не найдет, понимаете? Это же исторический факт, что подо Ржевом ничего не растет сейчас, потому что ваши фильмы лежат. Объясняю: Никита Сергеевич, на мой взгляд, выдающийся кинематографист, выдающийся актер никогда не выдвигает свои фильмы. Более того, мы всегда пишем Верещагину в «ТриТэ» официальные письма, что «Просим вас…», и получаем такой же вежливый ответ, что «Большое спасибо, нет». Может, потому что мы не можем дать 12 премий за…

Желнов: Почему, как вы считаете, не выдвигает?

Гусман: Вы, правда, Антон, не знаете? Если не знаете, я расскажу с удовольствием, займет 1 час 40.

Желнов: Зрители не знают.

Гусман: Это время было 18 лет тому назад. Вы знаете, скажу так, что «Золотой орел» повторяет «Нику».

Желнов: Вторая премия в стране, хотя «Ника» была первой премией страны независимой.

Гусман: Появится новый хозяин Союза — будет третья премия. Нет много премий. Мы, как я сказал вначале, придуманы для радости, счастья, любви, Денис, как бы это ни казалось тебе совершенно абсурдным. Мы считаем, что наши кинематографисты не избалованы ни деньгами, ни премиями. И если Союз кинематографистов в лице нашего уважаемого Михалкова придумал такую же примерно премию, но как бы свою — а почему нет? И если вы, например, попробуете вручать свою премию…

Лобков: Юлий Соломонович, прошу прощения. Вас же жизнь сводит с Михалковым — в одном самолете вы летите куда-нибудь, не знаю, на одной тусовке, в посольства там приходите, вы с ним чокаетесь, выпиваете, вас ждет светский такой разговор? Или когда вы друг друга видите, вы разбегаетесь в разные углы?

Гусман: Хорошо Павел себе представляет наши и мою жизнь — в посольствах, в самолетах: о, привет!

Лобков: А, у него свой, я забыл. И у вас свой.

Гусман: У меня два. У меня большой Bombardier.

Катаев: Навальный до вас доберется.

Гусман: Скорость убийственная, я потом покажу. Рассказываю. В последний раз мы с ним встречались в Большом театре. На Шостаковиче, прошу меня извинить. Мы поздоровались и разошлись. Дело в том, что здороваться и прощаться, снимать шляпу никогда не означало ничего. Вообще в интеллигентном мире, мире дипломатии, мире джентльменов, мире офицеров и в мире генералов, адмиралов и даже старшин совершенно необязательно «Чего, не понял? В глаза смотри! Не отводи глаз!». Вообще. Проблемы здесь нет личностной, по крайней мере, у нас. Дело в том, что не нам нужно на кого-то обижаться или не обижаться. «Ника» существует 30 лет. Сколько было Денису? Тогда было Денису минус лет 5.

Катаев: Столько же и было.

Гусман: Значит, ноль, он только родился. Я читал одну такую замечательную статью некоторое время тому назад, лет 10 тому назад, которую критик написал: «Это была худшая «Ника» из всех». Я сказал, его зовут Алеша, это был не ты, он такой же был бойкий, сейчас работает в банковском деле, я сказал: «Слушай, тебя не было на свете, откуда ты знаешь, худшая или лучшая?».

Катаев: Можно вопрос тогда по поводу «Орла» и «Ники». Во Франции есть премия «Сезар», все ее знают, она одна-единственная, а у нас в России почему-то две недели моды, или три, или четыре, а во Франции она, опять же, одна и самая главная. Почему нет национальной премии главной?

Гусман: Надо готовиться к интервью. Тем более, человек пожилой, 30 лет. Хорошо было бы снова зайти в интернет и хотя бы до начала прогуглить или прояндить, или прорамблерить.

Катаев: Вы про что — про «Сезар»?

Гусман: Да например. Про «Сезар» вообще бессмысленно говорить, это такая второстепенная достаточно в мировом рейтинге премия.

Катаев: Но вся Франция прикована к экранам.

Гусман: Она не спит и не ест вообще. Хорошо, ладно. В Америке помимо «Оскара», до «Оскара»…

Катаев: Я привел в пример Францию, мы же ближе к Европе, чем к Америке.

Гусман: Я запишу фразу и передам наверх. Я ближе к Америке, потому что мне легче лететь. В Америке (я про Францию не знаю, думаю, там тоже полно премий), например, в Италии, как думаешь, сколько премий?

Катаев: Не знаю.

Гусман: Ну как думаешь?

Катаев: Кинопремий?

Гусман: Кинофестивалей.

Катаев: Я думаю, главная премия все равно там одна должна быть. Фестивалей много.

Гусман: Сколько?

Катаев: Не знаю. Десятки.

Гусман: Более 300. Сегодня у нас тоже премий больше, чем 350. Рассказываю про Америку. В Америке до «Оскара» вручается огромное количество премий — Гильдии, «Золотой глобус» и так далее. Все эти вопросы нужно задавать не мне, потому что не мы придумали «Золотого орла» или «Нику». Поэтому я думаю, что на этих изумительных креслах, украденных из фильма «Игра престолов»…

Катаев: Договориться можно со всеми, сесть и сказать: «Давайте сделаем одну премию».

Гусман: А почему вы не можете договориться со Вторым каналом?

Желнов: Юлий Соломонович, личный профессиональный вам вопрос: вы воспринимали создание «Золотого орла» как попытку ослабить премию «Нику»?

Гусман: Без всякого сомнения. Она была в ответ придумана, эта премия.

Желнов: А почему такая попытка ослабить возникла у Михалкова?

Ерженков: Это обида за то, что не дали ему премию за…

Гусман: Эта история пережевана, обсосана давным-давно, давным-давно, давным-давно…

Желнов: Зрители могут не знать.

Гусман: Зрители не могут каждые 15 лет заново на вашем канале изучать… Я предлагаю, эта история описана в сотнях текстов, как было в Союзе, как хотелось сделать общую премию, и когда была почти сделана, и потом по разным причинам… Я вообще не очень люблю говорить ни о людях, ни о событиях в отсутствие оппонента. Я мог бы поддержать тему Сергея, сказать много чего интересного, но здесь не присутствует никто из «Золотого орла», и это наши коллеги и наши друзья, часть академии нашей, может быть, даже больше половины, там же. Фильмов не так много, чтобы была одна такая… Дело в том, что вообще эта история не стоит и выеденного яйца. Она когда-то стоила, и было нам достаточно не очень приятно.

Лобков: У меня вопрос один: это история эго или история политическая?

Гусман: Нет, она никакая не политическая.

Лобков: Эго.

Гусман: Это история вообще… политики, вот это что? Ну вот, например, на нашей «Нике» мы получили от президента замечательное поздравление. Вообще политическими вещами, я занимался политикой с 1987 по 1998 год и до сих пор болею за многие вопросы. Но я считаю, когда в делах — я от веселья прячусь, когда дурачиться — дурачусь, а смешивать два этих ремесла есть тьма искусников, я не из их числа. Это написал покойный наш писатель Грибоедов, если вы помните, и вот я глубоко убежден, что именно поэтому смешивать жанры и форматы совершенно нет резкой необходимости.

Когда происходит взрыв, такой, как 26-го, и у Сокурова вырывается, у Сокурова, Красовского — я это понимаю. И да, это сажает веселуху, это меняет премию, это вызывает очень негативную реакцию у различных начальников среднего и младшего звена, просто высшего я не знаю. Но это бывает. Когда появляется такая фигура как Трамп, еще не бомбивший Сирию, он вызывает просто оторопь у всей интеллигенции своими текстами, в общем, про Трампа тоже говорили даже больше, чем про «Нику» и «Орла». Значит, поэтому да. Но вот в принципе вообще я убежден, было бы очень глупо и плохо, вот я задал вопросы: «А Денис, почему ты не говоришь?». Ну было бы ужасно, если бы Денис, рассказывая о современном итальянском кино, в конце бы говорил: «И немножко от себя: кровавый режим….». Это была бы абсолютная хрень.

И когда, послушайте меня, когда не в виде комплемента вам, мой юный пылкий друг, я имею право вас так называть, когда у вас бывают такие зарисовки, эссе, шутки, прямые обращения у Ксении Анатольевны — это ваш формат. Он может нравиться, не нравиться, вас можно закрывать, сажать, давать вам ордена и медали, но это формат, в котором в этой программе, да, острая программа. И так же программа, Анна, у вас, которую вы ведете с не очень давних пор с Невзоровым…

Лобков: Вам не страшно признаваться, что вы наш телезритель постоянный? Вы же член высшего совета «Единой России».

Гусман: Я не просто высшего, меня никогда не примут туда, я б хотел, конечно, я не просто телезритель, я и подписчик и, к сожалению, должен пожаловаться прилюдно, я уже писал, но не получал ответа, я подписался на Дождь и Republic, но Republic мне ничего не присылает, замок висит, я переживаю, эти деньги пропали.

Желнов: Завтра будем звонить в Republic, выяснять.

Гусман: Никто не позвонит, никто не подумает. Завтра будет новый сидеть на этом горшке, и будет снова отвечать….

Немзер: Юлий Соломонович, мы начали уже говорить про КВН, потом куда-то уехали, сейчас вернемся. Вы были свидетелем трех разных этапов КВН.

Гусман: Всех.

Немзер: Всех. Был период, действительно, вы вполне справедливо говорили о том, что, действительно, «Принцесса Турандот» сейчас не смотрится, и это происходит в любой стране и при любых режимах. Шутки устаревают, смотреть старое довольно сложно. Но был период эзопова языка, был перестроечный период. Есть то, что сейчас — любимая программа Владимира Путина. Это вот эти три этапа, или больше этапов, каждый раз это было про что? Вот сейчас это про что главным образом?

Гусман: Честно, я вообще никогда не думал над этим вопросом — про что КВН, в который играют, как думаете, сколько?

Немзер: Ну, с 1957-го, сейчас скажу…

Гусман: Нет, сколько сейчас играет человек?

Немзер: А, человек — это я не знаю.

Гусман: Ну как думаете?

Немзер: Очень много.

Ерженков: Триста.

Гусман: Чего триста? Чего триста человек? Раз, два, триста, сколько человек, ну как думаете, сколько?

Ерженков: Нет, ну я думаю, что в каждом городе, даже в райцентре.

Гусман: Вообще сколько всего вот играют русскоязычного…

Лобков: Восемьдесят субъектов Федерации, в каждом команда по сто человек, включая запасных. Значит, 80 тысяч получается.

Гусман: 12 миллионов человек, по самым минимальным подсчетам…

Лобков: Смотрят.

Гусман: Играют в КВН.

Ерженков: Ну, это на уровне школ даже, десятых-одиннадцатых классов.

Гусман: Школ, воинских частей, кадетских корпусов.

Катаев: Даже я играл.

Гусман: Это долгая история.

Немзер: И тем не менее.

Гусман: Анечка,  я отвечу, я просто хочу, чтобы разговор, вы-то готовитесь к вопросам, записываете, репетируете, директора решают, потом Синдеева ставит печать и Винокуров платит за них какие-то бабки. А когда я говорю, я должен импровизировать. Я говорю еще раз — КВН ни про что. КВН про молодость, про достоинство, про замечательный образ жизни, как я это понимаю. А про что спорт, Аня?

Немзер: А вот я вам не скажу, про что спорт, а я вам скажу, про что был перестроечный КВН.

Гусман: Не надо, мне не надо. Давайте, вы такая тоненькая, скажите, про что спорт.

Немзер: Тоненькая, толстенькая — это неважно.

Гусман: Толстенький я, не надо меня обижать. Я толстенький, вы тоненькая. Про что спорт? Citius Altius Fortius — это про что?

Немзер: Ну, знаете, это, действительно, сложный вопрос. Большой спорт — это сложно, про бабки там и так далее.

Гусман: Большой спорт, малый, средний, задний — про что?

Немзер: Я вам пытаюсь…

Гусман: Да стойте.

Желнов: Ну про победу, про подавление соперника.

Катаев: Про переживания.

Ерженков: Но спорт и КВН — это индустрия уже. Спорт — это тоже индустрия. И КВН превратился в индустрию.

Гусман: В индустрии нет ничего плохого, потому что если бы, например, в кино у нас была бы работающая сильная индустрия, то она приносила бы доходы, а не расходы. По поводу чего КВН. КВН, во-первых, очень разный. И даже не по… вы выстроили этапы, вам кажется так. Я думаю, что не совсем правы, потому что с 1972-го…

Немзер: Вот на периодизации не настаиваю.

Гусман: Я думаю, что с 1972-го по 1986-й год КВН был вообще закрыт и, извините, очень много ребят пострадали от органов правопорядка, так их назовем. В том числе были и неприятности у меня в городе Баку, потому что КВН тогда считался большим социальным таким врагом диссидентским, ну каким-то таким неприятным. КВН — это во многом, Антон, я с вами согласен, не просто юмор, на мой взгляд, и не просто телепрограмма. КВН — это то, о чем мечтают у нас все, говоря о социальных лифтах, о «чем занять молодежь». Я когда был дитя вроде вас, Анна…

Немзер: Я не дитя.

Гусман: Ну, такая, дитячья такая дитя, у нас во Дворце пионеров имени Юрия Алексеевича Гагарина в городе Баку помимо кружка, где мы собирали автоматы, а я очень любил играть в войну, в казаки-разбойники, наверное, как все дети, в солдатики, у нас было множество кружков — филателистов, судомодельщиков, в общем, десятки всяких, вы про это знаете. Многие читали про это. И я совершенно не против того, чтобы у нас была юнармия, и ребята учились бегать и стрелять — да пожалуйста! Но почему у нас нет юных врачей, юных инженеров, юных, простите, доменщиков, юных пахарей, юных слесарей?

Вот КВН про то, что сегодня это единственная модель, скажем так, художественной самодеятельности, нравится, не нравится, доступная и очень… Дело в том, что существует, по-моему, 86, могу соврать, не знаю точно, лиг КВН по всей стране. И они играют гораздо более раскованно, бывает, и рискованный КВН, в истории КВН были вообще КВНы медицинские, математические. Есть такие книги, если хотите, прочтите. В КВН главное достоинство, многие говорят, что КВН сейчас не тот, и даже Саша Масляков объявил как шутку — КВН не тот, не может быть тем, что сегодня КВН в лучших своих проявлениях, мне кажется, это замечательная и телевизионная программа, и то слово радости, что я пытаюсь в ваши грустные усталые лица телевизионщиков вбить.

Катаев: Можно про молодость вас спросить, Юлий Соломонович? Вот вы сказали, что КВН — это молодость. И действительно, все-таки КВН — это молодые ребята. У меня вопрос в связи с этим к вам, я его задавал, кстати, Маслякову, когда учился в Высшей школе экономики еще, он к нам приходил. У меня вопрос к вам про сменяемость власти. Сколько можно быть во главе КВН и вести эту программу Александру Маслякову? Вот вы не считаете, что он должен уступить дорогу молодому, веселому и находчивому? Хотя бы сыну.

Гусман: Ответ готов! Рассказываю. У вас есть великий однофамилец, предок Валентин Катаев. Может, слышали.

Катаев: Да, и читали.

Гусман: И, может, читали. Так вот до сих пор вы никак не можете его сменить. Он великий писатель, а вы — мальчик, рассказывающий о кино, что замечательно. Александр Васильевич Масляков, если говорить серьезно…

Катаев: Я ему, кстати, сам лично задавал вопрос.

Гусман: А я вот сейчас даю ответ. Александр Васильевич Масляков, на мой взгляд, сегодня — один из самых выдающихся молодых ведущих, лучше всех импровизирующий на сцене КВН. И, на мой взгляд, потому что я с ним знаком недолго, не так, как вы, но 50 с чем-то лет — это срок, позволяющий судить, он сам бесконечно об этом думает. Это я вот не имею права говорить, он самоед, в том его успех. И он, и все лучшие артисты всех жанров. И я говорю всем:  Масляков совершенно не то, что вот вы говорите — усталый жирный диктатор, который не пускает да.

Во-первых, его сын ведет КВН Премьер-лиги. И даже внучка замечательная там какой-то детский КВН. Дело в том, что есть не то что несменяемые, там, президенты, цари, руководители КВН. А дело в том, что он это делает, на мой взгляд (Саша, слышно, что я говорю, Саш, слышишь?), лучше всех. Потому что я могу сказать такую вещь, более того, я скажу, извините за нескромность, Денис, я предлагаю вам создать команду КВН из вас, профессиональных журналистов, ну не КВН, что угодно, и я создам за три дня команду. Мы вас разорвем. Я тебя лично, хотя ты младше меня раз в 40, разорву.

Нет, не дай бог, не на базе знания, что было на румынском фестивале в 1945-м году, нет, здесь я проиграю. На базе этого КВН, в эту игру — в остроумные быстрые ответы и в реакцию. И что поразительное самое, вот что мне нравилось, Антон, то, что вы, вашу реплику — у нас помимо КВН регулярного, четвертьфинал, восьмая финала, есть КВН-фестивали. Фестиваль такой КиВиН, фестиваль, который сейчас не в Сочи, он в Светлогорске и в Сочи. Всякие летние…

Катаев: В Крыму.

Гусман: В Крыму пока не было, может, и будет. Летний кубок. И туда приезжают команды, собранные специально по этому случаю, ветеранов. Реальные команды такие, люди, которые давно не играют, на КВН никак ничего не заработали и не зарабатывают. Кто-то да, кто-то нет.

Лобков: В отличие от нынешних.

Гусман: Нет-нет, это именно нынешние. Это именно о нынешних.

Ерженков: А как? Мне казалось, что они все стали сценаристами.

Гусман: Не все. Там стало очень много, но многие стали работать в самых различных местах — от банков до администрации. Очень много серьезных людей. И они играют в КВН за условные призы. Ну, понимаете, как КВН у вас там, на Дожде, команда информационщиков. Для радости. И мы сидим в жюри. А у нас жюри, я тоже, как на «Нике», ни разу в жизни никто там ничего не говорил: давайте кого-то куда-то. Потому что вся страна видит, и невозможно команду, которая явно плохая, сделать хорошей. При всем уважении и при всем желании. Но не об этом. И вот они играют в этот КВН. Где-нибудь — в Светлогорске или в Сочах. И мы сидим. Все замечательно, поют, танцуют, все чудненько, чудный праздник. И тут кто-то, хотя это всегда грустно, выигрывает. Вы бы видели, как они прыгают. 35 лет людям, с животами, седые, Павел, прыгают, хрюкают.

Лобков: Вы хотите, чтобы я сейчас хрюкнул, что ли?

Гусман: Во-первых, я бы так был рад, чтобы вы, наконец, хрюкнули, потому что это было бы так красиво здесь, что кто-то хрюкнул, вместо той напряженки…

Желнов: Сейчас Паша хрюкнет, потому что  у него был вопрос как раз…

Лобков: У меня был вопрос про то, что вы, несмотря на все, много говорили на таком языке, на обычном, русском, плоском, привычном нам. А есть мир, который развивается в интернете и которого мы не знаем. Вот вы Дудя смотрели?

Гусман: Нет. Я даже не знаю, что это такое.

Лобков: Есть Юрий Дудь, спортивный обозреватель, вот он берет интервью у Навального.

Желнов: Ну не только у Навального.

Лобков: Ну не знаю я, ну, у Навального.

Гусман: А на каком канале, где это?

Лобков: Ой, свой, сейчас же у всех свой. Никаких телеканалов не нужно. А там 2 миллиона просмотров. Катя Клэп, вы знаете Катю Клэп?

Гусман: Нет.

Лобков: Я тоже не знаю. Вам не кажется, что пока вы играли в КВН, родилось поколение, шутки которого кажутся нам не смешными? Поверьте, я открываю паблики Вконтакте, ну я не умираю со смеху от их этих демотиваторов и мемасиков. А они умирают, понимаете? Это как приезжает марсианин и пытается сыграть с вами в КВН. Вы видите только то, что он зеленый, у него глаза с рожками. А на самом деле они вас делают, потому что они вот сейчас, 26-го числа марта, это были они. И они так испугали…

Гусман: Секундочку, вы сразу опять, Павел, вы в одну кучу опять какую-то Катю Клэп, какого-то Дудя.

Лобков: Ничего себе, какого-то… Там фанаты стоят!

Гусман: Послушайте, я предлагаю вам пари. Здесь при всей многомиллионной, сотнях миллионов телезрителей.  Я предлагаю вам, что я на спор придумаю, как вы говорите, продвинутые юзеры, advanced user, аккаунт и соберу сколько хотите фолловеров, как вы называете, френдов.

Желнов: Вы готовы создать такой аккаунт?

Гусман: Нет, если на большой спор, это же собачья работа, вы что думаете, от того, что я голым сфотографируюсь три раза на коленях…

Лобков: Катя Клэп вот.

Гуман: Вот Катя Клэп, таких Кать Клэп можно клэпать огромным количеством. Послушайте меня, Павел, внимательно. Это замечательно, что у нового поколения свой язык. И было бы ужасно, Павел, если бы все шутили как я, Павел, в 1913 году. Это было бы жутко. Когда я пришел домой и сказал моему папе, профессору Соломону Моисеевичу Гусману, слово «чувак», услышанное в школе, он меня чуть не убил. Но он не убивал в прямом смысле. И вот чувак и чувиха…

Желнов: «Чувак» уже в 60-е существовало.

Катаев: Чувак уже ушел, да.

Гусман: Ой, в школе я учился 1933-й, 1932-й, 1924-й год, и я сказал «чувак», и русский язык… У этого поколения свои Клэпы, свои Дуди, и это прекрасно. И от того, что КВН, как и футбол, вы понимаете, сколько новых игр. Например, керлинг, может, он не новый для них, но у нас-то керлинг вчера-позавчера появился. Огромное количество! При мне начинались первые бои в шестигранники. Бои без правил, там еще было запрещено, я прошел с помощью Саши Иншакова, он меня провел туда. Сегодня только ленивый не смотрит. Дайте молодым людям развиваться в биле своей культуры. Они пишут безграмотные тексты, у них нет знаков препинания. Они не пишут с большой буквы.

Желнов: Вас это раздражает?

Гусман: Меня это не раздражает. Я так не делаю. Мне до лампочки. Пишут мне по-английски, я знаю несколько языков более-менее хорошо и преподаю на двух. Я вам скажу, что мне совершенно это все равно. Я так писать не буду никогда. Не потому что я консерватор, не потому что я Фонвизин. Я просто считаю, что это тот стиль…

Катаев: Упустите тогда молодое поколение. Оно пойдет с кроссовками.

Гусман: Да я не должен его ловить. Молодое поколение само собой разберется. Я, например, переписываюсь с президентом Академии Андреем Сергеевичем Кончаловским. Он старше меня чуть-чуть. Он мне пишет как молодежь — без заглавных букв. Я пишу со всеми правилами, и не потому что для меня это тотальный диктант всю жизнь, и не потому что я консерватор, и не потому что я отстал. Я не хочу догонять этот поезд. Скажите, Павел, извините, вы играете в игры компьютерные?

Лобов: Нет. Я играл году в 1994-м, там были какие-то зеленые мужики…

Гусман: «Принц Персии», вот я играл одну игру.

Желнов: У нас не так много времени, к сожалению.

Гусман: Я так интересно рассказываю, слушайте, может, неинтересный вопрос, лучше послушайте, запишите, выучите и знайте, как отвечать  в следующий раз. Рассказываю: я мечтал научиться играть в компьютерные игры. Я думал, я в кино работаю, кинорежиссер, это ж сам создаешь свой киномир. И я когда-то, когда моя дочка еще училась в Law School в Вашингтоне на юриста, я там купил Playstation 2, как сейчас помню. Сейчас Playstation 5. И три игры. И принес, и Лола, моя дочка, посмотрела, там был James Bond, как сейчас помню, и говорит: «Чудная игра, миллион уровней. Так все просто. Бежать, стрелять, заряжать, бросать и хрюкать».

Лобков: То, что я так люблю.

Гусман: Я стал играть. Там примерно миллиард дверей, которые нужно пройти. И я никогда не прошел первую.

Немзер: Если действительно вот про то поколение, которое бежать, стрелять и хрюкать, и у них все хорошо получается, и они проходят весь миллиард уровней.

Гусман: Я не сказал, что все хорошо. У них хорошо получается хрюкать и бежать.

Немзер: Да, и они пишут без знаков препинания.

Желнов: Ну, кстати, без знаков препинания не они придумали.

Немзер: Ой, давайте, ради бога, не туда сейчас. Это мы не выкопаемся никогда. Вы говорили не раз, в интервью Познеру говорили, что смените телик — и через три месяца у вас будет другая страна. Познер задавал какие-то уточняющие вопросы, вы говорили больше Познера, меньше Мамонтова, примерно как-то так. Так вот эти люди все, которые мы сейчас говорили, которые бежать, стрелять и хрюкать, у них Катя Клэп, у них Иван Гай, у них youtube, миллионы просмотров и так далее. Может быть, не так страшен телик и тв-пропаганда, как ее малюют, может быть, уже не в этом дело?

Ерженков: Да, и без всякого телика выводили на улицу.

Гусман: Да, это все, извините, Анечка, это все мифы Древней Греции. Да-да-да, о чем говорить, конечно же. Пропаганда — это одно, а Катя Клэп — это другое. Катя Клэп — это…

Немзер: Эти люди не смотрят Дмитрия Киселева.

Гусман: Послушайте меня, внимательно, я не говорю про Киселева, замечательного нашего, как говорится, ведущего, человека и гражданина. Замечательную Катю Клэп, удивительную Клэп Катю нашу.

Ерженков: КВН смотрят 40+ — зрители КВН, вот мы приводили статистику.

Гусман: Послушайте, 40+ имеют право смотреть КВН.

Ерженков: Безусловно.

Гусман: А 40 минус могут смотреть Катю Клэп. А минус 6 будут смотреть Семена Хрюкайло, который…

Катаев: Может, вам работать на эти 40 минус?

Гусман: Зачем? Да вы работайте, Денис, вам как раз оторваться от румынского кино бы и с молодежью поработать. Мне-то что с ней делать — я знаю, что в области КВН, которая занимается 12.000 миллионов человек, я разговариваю на одном языке. Я готов сегодня подняться на сцену или выйти к вам за пульт, и уверяю вас, мою передачу на вашем канале будут смотреть больше, чем многих из вас, сорри. Не всех, может быть. Я говорю, что в КВН я сыграю, я себя старым из-за того, что Катю Клэп и этого, как его, Юрия Дудя, я не знаю, прошу прощения, уважаю заочно и люблю их как детей, но не хочу, я и раньше…

Немзер: Я вас не призываю. Я одну фразу, по одной фразе вашей я задавала вопрос. Вы сказали: смените телик — будет другая страна. А я что-то боюсь, что не будет, потому что у нас много других каналов. А страна все та же.

Гусман: Анечка, под словом «другая страна» имеется в виду, кто с какими флагами и плакатами будут бегать в разные стороны.

Немзер: Я, строго говоря, ничего не имею в виду. Я вас спрашиваю, что вы имели в виду.

Гусман: А я говорю, что другая страна, я имею в виду то, что сегодня все-таки есть Дождь, на котором мы говорим, я в частности, разные глупые или смешные вещи. Есть «Эхо Москвы», на котором, я в частности, говорю еще более глупые, еще более смешные вещи. Есть «Новая Газета», есть РБК…

Немзер: Нету.

Гусман: РосБизнесКонсалтинг…

Катаев: Которую травят из Чечни…

Гусман: Травят, не травят — все живы. Мы, простите, не только из-за Кати и из-за Юры молодое общество, мы вообще молодое общество. Мы болеем всеми пороками и несчастьями, присущими молодому организму. Многие говорят: о, прошло 25 лет. А кто-то сидит на работе уже 17 лет. А на самом-то деле я убежден в том, что массовая пропаганда тотальная не имеет отношения ни к искусству, ни к Кате Клэп и ни к возрасту. Это просто тотальная пропаганда.

Ерженков: Но она работает.

Гусман: Она работает, на мой взгляд, замечательно.

Желнов: Юлий Соломонович, Дмитрий Киселев — пропаганда или нет, его шоу, можно ответить на вопрос?

Гусман: На мой взгляд, некоторые тексты Дмитрия Киселева, в частности, про радиоактивную пыль и кое-какие там другие, по-моему, это даже не пропаганда, ото даже за гранью пропаганды. И объясню почему. У меня есть такой тест, я вообще психиатр и психолог, могу этот тест вам подарить. Когда вы кого-то осуждаете и когда о чем-то вы мечтаете, и когда вы что-то ненавидите, попробуйте поставить себя на это место. Вот когда вы бегаете с портретом Сталина и убеждены в том, что… Представьте себе, что это вы идете по коридору, а не Мейерхольд, это вы идете по коридору склизкому, потому входите в комнату, упираетесь в подушку из сена, и вы знаете, что вас сейчас убьют, а, может, убьют, вас били до этого как собак. Это даже не то, что не угрожали, а били, мучали, заставляли. Фильм Германа «Хрусталев, машину!» и много чего, «Архипелаг ГУЛАГ». И сейчас убьют как животное. И даже с вашей верой в тот же коммунизм и в того же Сталина вас растерзали, а потом вашу семью, ваших детей, а, может быть, даже ваших внуков. Я еще раз говорю, что сегодня, когда мы говорим про ядерную кнопку, кто-то ее хотел нажать, а мы нажмем, вы представьте себе то, что тогда, когда еще не было модно, легко говорить о ядерной пыли и о ядерных бомбах, потому что сейчас так же легко об этом говорит Дональд наш дорогой, о том, что, ну в общем так… И это же конец человечества. Это же, вы же видели эти кадры — огненное море…

Желнов: Почему тогда вы Киселева назвали замечательным ведущим, гражданином? Это ирония в ваших словах?

Гусман: Это была, наверное, вы заметили уже, Антон, но я иногда говорю с иронией. Это я как бы так…

Ерженков: А вы знаете об  этом исследовании, которое заказал Евросоюз и который сказал, что юмористические программы, в частности КВН, они тоже работают на пропаганду?

Гусман: О, знаю, конечно, у нас была целая программа на Первом канале. Вы знаете, а я тогда сказал, много давал интервью и всегда говорил о том, что, ну, конечно же. А и Дождь — оружие большевистской пропаганды, потому что: вот смотрите, у нас есть демократическое радио, где дают слово условному Навальному, которому давать слово нельзя, и этот условный Навальный…

Желнов: Слава богу, пока не радио, Юлий Соломонович.

Гусман: Ну, радио, телеканал, какая разница — говорим! А это Навальный. Можно говорить. И, понимаете, в чем дело. Дело в том, что Большой театр — это наше оружие, которым активно пользовались, и ансамбль песни и пляски.

Желнов: Мы видели комментарии.

Гусман: И ансамбль Пятницкого. А почему? Какие мы, вот коммунисты, веселые и танцуем. И фильмы наши всегда были. Но этому оружию в Каннах давали «Пальмовые ветви».

Желнов: Спасибо.

P.S. Гусман: Я оставляю в силе свое предложение, свое приглашение при всем уважении предложить, пригласить, уважить команду Дождя сыграть с нами в КВН. Я соберу команду, они собирают команду. Давайте сыграем в КВН, посмотрим, как вы будете без камер, без заготовленных текстов и без придуманных и поправленных слов с нами работать, импровизировать на сцене в КВН 1969 года, о котором вы так много слышали от ваших бабушек, дедушек и прабабушек. Спасибо.