«Цензуры у нас нет! Сайты закрывают везде, это нормальная практика»

Желнов: Андрей Георгиевич, «Валдай» стартует в 20-х числах ноября, уже в 16-й раз, правда, последние годы он проходит в Сочи, но об этом мы еще вас спросим. Сегодня стало известно об отмене визита Путина в Париж, сам лично президент его отменил, этот визит, 19 октября. И фон, на котором будет проходить «Валдай» в этом году, казалось, хуже некуда. Но я вас хотел спросить именно о причинах этой отмены, довольно нечасто случаются подобного рода отмены. В чем они, как вы видите, как политолог, как все-таки человек, который занимается и работает с Западом? Ведь Франция многие годы была чуть ли не единственной крупной европейской державой, которая была таким миротворцем и была очень лояльна по отношению к России.

Быстрицкий: Мне кажется, что Франция и французская дипломатия попала в несколько неловкую ситуацию с этой историей.

Желнов: С какой историей? Вы имеете в виду визит в США министра иностранных дел?

Быстрицкий: Нет, смотрите, я думаю так: на это многие обращают внимание, после истории с резолюциями, по поводу которых голосовали сравнительно недавно, возник вопрос, как им на это реагировать? И Олланд, видимо, и его окружение, в общем, предприняли ряд таких решений, которые показались российской стороне не вполне корректными и, строго говоря, поэтому, собственно, и было сообщено, заявлено российской стороной, что в связи с этим как бы когда будут комфортные условия для французской стороны, визит совершится. Забавно, что и французская сторона среагировала, в общем, достаточно своеобразно. Да, несмотря на такую достаточно жесткую риторику, оба — и Олланд, а еще в большей степени премьер-министр иностранных дел Эро — заметили, Эро вообще прямо сказал, что: «Россия не враг, а партнер, разговаривать надо жестко, но обязательно разговаривать». Эти слова были, бесспорно, им сказаны, и это достаточно известно. И Олланд то же самое говорит, что разговоры мы продолжим, да, это были жесткие разговоры, были такие разговоры, но продолжим.

Мне кажется, что сейчас общая ситуация, она непроста для всех, и непроста, в том числе и для французов, потому что, во-первых, скоро выборы, выборы очень неоднозначные, и ситуация нетривиальна в той же французской республике. Это первое, что давит, и достаточно сильно давит, потому что мы видим поведение правых и т.д. Мы сразу Увидели, кстати говоря, можно было обратить внимание, насколько того же Франсуа Фийона была реакция, он на это дело среагировал достаточно сразу, достаточно быстро и достаточно, по-моему, энергично. Поэтому...

Желнов: А можете здесь уточнить, какие ошибки совершила французская дипломатия? Вы сказали об ошибках, которые повлияли на решение Путина. А что это за ошибки?

Быстрицкий: Я думаю, что, как всегда, есть некий лак коммуникаций. Вы абсолютно правы, когда говорите о том, что французы выступали миротворцами и проявляли огромное стремление, желание, иногда вопреки мнению некоторых своих партнеров, быть в диалоге с Россией. Я даже, честно говоря, не знаю всех дипломатических секретов, но предполагаю, что с этой пресловутой резолюцией возникло некоторое напряжение, и они, видимо, расстроились из-за нее. То ли там как-то не так скоммуницировали, то ли еще что-то, трудно мне сказать, это гадание, предположение. Понимаете, слово «ошибка» носит оценочный характер, просто мне представляется, что вообще, если взглянуть на французскую политику в отношении Сирии, мы увидим там огромное количество колебаний. А Сирия — достаточно существенный элемент для французов, потому что даже де Голь формировал частично свои войска именно в Сирии. Сирия была французская подмандатная территория. И, пожалуй, до известного момента… и Франция была одной из самых могущих и влиятельных сил в Сирии и Ливане.

Мне рассказывали, что в свое время, когда, это вопрос никем не доказанный, обсуждаемый, кто совершал теракты в Ливане, это произвело тяжелейшее впечатление на французов. И даже тогда тогдашний французский президент чуть ли не прервал контакты с сирийцами, потом, правда, они возобновились. И в результате выяснилось, что в какой-то степени для Франции, опять-таки, это некоторого рода предположение, для Франции сама по себе сирийская проблема и особенно собственная роль достаточно спорна. Вы обратите внимание на действия в Сирии. То объявлялось об активном участии Франции, потом оно отзывалось, совсем недавно начали летать опять истребители французские там, это произошло буквально, я могу ошибиться, но, по-моему, недавно, если я не прав, вы меня поправите. И мне кажется, что это все определенные такие метания.

Гликин: Андрей Георгиевич, все-таки мы видим, что по Сирии Запад последние дни, недели Америка, Франция, западные другие партнеры, они все-таки достаточно едины в своем неприятии того, как действует там Россия. И если раньше думали, что какая-то, говорили такое слово «красная черта», думали, что она проходит там, где Крым, там, где Донбасс, а сейчас ощущение, что на сирийские наши действия реакция еще более острая и более какая-то такая консолидированная даже, чем на историю с Крымом и Донбассом. Не кажется, что сейчас возникла какая-то такая красная черта, после перехода к которой отношения могут как-то, какая-то, может быть, пройдена точка невозврата именно в партнерстве с Западом или это нагнетание просто?

Быстрицкий: Смотрите, я думаю, что в дипломатии и в диалогах элемент нагнетания всегда есть, и всегда есть элемент такой аррогантности, необходимый для дипломатических и межгосударственных отношений. Все государства себя так, как обычные люди, вести не могут. Они занимают третью позицию, отстаивают свои интересы — это для них нормально. Возвращаюсь к Сирии. Я думаю, что все-таки за этим разговором нужно видеть, как за деревней видеть лес. Я попробую сейчас прояснить свою точку зрения. Дело в том, что мне кажется, что сирийская история необычайно важна вообще для всего будущего развития, если хотите, международных отношений. Мне казалось, это моя личная точка зрения, что Сирия могла бы выступить, и об этом много говорилось, не только мы, своего рода моделью как может быть организовано взаимодействие, даже когда у государства есть разные точки зрения и они не во всем совпадают. И было очень много разных периодов в этом развитии. Когда казалось, что вот, да, удается действовать очень согласовано, вот нет.

Желнов: Но мы видим, что не сработало ничего.

Быстрицкий: Понимаете, я бы сказал, это же еще... Не дай Бог, вы правы, но это же еще не финал. Пока мы видим разговоры, разговоры напряженные и острые — это тоже нормально. Опять-таки, это...

Желнов: А что финалом может быть в этой ситуации, если все это усугубится?

Быстрицкий: Но смотрите, оптимистический финал был бы, что...

Желнов: Оптимистический — да, а пессимистический? Ближе к нему сейчас мы.

Быстрицкий: Пессимистический: Сирия развалится, например, или там просто образуются разные районы, которые будут под разным контролем, что ли, находиться — такой вариант. Но, может быть, такой вариант и не состоится. Я еще раз говорю, понимаете, здесь, на мой взгляд, очень тяжелый вызов, потому что то, что происходит в Сирии — это по существу элемент большой, на мой взгляд, гражданской войны, которая началась вообще в этом всем ближневосточном регионе. Причины этой войны многообразные и многочисленные. Они очень любопытны, потому что ситуация там во многом напоминает то, что происходило в Царской России перед Великой Октябрьской революцией: распад традиционного общества, бурный рост городов, изменение уклада, огромное количество денег, появление интеллигенции, то есть это такой...

И развитые страны оказались втянуты в этот конфликт, и вы видите по поведению американцев, что они очень в течение долгих лет вот так пытались обходить. И тоже пресловутая, упомянутая вами красная черта, они проводили там неоднократно, потому что никому не хочется переусердствовать, все хотят найти какой-то компромисс, и все при этом, конечно же, занимаются различной дискуссией и такой взаимной критикой и т.д.

Баданин: Андрей, позвольте я вам такой лаконичный до утрированности вопрос задам. Каждый государственный визит — это же не только способ открыть русский духовный центр на берегу Сены, это способ как бы показать некий жест, сделать шаг навстречу. Мы, как и однажды с Примаковым, сделали обратный шаг: мы демонстративно не поехали — это не слишком сильный жест со стороны России в нынешних условиях, не переигрываем?

Быстрицкий: Я думаю, посмотрим. Не думаю, что переигрываем. Я думаю, что этот жест имеет... Во-первых, жест не лишен определенной, на мой взгляд, мягкости. Послушайте, это же очень важный момент вообще любой коммуникации — сам ее стиль. Форма подчас важнее содержания. Во-вторых, смотрите, это ведь одновременно произошло несколько событий, их надо рассматривать в некоторой связи между собой. Например, есть разговоры, что вечером упомянутого 19 октября может состояться встреча «нормандской четверки», и никто это однозначно не подтвердил, что это состоится, но при этом сказано было, что да, такая дискуссия ведется. Во-вторых, визит, что называется, я тоже считаю, что, знаете, дипломатия у нас такого твиттерного плана есть, но и раньше были такие элементы дипломатии. А есть такая дипломатия оттенков, что визит отложен. Кстати говоря, в международной практике отложенных визитов вагон, они по самым разным поводам происходят, начиная от внутренних событий и кончая болезнью, кончая всякого рода...

Баданин: Мы сплюнем про болезнь.

Быстрицкий: Нет, я просто привел пример исторический, конечно, сплюнем. Понятно, что это некий знак определенной напряженности. Тут даже спорить не о чем. Но понимаете, проблема всех конфликтов, которые возникают в результате этого, в том, что в них все время возникают точки, когда некое обострение может привести затем к облегчению. Иногда стоит обострить, чтобы потом разъяснить. Я настроен, естественно, оптимистически, потому что я-то считаю, что шанс, чтобы в Сирии получилось, есть, потому что все противоречия, которые есть вокруг Сирии — это противоречия интересов, то есть рационально постигаемые противоречия, они могут поддаваться обсуждению, и это важный момент.

Рубин: А с точки зрения российско-американских отношений в Сирии, мы к чему идем? Весь этот сумасшедший совершенно поток взаимных обвинений, и всего, что мы слышим последнее время между Россией и Америкой — это что? Это просто война слов или элиты все-таки развязывают, как хотите, войну, конфликт?

Быстрицкий: Пока это, на мой взгляд, война слов, к счастью. Это война слов существенная. Но я слышал краем уха разговоры разных людей, но я так понимаю, что существует огромное количество сложностей, и есть такое представление, отмечали, что есть некоторое ощущение единства монолита коалиции— это, наверное, не совсем так все-таки, там тоже есть свои противоречия достаточно существенные, более того, точки зрения разные. Они, кстати, очень качественно отражаются и очень полноценно, я думаю, что это не первая тема, но, тем не менее, она присутствует и в предвыборной кампании Соединенных штатов, потому что там, видимо, Обама сам по себе не ястреб. У меня такое ощущение, что он лавирует и не хочет принимать решений. И у меня такое ощущение, что часть его команды так же думает, но не вся. Достаточно большое количество людей, на мой взгляд, думает у них иначе. Опять-таки, ничего противоестественного нет, ситуация сложная и простого решения там нет, и было бы оно простым, его давно бы кто-нибудь бы исполнил.

Баданин: Андрей, давайте перейдем к теме, которой вы непосредственно занимаетесь — к дискуссионному клубу «Валдай». Для зрителей небольшая ремарка: это такая ежегодная встреча большого пула российских и иностранных экспертов, которые, как минимум, один раз в год осенью встречаются с президентом, но не только с президентом и с членами правительства. Я же правильно все излагаю?

Быстрицкий: Да-да-да.

Баданин: Мне даже с сугубо исследовательской точки зрения интересен вопрос: а чему в такой момент будет посвящен нынешний «Валдай»? Какая главная тема?

Быстрицкий: Смотрите, я сразу говорю, что послезавтра пресс-конференция большая валдайская, поэтому из корректности, вы меня поймете, я уверен, я, конечно, кое-что приберегу.

Баданин: На кое-что согласны, да.

Быстрицкий: Да. Но есть то, что известно и так. Например, тема: «Завтра начинается сегодня». И анонсы насчет контуров будущего. И в анонсе прямо сказано, что это важнейшая тема, потому что, понимаете, с моей точки зрения, проблема в том, что мы, конечно, действительно въехали в такой период, и наша предыдущая дискуссия отражает характеристику этого периода по поводу Сирии и этих последних событий, действительно изменяющегося мира. Что в этом мире определяет эти изменения? Условно говоря, мы смотрим на человека, если этот человек, к примеру, есть жареную пищу, не тренируется и все время лежит на боку дома, мы можем умело, уверенно предсказать его будущее, с ним что-то произойдет, а, может быть, и нет, зависит от здоровья, обмена веществ и иммунитета. Также и в нынешнем мире есть масса вещей, которые во многом это будущее определяют. Собственно, это и есть тема дискуссии.

Баданин: А 2018 год — не тема дискуссии?

Быстрицкий: Слушайте, мы говорим о... А 2018 год — будущее?

Баданин: 2018 год — будущее. Но я про вполне конкретный аспект 2018 года.

Быстрицкий: Вы знаете, детали того, что будет происходить и т.д., я расскажу чуть попозже, но темы разные, я могу вам сказать. Понимаете, мне неловко, потому что, с одной стороны, надо отвечать на вопросы ваши, с другой стороны, это двусмысленная ситуация, именно встречались бы мы с вами в четверг вечером, мне было бы гораздо проще говорить. Но тут я должен соблюсти некоторую...

Желнов: Хорошо. Но тема 2018 года, выборов президента будет обсуждаться? Ведь ваших политологов, которые формируют мнение о России, как раз это должно интересовать.

Быстрицкий: Смотрите, давайте я вам так скажу. Секундочку, мы обсуждаем те проблемы, которые... Во-первых, немножко о «Валдае». Валдайский клуб — это клуб, который является международным. Там, строго говоря, российских его участников меньшинство, а не большинство. И он обсуждает мировые проблемы, мировые проблемы, то есть это проблемы, которые касаются всего мира. И внутренние проблемы России, конечно, периодически затрагиваются, но я еще раз говорю, общий абрис, постановка вопроса — она такая. Мало ли какие аспекты, подаспекты, темы могут возникнуть, это я предсказать не могу, люди там открыто и свободно обсуждают все, что хотят. Но общая канва — это, конечно, ключевые проблемы, решение которых определит будущее.

Баданин: Но Путину же зададут вопрос, будет ли он баллотироваться в 2018 году.

Быстрицкий: Послушайте, знаете, ну и задавайте вы вопросы.

Баданин: Мы бы тоже с радостью.

Быстрицкий: Между прочим, возможностей задавать вопросы вагон. На самом деле я, правда, думаю, что… вы знаете, был, если мне память не изменяет, такой участник многих валдайских клубов Николай Злобин, который все время задавал примерно подобные вопросы, так что...

Рубин: Он участвует, надеюсь? Задаст.

Быстрицкий: Вы знаете, я на детали об участниках, отвечу на вопросы через примерно 36 часов.

Ростова: А в контексте наших холодных отношений с Западом, в контексте Холодной войны, как уже говорят, вопросах о том, не будет ли эта Холодная война вскоре горячей, вообще в чем смысл «Валдая»?

Быстрицкий: Я вам скажу в чем. Дело в том, это вопрос, который меня самого занимает: в чем смысл подобного рода образованиЯ? Дело в том, что мы говорим, предположим, человечество каким-то образом существует. У него есть такая нервная ткань. Что есть нервная ткань, мыслительная ткань человечества? Это университеты, это определенные кружки интеллектуалов, связанные между собой теми или иными связями. Они обсуждают вопросЫ. По счастью, большинство из этих интеллектуалов никакие проблемы решить сами не могут, они могут об этом только говорить, но говоря, они создают ситуацию. А какой смысл, предположим, в кино или телекритиках? Они же не создают какие-нибудь программы, но они рассуждают об этом, иногда верно, иногда неверно, но в любом случае их рассуждения задевают окружающих, они дают почву для размышлений о том, что происходит. Так же и здесь.

Смысл этих дискуссий в том, чтобы как бы обсуждать, лейтмотив Валдайского клуба в этом смысле — это международный дискуссионный клуб, цель которого — участвовать и самому, и участвовать с другими подобными образованиями вместе, и самому организовывать дискуссии по ключевым проблемам развития современной цивилизации мира.

Ростова: Смотрите, количество людей на Западе, например, которые изучают Россию, оно ограничено. Многие из нас знают поименно этих людей. Режим Путина де-факто длится 16 лет. Среди этих экспертов, которые изучают Россию, разве уже нет общего мнения о том, что такое путинская Россия, и зачем ее еще…?

Быстрицкий: Вы знаете, я хочу вам сказать, люди, даже эксперты смертны, они меняются естественным путем. Пройдет время, большинство умудренных с сединой профессоров немолоды, поэтому, как кто-то пошутил, научные школы меняются по мере того, как представители старой школы уходят. Во-вторых, я еще раз подчеркну, мы не для того, чтобы обсуждать Россию, мы для того, чтобы с учетом российского интеллектуального уклада, какой он есть, я надеюсь, вполне ощутимый, обсуждали бы мировые проблемы. Но мы не для того.

Желнов: Андрей, но вообще-то последний «Валдай» сводится к пресс-конференции, по сути. Там нет дискуссии. Я свидетель этому, и с вашими коллегами как раз это обсуждалось, что как раз задаются президенту Путину, а он все-таки главный участник этого клуба, вопросы, и это не формат дискуссии. Как раз вопросы очень многие по внутренней политике.

Быстрицкий: Но смотрите, по поводу формата. Сам по себе Валдайский клуб, предыдущие заседания, они далеко не сводились к одному последнему дню.

Желнов: «Путин — это Россия», высказывание Володина два года назад — это Валдайский клуб и это не международная проблематика в этом случае, о которой вы так рассказываете.

Быстрицкий: Но понимаете, слушайте, если бы российская пресса с тем же вниманием относилась к высказываниям вполне достойных персонажей, которые там были. По поводу дискуссий.

Желнов: Что было сформулировано ключевого, что родилось в ходе дискуссий, что повлияло и на российскую власть, и на самих участников «Валдая»? В чем эффективность этих заседаний было?

Быстрицкий: Смотрите, была достаточно тяжелая и любопытная дискуссия по поводу нового мирового порядка — это было два года назад. Порядка, беспорядка. Она породила большое количество документов. Была дискуссия достаточно любопытная про экономический пояс Шелкового пути — это была большая дискуссия, и она привела к очень любопытным результатам. Я не могу утверждать, что прямым следствием дискуссий в Валдайском клубе становится какое-либо решение, но то, что это активно обсуждалось, этого было много. Я прекрасно помню, как была некоторого рода пикировка между Мэтлоком и российским президентом. Я помню, как Вацлав Гавел достаточно ярко и глубоко убеждал нас в том, что подход, который мы предъявляем, не вполне верен. И, кстати говоря, это тоже нашло отражение в определенного рода идеях, которые развиваются. Может быть, и сам Вацлав Гавел отражал эти идеи, но и у него есть определенные последователи. Он сторонник того, что, я боюсь оговориться, грубо говоря, те модели, в которые мы так привязаны, развития мира, они, может быть, необязательно, они могут быть иными.

Я сейчас не утверждаю, прав он или неправ, я просто говорю, вы меня просто спросили о каких-то примерах, что там было. Был достаточно и постоянно очень серьезный рефрен во многих разговорах, не только, даже не столько российских политиков, это вопрос взаимодействия и взаимозависимости, и знака о взаимодействии и взаимозависимости. Понимаете, я не переоцениваю влияние, я далек от таких иллюзий, но я бы сказал бы, что это не пустые разговоры и в них есть какое-то, на мой взгляд, реальное содержание и вполне ощутимое.

Ростова: А вы не замечаете, простите, отток западных экспертов с именами на Западе?

Быстрицкий: Нет, не замечаю. Только что приезжала невероятная, очень приличная такая высокопоставленная американская делегация, причем там был и Байерли, и многие все вам знакомые, и Том Грэм и т.д. И они часто приезжают, это очень... Нет, понимаете, наоборот, для людей интеллектуального типа или людей думающих, как ни странно, ситуация коммуникаций в острые моменты привлекательней, чем коммуникация спокойная, наоборот, это порождает желание. Я понимаю определенного рода спексис по отношению ко всякого рода дискуссиям. Да, проходят конференции, обсуждаются какие-то важные — и что, да? А в то же время, мне кажется, что это некоторым образом ткет такую, может быть, зыбкую и хрупкую, но некую ткань интеллектуальной связи, это не пресекает контакты, это позволяет с кем-то связываться, это иногда позволяет поговорить. В общем, это, на мой взгляд, не бесполезно.

Гликин: Я просто хотел бы, чтобы вы как-то продолжили вашу мысль про влияние «Валдая». Так а самому Путину, как вам кажется, он хочет какую-то, он слушает, ему нужна какая-то обратная связь? Или это все-таки некое… Или эксперты его слушают?

Быстрицкий: Вы знаете, у меня есть... Мне кажется, что президенту интересно, но это мое частное мнение, мне кажется, даже очень. Потому что я думаю, что всякому, а особенно столь живому и быстро реагирующему человеку, очень важно и существенно слушать этот мир. Это очень, мне кажется, любопытно. Понятно, что всегда, когда мы слушаем, мы слушаем по-своему, но мне кажется, что любопытно. И понимаете, мне кажется, что о чем мы много думаем на «Валдае» — не только мы, мы никакой, наверное, исключительности особо не представляем — мы очень много и в серьезной степени думаем о том, чтобы привлекать людей не сугубо такого, вы знаете, как говорится, политологического склада. Потому что, конечно, есть люди, которые мыслят в парадигме, условно говоря, Осло затеяло, а Камерун ответил, Вашингтон задумался, в Кремле тоже задумались.

Ростова: Вы о ком?

Быстрицкий: Я говорю о прямом типе политического политологического мышления, которое рассматривает мир как систему сугубо государственного субъекта. Роль государства, конечно, очень велика, это чистая правда, не надо ее недооценивать. Но мир более сложен. И если посмотреть на этот мир с точки зрения университетов, о чем они думают, что они обсуждают, это, конечно, набор проблем, где, собственно, сугубо политические вопросы достаточно тесно переплетены с вопросами иными. И здесь, мне кажется, кроется причина любопытства.

Баданин: У меня в продолжение вопрос. Смотрите, среди либеральной интеллигенции и среди оппозиционеров немало людей системно мыслящих, в общем, с политологическим, с экономическим образованием, которых почему-то нет в «Валдае». Я не знаю, Гуриев, Алексашенко, Владимир Рыжков. Почему оппозиционеров, как их принято называть, нет в клубе «Валдай»?

Быстрицкий: Во-первых, что значит нет? Я просто не помню всех участников. Рыжков точно участвовал и в прошлом году, во всяком случае, по-моему, мы ему отправляли приглашение в прошлом году или в позапрошлом, он, по-моему, не приехал. Поэтому нет, это не так. Людей, мыслящих по-разному, хватает и, в общем, большой проблемы я здесь и мы здесь не видим.

Желнов: Но, смотрите, когда еще «Валдай» был на Валдае, собственно, форум, точнее, заседание клуба, посвященное оппозиции, как раз год спустя после митингов на Болотной, где действительно был Владимир Рыжков, была наша коллега Ксения Собчак, но Алексея Навального не было, его туда не приглашали. Почему?

Быстрицкий: Видите ли, каждый раз приглашают. Я, честно говоря, не могу вам сказать.

Желнов: Как? Вы же глава Валдайского клуба.

Быстрицкий: Дело вот в чем: мы все-таки приглашаем людей, которые обсуждают и разговаривают о тех проблемах, в которых мы их считаем компетентными. Я честно вам скажу, когда тот клуб собирался, мне сейчас трудно, я, собственно, не занимался сбором этого клуба, между нами говоря.

Желнов: А кто же занимался? Администрация президента?

Быстрицкий: Нет-нет-нет, там, по-моему... Я сейчас не помню фамилии, кто тогда руководил клубом. Там исполнительный директор кто-то был другой, сейчас... Ну, неважно.

Желнов: Как же? Простите, вы же были.

Быстрицкий: Нет-нет-нет. Я с 2014 года или с 2013, с 2014-го. Поэтому я не вижу вообще самой задачи обязательно приглашать каких-то оппозиционеров. Понимаете, мы же клуб дискуссионный и обсуждающий проблемы, а не площадка для политических экзерсисов, понимаете? Мы же не зовем даже действующих политиков с Запада. У нас действующих политиков практически не бывает, за редчайшим исключением. Люди, которые у нас действуют — это не политики, это аналитики, люди, которые заняты размышлением, понимаете? Но и при всем притом, я хочу вам сказать, больших ограничений нет. Но вы учтите, что когда мы собираем эти заседания, у нас, в общем-то, это же не какие-то такие многотысячные мероприятия, типа Питерского экономического форума, они довольно небольшие, поэтому те несколько десятков российских исследователей, они там представляют, они разных взглядов.

Гликин: Но российские чиновники там как раз занимаются экзерсисами, о которых вы говорите.

Быстрицкий: Секундочку. Действующая российская власть там часто бывает представлена, прежде всего, потому что для большого количества участников интересна дискуссия на эту тему. Поэтому ограничений, строго говоря... Понимаете, тут есть некая чисто технологическая проблема, она связана вот с чем: с тем, что когда мы собираем участников туда, во-первых, оно же все-таки тянется не неделю, не 10 дней, это вполне компактное мероприятие, сколько там может поместиться гостей. Потом мы туда призываем, как правило, очень серьезных и достаточно таких, знаете ли, крупных деятелей с того же самого Запада. И всем надо дать какой-то space, какое-то пространство — это достаточно непростая и нетривиальная система организации.

Ростова: А так как Навальный высокого роста и занимает много места, места ему не хватает.

Быстрицкий: Да. Вы понимаете, в чем все дело. А потом, к тому же, я хочу вам сказать одну вещь. Ведь все-таки, знаете, есть одна штука, которая тоже важна для Валдайского клуба. Все-таки это в какой-то степени академическое сообщество. Академические сообщества отличается своими особенностями: у них есть определенные свои представления. Перед эфиром мы с вами разговаривали об университетской жизни, я говорил о том, что определенные правила и принципы отбора, условно говоря, людей на профессорские должности, они сопровождаются определенными правилами. Мы же, не в обиду никому сказано, мы же не приглашаем очень хороших, замечательных, умных и одаренных телевизионных ведущих вести заседания валдайских сессий. Нет, это, как правило, ведет профессура.

Ростова: Мы их приглашаем в Думу в роли вице-премьеров.

Быстрицкий: Вы их приглашаете?

Ростова: Нет, вы говорите: «Мы не приглашаем» — я продолжаю вашу мысль.

Быстрицкий: Я говорю, нет-нет-нет. Мы — я имею в виду академическое сообщество, а в Думу академическое сообщество никого не приглашает.

Баданин: Это другое сообщество.

Быстрицкий: Да, это другое сообщество.

Баданин: Смотрите, в продолжении, вы сказали про сложную логистику. У меня есть меркантильный вопрос, всегда мучил и давно. А на чьи деньги живет «Валдай»? И что важно: а почему «Валдай» уехал с Валдая?

Быстрицкий: Смотрите. Во-первых, по поводу самого простого. «Валдай» уехал с Валдая, потому что он кочевал все время по России, он бывал в разных городах.

Баданин: Да, но называется он «Валдаем».

Быстрицкий: Он и так сейчас называется «Валдаем». Потом он добрался до Сочи. Потом, кстати говоря, по меркантильным соображениям, потому что это достаточно изолированное место, и там не сезон…

Баданин: Это где?

Быстрицкий: В Сочи. А это же высоко и там нету этих, будем говорить, туристов, то это и достаточно удобно. Честно скажу, размышления о том, чтобы, я не знаю, куда-то дальше переехать в город, они есть. Что касается источников финансирования, то государственных денег у нас практически нет, за исключением того, что мы там раз или два выиграли сравнительно небольшие гранты в Сочи, а, в основном, это пожертвования спонсоров.

Желнов: А чьи тогда средства, собственно, логично спросить?

Быстрицкий: В основном, бизнес.

Желнов: Какой?

Быстрицкий: Частный бизнес.

Баданин: Российский?

Быстрицкий: Российский.

Ростова: Частно-государственное партнерство.

Быстрицкий: Частно-государственного партнерства здесь нет. Мы некоммерческая организация.

Желнов: А кто из российских бизнес-структур помогает, вкладывается, по крайней мере, с момента вашего председательства — с 2014 года? Я вынужден, кстати, оговориться, та речь о форуме, которая шла, это 2013 год, тогда Светлана Миронюк ее проводила, действительно не вы были тогда.

Баданин: РИА «Новости».

Желнов: РИА «Новости», да. Но про финансирование. Кто из российских бизнес-структур?

Быстрицкий: Смотрите, я вам так скажу. В наш попечительский совет входят, например, они там есть, и это, по-моему, на сайте написано: там есть «Альфа», Авен, там, условно говоря, Мордашов, Вексельберг и т.д.

Желнов: А какой бюджет проведения? Там же несколько дней заседание, и потом в течение года еще. Но общий бюджет какой?

Быстрицкий: Небольшой.

Желнов: Сколько?

Быстрицкий: Вы знаете, по-моему, я не могу вам об этом сказать, по моим соображениям и коммерческим, потому что...

Желнов: Это разве у вас какая-то конфиденциальная информация?

Быстрицкий: А потому что это какие-то, мы же нанимаем это все, какие-то сделки, понимаете? По-моему, я не уверен, по-моему, кажется, я не могу об этом вам сказать. Здесь великой тайны нету, но просто из корректности.

Желнов: Но если великой тайны нет, то в чем…?

Быстрицкий: Небольшой бюджет, я вам скажу.

Ростова: То есть на сайте Госзакупки.ру...?

Быстрицкий: Вы нас не найдете.

Ростова: Не найдем?

Быстрицкий: Нет.

Желнов: А в чем заинтересованность, как вы думаете, Авена, Вексельберга и других ваших партнеров финансировать такой клуб, когда они там сами не бывают?

Быстрицкий: Почему же?

Желнов: Я не помню, чтобы там Вексельберг в числе участников, ну, может быть…

Быстрицкий: Вексельберг принимал участие не в одном нашем мероприятии. Авен бывал на наших мероприятиях неоднократно и бывает. И, надо сказать, Петр...

Желнов: Да, совершенно, там нет никаких сессий с Авеном.

Быстрицкий: Авен провел аж даже целую сессию.

Желнов: Да?

Быстрицкий: Да, но это можете проверить. Но здесь интересно другое. Понимаете, мне тут не очень удобно обсуждать за глаза, но я могу вам сказать, что Петр Олегович Авен достаточно интересуется политическими вопросами. Он спонсор огромного количества политических организаций, в том числе и в Нью-Йорке. А если вы посмотрите на, допустим, наших бизнесменов, они все с охотой финансируют Давосский форум.

Желнов: Но вообще-то бизнес в последние годы только и делает, что заявляет, что он не интересуется политикой, не занимается политикой, и он максимально аполитичен. Как-то это расходится с реальностью. А тут вы говорите о какой-то вовлеченности в международные дела.

Быстрицкий: Секундочку. Поверьте мне, как же это называется, Господи, где, сейчас я вспомню. Вы знаете, это очень известный при ООН такой, черт. Его, кстати, многие поддерживают. Но более простой пример, достаточно доступный, надо сказать, всем — Давосский форум, его поддерживают. Давосский форум, конечно, экономический, но это политико-экономический форум.

Желнов: Но швейцарские бизнесмены или другие иностранные финансисты не стесняются говорить о политике.

Баданин: Давосский форум — это бизнес для господина Шваба, Клаус, я просто имя пытаюсь вспомнить, это бизнес, он сделал, превратил это в бизнес, доходный для себя. Валдайский клуб — это не бизнес.

Быстрицкий: Это интересный вопрос, но я вам могу сказать. Понимаете, это, если серьезно говорить, то ценится то, за что платят. И, понимаете, тут есть вопрос... Я вам могу сказать, что с рядом коммерческих организаций мы вполне в рабочих отношениях.

Баданин: В смысле, в товарно-денежных.

Быстрицкий: В товарно-денежных.

Баданин: А что делает «Валдай» для них?

Быстрицкий: Доклады, конференции. Но я вам могу сказать, тот же пресловутый «Экономический пояс Шелкового пути», ну не знаю, нас поддерживает в высокой степени группа «Сумма», например, это достаточно.

Желнов: Группа «Сумма» поддерживает?

Быстрицкий: Да, группа «Сумма». Мы достаточно много ей сделали. И понимаете, привлечение внимания, анализ, подготовка — это такой один из, на мой взгляд, довольно успешных примеров таких проектов наших, который даже очень, мне кажется, заслуживает внимания. Нас очень занимал этот проект, пока не состоялся, но, может, состоится, нас очень занимает проблема, я уже говорил, связи широкопонимаемых климатических проблем — то, что обсуждается на достаточно высоком политическом уровне, то, что было в Париже, COP21, то, о чем сейчас говорили, о ратификации.

Желнов: Но это же не то, что интересует участников Валдайского клуба. Участников интересует встреча с Путиным и с топовыми российскими чиновниками. Какой климат, какая погода?

Быстрицкий: Но, знаете, это ваше представление прекрасное.

Желнов: Как мое? Всех представление. Я же общался тоже с участниками этого клуба, их эти темы совершенно не интересуют. Платят за вход в этот клуб только потому, что есть возможность контакта с первым лицом.

Быстрицкий: Вы знаете, я с вами не соглашусь, причем не соглашусь категорически. Во-первых, мы проводим не одно мероприятие, а много, где бывают самые разные люди. Я не замечал отсутствие их интереса и на Питерском экономическом форуме, и на форуме, который был на Дальнем Востоке.

Желнов: То есть вы всерьез думаете, что «Сумма» участвует, потому что группу компаний «Сумма» интересуют проблемы экологии, климата или еще чего-то, что обсуждается в течение года.

Быстрицкий: Мы обсуждали «Экономический пояс Шелкового пути». Конечно, интересует. Вы знаете, вот простая вещь. Вы возьмите просто и проверьте бюджеты расходов. Это трудно сделать, но, тем не менее, поверьте мне тогда на слово, что к моему изумлению российские корпорации, крупные корпорации тратят огромные средства на разного рода интеллектуальные проекты. Посмотрите на их состав. У них целые там группы с отдельно взятыми вице-президентами этим занимаются. Понимаете, какая вещь. В России есть достаточное количество высокотехнологичного бизнеса. А этот российский бизнес высокотехнологичный, например, заводы или предприятия, или компании, занятые производством какого-то алюминия или еще чего-нибудь, или какой-нибудь электроэнергии, они все связаны с сокращением, то есть они все имеют производства, которые ограничены сокращением выбросов. Сокращение выбросов предписано. Те, кто его нарушают, это сокращение выбросов, естественно, имеют конкурентное преимущество, что это касается некоторых стран.

В рамках этих COP21 активно обсуждается проблема следующего характера. А, извините меня, должны ли быть какие-то санкции, штрафы и какие-то политические действия по отношению к тем странам, которые не соблюдают эти правила и ограничения? Это вопрос вполне, надо сказать, актуальный. И если вы думаете, что он никого не занимает и, предположим, российские высокотехнологичные предприятия не платят деньги, не посылают людей, не поддерживают разного рода акции на этот счет, то вы заблуждаетесь. Я могу сказать, что это касается и инвестиционных компаний. Грань между политикой и экономикой, не мне вам рассказывать, все люди умные, и все вы хорошо знаете, она не так уж непроходима.

Баданин: Чтобы закрыть тему «Валдая» в настоящий момент, каверзный вопрос, маленький. Смотрите, для нас для всех «Валдай» — это телевизионная картинка, где Мэтлок, Байерли и Александр Рар и т.д. задают Путину вопрос, сидя в галстуках, в костюмах. А там существует какая-то закрытая часть, я не знаю, Байерли ездит с Путиным рыбу ловить в Сочи или водку пить в бане?

Ростова: Или слушают Сергея Шнурова, как это бывало на Давосском форуме?

Быстрицкий: Нет, в основном, люди общаются между собой, когда идет сам по себе Валдайский клуб.

Баданин: Но так он же идет долго.

Быстрицкий: Они и общаются между собой, спорят, понимаете ли, обсуждают, дискутируют. А какие там есть встречи на каком-то другом уровне...

Ростова: Вы не знаете?

Быстрицкий: Я не знаю.

Желнов: А почему вы не хотите о них рассказывать? В продолжение вопроса Ромы, когда я сам был свидетелем, прошу прощения за то, что ссылаюсь на то, что видел своими глазами, когда Путин в узком кругу совершенно экспертов пошел ужинать в ресторан, я не помню, «Гранд Поляна» или как-то он назывался.

Быстрицкий: Да? А это когда было?

Желнов: Эта жизнь есть, закулисная. Как бы вопрос как раз, что там обсуждается, и к чему это все…

Быстрицкий: Ну вы знаете, никакой особенной, особой закулисной жизни нет. Какие-то элементы общения…

Баданин: Встреча мировой закулисы с Путиным.

Быстрицкий: Мировой закулисы, встречи нет. Нет, какие-то там дискуссии, наверное, есть. Какие-то отдельные, а вот так — нет.

Ростова: Можно я вас про ваш личный опыт спрошу? Я правильно понимаю, что вы пришли в медиа в 1991-м году?

Быстрицкий: Честно говоря, раньше.

Ростова: На волне либерализации.

Быстрицкий: Строго говоря, раньше.

Ростова: А когда?

Быстрицкий: Ну, я думаю, более-менее интенсивность с года 1988-го, 1987-го.

Желнов: Ну, тогда уж тем более либерализация.

Ростова: Работали вы за эти годы на ОРТ, на…

Быстрицкий: На ОРТ никогда не работал.

Ростова: В программах ОРТ не работали?

Быстрицкий: Может быть, я в программах ОРТ как-то встречался…

Ростова: Да, внештатным сотрудником.

Быстрицкий: Там были какие-то продюсерские компании, которые делали программы, я там… А на ОРТ я никогда не работал.

Ростова: На ВГТРК, на ТВЦ, работали на радио как внутри России, так и на внешнем вещании. Как вам удалось сохраниться в этой среде при всех существующих режимах?

Быстрицкий: Ну, смотрите, во-первых, наш цех обновляется по мере подрастания новых людей. А так он очень устойчив.

Ростова: Это как эти западные эксперты, которые умирают.

Быстрицкий: Ну, поскольку начали все достаточно рано, еще процесс естественным путем не закончился. Поэтому телевизионный и радийный цех очень устойчив. Если вы обратите внимание, людей, которые начали работать в 90-е годы и работают до сих пор, много. Да, кто-то что-то поменял, какие-то места работы, но, тем не менее, достаточно устойчив. Это говорит о том, что… У меня есть своя теория о российских медиа, она заключается в том, что российские медиа были  образованы отрядом необычайно одаренных и очень энергичных людей. Вот та группа, которая пришла, я понимаю, последующие генерации могут относиться к ней иначе, но она была очень одаренной, яркой и в высшей степени интеллектуальной. И эти люди сохранились. Они работают, и они неплохо работают, я бы сказал, очень хорошо. И все они уцелели. Во-вторых, мне кажется, мы малек переоцениваем некоторые вызовы. Российская медиа-система, российские медиа, я вот точно имею возможность сравнить с западными. Я могу сказать, ну да, есть вопросы, есть вещи, в которых можно поспорить. Но в целом, я думаю, таких профессиональных медиа, как в России, мало где можно найти.

Ростова: Ну вот смотрите, вы работали, например, у Владимира Гусинского в журнале «Итоги», когда он только начинался в 1996-м году, при этом вы работали на BBC. Нет уже этого журнала «Итоги», у ВВС проводят пикеты, ищут врагов народа, но при этом у вас, несмотря ни на что, карьера продолжается. Какой у вас есть совет, например, для своих студентов, которых вы учите?

Быстрицкий: Слушайте, масса людей работала на «Радио Свобода», и все у них тоже хорошо, и карьера продолжается. Не преувеличивайте. Посмотрите, где кто только не работал. Я могу назвать десяток таких людей.

Баданин: Смотрите, в продолжении Наташиного вопроса, я, к сожалению, не так хорошо, как Наташа, разбираюсь в медиа-рынке, но у меня есть воспоминание, что вы когда трудились на ВГТРК, отвечали за работу с Euronews. Я правильно..?

Быстрицкий: Было дело.

Баданин: Смотрите, мы помимо этого, то есть вы хорошо знаете стандарты и западной журналистики, и российской, более того, есть еще такая вещь, мы — члены Европейского вещательного союза.

Быстрицкий: Есть такое. Ну кто — мы? Две с половиной компании.

Баданин: Ну, мы — Россия в данном случае, потому что одна из этих компаний — государственная, в общем. А вторая — будем считать, государственная. Так вот, с нашей точки зрения, ну, с моей, не буду обобщать, стандарты российской современной журналистики, по крайней мере, в телевидении, решительно, разительно отличаются от стандартов европейской журналистики в худшую сторону. Наши необъективны. А ваше мнение каково?

Быстрицкий: Значит, смотрите, по поводу объективности, необъективности. Это была вечная дискуссия на том же Euronews, который был, конечно, абсолютным Вавилоном и так далее. Там сейчас 13 языков, по-моему, а тогда, когда я им занимался этим несколько лет, там 8-9, там было, по-моему, до 9-ти. Стандарты у всех разные. Это была самая большая проблема. Потому что это иллюзия, что существуют какие-то единые там стандарты. Есть хартия ВВС, к примеру, где написано, что все должно быть взвешено и прочее. И в этом смысле я хочу заметить, что если вы посмотрите на то, как работают ведущие телеканалы, они достаточно, на мой взгляд, работают, как ни странно, умно и взвешено.

Баданин: Вы сейчас какие телеканалы имеете в виду?

Быстрицкий: Ну, там, тройка-четверка ведущих телеканалов.

Желнов: Какие ведущие взвешено работают?

Быстрицкий: Сейчас я объясню. Тут вот какая штука. Вот, например, когда речь шла, это тоже много раз обсуждалось в Европейском Союзе, самая главная проблема Европейского вещательного союза — он, в основном, был занят проблемами, скорее, технических стандартов и разного рода обменами программ, но, тем не менее, и даже в Хартии ВВС никто не требует от канала или газеты, чтобы в одном выпуске новостей, в одном телеканале или в одной газете преобладала, была абсолютная такая сбалансированность. Это достигается множественностью медиа. Во-первых, это невозможно технически, такая сбалансированность. Поэтому подход к вопросу о сбалансированности и качестве, он тоже, надо сказать, должен быть с этой точки зрения воспринят.

Баданин: Не все так однозначно, как теперь любят говорить.

Быстрицкий: Нет, смотрите. Вот, предположим, вы же понимаете, что существуют различия между, условно говоря, для простоты, между Daily Mail, Independent, Times и…

Баданин: Guardian.

Быстрицкий: Наоборот, правая консервативная газета, ну, Times — это либеральная, а более… Telegraph. Вы сопоставьте, что они пишут.

Гликин: Я бы хотел спросить все-таки ближе к нам. Вот если говорить про нашу ситуацию, есть ощущение, что есть разделение все более очевидное, между подцензурными и неподцензурными СМИ, между теми СМИ, условно говоря, где тот же Навальный или ранее Немцов и дальше по списку были невозможны вообще с какого-то момента или стали невозможны, и другими СМИ, где они возможны или даже уместны. Но совершенно невозможно затащить в эти СМИ в качестве гостей людей из руководства фракции «Единая Россия», условно говоря, или из руководства администрации президента. И вот это  разделение между одними СМИ и другими СМИ и их аудиториями, оно увеличивается, растет и ширится. Точнее, островок этих СМИ, где возможен Навальный, условно говоря, и его расследования, он сужается, сужается, сужается и так далее по мере расширения цензуры на втором пространстве, по мере зачисток, волн зачисток, о которых мы знаем. Вы согласны, что есть такой процесс, вам не кажется, что он будет продолжаться, что цензура и самоцензура, может быть, она будет и дальше распространяться?

Быстрицкий: Ну, смотрите, мы же не можем отрицать право у той или иной редакции на редакционную политику. Она существует. Она существует, наверное, здесь. Я не могу судить о вашей редакционной политике, потому что я ее не знаю.

Желнов: Мы же говорим о цензуре, а не о редакционной политике.

Быстрицкий: Цензуры у нас нет.

Желнов: Вы серьезно сейчас?

Быстрицкий: Секундочку, я абсолютно серьезно. А почему вот вы… Вот вы странный человек. Вот  я вам говорю: цензуры у нас нет. Вот не существует такой вещи как цензура.

Ростова: Подождите, смотрите, даже фактологически, мы не говорим про самоцензуру, но, например, факт такой, что Роскомнадзор составляет список сайтов, которые российское государство блокирует — это уже факт цензуры, несмотря на то, что у нас существует 29-я статья Конституции, которая запрещает, это чистой воды цензура. Государственный орган запрещает сайты в интернете.

Желнов: Я прошу прощения, Владимир Познер признает введение стоп-листов на разных каналах.

Быстрицкий: Вы знаете, Владимир Познер может признавать хоть существование марсиан, я же не обязан следовать за его точкой зрения, правда ведь?

Ростова: Ну хорошо, допустим, на телеканалах — это самоцензура, но факт списка сайтов, которые блокируются государством — это чистой воды цензура.

Быстрицкий: Это очень интересный вопрос. А сколько в России сайтов? Ну порядок?

Гликин: Миллионю

Быстрицкий: Абсолютно. Сколько же было закрыто?

Ростова: Бесконечные списки.

Баданин: Несколько тысяч.

Быстрицкий: Это какая-то сущая мелочь. Может быть, что-то изменилось за последние месяца 2-3…

Баданин: В данном случае размер имеет значение?

Быстрицкий: Сайты закрывают везде, это нормальная практика. Ну закрываются — и что? отвлечемся от всего. Что такого в том, что сайты закрывают? Можно закрыть, например, какой-нибудь цех, где работают не по технике безопасности. Существуют определенные правила. Я, между прочим, хочу заметить, что мне кажется очень странным — то, что в Российской Федерации сегодня можно ознакомиться с любой точкой зрения безо всяких проблем. Я это утверждаю и, я думаю, вы меня не оспорите.

Ростова: Вам кажется это странным?

Быстрицкий: Нет. На самом деле вопрос надо было поставить иначе. Вопрос заключался гораздо в более интересном, и он был бы более существенным и куда более важным, чем, может быть, кому-нибудь кажется. Это вопрос об аудитории и ее поведении. Это очень и значительно более интересный вопрос, потому что поведение аудитории более загадочное. И в этом смысле я считаю, что вот на что стоит обращать внимание.

Ростова: Классически понимаемая цензура — это премодерация все-таки, давайте с этим согласимся. Не цензура постфактум, не влияние на телеканалы или газеты, которые что-то опубликовали, хотя это тоже влияет, но цензура, когда блокируется заранее информация какая-то — это цензура.

Быстрицкий: Что такое была цензура? Вот газета. Цитирую по Гашеку, газета, там когда были драки между гонведами и чешскими пехотинцами, значит, сообщение о драке было выбрано из газеты, и там было такое пустое место. Вот это цензура, есть цензурные органы и т.д. У нас нет цензуры.

Ростова: Теперь сайт ЕЖ и сайт «Грани» просто недоступны. Даже не отдельные материалы этих сайтов, а просто…

Быстрицкий: Я вам про ЕЖ и про «Грани» сказать сейчас не могу, доступны они или нет, по-моему, они доступны, потому что на них дают ссылки.

Рубин: К разговору о цензуре, не цензуре, вы говорите, что можно ознакомиться с любой точкой зрения. Наверное, можно, но, так или иначе, все крупные ресурсы… вот что такое вообще событие в журналистике всего последнего времени на медиа-рынке? Это увольнение руководства любого крупного массового ресурса, который допускал какую-либо альтернативную точку зрения: РБК, до этого Лента.ру, до этого то, что происходило с газетами…

Желнов: То, что происходило с Дождем, прошу прощения за самоссылки.

Ростова: Была закрыта последняя критическая на федеральном телевидении программа Марианны Максимовской.

Рубин: Короче говоря, мы можем иметь здесь разные точки зрения, но, тем не менее, тенденция налицо. Как вам кажется, она будет продолжаться или нет?

Быстрицкий: Мне кажется, что тенденция не налицо. Мне кажется, что это заблуждение. Мне кажется, что этот взгляд очень специфический. Вот смотрите. Есть определенного рода точка зрения, которая развивает примерно ваш подход. Но все эти случаи вписываются в какую-то странную закономерность.

Желнов: Есть такое выражение — звенья гребанной цепи.

Быстрицкий: Но, тем не менее, какие-то сайты закрываются, какие-то открываются. Во-первых, изменения в руководстве каких-либо СМИ — дело обычное. И что? Вы же считаете…

Рубин: Почему не меняется 15 лет — нет, больше, сколько? — руководство ВГТРК?

Быстрицкий: Руководство НТВ недавно сменилось — и что?

Рубин: Оно идеологически при этом не меняется. Лента.ру — вы читаете этот ресурс? Кардинально сменилась редакционная политика.

Быстрицкий: Вы знаете, самое интересное, что, я так понимаю, владельцам он стал приносить большой доход. Это же частный ресурс, по-моему, да? И, по-моему, по индексу цитирования он поднялся.

Гликин: Все к лучшему, короче говоря.

Быстрицкий: Вы задаете одну логику рассуждения. Я вам говорю, что это не единственная логика рассуждения, есть другие.

Желнов: Андрей Георгиевич, а вы студентов этому же учите, о чем нам сейчас пытаетесь рассказать?

Быстрицкий: Вы знаете, дело в том, что о том, о чем вы меня пытаетесь расспросить…

Желнов: Я имею в виду тех, которые приходят к вам учиться на журналистов. Вы им об этом же говорите? Вот честно?

Быстрицкий: А честно я вам скажу. Понимаете, в чем дело? Дело в том, что то, о чем вы говорите — это очень узкий и очень специфический взгляд на реальность. Достаточно спорный. А студентов надо учить не…

Желнов: Студенты же приходят, они должны медиа-рынком интересоваться, что здесь специфического такого?

Быстрицкий: А студенты должны понимать, что в стране, где мы живем, развивается огромное количество медиа, разных, новых, удивительных, с разными точками зрения, с удивительными историями.

Желнов: Какой пример вы можете привести влиятельного медиа, ставшим влиятельным, я не беру какие-то мелкие региональные, хотя есть и региональные…

Быстрицкий: И региональные прекрасные есть.

Желнов: Приведите пример, правда, эффективного влиятельного медиа с альтернативной повесткой, с каким-то другим отличным мнением от ВГТРК, скажем, от федерального.

Быстрицкий: Я еще не видел, чтобы на той же Ленте.ру мнение совпадало с ВГТРК, помилуйте. Знаете, меня даже это интересует, а вы твердо уверены, что вы правильно видите? Вот вы мне задаете вопрос с такой ехидцей, значит, я этому студенту, значит, несу такую ерунду, а вы сидите такие интеллектуалы записные и говорите: «Ну да, вот этот вот…». Секундочку, ку-ку. Я вас хорошо понимаю. Поймите, вы меня не спрашиваете вопрос о важном, а задаете вопросы о том, что волнует вас по тем или иным вашим основаниям. Вы определенная группа людей, пять человек здесь собрались, не более того, но и не менее, это очень много, потрясающе, каждый — личность, характер, нет сомнений в этом. Но мне кажется, что студентов могло бы занимать больше другое: а каким образом вообще развивается современная коммуникация, а может вообще не нужны такие медиа вроде вашего, это вообще не нужно? Я же вам сказал, что информация кочует совершенно свободно, и вы это знаете не хуже, чем я. Если бы она не кочевала свободно, и вы не могли бы выбирать из этого моря информации, что вам нужно. Вопрос, почему вы выбираете именно это, а не что-то иное — этот вопрос, конечно, более важен.

Баданин: Я вам могу ответить. Здесь как минимум два человека, которые прошли через это. Нас уволили по политическим основаниям. Это достаточный аргумент?

Быстрицкий: Понимаете, в чем дело, я могу только вам посочувствовать, если так произошло.

Баданин: Спасибо.

Ростова: А у вас такое случалось в вашей жизни?

Быстрицкий: Что именно?

Ростова: Увольнение по политическим мотивам.

Быстрицкий: Нет. понимаете, это вопрос… если мы в эту дискуссию сейчас вступим, она может привести к неправильным…

Желнов: Был ответ «нет», это, мне кажется, нормальная нота, чтобы попрощаться.

P. S. Быстрицкий: Меня зовут Андрей Быстрицкий. Я хотел сказать, что когда я шел на эту программу, я подумал — Hard Day’s Night или как там? — я вспомнил другую программу, которая мне очень нравилась на BBC, она называлась HARDtalk, она и сейчас есть, сейчас там другой ведущий, там был Тим Себастиан. И, надо сказать, я думал, как получится, какой будет перекличка. Потому что Тим Себастиан, с ним все хорошо, слава Богу, он меня в свое время впечатлил. Надо сказать, Тима Себастиана переплюнуть не удалось.