Антон Красовский: «Я хочу работать на государство»

Красовский: На всё. На всё жалко. Я не подписан ни на одно платное медиа. Это причем моя принципиальная позиция. Я считаю, что за медиа должны платить рекламодатели. Если у вас нет рекламодателей, закрывайтесь. Идите к черту.

Ерженков: Хорошо, учтем.

С большим скрипом мы набрали вот этот состав журналистов, многие отказались прийти.

Красовский: Кто отказался?

Ерженков: Тебе всё скажи.

Красовский: Кто отказался по принципиальным соображениям, доложите.

Ерженков: Тебе всё скажи. Не буду докладывать. Ты понимаешь, что ты… Ты находишь ответ на вопрос, почему многие журналисты отказываются с тобой общаться? Может быть, ты слишком ершистый собеседник? Может быть, у тебя провокационное поведение в ходе интервью? Насколько тебе это мешает вот сейчас как кандидату в мэры, когда ты приходишь в подъезд, ― ты человек довольно мизантропичный, в общем-то, и ведешь себя иногда на интервью не очень комплиментарно в отношении журналистов.

Азар: Я слышал, он главному редактору Дождя нахамил в прошлый раз.

Ерженков: Да?

Красовский: Что, простите?

Азар: Главному редактору Дождя нахамил.

Красовский: Не нахамил главному редактору Дождя. Я про главного редактора Дождя, которого я никогда не видел, что-то там сказал, потому что меня куда-то не пустили, вернее, посадили на место шофера.

Ерженков: Я и говорю, характер не очень.

Красовский: Это не называется нахамил, это называется просто сказал: «Ребята, вы просто попутали берега». Это не называется нахамил, понимаете? Тем более на этом самом телевизионном канале. Потому что когда владелец потом узнал об этом, владелец тоже немножко обалдел от того, как это было. Так что это не называется хамство, Илья.

Ерженков: Ты понимаешь, что ты сложный собеседник?

Красовский: Прекрасно. Я сложный собеседник, и это замечательно, потому что если бы я был простым собеседником, наверно, мне не нужно было здесь находиться сейчас. Вы могли бы сюда позвать Надежду Бабкину, она вот такой собеседник, совершенно не ершистый и в подъездах чувствует себя отлично. Следующий вопрос?

Ерженков: Тебе мешает это в общении с твоим электоратом потенциальным?

Красовский: У меня нет электората, есть люди. Электорат у каких-то других кандидатов. Мне это не мешает совершенно в общении с людьми, потому что я с людьми немножко по-другому общаюсь, чем с журналистами. Журналисты ― они как бы не очень люди. Если вы с этим не согласны, поправьте меня, Сергей.

Жегулев: Ты себя тоже относишь.

Красовский: И себя я тоже к этому отношу абсолютно. Я тоже не очень человек в этом смысле. И если мы с вами общаемся как люди из одной профессии, ― а мы более или менее из одной профессии, более или менее с одним кругом знакомств, ― соответственно, я с вами и разговариваю таким образом.

Это не значит, что я таким же образом разговариваю с жителями района Гольяново, на Семеновской, в Хамовниках, где Илья Вильямович Азар является муниципальным депутатом, и так далее. Люди требуют немножко другого общения, какой-то другой теплоты, а вы не требуете.

Ерженков: Насколько ты медийно узнаваем среди своих?..

Красовский: К сожалению, очень мало.

Ерженков: А как ты себя позиционируешь? Ты журналист, представляешься как журналист (в прошлом, я имею в виду) или как начинающий политик? Как ты себя сейчас позиционируешь?

Красовский: Я, к сожалению, уже не очень начинающий, вообще моя жизнь уже подходит к концу, поэтому я ничего не начинаю. Но в основном люди, которые меня как-то идентифицируют, из избирателей или из электората, как ты говоришь, меня идентифицируют, конечно, как журналиста.

Они ничего не знают про фонд «СПИД.Центр». Они вообще не интересуются моей сексуальной ориентацией, например, если вы хотите про это поговорить. Они вообще не помнят мои какие-то журналистские или политические дуэты с другими какими-то коллегами. Они просто, например, многие слушают «Эхо Москвы». Или многие из них смотрели в своё время, много лет назад, канал НТВ. Когда и вы там, Сергей, работали.

Ерженков: Да. То есть ещё по тем временам помнят, да?

Красовский: Помнят, конечно.

Ерженков: То есть как Павла Альбертовича узнают по «Растительной жизни» до сих пор.

Красовский: Как Павла Альбертовича узнают по «Растительной жизни», так меня до сих пор узнают по программе «НТВшники».

Азар: Вы-то представляетесь как-то? Как кто?

Красовский: Я вообще не представляюсь. Я кандидат в мэры. Вот так я представляюсь.

Азар: Ну вы же как-то рассказываете, чем вы занимаетесь?

Красовский: Нет, они меня не спрашивают, чем я занимаюсь. Я кандидат в мэры, Илья, и обсуждаю я с людьми их проблемы, а не свою биографию. Вы не приходите в подъезд на Семеновской набережной, дом 2/1, и не говорите: «Здравствуйте, меня зовут Антон Красовский, настоящая моя фамилия Кузнецов-Красовский, родился я 18 июля 1975 года в Подольске, закончил 633 школу в Москве. Потом, знаете, ещё учился в Горном институте, Литературном институте. Много где работал. Начал свою карьеру на НТВ».

Так люди с тобой не общаются, потому что у них 43 трещины на фасаде.

Азар: Но вы сами сказали, что вас никто не знает. Поэтому логично, чтобы вы скажете людям, кто вы такой.

Красовский: Ещё раз вам говорю: вы кандидат в мэры Москвы? Кандидат. Когда вы встречались в своем округе, вы говорили: «Я журналист „Новой газеты“»? Или где вы там работали тогда.

Азар: Говорил.

Красовский: Вот видите, если людям это было действительно интересно. А людям же на самом деле интересны их проблемы, а не моя жизнедеятельность.

Жегулев: Понятно. Им интересно, кто будет решать их проблемы, откуда вылез-то вообще, кто это.

Красовский: Вы знаете, они в основной своей массе, когда поговорят с тобой и вообще подумают, имеет ли им смысл тебя гуглить, вот если имеет смысл загуглить, они загуглят. Вне всяких сомнений.

Горяшко: А вы работаете на то, чтобы они вас загуглили?

Красовский: Да. А вы? Вы же тоже работаете на это, чтобы вас в итоге загуглили правильные люди. Вот мои правильные люди ― это жители города Москвы. Я действительно хочу, чтобы меня почаще гуглили, потому что у меня вообще по части гугла всё отлично. Там вот как загуглишь, сразу понятно, что за меня имеет смысл голосовать.

Горяшко: А для чего вам это? Вас до этого мало гуглили?

Красовский: Ну так я вам и говорю, мы же ровно, Сережа, об этом сейчас и говорим. Конечно, у меня узнаваемость очень плохая, я, так сказать, не Ксения Анатольевна Собчак, даже не Михаил Дмитриевич Прохоров. Я где-то нахожусь между Гудковым, Яшиным, чуть повыше, чем другие кандидаты сейчас в мэры от КПРФ и «Справедливой России».

То есть мы где-то там все в районе одного, двух, трех процентов узнаваемости. Для большого миллионного города это десятки и сотни тысяч людей. А в принципе для семи миллионов (или сколько там?), семи с половиной миллионов избирателей в городе Москве это очень мало, ничтожно мало.

Ерженков: Антон, как созрело твое решение баллотироваться в мэры? Ты человек опытный в политике.

Красовский: Ты только что назвал меня начинающим.

Ерженков: Политик. Нет, ты как политик начинающий, да, а как политтехнолог ты достаточно опытный человек. И ты понимаешь, что просто так ничего не делается. От кого ты получил гарантии? Получал ли ты эти гарантии? Ты в одном из интервью обмолвился, что ты послал какой-то сигнал через своих знакомых. Во-первых, кто эти знакомые и какой сигнал ты послал, что ты не против Собянина и ты не хочешь оппозицию как бы представлять Собянину?

Красовский: Во-первых, не то чтобы мне надо специально посылать какие-то сигнальчики или смсочки с этим. Я говорю об этом в каждом интервью, а уж, наверно, они их как-то мониторят. Я действительно…

Подожди, на самом деле вопрос, который ты мне хочешь задать, но почему-то сложно его так формулируешь: просил ли меня Сергей Семенович Собянин пойти на эти выборы? Ты же это хочешь меня спросить?

Ерженков: Или человек, который работает…

Красовский: Или, например, не знаю, Анастасия Владимировна Ракова.

Ерженков: Сергей Минаев.

Красовский: Сергей Минаев. С Сергеем Минаевым мы действительно часто встречаемся и часто обсуждаем то, что происходит на этой кампании, потому что Сергей Минаев а) является моим товарищем, б) является опытным человеком, как мне кажется, в некоторых отношениях с истеблишментом. И действительно, какие-то вещи относительно моей кампании мы обсуждаем с Сергеем.

Сергей не является моим сторонником. Сергей не работает со мной в этой кампании. Более того, я честно предложил Сергею потрудиться. Сергей отказался. Он сказал: «Я буду работать на другого кандидата». Мы можем догадаться, о каком кандидате идет речь.

Ерженков: Сергей Минаев ― можно его назвать посредником в твоих контактах с мэрией?

Красовский: С кем?

Ерженков: С мэрией Москвы. С Анастасией Раковой, например.

Красовский: Я понятия не имею, общается ли Сергей Сергеевич Минаев с Анастасией Владимировной Раковой. Я ещё раз говорю, я обсуждаю огромное количество вещей, которые я делаю, с Сережей. И ещё я огромное количество вещей обсуждаю с другими разными людьми.

Ерженков: Это большая кампания. Безотносительно того, сколько ты процентов наберешь, всё равно это требует много денег.

Красовский: Это маленькая кампания. Сейчас я потратил… Тоже вопрос хороший, правильный: «Сколько ты уже, Красовский, потратил на это денег». Я шёл к вам с ответом. 230 тысяч рублей. За месяц.

Горяшко: На что?

Красовский: Сайт, можете его посмотреть, krsvsk.moscow.

Ерженков: Это зарплата Люси Штейн, что ли?

Красовский: Люся Штейн ничего не получила. Люся Штейн ― это отдельно, если хотите о ней поговорить.

Азар: То есть люди бесплатно работают.

Красовский: Почему бесплатно? Есть люди, которые работают за деньги.

Азар: 230 тысяч рублей ― это не очень много-то на всех.

Красовский: Что?

Азар: 230 тысяч на всех?

Красовский: А «всех» ― это сколько?

Азар: Сколько человек работает в штабе?

Красовский: Четыре.

Жегулев: По пятьдесят тысяч?

Красовский: Четыре, даже, наверно, три.

Ерженков: Это твои личные деньги? Ты личные деньги потратил?

Красовский: Ну 230 тысяч рублей. Могу прямо вот по счетам, прямо занесены бумаги в Мосгоризбирком, там видно, что у меня прямо счета пустые там. На одном счете 326 рублей осталось, я прямо перед избирательной кампанией снял оттуда деньги.

Ерженков: А кто-то аудит проводил? Сколько вообще будет эта кампания в целом стоить, если тебя всё-таки зарегистрируют?

Красовский: Сереж, мне не надо проводить аудит, я провёл не одну кампанию в разных обстоятельствах.

Ерженков: Ну сколько она будет стоить?

Красовский: С людьми, которые могли потратить столько, сколько хотели потратить на избирательную кампанию. С людьми, которые могли потратить на эту избирательную кампанию столько, сколько им дали, и ещё немножко. С людьми, у которых не было вообще никаких денег или те деньги, которые им дал Алик Кох, хотя потом говорил, что дал их Навальному.

Я с разными людьми работал. Вот я утверждаю, что избирательную кампанию мэра в городе Москве в принципе можно провести в районе миллиона рублей, и это будет нормально.

Горяшко: Вы рассчитываете свой миллион рублей в неё вложить?

Красовский: Я рассчитываю чей-то миллион рублей вложить.

Горяшко: Свой или чей-то?

Красовский: Сергей, дайте мне ответить, это быстро. У меня открытый избирательный счет. Он открылся в субботу вместе с моей регистрацией. Вот я зарегистрировался, если вы знаете, где находится Мосгоризбирком, за гостиницей «Ритц-Карлтон» во дворе Московского университета, сел в автобус. Это всё задокументировано вот этими людьми. Сел в автобус, 10 номер, и доехал до Оружейного переулка. В Оружейном переулке, в здании, которое построил Алишер Бурханович Усманов, находится сберкасса, в которой кандидаты в мэры должны открыть избирательный счет. Я его открыл, и с завтрашнего дня я могу дать инструкцию, как этим избирательным счетом пользоваться.

Поверьте мне, я как человек, два года собирающий краудфандингом деньги и живущий на этот краудфандинг, вернее, так, и фонд, который собирает деньги на этот краудфандинг, живет прекрасно эти два года, ― я умею собирать деньги краудфандингом. Я найду эти деньги.

Азар: Я правильно понимаю, что реально в выборах мэра вы участвовать уже не собираетесь?

Красовский: Вы неправильно понимаете. Я собираюсь участвовать в этих выборах, если меня до этих выборов допустят.

Азар: Просто на каждых выборах бывают кандидаты, которые заявляют на этапе, вот этом этапе, что они хотят участвовать, называются кандидатами в кандидаты, какие-то СМИ их обсуждают, берут у них интервью. А потом, собственно, когда происходит этап сдачи подписей, эти кандидаты пропадают, и всё.

Красовский: Ага.

Азар: Что даёт основание вам говорить, что вы не такой кандидат?

Красовский: Ничего мне не даёт основания говорить, что я не такой кандидат. Я говорю вам, отвечаю вам на ваш прямой вопрос, буду ли я участвовать в этих выборах. Если меня допустят до этих выборов, я буду в них участвовать.

Горяшко: Вы получили гарантии от кого-то из мэрии о том, что вас допустят?

Красовский: Нет, нет.

Горяшко: А гарантии о том, что вас не допустят?

Красовский: Нет. Я не получил. Вот смотрите, я обо всём узнаю, в частности, с вашего телевизионного канала. Звонит мне журналист, например, телеканала Дождь или газеты «Ведомости» и говорит: «Мы знаем, что Ракова приказала вас регистрировать». И делают вот такую статью. Через два дня звонят те же самые люди и говорят: «Мы знаем, что Ракова приказала вас не регистрировать» ― и делают вот такую статью.

Слушайте, я могу только сказать: «Ну хорошо, знаете». Можно поделиться со мной телефоном Раковой, на худой конец? Я хотя бы Раковой смску пошлю, дайте мне.

Азар: Журналистика инсайдов, она такая.

Красовский: Вот, значит, у вас инсайды каждые два дня разные, правильно? А это значит, что, наверно, такие настроения. Значит, они вчера считали…

Ерженков: Всё меняется, у нас же такая византийщина.

Красовский: Наверно. Но вот на избирательной кампании, условно говоря, Михаила Дмитриевича Прохорова всё было понятно. Там было понятно, кого зарегистрируют. Честно вам скажу, на предыдущей избирательной кампании тоже было более или менее понятно, что зарегистрируют. Ни у кого же из вас не было сомнений, что кандидата зарегистрируют.

Ерженков: Не было.

Красовский: А сейчас у вас всегда есть сомнения: зарегистрируют ли меня, зарегистрируют ли Гудкова, зарегистрируют ли Яшина. У меня тоже есть эти сомнения, ровно такие же. Я делаю то, что я делаю. Вот, например, завтра я пойду встречаться с этим советом… Как они там? Муниципальных депутатов «Единой России». Почему-то Яшин с Гудковым на него не идут.

Вот мне, кстати, странно, почему не идут. Вот, например, Дмитрий Геннадьевич же выдвинут от партии. Ему, соответственно, в отличие от нас с Ильей Валерьевичем, ничего не нужно, кроме вот этих голосов депутатов «Единой России». Но он вот туда не идёт по какой-то причине. Я вот туда пойду, я посмотрю хотя бы на них.

Ерженков: Антон, а для чего тебе это нужно? Ты же понимаешь, что мэром ты не станешь. Для чего тебе это нужно?

Красовский: Погоди, это абсолютно бессмысленный вопрос. Вот для чего ты ведешь эту передачу? Ты же понимаешь, что ты не должен её вести, а должен её вести Антон Желнов. Но ты её ведешь, потому что Антон Желнов ― мой лучший друг, и тебя сюда посадили.

Азар: А, то есть вы тоже вместо кого-то кандидатом стали?

Красовский: Почему? Вообще вся жизнь бывает, Илья, вместо кого-то. Вот ты живешь-живешь, а потом раз, кому-то упадет кирпич на голову, а вы начнете жить вместо кого-то. Вы тоже, может быть, вместо кого-то. Вот вы зачем?..

Азар: А вы вместо кого?

Красовский: Я не вместо кого-то. Я просто говорю, что я отвечаю на вопрос, что, возможно, я и стану мэром. Почему нет-то? «Вот ты понимаешь, что ты никем не станешь? Ты же понимаешь, что ты не закончишь институт? Ты же понимаешь, что ты не сможешь никуда устроиться?». Вот мне мама так всё время говорила в детстве: «Ты же понимаешь, что ты этого не сделаешь? Ты понимаешь, что ты этого не достигнешь? Ты же понимаешь, что они с тобой не будут общаться?».

Я этого не понимаю вообще. Может быть, я сейчас… Вернее, так: скорее всего, я сейчас не стану мэром Москвы. Но если я буду чем-то этим заниматься дальше, я точно кем-то стану в этой системе. У меня нет вообще никаких сомнений по этому поводу.

Ерженков: А кем ты хочешь стать в этой системе?

Красовский: Я хочу стать…

Горяшко: Вы стали.

Красовский: Кем?

Горяшко: Вы стали основателем фонда «СПИД.Центр», руководителем фонда «СПИД.Центр».

Красовский: Нет, я стал основателем фонда «СПИД.Центр»…

Горяшко: Вы стали журналистом, вы стали общественным деятелем, вы стали медиатехнологом. Зачем вам кем-то становиться ещё?

Красовский: Потому что я хочу работать в государственной… на государство. Я правильно сформулировал?

Ерженков: Какая должность? Ты сказал, что хочешь в «Единую Россию», чтобы была двухпартийная система.

Красовский: Когда я говорил про «Единую Россию», я говорил о том, как бы я хотел видеть вообще государственную систему в Российской Федерации. И я говорил то, что я думаю по поводу вообще партийного строительства в Российской Федерации. Да, я считаю, что все партии, кроме «Единой России», сейчас должны умереть, а «Единая Россия» должна процветать и колыхаться, а потом разделиться на две части. Вот что я считаю.

Я считаю, что любое партийное строительство сейчас, в нынешней системе, кроме разделения «Единой России», вредит будущему России, например. Вредит реально демократизации России. Вот что я говорил.

Ерженков: Ты себя видишь?..

Красовский: И я говорил, что если «Единая Россия» вдруг решит, господь бог, Путин Владимир Владимирович или какой-то другой, Кириенко Сергей Владиленович, Антон Эдуардович Вайно, Дмитрий Анатольевич Медведев, председатель этой партии, вдруг скажет: «Мы делим эту партию, и будут у нас консерваторы, и, скажем, консервативную часть возглавит человек, который сейчас возглавляет либеральную часть, Андрей Александрович Клишас, и будет у нас демократическая часть, и там будут какие-нибудь такие странные либералы наши, Оксана Пушкина, например, какая-нибудь»…

Горяшко: Антон, но это же уже было.

Красовский: Нет.

Горяшко: «Единая Россия» делилась на либеральную платформу и социально-консервативную платформу.

Красовский: Нет.

Азар: Правое крыло было.

Красовский: Значит, смотрите, друзья мои. Нет, это не так. Потому что то, о чем вы говорите, это как раз недоделение. Это, Сергей, произошло после того, как Владиславу Юрьевичу Суркову запретили «Единую Россию» реально разделить. Потому что тогда ходил Борис Вячеславович Грызлов к Владимиру Владимировичу Путину и говорил: «Нет, Владимир Владимирович, не делите, пожалуйста, не надо ничего делить, пусть всё будет как было».

И тогда придумали вот эту глупость. Она и сейчас есть, и сейчас есть либеральное, как вы говорите, что-то. Я вам говорю про реальное разделение партии на две части. Одна партия и другая. На консерваторов и демократов, на тори и виги. Вот о чем я вам говорю. Я вам не про клубы говорю. Я вам не говорю про собрания, необязательные собрания каких-то непонятных людей.

Азар: Ладно, мне кажется, незачем обсуждать. Но правильно я понимаю это заявление так, что вы надеетесь, что вам голоса, подписи муниципальных депутатов дадут депутаты от «Единой России»?

Красовский: Конечно.

Азар: Вы сейчас сказали, что «Единая Россия» ― лучшая партия.

Красовский: Вы же знаете, что не это моя главная проблема. Вы же понимаете, что я самовыдвиженец. Моя главная проблема не 110 подписей, нет.

Азар: Это другая проблема.

Красовский: Нет-нет, это несоизмеримые проблемы по осуществлению. Потому что одно дело ― договориться со 110 депутатами от «Единой России». Вы считаете, что это сложно, а я считаю, что это несложно.

Азар: Мне было бы сложно. Вам, может быть, нет.

Красовский: Вам ― конечно. А мне, конечно, нет. В этом действительно наша принципиальная разница. А вот собрать 40 тысяч подписей за две недели ― это реально сложно. И вот это правильный вопрос: «Как вы, Красовский, рассказываете нам, что вы идете в мэры, при этом понимаете, что нихрена не соберете 40 тысяч подписей?».

Горяшко: Штабом из четырех человек.

Красовский: Да. Понимаете, штаб ― это штаб. А профессиональные сборщики ― это профессиональные сборщики. Это вообще разные вещи.

Жегулев: То есть вы рассчитываете на депутатов.

Горяшко: Это вопрос бюджета кампании.

Красовский: Безусловно, это вопрос бюджета кампании, вопрос собирания денег и вопрос, самое главное, действительно работы с профессиональными сборщиками. Мы будем работать с профессиональными сборщиками.

Ерженков: Я хотел бы уточнить. Ты не рассчитываешь на 40 тысяч подписей?

Горяшко: То есть всё-таки не миллион рублей будет? Миллиона не хватит на сборщиков. Миллион должен быть на сборщиков минимум.

Красовский: Ещё раз вам говорю: я вам говорил о том, что я гарантирую вам, что можно провести избирательную кампанию за миллион, но я вам не говорил, что я гарантирую, что можно провести избирательную кампанию со сбором подписей за миллион. Возможно, сбор подписей будет стоить дороже. Подождите, а сколько, по-вашему, стоит подпись в Москве?

Азар: Не знаю, думаю, дороже.

Красовский: Ну сколько?

Азар: Я не собирал сам подписи, я не знаю.

Красовский: Ну тогда что так, если вы не собирали подписи, откуда вы знаете, сколько стоит подпись? Почему вы сомневаетесь, что она стоит миллион?

Азар: А почему я не могу высказать сомнения?

Красовский: Если вы не знаете, я вам могу сказать: «Ну, если не знаете, тогда миллион».

Азар: Вы тоже не знаете?

Красовский: Я, конечно, знаю.

Азар: Скажите тогда.

Красовский: Слушайте, вообще подпись, работа сборщика в разных обстоятельствах стоит разных денег. Подпись вообще может стоить от ста до пятисот рублей, вот так я вам скажу.

Горяшко: Сколько стоит подпись за Антона Красовского в Москве в 2018 году?

Красовский: Она стоит ровно столько же, сколько подпись за Сергея Семеновича Собянина. Вот так я вам отвечу.

Ерженков: Откуда ты знаешь, Антон, эти цифры?

Красовский: Потому что, Сергей, я работал начальником избирательного штаба Михаила Дмитриевича Прохорова.

Ерженков: Там платили за подписи?

Красовский: Людям платили, сборщикам платили.

Ерженков: Сборщикам.

Красовский: Это не люди, которые ставят подпись, а люди, которые собирают подписи. То есть ты за подпись платишь профессиональному сборщику. Я вам об этом и говорю. Команда профессиональных сборщиков. Они же не бесплатно работают. У вас даже в церкви иподиаконы не бесплатно работают, понимаете, а вы удивляетесь, что люди, которые сейчас в Москве в июне, во время мундиаля… Какой там, кстати, счет?

Ерженков: Пока по нулям.

Красовский: Будут ходить по квартирам, не получают ничего. Конечно, получают деньги.

Азар: Ну то есть я правильно понимаю, если вы соберете подписи, сдадите, то это ваше заявление можно считать как то, что вы заранее сказали, что, значит, если вас зарегистрируют, то это нечестно было.

Красовский: Почему?

Азар: Потому что вы сказали, что это невозможно ― собрать подписи.

Красовский: Почему?

Азар: Вы же сказали: «Нихрена не соберу».

Красовский: Ничего подобного я не сказал.

Азар: Ну как это?

Красовский: Я сказал, что это и есть настоящая проблема.

Азар: Вы сказали: «Нихрена не соберу».

Красовский: Нет, Илья, значит, смотрите.

Ерженков: Это и есть настоящая проблема, но не проблема заручиться голосами депутатов, правильно я понимаю?

Красовский: Нет, и это тоже проблема.

Ерженков: Если они получат отмашку…

Красовский: И это тоже проблема.

Азар: Если будет отмашка, то и подписи не будет никто проверять, вот в чем дело.

Красовский: Значит, Илья, если будет отмашка, я не знаю, откуда должна быть эта отмашка. Вы считаете, видимо, что из мэрии отмашка, а, возможно, администрация президента решит мэрию проверить, а, возможно, там есть честные люди, которые работают. Вам не приходило такое в голову?

И, возможно, это невозможно. Я, честно говоря, не пытался никогда сдать куклы. Вот это я вам гарантирую. Мне никогда не приходило в голову сдавать, как вы говорите… Как вы там сказали? И подписи нарисуют, или что… Я лично никогда нарисованных подписей, не знаю, отксеренных подписей, просто кукол вот в таких вот ящиках не сдавал. Я все эти подписи лично видел. Другое дело, что эти подписи собирали тысячи людей по всей стране.

Жегулев: Если возвращаться к итогам, да, что ты себя видишь работающим на государство, да, в нашей системе власти ты себя видишь в той самой, возможно, разделенной или не разделенной партии «Единая Россия»?

Красовский: Конечно.

Жегулев: То есть ты хочешь вступить в «Единую Россию» и готов?

Красовский: Я хочу вступить в партию, в либеральную «Единую Россию». То есть в либеральную партию, которая образуется на месте разделенной «Единой России».

Мостовщиков: Хорошо, остался неотвеченным очень важный вопрос. А зачем, собственно говоря, это делать нужно? Зачем идти в политику и пытаться попасть во власть?

Красовский: Потому что я хочу, чтобы эта страна изменялась в лучшую сторону, но делала это эволюционным образом. И я считаю, что я человек, и такие люди, как я, и должны идти в политику и изменять вещи эволюционным образом.

И вообще люди должны идти на разнообразные выборные и не выборные должности. Вот Илья Вильямович же пошел. Сколько вы там набрали, 1660 голосов в своем, да?

Азар: Вы подготовились.

Красовский: А я всегда готов. Я знаю, сколько подписи стоят, сколько вы голосов набрали, ваше отчество даже знаю.

В своем округе. Была же какая-то логика в этом походе в муниципальный совет? Была. При этом муниципальный совет по тем временам, да и по нынешним временам не то чтобы какое-то выдающееся место. И депутат муниципального совета, который, вообще-то говоря, не получает деньги, поправьте меня, если он не возглавляет, да, округ, ― это как бы человек, который просто работает на общественной работе. Вы можете удивляться, зачем, например, Илья Азар тратит свое время на то, чтобы ходить в этот муниципальный совет. Они там год… Год вы не могли договориться, кто у вас будет председателем?

Азар: Мы же сейчас не об этом говорим.

Красовский: Нет, мы об этом говорим. Я же отвечаю на вопрос, зачем, какая у людей логика, которые идут во власть. Она вообще очень разная.

Азар: Я вам напомню, что муниципальный совет властью не является.

Красовский: Нет, это вы так считаете. А я вот обыватель. Я считаю, что если вы находитесь в государственном здании, бесконечно о чем-то говорите и принимаете какие-то решения о том, как будут выглядеть парадные на улице Пречистенка, значит, это является в некотором роде властью.

Вы, безусловно, не занимаете никакую государственную должность. Но я при этом говорю, что я считаю, что такие люди должны идти и на государственные должности. Я считаю, что такие люди должны идти и в ФСБ, и в прокуратуру, и, я не знаю, в Следственный комитет. И вообще люди, которые считают, что есть какие-то вещи, есть какие-то ценности, которые не стоят денег, должны идти на государственную службу.

Азар: Так, может, вам на неё и пойти просто?

Красовский: Я и пытаюсь таким образом сделать. А почему?

Азар: А не таким нельзя?

Красовский: Нет, почему, у меня не получается сейчас обычным. Я хочу вот таким.

Ерженков: А пример Никиты Белых тебя не отпугивает?

Красовский: Нет, меня пример Никиты Белых и других людей, которых по тем или иным так называемым антикоррупционным статьям сажали, не только Никиты Белых… Ты считаешь, что Никита Белых ― это какой-то показатель, что ли? А Гайзер не показатель?

Ерженков: Нет, просто очень много людей было, которые как раз за теорию малых дел, за то, что мы можем менять систему, находясь только внутри этой системы.

Красовский: Их, во-первых, было а) немного, б) Никита Юрьевич Белых не является в данной ситуации показателем. Помимо Никиты Юрьевича Белых, есть огромное количество людей, которые сидят и управляют своими регионами, и нормально это делают, понимаете?

Я не знаю обстоятельств дела Никиты Юрьевича Белых, вот если честно. Я не знаю откровенно, что там произошло. Меня поэтому этот кейс вообще никаким образом не отпугивает.

Ерженков: Нет, я говорю, отпугивает ли тебя возможность гипотетическая, что тебя эта система потом в какой-то момент съест?

Красовский: Ещё раз говорю, меня кейс Никиты Юрьевича Белых конкретно…

Ерженков: Всё, мы оттолкнулись от Никиты Юрьевича.

Красовский: Хорошо.

Ерженков: Дальше.

Красовский: Отлично.

Ерженков: Система эта. Тебя пугает, что система тебя проглотит рано или поздно, что тебя засосет эта трясина?

Красовский: В смысле… Вот тогда поясни, пожалуйста, что значит засосет? Посадят меня на восемь лет или я стану подлецом, как большинство людей в этой системе?

Ерженков: И то, и другое я имею в виду.

Красовский: Может, я уже, как вот наверняка считает Илья Вильямович, подлец.

Азар: Я промолчал. Я подумал, честно скажу, но промолчал.

Красовский: Это я вижу, я же вижу, о чем вы думаете. У меня есть миелофон.

Так вот, значит, этот мы уже вопрос прошли. Значит, таким образом, она меня уже засосала. Боюсь ли я, что меня посадят? Посадить меня могут сейчас ровно по тем же самым статьям без всякой государственной службы. Я являюсь единственным представителем во всех организациях и единственной первой подписью своего фонда. И поверьте мне, в нашей стране любого человека, который является финансово ответственным, можно закрыть прямо вот завтра.

Мостовщиков: Ценности, которые не стоят денег, ― это что такое? Это какие ценности?

Красовский: Любовь. Надежда.

Мостовщиков: Вы идете в мэры Москвы, чтобы любовь делать?

Красовский: Ага.

Мостовщиков: А это что значит? То есть это для города значит что? Есть какие-то конкретные воплощения у этого?

Красовский: Да, конечно. Для города это, например, значит то, что город должен лечить людей, которые приезжают в этот город, но не имеют постоянной прописки, от ВИЧ-инфекции. Это значит, что, например, дети таджикских мигрантов должны в этом городе получать такое же среднее образование, ровно на тех же самых условиях, что и прописанные в этом городе люди, которые в этом городе родились.

Это значит, что у людей, которые живут в домах, должен быть доступ в общественные пространства этих домов, и более того, город должен побуждать этих людей пользоваться этими общественными пространствами, устраивая там необходимые для этих людей, скажем, секции.

Вообще в это понятие огромное количество вещей вложено. Я считаю, что город должен превратиться в пространство маленьких равных, а не в пространство большинства. Вот что я вкладываю в понятие «любовь». Грубо, но в реальности, ― я понимаю, что я сейчас говорю какими-то сложными вещами, ― говоря простым языком и, наверно, здесь понятным, я, конечно, хочу, чтобы людей из моего круга общения, идущих во власть, становилось больше. Вот так.

И мне кажется, что у этих людей есть много опыта и…

Мостовщиков: Но это какие-то две очень разные истории.

Красовский: Нет, это абсолютно не разные истории.

Мостовщиков: А в чем?

Красовский: Это абсолютно не разные истории, потому что, например, люди из моего круга общения ― это Сергей Капков. И вот когда Сергей Капков, который никогда никакого отношения, как вы знаете, не имел не то что к культуре, а вообще слово это употреблял, видимо, только по отношению к ячменю, так вот, когда этот человек возглавил департамент культуры в этом городе, вы знаете, как изменился этот город. И вы знаете, как изменились общественные пространства в этом городе, и вы знаете, как изменились учреждения культуры в этом городе. Хотя его предшественник, Сергей Худяков, возглавлял департамент культуры этого города, по-моему, двадцать три года, ещё с долужковских времен и был вполне себе, по меркам этого города, культурным человеком.

Вот что я имею в виду. Я просто хочу, чтобы большое количество одинаково и по-европейски думающих людей пришли во власть и не брезговали этой властью.

Азар: При чем тут выборы? Вот что непонятно.

Красовский: Потому что я считаю, что народ имеет право выбирать. Если народ выберет не меня, а Стерлигова, например, то, значит, народ заслужил Стерлигова.

Азар: То есть вы будете на этих выборах, если вас зарегистрируют, отыгрывать роль либерала, я правильно понял?

Красовский: Нет, вы неправильно понимаете, Илья.

Азар: Как делала это Ксения Анатольевна Собчак на выборах президента.

Красовский: Нет, Илья, вы неправильно понимаете. Во-первых…

Азар: Вы сейчас назвали довольно либеральные…

Красовский: Нет, я назвал совершенно не либеральные. Более того, я назвал либеральные, как вы говорите, в вашем представлении о либерализме. А либерализм ― это на самом деле вообще не то, о чем я сейчас сказал. Всё, что я сказал, это социал-демократия, а не либерализм.

Либерализм ― это вообще там, так сказать, где есть капитализм, к которому государство вообще не имеет никакого отношения. Либерализм ― это, так сказать, Дональд Трамп. Это на самом деле либерализм. Государство не бывает без границ. Либерализм ― это где детей отнимают у мигрантов. Вот это либерализм.

А я вот вообще не про либерализм. Я про то, чтобы, так сказать, таджикских детей лечили здесь от ВИЧ-инфекции. Вы понимаете, про что я? Это вообще ни разу не либерализм, это социал-демократия. И я иду с социал-демократической платформой.

Ерженков: Антон, я зарегистрирован по адресу Капотня, район такой есть в городе Москве.

Красовский: Да.

Ерженков: Ты представляешь, если ты приедешь в район Капотни и начнешь говорить вот эту свою политическую платформу про таджикских детей…

Красовский: Ты правда считаешь, что я никогда не был в районе Капотни, что ли?

Ерженков: Нет, я-то уверен, потому что ты был в Нерчинске, ты и Забайкалье объездил, я знаю.

Красовский: Я вообще из Подольска.

Ерженков: Ты как раз отличаешься от многих людей, ты как раз…

Красовский: Сереж, я прекрасно понимаю, что есть какие-то очень непопулярные вещи.

Ерженков: Да. Но в Капотне ни один человек, кроме, может быть, меня, за тебя не проголосует.

Красовский: Отлично. Прекрасно. В Капотне не проголосуют, а не в Капотне, может, проголосуют. Более того, всегда есть основания рассказать, почему надо делать так, как я говорю. Вот, например, я понимаю, почему надо лечить от ВИЧ-инфекции всех в этом городе, а не только прописанных в Москве. Потому что если не лечить всех остальных, то эпидемия растет по другой экспоненте.

Значит, в Капотне будет не 1,5%, как сейчас, при том, что Капотня ― главный сейчас в городе Москве район по инъекционному наркопотреблению. Первый. Первый. А потом уже, так сказать, например, Гольяново с Ивановским. Так вот, если не лечить сейчас всех, то будет не 1,5%, а будет 3% через два года в Капотне. И 1,5%, и 3% ― это и так генерализованная эпидемия, но в реальности есть разница.

То есть в принципе есть какие-то вещи, которые можно объяснять. Я прекрасно понимаю, что это нельзя объяснить за две недели. Я прекрасно понимаю, что основному количеству людей в Капотне, и в Гольяново, и в моем родном Новогиреево хрен объяснишь, что чувак, который приехал сейчас из Ингушетии, в общем, имеет такие же права на московскую жизнь, как и люди, которые родились, например, на Зеленом проспекте, дом 87. «Наверно, нет», ― думают москвичи. А в реальности да, и это то, о чем я говорю.

Вот это, наверно, и есть любовь. Поэтому я иду. Я прекрасно понимаю, что таких людей, как я, во всех смыслах меньшинство. Но я иду на эти выборы для того, чтобы, возможно, через какое-то время таких людей хотя бы была половина.

Ерженков: Тяжело тебе придется, Антон, в Капотне проповеди произносить свои мессианские.

Антон, ты просил не затрагивать эту тему, я знаю, но я вынужден всё-таки задать несколько вопросов, не могу не задать эти вопросы о твоем участии в кампании, в избирательной кампании Ксении Собчак. Как ты оцениваешь свой вклад в эту избирательную кампанию и итоговый результат? Тебя устраивает? Ты на такой результат рассчитывал или ты переоценил возможности этого кандидата? Какую ты роль выполнял? Давай начнем с этого.

Красовский: Знаете, в придуманной в России профессии «политтехнолог» есть отдельная должность, которая называется теловод. Вот я был теловодом Ксении Анатольевны Собчак. Я не знаю, так ли это обидно, как няня детей Джуда Лоу или домработница Кайли Миноуг, но, в принципе, это где-то в этом же районе действительно находится. Это человек, который просто 24 часа в сутки находится с кандидатом.

Жегулев: А вот интересно, тебя не измотала эта кампания? Как после такой кампании, насколько я понимаю, довольно изматывающей, ты еще пошел сам на выборы?

Красовский: Это сейчас вопрос, как будто такая программа «Пока все дома».

Жегулев: Тебе не надоело вообще?

Красовский: Нет, мне надоело быть теловодом. Вот это мне действительно надоело.

Жегулев: А кто у тебя теловод?

Красовский: У меня нет теловода. У меня есть Миша Конев, он руководит теми двумя людьми, которые, помимо меня, ещё работают в этой кампании. Помимо меня.

Жегулев: То есть это одна из мотиваций ― тебе надоело быть теловодом?

Красовский: Это одна из мотиваций, конечно, вот. Что такое? Это нормальная мотивация совершенно.

Жегулев: Ну да.

Красовский: Люди когда идут куда-то вперед, их мотивация именно в этом. Они устают делать что-то предыдущее и хотят большего. Это нормально совершенно. Я, конечно, иду на эти выборы, потому что я хочу большего.

Жегулев: А что ты конкретно смог привнести в кампанию Собчак?

Красовский: Я, к сожалению, довольно мало смог привнести в кампанию Ксении Анатольевны Собчак, довольно много совершил ошибок, из-за которых…

Жегулев: Она?

Красовский: Я, я. Из-за которых… Давайте я всё тогда, все ошибки просто возьму на себя в этой избирательной кампании.

Ерженков: Например?

Жегулев: Например?

Ерженков: Позиция по Крыму ― это твоя инициатива?

Красовский: Нет, она не моя… Вернее, так: это не моя позиция, но я её довольно отчетливо формулировал, и мне казалось, честно, что крымский вопрос не такой болезненный для россиян. А он оказался очень болезненным, это принципиальный для русского человека вопрос. И, конечно, человек, который идет в русскую политику, не может занимать никакую другую позицию.

То есть вот это всё… Как там вчера Дмитрий Геннадьевич Гудков-то сказал? Что Крым, вопрос Крыма ― это всё болтовня, и так далее… Нет, это не болтовня. Вот для русского человека и русского избирателя это не болтовня. Вот ты говоришь, что Крым ― это болтовня, и всё, ты закрываешь себе дверь навсегда, навсегда. Тебя не будет никогда в этой политике.

Ерженков: Ты пересмотрел свои взгляды?

Красовский: Мои взгляды очень просты. Мои взгляды такие же, как у Терезы Мэй относительно брэксита. Я против брэксита, вот как Тереза Мэй. Я против того, чтобы Крым когда-то вошел в состав Российской Федерации, но он вошел в состав Российской Федерации. И теперь я как русский политик должен сделать всё, чтобы потери, которые Россия несет от этого, были минимальны и чтобы в конечном итоге так называемое международное право признало право России на Крым.

Вот любой человек, который идет в русскую политику, идет либо так, либо никак.

Ерженков: Какие ещё ошибки ты совершил? Ты вообще рассчитывал, что она получит 1,5%?

Красовский: Нет, нет. Вот главная, конечно, ошибка моя до какого-то момента ― это была уверенность в том, что известность = популярность, а популярность = голоса. Это не так. Вот, к сожалению, всё оказалось наоборот. Вот эта известность не равнялась популярности, а равнялась наоборот, и люди, зная стопроцентно, кто этот человек, не готовы были за неё голосовать.

Горяшко: Вы из штаба незадолго до дня голосования почему ушли? Чувствуя, что результат будет маленький?

Красовский: Нет, что, ты думаешь, я, как крыса, бегу с тонущего корабля, что ли? Ты думаешь, я из-за этого ушел? Мне плевать, что она 1,56%, да даже если бы набрала 0,56%, 0,056%, это вообще не имеет никакого отношения. Я же тебе говорю, что я готов на себя взять всю вину за эти 1,56%.

Ксения Анатольевна действительно делала всё, что могла, в этой избирательной кампании. Вот это, кстати, очень важно понимать, что она просто не могла сделать больше, чем она делала. Она работала столько, сколько конкурентам в этом избирательном поле и не снилось в этой избирательной кампании.

Другое дело, что за эти пять месяцев невозможно было изменить вот это отношение людей к ней, да. Ей не удалось, так скажем, именно потому, что люди её слишком давно и, как людям кажется, слишком хорошо знают. А рассказать за пять месяцев людям, что они на самом деле не знают огромную часть её жизни, и убедить их в том, что она на самом деле не такая, как они думают, нам не удалось. Но, возможно, ― это тоже важно понимать, ― русский народ не Тимошка и тоже что-то видит нутром своим.

Жегулев: У тебя ещё такая позиция, что…

Ерженков: Антон, тебе недоплатили в этой кампании.

Красовский: Ну, что-то мне недоплатили, что-то недоплатили… Смотри, мы с Ксенией Анатольевной…

Ерженков: Нет, меня это не интересует, хорошо. В одном интервью ты говорил, что больше миллиона, в другом ты говорил…

Красовский: Я никогда не говорил «больше миллиона». Меня спрашивают: «Это больше миллиона?». Я говорю: «Больше». Ну что тут?

Ерженков: А в другом интервью спросили: «Это меньше пяти миллионов?». «Можно купить квартиру в Люблино?» ― тебя спросили.

Красовский: Нет, меня даже не так спросили. Меня спросили: «Можно на эти деньги купить квартиру в Люблино?». Или там где-то, в вашей Капотне, да, в Марьино. Я сказал, что однушка в Марьино стоит 2,5. Два с половиной миллиона получает за пару месяцев ведущий на «Первом канале». Вот что я сказал.

И более того, это был вопрос не про то, сколько мне платили на избирательной кампании. Если точно уж формулировать, то это был вопрос, сколько будут стоить мои услуги, если я, например, ― а это была одна телевизионная журналистка, ― решу пойти в президенты.

Ерженков: Как были устроены товарно-денежные отношения в этом избирательном штабе? Ты был на договоре ГПХ? Какой-то контракт у тебя был предусмотрен?

Красовский: Это я не буду обсуждать.

Горяшко: То есть это про понятия была игра такая, да? Мы друзья…

Ерженков: В русской политике есть черная касса?

Красовский: Я не буду это обсуждать, потому что я давал, я заключал соглашение, некое соглашение о неразглашении. Зарплата, методы расчета, некоторое количество других конфиденциальных вопросов входит в это соглашение.

Ерженков: То, что они не выполнили свои обязательства, избавляет тебя от этого грифа «секретно».

Красовский: Нет, меня ни от чего ничего не избавляет. Слушайте, Сереж, это правда не то чтобы неловкий вопрос, не какой-то… Просто это вопрос даже не то что неприличный. Ты хочешь меня спросить, существует ли в русской политике черная касса? Существует. Я ответил на твой вопрос?

Ерженков: А в этой кампании существовала?

Красовский: Наверно, существовала. Я не занимался денежными вопросами. Денежными вопросами занимался другой человек.

Ерженков: Хорошо, у тебя лично был договор?

Красовский: У меня лично не было договора.

Ерженков: Поэтому ты ничего не можешь доказать, сколько тебе должны?

Красовский: Я даже не собираюсь ничего доказывать. Мы вообще в этой ситуации с Ксенией Анатольевной ничего миру не доказываем. Мы доказываем только друг другу, понимаете?

Вот, собственно говоря, ответ Сергею Горяшко на вопрос «Почему ты ушел за десять дней до выборов?». Потому что мы с Ксенией Анатольевной всю свою жизнь, словно у неё муж не Максим Эммануилович, понимаете, а я, чего-то друг другу доказываем и, так сказать, пытаемся доказать, кто главнее, кто лучше, кто тут начальник, кто кого нанял, что обиднее ― наниматель или работодатель, что менее самоуничижительно ― раб или теловод, и так далее.

Поэтому ещё раз говорю, это всё вопрос наших просто… «Девки спорили на даче», вот. Мы действительно сейчас находимся в некой ссоре. Наверно, потом жизнь, возможно, это исправит.

Жегулев: Но вы, по-моему, не раз сорились.

Красовский: Нет, нет, мы прямо рассорились.

Жегулев: А, там совсем.

Красовский: И я прямо до кровищи, прямо под ногтями гной застыл, поверьте.

Ерженков: Но вы так расходились и сходились, по-моему, на моей памяти раза три-четыре.

Жегулев: Вот я так, что то ли ещё будет, не раз ссорились.

Красовский: А, не раз ссорились!

Жегулев: Не раз уже ссорились.

Красовский: Нет, ну всё-таки не так.

Ерженков: Давай перейдем к другой, к следующей теме.

Жегулев: Я ещё можно?

Ерженков: Да.

Жегулев: Пару вопросов. Я хотел сказать, во-первых, ты же с самого начала был против позиции «Собчак против всех».

Красовский: Да.

Жегулев: Вот. Как ты, медиаконсультант, мог продолжать работать в штабе, в корне, собственно говоря, находясь против основной стратегии человека?

Красовский: Во-первых, начнем с того, что не было никакой стратегии, основной, не основной. Был вот этот слоган, «Собчак против всех». Слушайте, ну, он был. Я пришел, он уже был. А ты правда считаешь, что если вот тебя нанимает какой-нибудь клиент, ты адвокат, например, а это большой богатый клиент, у него есть три адвокатских бюро, которые на него работают. У одних одна стратегия, у других другая. Это вот так делается вообще. И клиент потом решает: я эту сторону принимаю или ту. Это консилиум.

Да, в рамках консилиума, в котором меня не было, было принято решение вот об этом, как казалось тогда кандидату, гениальном ходе «против всех». Потом, когда стало понятно, вернее так, когда стало понятно, что не работает, подумали: «А давайте мы проведем фокус-группы». Фокус-группы показали, что нет, они не понимают, что такое «против всех», они хотят за что-то. Мы сделали за что-то, но это же всё равно не помогло, понимаешь?

То есть это в реальности неважно. На самом деле это всё неважно. Против всех, за всех. Вот представьте, висели бы билборды по всей стране и телевизионная реклама: «Путин против всех!». Я вас уверяю, что было бы 86%. И каждый бы нашел в этом «Путин против всех» того самого, против которого я. Понимаете?

То есть вопрос не в слогане и вопрос не, как ты говоришь, в стратегии. А это вопрос в отношении просто к кандидату. К сожалению, кандидат был очень известен. Вот ошибка главная была в том, что мы считали, что это очень хорошо, что кандидат известен. А на самом деле оказалось, что это очень плохо.

Жегулев: С тобой таких ошибок не будет.

Красовский: Поскольку меня никто не знает.

Ерженков: Сергей, ты хотел вопрос задать по поводу медийного сопровождения некоторых министров.

Горяшко: Собственно, да. Вы говорили в интервью «Медузе», что в рамках работы в Pen & Paper занимаетесь консультированием, в том числе не самых приятных людей, среди которых и чиновники, и министры. А можете этих людей назвать? Это вообще кто?

Красовский: Нет, нет.

Горяшко: Никого? Запрещено контрактом?

Красовский: Нет, ну почему? Там есть открытая информация, так сказать, в Pen & Paper. Смотри, Сереж, конечно, есть какие-то вещи, которые нельзя говорить. Есть какие-то вещи, которые открытая информация. Pen & Paper представляет интересы города Санкт-Петербурга в тяжбе «Дерипаска и город, стадион Зенит-Арена». Pen & Paper представляет город Санкт-Петербург в тяжбе «Кто-то и БДТ». Pen & Paper представляет бесконечное количество каких-то частных заказчиков. Да, они тоже известны.

Ерженков: Я уточню. Антон, ведешь ли ты медиасопровождение губернатора Воробьева?

Красовский: Нет. Почему?

Ерженков: Есть статьи твои о том, как он помогал тебе справиться с короедами, в «Снобе» в 2014 году. Потом я помню в фейсбуке, когда ты писал, какое-то умильное видео…

Красовский: Нет, если когда-то я написал в 2014 году в твиттер губернатору Воробьеву…

Ерженков: Нет, ты большую статью написал.

Красовский: Нет-нет, смотри.

Ерженков: Я помню, начиналась с гениальной фразы: «„Вам позвонил Кукушкин?“ ― написали мне смску».

Красовский: Я тебе рассказываю, как это было. Я написал в твиттер Воробьеву. Тут на следующий день мне звонит какой-то Кукушкин или кто там и говорит: «Я Кукушкин, главный лесник Московской области. Мне вот Андрей Юрьевич расписал разобраться с вашей ситуацией». Это всё единственный контакт, который у меня лично был с губернатором Воробьевым, причем губернатор Воробьев…

Ерженков: Нет, потом ты видео публиковал с его семьей, пикник с его семьей. Ты сказал, что он самый человечный из российских губернаторов.

Красовский: Ну показалось мне тогда. Это в каком году было? 2014 год. Поверь мне, никто мне за это не платил.

Ерженков: Нет, это видео было где-то год назад.

Красовский: Нет. Вот год назад такого видео могло быть не могло.

Ерженков: То есть тебя не связывает ничего с Воробьевым.

Красовский: Нет, меня совершенно ничего не связывает с Воробьевым, кроме того, что партнером фонда «СПИД.Центр» является Центр по борьбе со СПИДом Московской области. Больше меня ничего не связывает с Андреем Юрьевичем Воробьевым. Я Андрея Юрьевича Воробьева в жизни видел издалека один раз. Я Путина видел чаще на порядок и ближе, чем губернатора Воробьева.

Я никогда с ним не разговаривал, притом что Оксана Пушкина, которая является депутатом от Одинцовского округа Московской области, моя подруга, скажем честно, и я до выдвижения Оксаны с ней часто всё обсуждал, и после того, как Оксана стала депутатом, с ней часто встречаюсь. При всём при этом я не знаю ни одного человека в московском правительстве. Я не знаю вице-губернатора Виртуозову, вице-губернатора Забралову, вице-губернатора Михаила Кузнецова.

Я этих людей никогда не видел. Но знаю, кто, вот видишь, я их могу назвать, потому что я действительно каждый день общаюсь по каким-то делам с людьми, которые живут с ВИЧ или умирают от СПИДа, в Московской области это часто бывает.

Ерженков: А с кем-то у тебя есть неформальные отношения из российского истеблишмента? Вот у тебя были отношения с Юмашевыми, например.

Красовский: У меня были какие-то отношения с Юмашевыми.

Ерженков: А сейчас?

Красовский: Нет, сейчас я вообще ни с кем не общаюсь.

Ерженков: Ни с кем?

Красовский: Я тебе клянусь, вот крест. Честно.

Ерженков: Только с Оксаной Пушкиной.

Красовский: Ну нет, с Оксаной я периодически переписываюсь. У меня, наверно, есть какие-то люди, с которыми я действительно… Вот я езжу, вот сейчас Сергей Пархоменко должен зарядить прямо АКМ, потому я могу признаться: у меня есть товарищ Андрей Александрович Клишас. Вот я его уже рассказал сейчас, у меня такой вот товарищ. Я ничего не могу с этим поделать, мы с ним знакомы, потому что мой друг и партнер Костя Добрынин, вернее, мой начальник в Pen & Paper был заместителем председателя комитета по этому… законодательству Совета Федерации, а Андрей ― председатель комитета.

Ерженков: Почему не общаешься? Когда ваши пути-дороги разошлись?

Красовский: С кем?

Ерженков: С Юмашевыми, допустим.

Красовский: Ты знаешь, они не разошлись, как-то вот просто мы не общаемся. Вот я, например, дружил, прямо дружил взасос с Натальей Владимировной Синдеевой, владельцем этого канала, и Александром Ивановичем Винокуровым. Но вот не общаюсь уже давно. Вот у нас всегда была одна компания вот эта. Вот мы не общаемся, я больше не являюсь частью этой компании. Так произошло, ничего личного. Вернее, так: ничего служебного, только личное. С Капковыми я общаюсь.

Ерженков: Давайте перейдем на другую тему, потому что у нас осталось 10 минут, иначе мы не успеем на второй тайм футбола. Кстати, первый тайм закончился со счетом 0:0. Егор Мостовщиков хотел задать вопрос.

Мостовщиков: Какой именно?

Ерженков: Какой из?

Красовский: Никто не хочет задавать никакие вопросы!

Ерженков: Про федеральные каналы.

Азар: Про Харви не будем говорить?

Мостовщиков: Нет, я про Харви хотел спросить.

Ерженков: А мы как раз и задаем этот вопрос.

Мостовщиков: Да, у меня был вопрос. Сергей уже упоминал ваше интервью «Медузе» недавнее, и там вы говорите, что пришли к выводу, что вы вынуждены как первый открытый гей в политике занять место русского Харви Милка. Меня интересует, что вы вкладываете в это понятие, что для вас есть быть русским Харви Милком?

Красовский: Я не помню, честно говоря, чтобы я такое сказал «Медузе». Там было такое сумбурное интервью с коллегой Ильи.

Мостовщиков: Там это обсуждалось, да.

Красовский: Я думаю, что не совсем так было сформулировано. Но приблизительно имелось в виду… «А вот вы зачем идете? Вы зачем собираетесь идти?». «А потому что больше некому», ― сказал я. Я ровно это и сказал.

Вопрос был такой: «Вы в 2013 году», ― спросила меня журналистка «Медузы», ― «написали, что вы не хотите быть Харви Милком, а сейчас вы идете в политику». Я иду в политику, так сказать, потому что а) я могу сейчас это сделать, а тогда не мог.

Жегулев: А почему не могли?

Красовский: Потому что тогда, в 2013 году, последствия каминг-аута, который я сделал, для системы и людей, которые этой системой руководили, были слишком травматичны, и они забанили меня навсегда и везде. Но потом эти люди перешли работать в другую, более бесполезную организацию.

Жегулев: Но подождите, выборы и забанили ― это разные вещи.

Красовский: Это абсолютно не разные вещи, потому что, как вы помните, после 2013 года никаких выборов не было. Были выборы в Государственную Думу. В выборах президента я уже участвовал. Вот.

То есть я сидел четыре года, я четыре года… Два года на полке лежала наша программа с Собчак, которая потом вышла на «Пятнице», мы сняли пилот. Вот Сергей Ерженков к этому имел отношение. И сказали: «Всё прекрасно, только Красовского мы в эфир не поставим никогда». Вот, это нельзя, это харам.

Ерженков: Сколько мариновали эту программу?

Красовский: Два года.

Ерженков: Из-за тебя?

Красовский: Конечно. Потом поменялось руководство администрации президента, пришло более… Вернее, не так. Пришло не то что более свободолюбивое, менее свободолюбивое. Я, кстати, не знаю, кто из них более свободолюбивый и менее свободолюбивый. Пришли люди, которые не считали мою жизнедеятельность и вообще мою жизнь личной обидой. Вот и всё.

Ерженков: Однажды ты сказал: «Дайте мне три кнопки федеральных каналов, и я превращу эту гомофобную страну в гей-френдли страну».

Красовский: Дайте же мне, Сергей, эти три кнопки! Я вам одну отдам. Какую хотите? Личную.

Ерженков: Нет, серьезно. Сейчас вы можете действительно за месяц…

Красовский: Да, сейчас я могу точно то же самое повторить.

Азар: Сейчас вот у вас как у кандидата будет несколько кнопок.

Красовский: Нет, у меня не будет. У меня сейчас как у кандидата не будет никаких кнопок.

Ерженков: Почему? «Москва 24».

Азар: Ролики будут посвящены этой теме.

Красовский: «Москва 24», ТВЦ, «Россия 24 Москва», что-то такое.

Азар: Всё ― федеральные кнопки.

Красовский: Нет, какие-то ролики будут посвящены этой теме.

Азар: И удастся ли из гомофобной страны-то?

Красовский: Значит, смотрите, Илья. Вопрос не в роликах. Ролики ― это не значит «дайте мне канал». Ролики ― это значит вам дали три с половиной минуты в день на трех каналах с общей аудиторией… Три, три. И это не называется «Дайте мне федеральные каналы». Федеральные каналы у нас ― «Первый», «Второй», НТВ. Или на самом деле «Первый», «Второй» и ТНТ. Вот дайте действительно эти каналы людям.

Азар: И что будет? Пропаганда?

Красовский: Пропаганда свободы будет. Вас даже небось пустят в Государственную Думу.

Ерженков: Антон, а может быть, для русского народа это тоже такой же принципиальный вопрос, как и с Крымом?

Красовский: Возможно. Я, кстати, не готов сейчас сказать: «Нет, это вопрос не такой!». Возможно, и такой.

Азар: Точно не знаете.

Красовский: Да. Но, смотрите, исторический опыт других стран ― а мы можем всё-таки на него каким-то образом ориентироваться в качестве социологии ― показывает, что нет, это не так. Ну не так. Даже в Польше вот сейчас есть какой-то мэр-гей какого-то мелкого города. У него даже есть партия, он сейчас партию сделал.

И вообще для людей это не так травматично. Вот вы специалист по Украине, Сергей.

Ерженков: Я там давно не был.

Красовский: Вы же знаете, что там сейчас одним из главных политиков является человек, так сказать, запись которого из ментовского кабинета знает вся Украина, где этот человек говорит… Ему говорят: «В какой роли выступал?». ― «В пассивной». Вы понимаете, да, что этот человек сейчас…

Ерженков: Наш зритель не поймет, давай расшифруем.

Красовский: Ваш зритель не поймет, а зритель, который случайно это увидит, так сказать, в той стране, это поймет.

Так вот, человек сейчас, как вы понимаете, один из самых популярных политиков в Украине. Соответственно, даже для Украины, в общем, сельской, провинциальной, христианской, очень ортодоксальной страны не это является определяющим. То есть любят они его, в общем, как Петра Ильича Чайковского, не только за это.

Жегулев: Но он же это не признаёт.

Красовский: Слушайте, он это не признаёт, но люди же не Тимошки.

Ерженков: Я уточняю, что мы про Ляшко, да, говорим?

Жегулев: Да, мы говорим сейчас про Ляшко, но и в нашей есть стране политики, которые открыто не признают…

Красовский: Нет, ну всё-таки нет политиков, видео которых на допросе видела вся страна, понимаете?

Жегулев: Да, но, в принципе…

Ерженков: Но при случае такие ролики можно записать про этих политиков.

Красовский: Сергей, я понимаю, что у вас есть оперативная съемка. При случае, когда вам дадут команду, выкладывайте.

Ерженков: Пустить в ход.

Красовский: Выкладывайте.

Жегулев: А можем ли мы вообще поговорить о геях в российской политике?

Красовский: Я не буду их обсуждать хотя бы потому, что я, честно говоря… Смотрите, вот почему я ещё иду. Илья спросил, буду ли я выкладывать каждый раз ролики про геев, гей-пропаганду и так далее. Нет, не буду, потому что я сам по себе не считаю это своей главной темой, честно. Я честно иду как открытый гей, более того, я, как Павел Альбертович Лобков, открыто HIV+, да, ВИЧ-позитивный. Это ещё хуже здесь в этой стране.

Азар: Просто, может быть, в этом смысл?

Красовский: Нет-нет-нет, вам кажется, что в этом смысл.

Азар: Если будет зарегистрирован открытый гей, это изменение в российской политике.

Красовский: Конечно, безусловно. Это, безусловно, изменения в российской политике.

Ерженков: Но они отложены будут.

Красовский: Нет, почему отложены? Совершенно не отложены, просто это не главная вообще тема.

Ерженков: На несколько лет.

Красовский: Просто это вообще не главная тема жизни русского народа, если честно. Это, безусловно, очень важная тема для моей личной жизни. И, безусловно, вообще эта тема, тема открытости для моей личной жизни очень важная.

Азар: Это звучит лучше, чем «я хочу устроиться в „Единую Россию“ работать».

Красовский: Возможно. Понимаете, Илья, во-первых, вас всё время очень мучает Путин и вопрос Путина.

Азар: Я ни разу не сказал это слово даже.

Красовский: А я вот ни разу не сказал, что я хочу в «Единую Россию».

Азар: Вы сказали.

Красовский: Нет, я сказал, что я хочу в партию, которая образуется после распада «Единой России» на две части.

Азар: Во главе с сенатором Клишасом, это я уже понял.

Красовский: Нет. Я сказал, что консервативная партия должна быть во главе с Клишасом, а я хочу в либеральную.

Азар: Тем не менее, вы уже пять раз сказали сегодня слово «Клишас», и мне кажется, это рекорд вообще у этого человека.

Красовский: Нет, пять раз из произнесенных слов… Из пяти произнесенных раз «Клишас» два сказали вы.

Азар: Согласен.

Красовский: Вот.

Азар: Но три в вашу пользу.

Красовский: Хорошо.

Мостовщиков: Вопрос: вы считаете себя русским Харви Милком?

Красовский: Нет, я не считаю себя русским Харви Милком, потому что а) во-первых, я не знаю, кто такой Харви Милк. Я только смотрел фильм «Милк». И всё, что я знаю о Харви Милке, известно мне по сценарию Лэнс Блэка. Так сказать, я читал какое-то количество статей из Википедии на разных языках про Харви Милка, которые все сводились приблизительно к одному: такой чувачок, не первый муниципальный депутат в Соединенных Штатах…

Ерженков: Антон, ты хочешь оставить след в истории? Я тебя знаю.

Красовский: Хочу, да.

Ерженков: Хочешь оставить след в истории.

Красовский: Да.

Ерженков: И в тебе есть этот дар проповедника.

Красовский: Есть. Как вы считаете?

Ерженков: Нет, я не считаю. Это все считают так. Все наши друзья считают общие.

Красовский: Я не знаю, это же вы должны определять, есть у меня этот дар или нет.

Ерженков: Но ты хочешь оставить след в истории, войти как первый российский политик, который публично объявил о том, что он гей?

Красовский: Я, честно говоря, очень надеюсь войти в историю с немножко другим бэкграундом.

Ерженков: Спасибо нашим гостям, спасибо Антону. Это была программа Hard Day's Night. Я так понимаю, счет 0:0 сейчас в Санкт-Петербурге. Я напоминаю нашим зрителям, что после окончания футбольной трансляции на телеканале Дождь будет квартирник у Михаила Козырева, где будет обсуждение футбола, возможно, к ним присоединятся болельщики. А, 1:0! Вот сейчас мне говорят, забили.

Красовский: А кто, кто?

Ерженков: Россия забила. Гулять сегодня всю ночь будем.

Красовский: Не зря сегодня Рамзан Ахматович ездил с египетской командой!

Ерженков: Да. Возможно, даже болельщики Сенегала, который сегодня победил сборную Польши, сегодня присоединятся и придут на квартиру к Михаилу Козыреву праздновать этот матч.

И напоследок постскриптум от нашего героя.

P. S.

Красовский: Я Антон Красовский, и я сегодня был в программе Hard Day's Night. И я возмущен тем, что на этой программе не было ни одной девушки. Я как единственный гей в российской политике возмущен вот таким вот банальным феминистическим вопросом. До свидания, дорогие друзья.