Всеволод Чаплин: «Я вижу, что церковь ждет большая беда»

Желнов: По гостям нашим и приглашенным журналистам, экспертам вы, наверное, поняли, что разговор сегодня будет о церкви. И в гостях у нас протоирей, член общественной палаты Всеволод Чаплин. Добрый вечер, отец Всеволод.

Чаплин: Сердечно вас приветствую.

Желнов: Да, со всеми вас праздниками.

Чаплин: И вас также, и всем мира, радости и помощи божьей в добрых делах.

Желнов: Да. Отец Всеволод, первый вопрос позволю себе задать я. Сегодня в фейсбуке вы пожаловались на цензуру, на то, что вас не пускают в средства массовой информации отражать вашу точку зрения, судя после вашего увольнения из РПЦ, резко изменившуюся. На что, собственно, вы жалуетесь? Вот сейчас вы в студии Дождя, до этого интервью Антону Красовскому, журналу «Сноб» нашумевшее, «Эхо Москвы», еще вас постоянно слышно. Разве мало внимания к вам?

Чаплин: Некоторые СМИ, действительно, обращаются, но были и такие ситуации, когда звонят журналисты и пишут комментарии, и потом он не публикуется, организуются пресс-конференции, анонсируются, потом отменяются. Две мои программы — одна на телеканале «Спас», вторая на радио «Комсомольская правда» — убиты напрочь. Здесь уже, наверное, некоторую тенденцию стоит усмотреть.

Севрюгин: То есть, это цензура?

Чаплин: Вы знаете что? Это, наверное, какое-то позвоночное право. Я боюсь, что импульс идет изнутри церкви, он прошел через какую-то государственную инстанцию, скорее всего, и одновременно оказался во многих местах.

Севрюгин: То есть, церковь повлияла на СМИ в каком-то роде?

Чаплин: Думаю, что так, думаю, что так.

Желнов: А кто именно в церкви повлиял?

Чаплин: Знаете, я не знаю. В любом случае...

Желнов: Как не знаете, столько лет-то…?

Чаплин: В любом случае, наверное, это было сделано через технических лиц. Источник этой команды, думаю, что это лично святейший патриарх Кирилл. Доказательств у меня нет, конечно, этого. Еще раз, это позвоночное, скорее всего, право, но, думаю, что дело было именно так.

Чапнин: Отец Всеволод, а что осталось? Ну был Синодальный отдел, был Всемирный русский народный собор, были программы. Что осталось реально из церковных занятий? Ну межсоборное присутствие — из него, видимо, тоже требуется отдельное решение синода, чтобы…

Чаплин: Ну, думаю, что оттуда могут выгнать тоже.

Чапнин: Ну это должно быть решение синода, как было сказать, чтобы вычеркнуть из списков, которые, собственно, синод же год назад, чуть больше, утвердил. А что еще осталось?

Чаплин: Вы знаете, осталось большое количество людей, которые пишут, звонят. Вот я открыл 30, по-моему, числа аккаунт в фейсбуке, 31-го его спалили, 31-го вечером, или 1-го ночью я его снова открыл, удалось это сделать, потому что те моменты, которые были связаны с этим аккаунтом, мне удалось отбить. И, вы знаете, большое количество людей пишет, звонит, выражает поддержку, спрашивает какие-то вещи, в том числе журналисты. И, кстати говоря, сегодня это были уже не только журналисты «Сноба», Дождя и «Эха Москвы», появились опять звонки от некоторых других СМИ. Большое количество людей, тысячи людей общаются со мной через фейсбук.

Я считаю, что, в общем-то, я должен заниматься тем, чем занимался всегда в церкви — отвечать на вопросы сложные или простые. Так что, знаете, нет ни малейшего кризиса, связанного с тем, что я расстался с бюрократической работой, скажем прямо, она последние года два была очень тяжела, до 2-3 ночи приходилось каждый день сидеть с документами, как правило, сложными, приходилось работать на заседаниях, даже во время ведения программы в прямом эфире приходилось смотреть какие-то тексты. Я, конечно, понимал, что люди обижались на это, но у меня просто не было другого выхода: либо можно смотреть ночью, либо приходится работать на мероприятиях.

Чапнин: Известно, что портал «Православие и мир» время от времени, скажем мягко, вызывал недовольство, в том числе и в различных структурах патриархии, в том числе появлялась, видимо, даже несколько раз идея как-нибудь его закрыть. Вот расскажите об этом поподробнее. Вы ведь наверняка в курсе.

Чаплин: Сложно об этом рассказать, потому что я в этом не участвовал, я не участвовал никогда в заговорах, в доносах, в травле. Поиронизировать насчет портала «Православие и мир» мог, я прямо скажу, я даже когда-то сдизайнерил чашку с какой-то карикатурой на ваш уважаемый ресурс, но я, кажется, всегда при этом открыто выражал собственную позицию. Мы с Ольгой переписываемся года, наверное, 3 или 4, иногда по несколько раз в день, и я всегда говорил, что мне нравится, а что нет, говорил это, в том числе в интервью вашему порталу. Есть определенная односторонняя, как я считаю, идейная и околополитическая, скажем так, ориентация, это не грех, но, если уж вы называетесь «Православие и мир», нужно давать голос, наверное, всем, в том числе консервативные и даже ультраконсервативные части духовенства имеют...

Данилова: Мы очень даже даем, отец Всеволод, и мы много раз с вами это обсуждали.

Чаплин: Обсуждали-обсуждали.

Чапнин: Нет, это предложение, но не должны же ультраконсервативные клоуны как бы выступать.

Чаплин: Ну а кого вы считаете клоуном? Отца Александра Шумского?

Данилова: Мы говорили о том, что существует проблема со спикерами.

Чапнин: Да Шумский клоун самый настоящий, клоун в рясе.

Чаплин: Это серьезный человек, ну господа.

Чапнин: Я считаю, что вы хохочете над его текстами.

Чаплин: Я? Никогда в жизни, никогда в жизни. Это серьезный человек. И это человек, имеющий право на свое мнение.

Желнов: Отец Всеволод, давайте вы все-таки ответите на вопрос про пытались ли вы закрыть «Правмир», когда работали?

Чаплин: Нет. Вот я — никогда.

Желнов: Как так получилось, что за столько лет работы, и тем более это касается вашего отдела…

Чаплин: А я не имел отношения к СМИ. Моей деятельностью были отношения с органами власти и с общественными организациями. И с другими религиями, то есть, исламом, иудаизмом и буддизмом в России и в СНГ.

Желнов: Ну просто когда вы говорите про цензуру, ваша история с «Правмиром» отбрасывает тень.

Чаплин: Вот у меня нет такой истории с «Правмиром», как история позвоночного права. Я не участвовал ни в каких кознях против «Правмира».

Данилова: А были?

Чаплин: Думаю, что да.

Желнов: А кто участвовал? Вам известны эти люди?

Чаплин: Я не хочу все-таки, извините, заниматься сплетнями, но я подозреваю, что козни были. Тем не менее, я считаю, что любую разницу в позициях лучше обсуждать прямо. У нас с вами разница в позициях была, есть и, наверное, останется, но мы ее как-то обсуждали иногда в форме личных встреч и интервью, иногда в форме разных переписок, перезвонов.

Желнов: После интервью журналу «Сноб» Антону Красовскому доходили ли какие-то отголоски от патриарха, общались ли вы с ним, какая была реакция от него и от РПЦ?

Чаплин: Нет. Так что лучше вы спросите перед тем, как я получил отставку, кстати говоря, я никогда не настаивал на том, что я должен долго оставаться в этой должности, я святейшему патриарху об этом сказал. 5 лет на этой должности достаточно. Я просидел больше шести, это был уже too much, на самом деле. Но я не считал и не считаю, что меня можно было отправить как бы в никуда без того, чтобы у меня были гарантии достойного участия в определении судеб церкви и судеб страны и достойная трибуна для того, чтобы обращаться и к церкви, и к стране. Вот это мне гарантировано не было, мне было сказано, что я там могу еще какое-то время подождать, что это когда-то будет. Морковку мне вешать не надо. Вот такая игра со мной не позволяется, простите, никому, даже патриарху.

Севрюгин: Какую бы должность вы хотели?

Чаплин: Никакую.

Севрюгин: Но вы говорите, что просто так...

Чаплин: Я не люблю вести неконкретные разговоры о каких-то ожиданиях, нет, это не ко мне. Вы знаете, мы все-таки… вот Сергей Валерьевич — тоже часть этого поколения, мы научились справляться даже с советской системой в 1980-е годы, знаем себе цену, не на помойке себя нашли, обращаться с нами как с мелкой челядью не позволяем никому.

Чапнин: Но, с другой стороны, ну нет никаких мест, должностей, нет механизмов, так сказать, какого-то перехода из председателя синодального отдела куда-то еще, это всегда какой-то такой снос, срыв.

Чаплин: Что бы было бы предложено — подумал бы, пожалуйста, но я бы не согласился.

Желнов: Вы прям как Владимир Якунин, который приехал в Совет Федерации, а…

Чаплин: Я бы не согласился ни на что, что исключало бы серьезное участие в общественной дискуссии и в определении будущего жизни церкви. Отказали в этой возможности — буду действовать, что называется, снизу.

Желнов: Отец Всеволод, вы вот такой проверенный долголетний сподвижник патриарха.

Чаплин: Старая бюрократическая церковная крыса, работали еще, по-моему, вместе еще в середине 1980-х.

Желнов: Да, 30 лет знакомы, столько проработали, и если на светский язык переводить, то вы такой Сечин при Путине были всегда с Кириллом, прекрасная пара, помимо всего прочего. И вот сейчас вы позволяете себе вещи, высказывания, которые, в общем, аппаратному человеку в нашей системе, в этой системе, в вашей системе, я имею в виду в системе, установившейся в стране, несвойственно, уж вы-то этот кодекс поведения знаете как никто, как его знает, наверное, Игорь Иванович Сечин. А есть ли сейчас в России сила — политическая сила, религиозная, которая как-то противостоит патриарху Кириллу и хочет ослабить его влияние?

Чаплин: Я не думаю, что стоит играть с какими-то политическими силами или с какими-то государственными деятелями в игру, связанную с церковными преобразованиями. Церковь должна сама исправить проблемы, которые есть в ее среде, и одна из этих проблем — это принятие слишком большого числа решений одним человеком, и церковь — это ведь не только духовенство, это не только люди в рясах, это все крещеные православные христиане, десятки миллионов людей. Вот все они, очевидно, и мы с вами в том числе, должны участвовать в обсуждении того, что нужно сегодня в церкви изменить, а изменить нужно очень многое. Понимаете, я был бюрократом.

Желнов: Я сейчас вас спрашиваю не о людях, а об инструментах власти, и о тех кто противостоит сейчас действующей церковной власти.

Чаплин: Я знаю, что очень многие люди как среди духовенства, так и среди мирян, то есть, верующих православных христиан, недовольны многим из того, что происходит. То, что говорю я, созвучно тому, что думают очень и очень многие люди в церковном аппарате, среди духовенства, среди большого количества мирян, прихожан храмов.

Желнов: Ну кто конкретно? Кто конкретно во власти? Вот не может же быть единовласть.

Чаплин: Я не про власть. Власть тут должна быть ни при чем вообще, как административные, так и политические партии.

Желнов: Ну она при чем каким-то образом. Тем не менее, мы понимаем, что она при чем. Вот что вам известно о той силе, которая противостоит патриарху, если эта сила есть?

Чаплин: Вот нужно сделать так, чтобы политические институты из этой дискуссии были выключены, и я думаю, что это совершенно реально, но дать голос людям нужно. Еще раз, понимаете, я был бюрократом, но я не был игрушкой в чьих-то руках и не считал себя лишенным возможности говорить достаточно самостоятельным голосом и в публичном пространстве, и в рапортах, и в письмах, и на совещаниях. Так что никаких обязательств, подобных обязательств господина Сечина, у меня нет и быть не могло, в принципе, в церкви это невозможно. В церкви ты один раз говоришь с человеком наедине, если считаешь, что он неправ, лично или письменно, потом ты говоришь при некоторых свидетелях, потом ты говоришь всей церкви. Вот так, собственно, Христос и в Евангелии сказал нам поступать.

Чапнин: Ну, с одной стороны, да, с другой стороны, есть сложившаяся модель церковно-государственных отношений, собственно, во многом ее контуры прочерчены вами, и то плотное взаимодействие с государством, которое сегодня существует, оно не может быть без, по крайней мере, взаимных обязательств. И за вот эту, так сказать, близость и за возможность пользоваться ресурсами все-таки приходится чем-то платить, невозможно не платить, поэтому влияние государства на церковь сегодня очевидно, оно ощутимо.

Чаплин: А в чем оно проявляется интересно? Интересно было бы знать.

Чапнин: Ну, например, примеров много.

Чаплин: Вы знаете, я никогда не исполнял команд от государства, хотя занимался, в первую очередь, кстати говоря, церковно-государственными отношениями и переговорами по самым сложным вопросам, по вопросам законодательства и таким вот макрополитическим вопросам, нравственным вопросам. Я никогда не позволял командовать собой ни администрации президента, ни Думе, ни аппарату правительства. Всегда говорил то, что думаю.

Севрюгин: А такие попытки были?

Чаплин: Попытки были всегда, но, по крайней мере, я их очень жестко останавливал, особенно это касалось кадровых тем в церкви, когда кто-то начинал говорить: «Вот нам бы этого архиерея сюда убрать, этого архиерея переместить вместо него», то же самое говорилось о священниках. Вот это я всегда очень жестко пресекал, потому что это очень плохая практика, и мы от нее сегодня свободны, слава Богу.

Чапнин: Ну непонятно, зато архиерея так перекидывают священников туда-сюда, что уж непонятно, может быть, здесь влияние государство было как раз на пользу.

Чаплин: Это не проблема государства, это проблема, к сожалению, церковной системы, я об этом сказал несколько раз за последние дни в том же фейсбуке, в своем блоге «Православная политика». Есть бесправие архиерея перед синодом и бесправие священника перед архиереем, но лучше, чтобы все-таки государство сюда не лезло. Нужно, чтобы эти процессы — процессы назначения, избрания священника, епископа — были бы все-таки в большей степени под контролем церковного народа, прихожан храмов.

Чапнин: Ну вы говорите об этом в сослагательном наклонении. Ведь если до сих пор церковь ничего в этом направлении не предприняла, как можно говорить о том, что сейчас найдутся какие-то силы, которые будут готовы это сделать? Где эти силы? Они откуда возьмутся? Вот есть один в поле воин, вот отец Всеволод, одиночка, озвучил некоторые мысли. Почему, например, это не звучало раньше ни из ваших уст, ни, так сказать, на межсоборном присутствии, которое призвано было вроде бы быть как раз соборным голосом церкви? Вот почему вдруг только в декабре 2015 года возникла вот такая программа?

Чаплин: Это не совсем так. Вы знаете, что есть священники, которые говорят о желательности выборности священников и епископов. Кстати, в свое время рассматривался...

Чапнин: Либералы, да, так называемые?

Чаплин: Ну, в основном, к сожалению, да, это люди либерально настроенные, хотя есть такие и среди консерваторов.

Чапнин: И вы сейчас с ними солидарны?

Чаплин: Я ищу диалога и с теми, и с другими. Но, кстати, вот очень яркий пример: сейчас обсуждается документ о монастырях и монашестве, проект общецерковного документа. Огромное количество людей, монахов, прихожан в монастыре говорили о том, что монашеская община должна избирать своего духовного лидера, если хотите, то есть, настоятеля или наместника монастыря, игумена или игуменью монастыря. Так высказались, я не знаю, десятки авторитетнейших людей. Почему-то их мнение было просто скинуто со стола. Вот это неправильно. Вот этому нужно положить конец, нужно, чтобы любой голос, который сегодня в церкви говорит о желательности перемен…

Чапнин: Ну если все с этим согласились? Все же эти игумены, игуменьи, мнение которых отвергли, они же, так сказать, это приняли, они смирились, что называется.

Чаплин: А надо перестать принимать, настаивать на своем выборе.

Севрюгин: Отец Всеволод, вы сейчас выступаете, собственно, с инициативой, и на change.org вы разместили петицию…

Чаплин: Сегодня, да.

Севрюгин: Да, сегодня. Соответственно, я не совсем могу понять: а как вы хотите добиться, какие дальнейшие шаги? Я понимаю, есть петиции, есть конкретные предложения об избрании, что миряне могут избирать священнослужителей в церквях. Соответственно, какие ваши дальнейшие действия? Вы теперь не при власти.

Чаплин: Нужно, чтобы люди высказывались в поддержку. Если это будет хотя бы, не знаю, 10 даже, а уж тем более 20, а уж тем более 30 активных священнослужителей, вот с ними уже сегодня ничего не сделаешь, система не сможет от них одновременно избавиться. Но, кстати, вы знаете, уже вот сегодня эта петиция набрала, по-моему, 80 подписей, я думаю, что будет больше, я не ожидаю большого вала подписей, потому что тема достаточно специфическая.

Желнов: У вас есть те иллюзии какие-то? Зачем вы все это запускаете?

Чаплин: Это не иллюзия. Я точно знаю, что эту систему можно изменить. Я точно знаю, что она боится сегодня.

Желнов: Ну у вас нет ресурса сейчас. Как вы ее будете менять? Человек, который понимает, как устроено государство и церковь... Какой у вас ресурс, отец Всеволод?

Чаплин: Люди, которые могут выступить в поддержку — это сегодня главный не ресурс, а главный движущий механизм, я не люблю слово «ресурс».

Севрюгин: Какая-то демократия.

Чаплин: Соборность. Вот Сергей знает это слово, и в свое время сделал его лозунгом сайта, который выходил, если я правильно помню, в 1990-е годы. Соборность, то есть, системная коллегиальность, системная общность принятия решений.

Желнов: Я понял, что вы верите, что вы будете реформатором.

Чаплин: Нет, я не ищу какой-то личной роли, понимаете ли, но я вижу, что церковь ждет большая беда, большая беда, если будет происходить то, что происходит сегодня все в большей степени. Когда православная жизнь того или иного региона, их не спрашивают абсолютно о том, кто у них должен быть епископом, ни духовенство этого региона не спрашивают об этом, ни прихожан храма не спрашивают, кто у них будет служить в качестве священника или дьякона. Сегодня люди в приходах — это не бабушки 1970-х годов, это люди, которые хотят получать ответы на свои вопросы, и относиться к ним и работать с ними так, как это было 20-30 лет назад, не получится.

Ерженков: Ровно об этом говорил в начале 2000-х отец Павел Адельгейм. Он даже написал книжку, которую вы, наверняка, читали «Догмат о церкви в канонах и практике».

Чаплин: Об этом еще в конце 19 века говорили.

Ерженков: И он говорил, что патриарх у нас превращается в генерального секретаря. Он говорил, что поместный собор, который напоминал, на самом деле, съезд промышленников и предпринимателей, то есть, непонятные люди избирали патриарха. Он ровно об этом говорил в начале 2000-х. Почему вы тогда не поддержали отца Павла?

Чаплин: Думал, что можно что-то изменить сверху, но не вышло.

Данилова: Отец Всеволод, скажите, пожалуйста, как вы думаете, что в ваших действиях сейчас общего и в чем отличие от того, что несколько лет уже делает протодиакон Андрей Кураев в своем блоге, в своих публикациях, в своих публичных выступлениях?

Чаплин: Ну, знаете, общего много, мы все-таки старые друзья, хоть он там меня и обзывал всякими словами в течение нескольких лет, Бог с ним, я достаточно не памятозлобный человек, но есть очень существенная разница в самом, если хотите, глубинном измерении богословской позиции, христианской позиции человека. Я считаю, что христианская церковь должна сегодня не приспосабливаться к реальности, а менять ее, даже если она тотально враждебна, даже если она идет в какую-то очень другую сторону.

Данилова: Не к этому ли отец Александр их призывает?

Чаплин: Ну мне кажется, он немножко подстраивается под настроение городского обывателя. Главное это вот в чем, понимаете…

Данилова: Он один из самых успешных спикеров и миссионеров.

Чаплин: Ну конечно, замечательно, он говорит лучше, чем я, он пишет лучше, чем я, в некоторых жанрах, но мы с ним расходимся вот в чем: христианство — это всегда утверждение о единственности истины, не ведут все пути к Богу — только один, и истин немного — она только одна. И в Царствие небесное входят не все, а очень немногие: те, кто смог осуществить в своей жизни вот эту истину единственную и очень немассовую, скажем прямо, и осуществит добрые дела. Отец Андрей — он такой человек очень широкий, не только шире меня в плане комплекции, но и он шире меня в плане…

Данилова: Вопрос, скорее, в отношении того, какую публичную позицию, какие-то критические высказывания, соображения и вы теперь, и отец Андрей в течение нескольких лет транслируете на аудиторию. Потому что 2, по-моему, или 3 года назад вы достаточно жестко критиковали отца Андрея за его публичную позицию, но сейчас в очень многих своих выступлениях вы с ним солидаризируетесь.

Чаплин: Ну сходятся противоположности. Вот мы с Сергеем Валерьевичем тоже так общались, в основном, через посредство разных публичных реплик в течение долгого времени, сейчас оказались примерно в одной ситуации, значит, будем общаться больше…

Чапнин: Но, тем не менее, взгляды все-таки остались разными.

Чаплин: Взгляды остались разными, совершенно верно. Вы знаете, есть, может быть, еще одно отличие у нас с отцом Андреем, это не в укор ему, а чтобы объяснить мою позицию я бы хотел сказать, я не хочу распространять сплетни, я не хочу заниматься интригой. Я ведь в свое время выступил по поводу того, как в 90-е годы отец Андрей пытался сделать некую аппаратную, церковную революцию через информационные сливы.

Желнов: Но вы уже наинтриговали будь здоров за этот декабрь, так что...

Чаплин: Я не интригую, я прямо говорю, простите, вот в этом разница.

Данилова: А в чем разница между критикой и между..?

Чаплин: Я не бегаю по журналистам, раздавая какие-то тексты от чужого имени.

Желнов: Ну прямо вы тоже не говорите, потому что мы вас спрашиваем конкретно кто — вы же не говорите.

Чаплин: Я человек интриги, не против патриарха, не против «Правмира», не против Сергея, не против канала Дождь. Я стараюсь какие-то вещи говорить предельно открыто. Может быть, я дурак, но мне кажется, христианин должен поступать вот так.

Ерженков: Коль скоро мы заговорили об отце Андрее Кураеве, комментируя вашу отставку нашему телеканалу, он сказал, что вы, простите за выражение, «подложили большую свинью российской дипломатии», заявив, что война в Сирии — это часть священной войны. Ваши слова даже комментировал пресс-секретарь запрещенной в России организации «ИГИЛ». Чувствуете ли вы ответственность за эти слова? И если бы у вас была возможность отыграть назад, вы бы отыграли?

Чаплин: Считаю, что был абсолютно прав. Еще раз, я сказал о том, что Россия ведет священную борьбу против террора, и я имел в виду, конечно, не только операцию в Сирии, а всю борьбу против террора, которую наша страна ведет еще с Беслана и еще раньше. Это действительно священная борьба, это нравственный долг человека — защищать тех, кто убиваем, тех, кто находится в состоянии геноцида, тех, кто изгоняется из родных мест. И Россия всегда была сильна тем, что она этот долг исполняла в разных исторических контекстах и в разные исторические эпохи. Я не призывал к религиозной войне — это уже, извините, передергивание вот этих людей из запрещенной в России организации «ДАИШ» и передергивание отца Кураева.

Ерженков: Да, но они после ваших слов, в ответ на ваши слова объявили джихад.

Чаплин: Но, кстати говоря, христиане, особенно на Ближнем Востоке, должны быть сегодня не лавочниками, простите, а воинами, потому что некоторые из них испугались.

Чапнин: Нет, они тоже прямо осудили ваши слова, сказали, что священной войны христиане не ведут вообще.

Чаплин: Подождите, многие поддержали. Ведут христиане священную войну, и вот в этом, конечно, мы с вами серьезно расходимся. Великая Отечественная война была священной войной, и неслучайно.

Чапнин: А с какой точки зрения? Вот какой смысл вы в это вкладываете?

Чаплин: Защита ближнего, защита Родины, защита веры — это долг, воинский долг, это священная роль. Абсолютно правильные были слова в известной песне «Священная война». Это священный долг.

Чапнин: Это была, кстати, песня Первой мировой, как мы помним.

Чаплин: Да-да, и музыку к ней написал верующий человек.

Данилова: Я хотела сказать, что легко говорить о том, что христиане должны вести какую-то войну, когда ты находишься от них за тысячи километров. Одно дело сказать: «Вот давайте я пойду и будем брать вот эту высоту, и будем сопротивляться с вами, вот я первый». А другое дело сказать, что: «Вы там христиане, вы, значит, не должны…». То есть, разного уровня ответственность немножко.

Чаплин: Ну вообще, конечно, надо, на самом деле, когда-нибудь туда поехать, и одни христиане там сражаются. И даже, вы знаете, некоторые американские общественные организации сегодня собирают оружие для христиан, которые отстаивают свое будущее в Сирии и в Ираке, и очень правильно поступают. А мы так немножко встряли, в течение долгого времени говорили, что мы готовы их поддержать словами. То, что Россия сегодня поддержала этих людей силой — это очень правильно. Может быть, нужно поддержать еще более решительно. И вот мы, как страна, исполнили свой священный долг по отношению к тем, кто сегодня тяжело страдает. Но я не приемлю позицию тех ближневосточных христиан, которые, кстати, в очень большое свое счастье уехали, имея хорошие деньги, в спокойные страны, и вот оттуда, говорят: «Не надо никаких войн», надеясь, очевидно, что удастся сохранить какую-то часть своего имущества, даже если им сегодня пользуются так называемые осужденные в России «ДАИШ».

Данилова: Получается, что против войны выступают только те, кто боится за свое имущество.

Чаплин: Вы знаете, против войны выступают глупцы, вот я так вам скажу.

Чапнин: Это в Евангелие, собственно, да, блаженны миротворцы, вспомним «любите врагов ваших».

Чаплин: Для нас не менее важны, чем эти слова Евангелия, не менее важны, я настаиваю, слова святителя Филарета Московского: «Люби врагов своих, гнушайся врагами божьими и сокрушай врагов Отечества» — вот истинное христианство, вот часть нашего священного предания, которое является неотъемлемой частью нашей веры и концепции.

Чапнин: Но здесь нет ни слова про концепцию священной войны. Максимум о справедливой войне идет речь, максимум, и о защите.

Ерженков: Не о войне на дальних подступах.

Чаплин: Еще раз, есть священный долг по защите тех, кто страдает, и стыд и позор тем, кто от этого долга отказывается. Наша Россия во время Первой мировой войны взяла на себя этот долг, очень сильно пострадала из-за этого, но подумайте, кем бы мы были, если бы мы предали людей, которые рассчитывали на нас.

Желнов: Сербов, то есть?

Чаплин: Сербов, то есть.

Ерженков: Отец Всеволод, а на Украине или в Украине какая была война с точки зрения церкви?

Чаплин: Я считаю, что там все-таки было, прежде всего, внутреннее противостояние, было и есть. Большое количество людей на Украине, которые считают себя русскими, которые не приемлют так называемый европейский выбор, которые хотели быть при приоритетных отношениях с Россией, которые хотели бы построения христианской государственности. Кстати, такие есть и среди украинских правых националистов. Вот сейчас этих людей зачищают в общественном пространстве, в политическом пространстве, в культурном, в информационном пространстве. Их лишают возможности оформляться в ассоциации, возможности влиять на будущее страны. Это очень плохо.

Желнов: Там тоже священная война?

Чаплин: Там, на самом деле, конфликт, в котором, увы, однозначно правую сторону очень сложно выделить. Понимаете, есть разные политические ориентации у людей. Вот очень важно добиться того, чтобы люди разных этих политических ориентаций имели одинаковую возможность участвовать в определении будущего страны. Это единственный путь к миру. Если будут пытаться выдавить русскоязычных людей или заставить их жить дрожа, не появляясь ни в политическом пространстве, ни в информационном…

Чапнин: Ну подождите, война — это единственный путь к миру?

Чаплин: Знаете, да нет. Отмена тех неправильных политических решений, которые были приняты под западным давлением — вот путь к миру, гораздо лучше, чем война. Сегодня, слава Богу, нет военных действий.

Желнов: Ну это как сказать. Ну вот Анна у вас спрашивает: «Каких решений?».

Чаплин: Ограничение хождения русского языка, делегитимация некоторых политических сил, в частности, коммунистической партии, вы знаете, я не коммунист, но эта партия оказалась практически выброшенной из жизни. Принуждение к этой операции.

Чапнин: А не кажется ли казусом то, что священник вдруг выступает за сохранение коммунистической партии, которая, собственно, уничтожала церковь десятилетиями?

Чаплин: Я не сторонник коммунистических убеждений, но я считаю, что коммунистическая партия имеет право на жизнь.

Чапнин: Но они совершили преступление перед российским народом, перед украинским народом. Это партия криминального характера.

Чаплин: А сейчас они говорят много правильного и в России, и на Украине.

Чапнин: Нет, подождите, но они совершали преступления, именно исходя из своей политической доктрины.

Чаплин: Некоторые из них эти преступления осудили, и, кстати говоря, наша коммунистическая партия достаточно активно дистанцировалась от репрессий. Ставить знак равенства между Сталиным и Зюгановым, я думаю, не надо.

Чапнин: То есть, мы теперь ставим равенство между православием и коммунистической партией?

Чаплин: Равенства нет, но есть верующие православные люди, которые являются членами коммунистической партии. Так вот, на самом деле, то, что большое количество людей было просто выдавлено в политическую эмиграцию с Украины, это были члены русских организаций, казачьих организаций. Вот это все очень плохо. Это все нужно отыграть назад, иначе не будет мира.

Ерженков: Вы не сторонник люстрации после революции.

Чаплин: Смотря по отношению к кому: по отношению к конкретным преступникам, к казнокрадам, к убийцам — да. По политическим мотивам — конечно, нет.

Ерженков: С точки зрения церкви Майдан чем был? Я понял, что война этому смыслу...

Чаплин: С моей личной точки зрения это была совершенно манипулятивная ситуация, кто-то вывел толпу на улицу, чтобы свалить одну власть и поставить другую, чтобы развернуть Украину против России.

 

Желнов: Раз вы сейчас отчасти поставили знак равенства между КПРФ, коммунистами и церковью…

Чаплин: Знака равенства я не ставил, но есть верующие коммунисты.

Желнов: Да. И прекрасно разбираетесь в терминологии, скажите, как вы понимаете термин «православный чекизм»?

Чаплин: Я не знаю этого термина, это ваш термин, господа.

Желнов: Вы его ни разу не слышали?

Чаплин: Это журналистский термин, он не имеет отношения, по-моему, ни к православным, ни к чекистам. Я, по крайней мере, никогда не слышал ни одного православного верующего и ни одного сотрудника спецслужб, которые ходили бы и говорили бы: «Я — православный чекист».

Желнов: То есть вы даже не пытались понять. Хорошо, даже если это употребимое выражение в журналистике…

Чаплин: Это явление, придуманное какой-то частью либеральной журналистики.

Желнов: Но это явление существует?

Чаплин: А что это такое, простите?

Желнов: Я вас спрашиваю.

Чаплин: ЧК — это организация начала 20 века, начала большевистского периода. Сейчас, извините, нет. Православных верующих у нас много, в том числе, есть верующие сотрудники спецслужб, есть верующие воины, есть верующие разведчики, наверное. Что такое православный чекизм я не понимаю. А когда было ЧК, православных чекистов не было. В наших спецслужбах есть православные люди — и что в этом, простите, плохого?

Желнов: Ничего, мы спрашиваем.

Ерженков: Вы писали Антону Красовскому в смс, что не знаете, как исповедовать геев.

Чаплин: Интересный вопрос.

Данилова: А вы исповедуете?

Чаплин: Исповедую.

Ерженков: А как сами геи исповедуют?

Чаплин: Вы знаете, есть в церкви проблема скрытых гомосексуалистов. Я не хочу копаться в грязном белье, какие-то сплетни распространять, как делает один мой собрат сегодня названный. Это тяжелая проблема, есть люди, пострадавшие от такого рода священников и епископов. Об этой проблеме нужно говорить спокойно, прямо, без истерики, без копания в грязном белье, в грязных трусах, потому что это малоприятно.

Желнов: Говорите прямо, кто пострадал.

Чаплин: Это не моя тема — заниматься сплетнями.

Желнов: Если вы говорите прямо, то скажите прямо. Это же не сплетни, вы говорите, что есть…

Чаплин: Как правило, это сплетни, между прочим. Как правило, это все бездоказательные обвинения или случаи совершенно дикие, когда монах или священник в соцсети начинает выкладывать собственные изображения и ищет каких-то гей-знакомств. Это, извините, полный кошмар, такого в церкви, слава Богу, у нас не было.

Ерженков: Это из Самары священник.

Чаплин: Я не помню, я не вылизываю эти сайты глазами. Это все очень плохо, здесь, действительно, проблема в том, что очень большое количество духовенства распустилось в нравственном отношении.

Ерженков: А когда это произошло? Это только сейчас произошло?

Чаплин: Это новое явление, это последние года 2-3. Раньше были какие-то отдельные эпизоды, какая-то «золотая молодежь», связанная обычно с богатыми людьми из шоу-бизнеса или просто бизнеса, сейчас это стало каким-то достаточно серьезным явлением. Почему? Вот это для меня очень большой вопрос. Пришло в церковь большое количество людей, которые не выстрадали своего священства и своего христианства. Людей, которые побыли какое-то время в тусовке, условно говоря, поиграли в попа пару лет — и опять ушли туда же. Вот это кошмар. То, что в семинариях у нас сегодня очень часто набор 5 человек, 7 человек — это кошмар. То, что у нас сегодня подчас рукополагаются совершенно случайные люди — это кошмар. Кстати говоря, я предлагаю все-таки, чтобы община избирала священника, не выберет она юношу, который пришел за интересным приключением и не понимает, для чего ему по-настоящему это нужно.

Желнов: Почему вы все-таки примеры не хотите приводить, я не могу понять?

Чаплин: Это, опять же, подозрения, какие-то интернет-публикации, которые можно склеить из разных кусочков, как мы с вами знаем. Я не хочу заниматься сплетнями, грязным бельем.

Ерженков: То есть вы сами не встречали этих людей, вы только знаете по активности в СМИ?

Чаплин: Вы знаете, я никогда не встречал в личной практике попыток приставания ко мне. А какие-то намеки пару раз были, я их отвергал, и как мне кажется, мне этого опыта было достаточно. Исповедовать — действительно, я исповедовал большое количество людей, которые являются практикующими или не практикующими гомосексуалами, сами понимаете, открывать их имена я не буду ни в коем случае. Это тяжелый опыт и для исповедующегося, и для исповедующего. Я знаю людей, которые смогли с этой так называемой ориентацией расстаться, я знаю людей, которые очень страдают. Я не враг этим людям, я просто знаю их внутренние муки. В обоих случаях они есть — расстался человек с этим делом или не расстался.

Желнов: Цитата из интервью, которое уже сегодня припоминали: «А когда церковным министерство командует по телефону человек, представляющий учреждение, не имеющее по уставу церкви ни малейших формальных полномочий, какая-то личная канцелярия, звоня кому-то — это уже административный нонсенс». Кто этот человек?

Чаплин: Это одна из монахинь или женщин-мирянок, которые работают в личной канцелярии святейшего патриарха, имеют, скажем прямо, ограниченный уровень компетентности и при этом пытаются в буквальном смысле слова командовать синодальными учреждениями, иногда в гротескной форме.

Желнов: Как зовут этого человека?

Чаплин: Я не буду сейчас называть этих бедных женщин, они сами подневольные люди, они сами пришли в монашество, как правило, это монахини, чтобы молиться и жить в монастыре. Их вырвали на административную работу, шпыняют постоянно, они шпыняют других. Мне их искренне жаль, я не хочу их сейчас позорить перед значительным количеством людей. Но в административном смысле эта ситуация очень плохая. И так, как я воспринимаю эту ситуацию, ее воспринимают, наверное, процентов 70-80 работников церковного аппарата. Это притча во языцех, это проблема, когда действительно появляется орган сомнительной легитимности, который начинает учить жить людей гораздо более грамотных, опытных и компетентных, чем эти так называемые учительницы.

Чапнин: То есть, получается, что церковно-административная реформа, которую провел патриарх Кирилл, у нее есть такие негативные последствия?

Чаплин: В последние пару лет — да. Она хорошо началась, потом появилось много действий, которые сложно объяснить, много решений, которые принимаются несистемно, и я об этом говорил еще до отставки, публично говорил, в частности, говорилось, на одной из пресс-конференций, потом эти слова были воспроизведены в «Правмире». Очень многие решения принимаются без советования с людьми, которым есть что сказать, у которых есть определенная компетентность, у которых есть определенный опыт. Вот просто на ходу принимаются важнейшие решения.

Чапнин: Это констатация. Почему вдруг так произошло?

Чаплин: Я, кстати, об этом достаточно давно говорил в письмах, в выступлениях на совещания и даже публично, как я уже сказал, еще до отставки. Что произошло? Переложение, перекладывание, перераспределение огромного количества решений в сферу компетенции одного человека — святейшего патриарха. Это количество решений, которое ни одному человеку неподвластно, даже такому интеллектуально способному и одаренному, работоспособному как он. Подмена системных решений личной харизмой, вера в то, что есть какой-то vision, который позволяет без исследований вопросы как-то так сразу решить, потом что-то совершенно обратное сделать в этой же манере, не советуясь ни с кем.

Чапнин: Но такая система просто не может функционировать.

Чаплин: Она не может функционировать, вот в чем проблема. И появление временщиков, которые пытаются серьезные вопросы решать, не имея для этого ни малейших интеллектуальных и даже формальных оснований.

Желнов: Почему по Украине не была высказана четко позиция церкви?

Чаплин: Есть все-таки две стороны. И с обеих сторон есть верующие нашей церкви. Есть люди «Правого сектора» (запрещено в России), и среди ополченцев Донбасса, есть верующие Украинской православной церкви, которая является самоуправляемой частью Московского патриархата. Важно было не оттолкнуть никого из этих людей, но кроме этого, конечно, важно было и не идти всегда на поводу у той стороны, которая победила силой. Мы знаем, что в Киеве силой победила определенная сила, и в какой-то момент очень многие люди считали, что мы предали тех, кто оказался проигравшей стороной. Вот этого церкви никогда не нужно делать. К сожалению, в советское время, в постсоветское время мы слишком часто становились на сторону победивших — что в 1991 году, что в 1993 году. Вот здесь мы сделали примерно то же самое.

Желнов: Не дать оценки такому событию, продолжающемуся уже два года, очевидно, ключевому событию десятилетия…

Чаплин: Оценка была. Иногда все-таки говорилось о том, что мир должен быть справедливым, говорилось о том, что самые разные слои украинского общества должны иметь адекватный доступ к принятию решений. Может быть, неслучайно многие люди из проигравшей стороны чувствуют себя сегодня преданными и забытыми. К этим людям нужно было быть поближе. Одна из первых моих эмоций, которые побуждали меня к тому, чтобы отойти от дел, была связана именно с украинскими событиями, года два назад, когда очень многие люди писали мне, звонили, говорили: «Нас предали». Я хотел просто уйти в отставку. Но потом подумал, что еще я посижу какое-то время, чтобы хоть как-то этим людям помочь. Было очень обидно, очень больно.

Данилова: Смогли помочь?

Чаплин: Кое-кому — да. И тем, кто перебрался в Москву, и тем, кто остался в Киеве, на Донбассе. Иногда очень аккуратно, очень осторожно, но удавалось это делать. Обида действительно была большой, многие люди себя посчитали преданными церковью.

Чапнин: С одной стороны, мы говорим, что это конфликт внутри Украины, с другой стороны, я знаю не одного, не двух, не трех священников, которые благословляли добровольцев, российских граждан, идти воевать на Украину. Можно было бы хотя бы громко сказать о том, что церковь не благословляет…

Чаплин: Были священники и есть священники, которые благословляют украинские войска.

Чапнин: Потом священники же отпевают украинских граждан, убитых вот этими русскими.

Чаплин: Тут уже, извините, есть священники, есть архиереи, которые активно поддерживают украинские войска, в том числе, на Донбассе. В этих условиях, на самом деле, было правильно сделано то, что сделано. Нельзя было оставлять без пасторского руководства ни тех, ни этих, но и нельзя говорить…

Чапнин: Какое пасторское руководство, когда люди друг друга убивают? Это же отлучение от причастия!

Чаплин: И нельзя говорить, что мы только на стороне этих. Вот, пожалуйста, у нас оказалось достаточно большое количество духовенства на стороне украинской армии, и пусть они там будут. Потому что, извините, при каждой воюющей группе людей у нас обычно есть военное духовенство.

Чапнин: Но вы закладываете конфликт, потому что если люди друг друга убивают и там, и там, православные священники одной и той же церкви — это что?

Чаплин: Так у нас было в период Великой отечественной войны, к сожалению. Со стороны Гитлера были православные священники, которые были вместе с так называемой русской освободительной армией.

Данилова: Это были какие-то редкие исключения.

Чаплин: Это не редкие исключения.

Чапнин: Это не редкие исключения. Но это совершенно другая ситуация, было безбожное государство, уничтожавшее церковь, и священники получили свободу служить, только когда от большевиков была освобождена территория.

Чаплин: Священник часто должен находиться вместе с воинством. Даже за победу Японии над Россией, как мы с вами знаем, молились японские православные христиане. Да, вот так в истории часто бывает, да, это сложная проблема, болезненная проблема, тяжелая проблема.

Чапнин: Поэтому нужно говорить не о священной войне, а о справедливом мире. И это, собственно говоря, концепция церквей.

Чаплин: В нашем мире без войны, увы, никуда.

Чапнин: Это откуда такое?

Чаплин: Пацифизм — это, простите, глупость.

Данилова: А «блаженны миротворцы» — это тоже глупости?

Чаплин: Когда услышите о войнах и военных слухах, не ужасайтесь, потому что надлежит тому быть, говорит сам Господь. Войны всегда были в мире и будут всегда. И часто миротворец — это человек с мечом. Вот так, понимаете, такова жизнь.

Данилова: Я хотела спросить, что если пацифизм — это глупости, если понимание того, что мир — это правильное состояние, а война — это неправильное состояние, это глупость…

Чапнин: Но святые были прославлены не за то, что они кого-то убивали…

Чаплин: Очень многие — именно за это, возьмем хотя бы Георгия Победоносца, в его житии восхваляются именно его воинские доблести, а также мученичество, конечно.

Данилова: Хочу понять, то есть заповедь «блаженны миротворцы», которая понимается как…

Чаплин: Часто ее нужно исполнять с оружием в руках, вот так у нас устроена жизнь.

Данилова: Это, получается, совершенно американская риторическая концепция по проведению и прикрытию военных кампаний, о том, что война — это привнесение мира, о том, что бомбардировки есть привнесение мира и стабильности, о том, что точечные удары по конкретной территории являются предотвращением гуманитарной катастрофы. И вот под таким вот лозунгом в течение уже более чем 15 лет по всему миру мы видим — вот Сербия, Ирак и т.д., видим то, что есть. И получается, что теперь вот эта вот концепция полностью вами поддерживается.

Чаплин: А что делать с международным терроризмом?

Данилова: Такая абсолютно эвфемизация любой военной деятельности.

Чаплин: Понимаете, в чем дело: если в ходе этой деятельности устанавливается не избранный народом, а навязанный извне политический режим — это плохо. Если идет борьба с террором — это хорошо. Советский союз в Афганистане установил режим, который вряд ли поддерживался, по крайней мере, большинством народа, и это было плохо. Соединенные штаты сегодня пытаются создать демократию в своей версии — это плохо. А вот бороться с международным террором и с любой другой опасностью такого масштаба, как в свое время нацистские опасности и другие опасности такого рода — это необходимая вещь. Понимаете, всех пацифистов нужно...

Чапнин: Нельзя говорить «вообще». А мирное население, которое страдает при всех боевых действиях? Страдает мирное население.

Чаплин: В каждой ситуации нужно осуществлять определенный discernment, то есть, различать что правда, а что ложь, и в этом должна быть особая мудрость христианина в наши сложные годы, когда разница.

Чапнин: Это этимология прям какая-то.

Чаплин: Нет, смотрите, очень все просто. Сегодня разница между агрессивной войной и оборонительной войной, справедливой войной и несправедливой войной очень тонкая. Это очень тонкая грань.

Чапнин: Это вот вы к чему ведете?

Чаплин: Так вот нужно брать на себя смелость говорить: это справедливая война, а это несправедливая война.

Данилова: Отец Всеволод, а вам не кажется, что при определенных...?

Чаплин: Слушайте, ну дайте все-таки про пацифизм договорить. Можно предоставить какой-нибудь прекрасный участок земли и дать там возможность основать собственное государство без армии и без полиции. Посмотрим, сколько оно проживет.

Ерженков: Сложилось, отец Всеволод, впечатление у меня лично, что патриарх меньше присутствует в информационном пространстве, чем это было 2 года назад, и вот именно из-за невозможности что-то вразумительное сказать по ситуации в Украине. Как вам кажется, теперь мы понимаем, что Путин становиться, по сути дела, духовным лидером, нет ли между ними конкуренции, потому что только Путин говорит о духовных скрепах, о сакральной Корсуни? Может ли Путин по примеру того же самого Петра упразднить просто патриаршество? Нет ли между ними конкуренции?

Чаплин: Сегодня даже некоторые священники говорят о том, что нужно упразднить патриаршество, я так не считаю, но я считаю, что все-таки патриаршество должно быть не так сильно связано с административной властью. Есть ли конкуренция — я не знаю. Я думаю, что конкуренции стоит избежать хотя бы через то, чтобы церковь не пыталась играть с государством на одном поле в том смысле, что она не должна принимать на себя функции государства. Она должна быть всегда с государством рядом, но занимать несколько более демократическую позицию, в том числе называя конкретные имена людей, которые грешат, которые принимают неправильные решения. Вот выход из любой возможной напряженности в том, чтобы церковь спокойно занимала в большом количестве случаев демократическую позицию, и к этому бы привыкли. Вот сегодня очень боятся государство критиковать и церковь боятся критиковать. Это нужно преодолеть.

Желнов: Отец Всеволод, вопрос ведь не в этом. Вопрос в том, что президент нашей страны определяет не только политический, но я бы сказал, религиозный курс сегодня. И согласны ли вы с тем, что в этом смысле роль патриарха становится все меньше и меньше?

Чаплин: Ну я бы не сказал все-таки, что президент вмешивается в духовное целеполагание.

Желнов: Я не говорю про вмешательство, я говорю про духовные скрепы, про определение.

Чаплин: Посмотрите на выступление президента. Это ведь очень часто такие технические речи. К сожалению, президент все еще пытается идти по пути государства-менеджера. В России нужно государство-отец и государство-интеллектуальный лидер, идейный лидер.

Ерженков: Но отец только один может быть, но не двое. Соответственно, значит, нет места патриарху в этой конструкции.

Чаплин: Да, поэтому правильно, что у церкви нет светской власти, она ей не нужна. Но должна быть какая-то критическая и нравственная позиция. Императором сегодня изберут Путина, если сделать общенародное избрание императора, даже если это кому-то в этом зале или всем, кроме меня, очень не нравится. Но императорская власть в России — это, может быть, выход из вечной проблемы о том, может ли власть оглядываться не только на политическую конъюнктуру, а на высшую правду. Власть несменяемая, власть достаточно длинная, власть, не зависящая от выборов, но эта императорская власть должна быть сильно ограничена, может быть, ролью арбитра, может быть, ролью верховного главнокомандующего. А вот на уровне региона и даже местной общины все решения должны происходить именно в ее рамках.

Данилова: Отец Всеволод, скажите, пожалуйста, вот в последнее время часто говорят о том, что в церкви есть консерваторы, либералы, иногда и те, и другие ставят вопрос о том, могут ли они вообще причащаться от единой чаши и какие между ними взаимоотношения.

Чаплин: Ругаются в интернете.

Данилова: Да. Вот скажите, пожалуйста, как вы относитесь вообще к этой коллизии и где на этой карте местности видите себя?

Чаплин: Ни с теми и ни с этими. Я все-таки надеюсь, что мы будем общаться и с, условно говоря, консерваторами, и с, условно говоря, либералами. Мы, я думаю, что будем общаться и с условными консерваторами. Я общался с людьми от Явлинского до Яровой и от Навального до Проханова. Я общаюсь с самими разными людьми в церкви. Вот давайте будем общаться и дальше. Я думаю, что мы сможем вместе что-то сварить, сможем как-то распутать клубок нынешнего административного тупика, в котором, увы, все больше и больше церковь оказывается. Так что за либеральный и консервативный синтез.

Желнов: Я у вас хотел спросить: а вы верите в то, что вы будете таким активным участником церковной жизни и будете влиять, или все-таки аутсайдерство?

Чаплин: Пока я жив, буду пытаться что-то говорить и делать. А там уж посмотрим.

Желнов: Я имею в виду все-таки, возвращаясь к началу программы, с какой-то должностью или просто станете независимым блогером?

Чаплин: Какая разница?

Желнов: Большая.

Чаплин: Слушайте, сегодня власть все больше и больше уходит, поверьте мне, уходит и скоро окончательно уйдет из чисто административных структур. Сегодня власть формируется там, где формируются идеи. И не считайте меня идиотом.

Данилова: Но при этом вы говорите, что вам перекрыли доступ к СМИ?

Чаплин: И не считайте меня идиотом, это действительно так и все в большей степени так.

Севрюгин: В Госдуму не хотите?

Чаплин: Нет.

Севрюгин: Но вы там активно появляетесь, я очень часто вас там вижу, во всяком случае.

Чаплин: Я провел переговоры с профильными комитетами по законопроектам. Это была моя работа. Сейчас, наверное, буду реже бывать, но в депутаты, в политики, в партийные деятели я не собираюсь идти.

Севрюгин: А почему произошло такое сращивание государства и церкви, в частности, например, государства...?

Чаплин: А что такое сращивание, простите?

Севрюгин: Но никогда патриарх не приходил в Государственную думу. И в прошлом году это произошло впервые вообще в жизни.

Чаплин: Есть огромное количество законов, по которым церковь просто обязана высказываться, это нравственные темы: аборты, алкоголь, наркотики, и многое другое. Есть у церкви...

Севрюгин: Но у церкви есть своя площадка, у государства есть своя площадка.

Чаплин: Нет, подождите, церковь должна вести по этим вопросам диалог с государством, и ведет его как путем кулуарных переговоров, так и публично. Дума — это место, где церковь должна присутствовать постоянно, говоря о том, что считает нужным с нравственной точки зрения.

Желнов: Последний вопрос.

Ерженков: Отец Всеволод, вы как-то обмолвились, что патриарх читает фейсбук. Для вас сейчас это, пожалуй, главная трибуна.

Чаплин: Я не знаю насчет фейсбука, но какие-то соцсети для него мониторят, он читает некоторые сайты.

Желнов: Под каким аккаунтом он заходит — патриарх? Интересно.

Чаплин: Я не знаю.

Желнов: Как не знаете?

Чаплин: А, к сожалению, сейчас он читает сайты, которые лучше не читать, вот всю эту гадость, где обсуждается какой-то поток сплетен.

Ерженков: А нашу программу посмотрит с вашим участием?

Чаплин: Я надеюсь, что да, почему бы и нет.

Ерженков: А он мониторит ваш фейсбук, видит, что вы пишете?

Чаплин: Ну если будет текст, то, может быть, он текст прочтет.