Алексей Венедиктов: «Мне угрожать нельзя»

Желнов: Во-первых, с прошедшим вас юбилеем.

Венедиктов: Спасибо.

Желнов: И с наступающим Новым годом.

Венедиктов: Спасибо.

Желнов: Первый вопрос по поводу последней темы нашумевшей, я имею в виду решение главного редактора сайта «Эха Москвы» Виталия Рувинского о снятии блога Виктора Шендеровича. Ну, собственно, не блога — эфирные распечатки. Вы уже комментировали как раз вот Елизавете, РБК, говоря о том, что вы никакого отношения к этому не имеете, сайт не контролируете и до таких мелочей не опускаетесь. Кому тогда подчиняется главред сайта «Эха Москвы», в данном случае господин Рувинский?

Венедиктов: Никому. В соответствии с законом о СМИ, все решения редакционной политики принимает главный редактор того СМИ. В данном случае сайт «Эхо Москвы» — это отдельное СМИ, с отдельной лицензией, с избранным главным редактором, напомню я, коллективом, поэтому он подчиняется в редакционной политике своему пониманию справедливости, правды, соблюдению закона, так же, как подчиняюсь я закону, так же, как подчиняется у вас главный редактор, который еще 2 дня будет, я надеюсь, вашим главным редактором, я имею в виду Михаила Зыгаря. Все главные редактора действуют по одному и тому же закону, нет отдельного закона о СМИ для сайта и нет отдельного закона для редакции. Там главный редактор и здесь главный редактор.

Сурганова: Ну вы тогда говорили мне в комментарии, что вы не успели еще прочитать или послушать эфир и не знаете, собственно, что там такого произошло. Вот с тех пор вы, наверняка, уже ознакомились с содержанием?

Венедиктов: Нет, Лиза, я уже 3 года не читаю, не слушаю, не смотрю Виктора Шендеровича. За 3 года я смотрел только один его эфир, как раз когда на него был наезд по поводу его сравнения Олимпиады с Олимпиадой 1936 года в Мюнхене и когда грозил иск, тогда я вынужден был, мои юристы принесли мне распечатку, потом я почитал, потом я посмотрел, потом я послушал и был готов к судебной процедуре. Если здесь будет судебная процедура, я, конечно, это сделаю. Многие авторы «Эха Москвы», гости, вернее, «Эха Москвы» не являются предметом моего пристального внимания, они вон в эфире прямом говорят, что они хотят — это особое мнение, и это в эфире все выходит. Мне понятно, что они могут сказать, я не читаю Виктора Шендеровича, как я долгое время не читал Проханова, и не смотрел, и не слушал, когда Проханов был на «Эхе Москвы», я этого не делаю. Поэтому, честно говоря...

Роменский: А здесь разве не принципиальный вопрос? Есть все-таки конфликт.

Венедиктов: Ну, во-первых, я не вижу конфликта между радиостанцией и Виктором Шендеровичем. Насколько я знаю, Виктор Шендерович придет опять во время, которое он приглашается, в 17 часов по четвергам, будет приходить, а пока он соблюдает правила эфира «Эха Москвы», как любой гость, хочу сказать, поэтому конфликта между радиостанцией и Виктором Шендеровичем нет. Я — главный редактор радиостанции.

Желнов: Я поясню для зрителей, что речь об эфире Виктора Шендеровича, где он рассказывал, где содержались, как посчитал Виталий Рувинский, личные выпады в отношении президента России Владимира Путина, и после этого был удален этот эфир с сайта «Эха Москвы».

Туманов: Да, я хотел бы просто уточнить. Нельзя не признать сейчас, что 2015 год на дворе, в России сейчас время для СМИ, мягко говоря, непростое, все уходит, действительно, в сети, не помню, честно говоря, ваших цифр, но я так понимаю, что сайт читают даже, наверное, больше, чем слушают радиостанцию, если не ошибаюсь.

Венедиктов: Ну сомнительно, но неважно. Это другое СМИ, опять же.

Туманов: Да, но тем не менее. Такая тоже удобная позиция. Но неужели вот вы не контролируете сайт никак? Есть закон о СМИ, безусловно, мы все там должны жить, наверное, в этой реальности, но есть же другая реальность: российские СМИ живут немножко по-другому. Мы тут все, в общем, журналисты, мы все прекрасно догадываемся о звонках в редакцию и т.д.

Венедиктов: Что значит — я не контролирую сайт? Я эфир не контролирую в известной степени, потому что я вот сижу сейчас у вас в прямом эфире, а в эфире что-то происходит, какие-то гости, которые непонятно что говорят и неизвестно что говорят.

Туманов: Но вам потом позвонят после такого?

Венедиктов: Ну мне звонят каждый день по разным поводам, но надо сказать, по поводу эфира Виктора Шендеровича мне не звонили, по поводу эфира, по поводу сайта — тем более. Еще раз объясню: безусловно, я не буду лукавить, что в понедельник, когда у нас еженедельная планерка, в этот понедельник, вчера, мы, я, и мои заместители — Сергей Бунтман и Владимир Варфоломеев — попросили Виталия Рувинского объяснить нам причину снятия с сайта, потому что это косвенно, но ударяет по репутации радио. «Эхо» — это «Эхо». Виталий Рувинский объяснил нам свое видение, еще раз повторяю, я не читал распечатки, не слушал, но для нас был главный вопрос: это политическая цензура или нет? Значит, нам было предоставлено доказательство, что ровно те факты, о которых говорил Виктор Шендерович, те же факты повторил Сергей Пархоменко на следующий день, и это все осталось на сайте. Нам были предоставлены распечатки Юлии Латыниной, которая упоминала имена там Цепова, Кумарина, все это рассказывала в 2004 году, в 2008 году — это все у нас было. И, соответственно, вопрос...

Желнов: Ну да, о том, что Путин знаком с лидерами тамбовской группировки.

Венедиктов: Да-да-да, все это было на «Эхе» еще когда господин Шендерович этого, наверное, не знал, потому что Латынина в этом рыла давно, и в 2004 году, когда был убит Цепов, и в 2007 году, когда там что-то Кумарин был, все это было в эфире «Эха», и все остается в архивах открытых и т.д. Значит, нам было внятно доказано, что это не политическая цензура, потому что все факты были повторены, они есть на сайте. Более того, эфир господина Шендеровича остался в социальных сетях полностью «Эха Москвы». У нас есть на ютьюбе канал, и там полностью передача осталась, канал не подчиняется Виталию Рувинскому, а подчиняется мне. Мне в голову не пришло это снимать из этого канала социальных сетей, поэтому все осталось. Нет политической цензуры...

Туманов: Административное устройство.

Венедиктов: Да, это такое устройство, которое позволяет нам существовать, потому что два СМИ.

Туманов: Пытаетесь обезопасить себя?

Венедиктов: Конечно, безусловно, именно поэтому мы регистрировали сайт как отдельное СМИ, потому что сайт — это другие принципы, это, в том числе, печатная история, поэтому другие требования закона. Поэтому мы изначально, когда возник сайт, он возник в 1995, а мы где-то в году 1998-м зарегистрировали его как отдельное СМИ специально с целью обезопасить. Да, конечно.

Туманов: Ну неужели с вас не спрашивают за сайт?

Венедиктов: Меня спрашивают за сайт. Вы.

Туманов: Как часто?

Венедиктов: Я отправляю к Рувинскому.

Туманов: К Рувинскому.

Венедиктов: А я отправляю к Рувинскому. Или я доверяю человеку, которого избрали, который работает рядом со мной и треть материалов берет из «Эха», или я не доверяю, тогда давайте ставить вопрос о смене главного редактора. Я считаю, что я абсолютно солидарен с Виталием в его праве принимать такие решения. Я по каждому решению не влезаю и влезать не буду. И не скрою, у меня с Виктором Шендеровичем очень сложные личные отношения, мы 3 года не разговариваем, поэтому здесь я умываю руки. Если бы это случилось там, условно, с Женей Альбац или с Максимом Шевченко, Виталий знает, что он мог обратиться ко мне, как он обращался ко мне, когда у него был конфликт с Борисом Немцовым, и он снимал его блог, с Андреем Пионтковским, и он снимал его блог, с Кристиной Потупчик, и он снимал ее блог. И я, как человек, который с ними общается, я урегулировал. С Шендеровичем я не общаюсь. Виталик знал, что он ко мне с этим вопросом не может обратиться, и он не обратился.

Чудинова: Я просто хотела спросить: а какие причины были названы Рувинским и вас удовлетворили?

Венедиктов: Это к Рувинскому, можно? Вот в данном случае это точно к Виталию Рувинскому. Нас они удовлетворили в том смысле, что это не политическая цензура. Все остальное — вкусовщина главного редактора. Например, Володя Варфоломеев сказал мне, что он понял и успокоился, он все равно не согласен со снятием, как мой зам, но он понял, что это не политическая цензура и успокоился. Потому что все факты, повторяю, которые приводил Шендерович, на следующий день были приведены Пархоменко, сегодня их упоминала Евгения Альбац, все осталось на сайте. Нам было объяснено, и мы удовлетворились тем, что это было снято по другой причине.

Сурганова: А почему вы снимали блог Навального? Ведь эта история была, когда вы лично этим занимались по решению суда.

Венедиктов: Мы выполнили решение суда, мы собрались.

Сурганова: Но, тем не менее, занимались этим вы, а дела эти сайта.

Венедиктов: Да, я был членом совета директоров и остаюсь членом совета директоров и акционером, и обратил внимание главного редактора сайта, что не выполняя решение суда, и если будет блокирован сайт, это нанесет мне ущерб как акционеру. Такой довод возымел действия. Но не как главный редактор «Эха Москвы», поверьте мне, потому что этот блог Навального был озвучен в эфире «Эха», моего «Эха». Два разных медиа, абсолютно верно, специально разведенные, есть правила прямого эфира, есть правила перепечатки, ну и т.д.

Туманов: То есть, шишки Рувинскому, в конечном итоге, получаются.

Венедиктов: Вы думаете, у меня мало шишек?

Туманов: Ну вот они набиваются же, в том числе, из-за него.

Венедиктов: А они не набиваются, потому что ну а что, собственно говоря, какие такие шишки у него случились? Он выполнил свою должность, как должность главного редактора, принял решение.

Туманов: Но вы просто его упомянули в контексте снятия тех или иных материалов уже не один раз.

Венедиктов: Ну поставьте ему плюс за то, что я знаю, как на него давили, чтобы он не ставил расследование ФБК по Чайке. Я знаю, как ему звонили и какие люди ему звонили. Он не прибежал ко мне за защитой.

Туманов: А кто ему звонил, скажите?

Венедиктов: Я знаю от этих людей, которые жаловались мне на него. Я им отвечал ровно так же, как отвечаю вам. Он — самостоятельный главный редактор.

Желнов: Что он ставил как главный редактор материалы ФБК, да?

Венедиктов: Да-да-да, и это его право. Вот я позвал Навального в эфир и позвал Муратова в эфир по расследованию, тогда давили на меня, но когда он ставил расследование ФБК — это его решение было. Если бы он не поставил, я бы, может быть, был бы недоволен, но это его право и его риски.

Желнов: Алексей Алексеевич, а давят как? С вами же они как? Вы уже терты в этой системе, как давят?

Венедиктов: Ну как? Вот так давят.

Желнов: То есть, приглашают: заезжайте…

Венедиктов: Не приглашают. В таких пробках я не могу ездить. Нет, ну, как обычно. Слушайте, я думаю, что всем понятно. Огромное число интересантов говорят: «Ну тебе это зачем? Ну что, это разве прибавляет популярность? Это непроверенные вещи. Зачем тебе судебные иски? Зачем тебе ссориться с хорошими людьми?». Ну как? Все по-дружески. Со мной только по-дружески. Все давно знают, что мне угрожать нельзя, просто нельзя. Почему? Потому что нельзя. Вот и все.

Желнов: С кем сейчас больше всего по-дружески получается? Поскольку власть все-таки меняется.

Венедиктов: Ну по-разному. Бывает, звонят из каких-то муниципалитетов, вот этот карельский кризис. Слушайте, мне звонят люди, которых я не знаю.

Желнов: Нет, я имею в виду из Кремля и со Старой площади. Кто сейчас?

Венедиктов: Я дружу со всеми, каждый мне может позвонить. Но с учетом того, что у меня нет мобильного телефона, каждый мне может написать смс, и я обязательно отзвоню.

Желнов: Вот за эти повестки информационные кто отвечает? Потому что все время...

Венедиктов: Да никто не отвечает. Каждое ведомство охраняет себя любимого.

Желнов: Ну вот с вами кто работает?

Венедиктов: Что со мной работать? Со мной работает Маша Захарова, давайте я скажу так.

Желнов: Маша Захарова.

Венедиктов: Устраивает?

Желнов: Не совсем устраивает, потому что я говорю именно со стороны администрации президента.

Венедиктов: Со стороны администрации президента мне никто не звонит. Это абсолютно бессмысленная работа: звонить мне с просьбами со стороны администрации президента.

Роменский: Ну по Чайке, по этому вопросу кто-то же обращался?

Желнов: Не Маша же Захарова звонила?

Венедиктов: Нет, не Маша Захарова звонила.

Желнов: А кто?

Венедиктов: А зачем вам знать? Те же, кто и вам. Важен же результат, я же на слушателя работаю. Вот если бы у нас не появился Навальный и не появилось на сайте расследование ФБК, вопрос имел бы смысл. А так, я... Какая разница?

Желнов: Я же не отрицаю. Мы не отрицаем, что результат есть, просто технология...

Венедиктов: Какая разница, сколько у меня выпито, послушайте? Важен результат, что я трезв.

Туманов: А, кстати, вот в последнее время больше таких звонков стало вот, по вашему ощущению? Да, больше каких-то тем.

Венедиктов: Нет, меньше. Просто все правила «Эха» известны, и люди прекрасно понимают, по какому поводу они могут мне там, условно, позвонить, то есть, написать, или не могут, потому что ответ приблизительно один: «Приди и изложи свою позицию»— приблизительно ответ такой. Мне стоп поставить нельзя просто. А поскольку мы заранее объявляем, что мы это будем делать, это моя репутация. Зачем же я буду рисковать?

Чудинова: Мне просто очень понравился аргумент: но это же не приведет и не ведет к росту популярности. А что, на ваш взгляд, ведет к росту популярности? Ну, собственно говоря, мы готовились к эфиру, сели и решили посмотреть, что произошло с «Эхом Москвы» за последний 2015 год. И мы видим уход многих ключевых сотрудников.

Венедиктов: Это вы говорите мне на канале, с которого уходит первый главный редактор через два дня? Это вы мне говорите на канале, с которого ушел заместитель, он сидел там? Это мы это обсуждаем, кто уходит куда, я правильно понимаю?

Желнов: Алексей Алексеевич, заместитель ушел по добровольным причинам, как и главный редактор. Давайте не переводить.

Венедиктов: У нас тоже все ушли по добровольным причинам, я никого не гнал.

Желнов: Но с разными формулировками. Это как?

Венедиктов: Так это к ним, формулировки к ним. Я подписываю любое заявление.

Желнов: Нет, ну как? Формулировка Корзуна, уходившего со станции летом, что «это смерть мозга наступает на радиостанции» — это все-таки не формулировки, с которыми уходили с Дождя.

Венедиктов: Вам рассказать, как уходят с Дождя?

Желнов: Нет, давайте не о нас все-таки. Или Марина Королева, которая в свойственной ей манере корректно написала в фейсбуке о том, что разошлись во взглядах, но это не выглядит как доброе расставание.

Венедиктов: Это очень доброе расставание.

Желнов: Ксения Ларина, которая не появляется в эфире.

Венедиктов: Ксения Ларина находится в отпуске и выйдет из эфира 20 февраля. Она просила два месяца отпуска.

Желнов: Понятно.

Роменский: Мы можем перечислять и дальше. Илья Рождественский ушел на РБК. Эти, как мне кажется, решения принятые, они не спонтанные. И мне кажется, что они являются некой системой.

Венедиктов: А решение Зыгаря спонтанно? А решение Дзядко спонтанно? Нет, Дзядко не спонтанно.

Желнов: Алексей Алексеевич, давайте не будем про нас.

Венедиктов: Нет, секундочку. Вы говорите «спонтанно».

Желнов: Но это неправильно — нам комментировать собственную компанию здесь.

Венедиктов: Ну а мне комментировать собственную компанию?

Желнов: Ну конечно, потому что вы гость.

Венедиктов: Ну хорошо. Значит, я не буду комментировать собственную компанию. Еще раз повторяю, все люди написали заявление. Да, ушел Корзун, пришел Быков, ушла Королева, пришел Веллер. Не забывайте про это.

Желнов: Ушел Акунин.

Венедиктов: Ушел Акунин, вернулся Сонин. Хорошо, назовем так, и так будет дальше. Это живая компания. Дети растут, вы забываете. Я был классным руководителем 20 лет, и каждый год от меня уходило 30 детей, которых я считал своими, которых я учил многие годы. Я привык к уходам.

Роменский: То есть, вы не считаете, что вот увольнение этих сотрудников и отказ некоторых гостей является ответом на ту политику информационную, которую вы проводите?

Венедиктов: Наверное, является. У кого-то является, у кого-то не является. У каждого совокупность причин. У Корзуна своя совокупность, у Королевой своя, у Рябцевой, которую вы боитесь здесь упомянуть, своя, у Рождественского своя, но люди уходят, они сами мне пишут заявления. Я не собираюсь менять редакционную политику, и это все знают. Я избранный главный редактор, у всех есть другой путь, смените меня, сместите меня, если большинству она не нравится. Нет проблем.

Желнов: Но вам жаль?

Венедиктов: Мне жаль, мне жаль каждого человека, который уходит. Мне жаль каждого человека. Мне жаль, что они уходят. И я желаю им успеха в их новых проектах.

Роменский: А стоила игра свеч?

Венедиктов: Конечно.

Роменский: Вот вы не жалеете о том, что, к примеру, над вами находился или рядом с вами такой человек, как Леся Рябцева? И она наверняка повлияла на то, как к вам, как к радиостанции, начали относиться, в том числе и сотрудники. И вы думаете ли до сих пор, что игра стоила свеч? Что вот этот каждый скандал, каждое непечатное слово в блоге Леси Рябцевой стоила ухода Акунина?

Венедиктов: Конечно, я думаю, то, что написал Корзун про смерть мозга — это гораздо хуже, чем все, что написала Леся Рябцева для репутации «Эха Москвы». Это не честно. Так же, как Леся Рябцева поступила несправедливо и грубо по отношению к сотрудникам, так же и Сергей Корзун, оскорбив вот таким уходом, оскорбил сотрудников. Я, правда, не извинился перед ними за Корзуна, но надо, наверное, извиниться. Но это их право.

Желнов: Корзун все-таки не переходил на личности.

Венедиктов: Посмотрите, где он работают — в морге. Он сказал им: «Вы работаете в морге» — вот, что сказал Корзун. Как вам, если я вам скажу, что ваша компания — это морг, чего вы тут работаете?

Сурганова: А что хорошего Леся Рябцева принесла «Эху Москвы»? Вот вы говорите: это очень много дало, каждый скандал.

Венедиктов: Еще раз. Что хорошего Сергей Корзун принес, что хорошего…

Сурганова: Нет, давайте про Лесю Рябцеву.

Желнов: Но Сергей Корзун основал вообще.

Венедиктов: Правильно.

Желнов: Поэтому тут вопрос: «Что хорошего он принес?» — он принес целую радиостанцию.

Венедиктов: Вот давайте каждого обсуждать. Давайте. Что хорошего Сергей Бунтман дает «Эху Москвы» не ушедший?

Роменский: Чудесный, прекрасный. Он рассказывает про русский язык. Я могу про каждого журналиста «Эха Москвы» рассказать.

Венедиктов: Пригласите ее вести. Я надеюсь, что она украсит канал Дождь. Пригласите Корзуна, пригласите Лесю.

Роменский: А что дала Леся радиостанции?

Венедиктов: Леся радиостанции дала очень много. Леся радиостанцию ввела в то, что я называю социальные сети — это то, что мы проспали. Вот Леся нас втолкнула туда, если говорить о том, что она сделала для радиостанции, и то, что «Эхо Москвы» сейчас в социальных сетях очень громкое — это заслуга Леси и тех людей, которых она привела с собой. Часть из них осталась, часть из них ушла с ней, с этой точки зрения. Леся участвовала в программах, которые до сих пор держат первую строчку в эфире «Эха», например, программа...

Роменский: Потому что вы в такие программы ее приглашали ведущей?

Венедиктов: Нет, секундочку. Вы же не слушаете. Да, она ведущей была. Она вела программу «Чувствительно», она создала программу «Чувствительно», она ее вела. Она стоит первой в рейтинге в своем слоте среди 54 радиостанций. До этого я никак не мог придумать программу, как делать про благотворительность. И можно перечислять. Можно говорить о том, что она сделала хорошего, что она сделала плохого, как любой из нас. Поэтому, да, игра стоила свеч и будет продолжать стоить свеч, потому что я принимаю решения, кто работает на «Эхе» и какие программы ведет.

Роменский: То есть, нам ждать появления, возможно, нового человека в команде «Эха Москвы», которого вы возьмете чуть ли не с улицы, приведете, посадите в эфир вести топовую передачу, и за счет этого он сможет подняться по карьерной лестнице и что-то дать радиостанции.

Венедиктов: Любой человек сможет на «Эхе» подняться по карьерной лестнице и дать радиостанции.

Роменский: Но не любого приведет за руку главный редактор.

Венедиктов: Главный редактор не приводил Лесю Рябцеву. Леся Рябцева работала продюсером.

Роменский: Но он взял ее в определенный момент за руку.

Венедиктов: Нет, секундочку. Лесю Рябцеву вы просто не знаете. Я понимаю, что у нас программа о Лесе Рябцевой, позовите ее, она вам расскажет. А Леся Рябцева работала на «Эхе» в качестве линейного продюсера два года, ее привели на стажировку, и только когда моя помощница уехала на стажировку в Америку, она ее мне порекомендовала, даже не я, я ее не замечал, как любого линейного продюсера. Два года.

Желнов: Алексей Алексеевич, ну то, что вы так отстаиваете своих, особенно своих, кто лоялен вам, даже несмотря на то, что ушел, как Леся Рябцева, вы похожи, конечно, на своего главного в этом собеседника — Владимира Путина. И я вас хотел спросить...

Венедиктов: Я учусь всему хорошему у любого человека.

Желнов: Я понимаю, да. Я хотел вас спросить, что Леся не стала ли вашим таким персональным Холманских, что вот вы хочу — поставил, то есть, абсолютно же такое ваше персональное, не коллективное решение.

Венедиктов: Можно я вам скажу? Любой журналист «хочу — поставил». Любой журналист, который работает на «Эхо Москвы» — «хочу — поставил». Это моя работа главного редактора, как любого главного редактора. Если я несу ответственность по закону за то, что происходит в эфире, значит, я номинирую человека, который идет в эфир.

Желнов: Я понимаю, да. Но вы сами говорили о демократичности устройства, о разделении. Но вы же понимали, что Рябцеву отторгают большинство людей, которые работают на «Эхе» там со времен основания.

Венедиктов: Это их трудности и точно не мои.

Желнов: А вы вот такую роскошь троллинга решили вдруг себе позволить.

Венедиктов: «Эхо» работает? Работает. Слушатели слушают? Слушают. Рост рейтинга в этом году есть? Есть.

Роменский: Сотрудники плачут.

Венедиктов: Сотрудники плачут, у сотрудников всегда есть выход: либо уволиться, как сделал Зыгарь, либо снять меня, что у нас это очень демократично, 5 человек может поднять этот вопрос. Они этого не делают, обратитесь к ним.

Роменский: Но, тем не менее, человек, которого вы, как мне кажется, может быть, не привели на радиостанцию, но очень вовремя взяли за руку и показали ему чудеса эфира. Он очень многих сотрудников радиостанции обижал своими словами. И почему извинения последовали, наверное, только в самый последний момент?

Венедиктов: Потому что я так решил, потому что они продолжают обижать друг друга. Вы просто не знаете, я не буду эту кухню рассказывать. Вас не интересует «Эхо Москвы» как явление, вас интересует копаться в грязном белье. Я на LifeNews? Ок, давайте поговорим тогда про LifeNews и про то, что у вас внутри происходит. Давайте на равных. Я гость, я знаю, каким образом ушел Зыгарь, я знаю, каким образом уходил Тихон. Давайте покопаемся. Я думал, что вашим зрителям это интересно. Давайте LifeNews new, поехали.

Желнов: Да, Алексей Алексеевич, но все-таки разница есть, потому что внутри Дождя нет сознательно запущенных провокаторов, которые разрушают коллектив.

Венедиктов: Этого мы не знаем, но мы можем. Каких провокаторов? А кто запустил кого?

Желнов: Ну проект Леси Рябцевой, который придумали вы — это сознательная провокация. Мы же это понимаем? Понимаем. Сработала эта провокация? Сработала. Вот мы у вас спрашиваем: со знаком плюс она ли во всем сработала, либо со знаком минус?

Венедиктов: Значит, Леся Рябцева так же, как любой журналист «Эха Москвы», принимается на работу главным редактором с целью повышения капитализации компании. Все, точка. Можно называть прием на работу Веллера провокацией или Латыниной провокацией, или допуск Шендеровича в эфир после этого скандала провокацией.

Желнов: А как капитализация повысилась?

Венедиктов: Капитализация повысилась хорошо.

Сурганова: Расскажите. Вот TNS показывает, что доля у вас падала по Москве в этом году.

Венедиктов: У нас доля упала по Москве, я вам скажу, связанная, безусловно, с украинской войной. У нас упала доля, потому что часть аудитории не принимает позиции, при которой мы равно даем слово и сторонникам, и противникам войны. Это то, что происходило в американских компаниях во время иракской войны. Тем, кто давали слово противникам иракской войны. Поэтому тут доля падала, сейчас она растет, пошел отскок, мы вернулись на 1-2 место в отдельных слотах, которыми я занимаюсь, информационных. Мы вернулись — и это самое главное. Мне нужно было вернуть — и мы вернулись.

Сурганова: А выручка почему у вас упала? Вот в 2014 году...

Венедиктов: А выручка — это к генеральному директору, если можно. Вы знаете, у нас есть правило какое-то.

Сурганова: Нет, я знаю, но наверняка это сказывается на работе радиостанции, в основном.

Венедиктов: Нет, не сказывается, потому что мы не сократили фонд заработной платы в 2016 году, по сравнению к 2015.

Сурганова: То есть, вас не беспокоит падение рекламных продаж?

Венедиктов: Меня беспокоит как акционера, безусловно, падение, безусловно, и на акционерном собрании, когда будет отчет, я задам вопрос: почему упала выручка? Но это вопрос генеральному директору, которого назначила нам, как известно, администрация президента и господин Лесин. Это вопрос господину Громову, который назначил, и вопрос господину Лесину задать уже нельзя.

Сурганова: То есть, вы вините в этом назначенное руководство?

Венедиктов: Я никого не виню. Как акционер, я посчитаю, что я потерял, и тогда мы будем решать.

Туманов: Алексей Алексеевич, вы упомянули Лесина, как раз тоже о нем очень хотелось поговорить.

Венедиктов: Лесина или Лесю?

Туманов: Лесина на этот раз. Ну мы просто не знаем других букв алфавита, знаем только такие фамилии.

Чудинова: Вопросов про Лесина было больше, чем про Лесю.

Желнов: Да, Михаил Лесин, ныне покойный, бывший председатель «Газпром-Медиа».

Туманов: Вот он для вас был кем, учитывая его очень непростую репутацию, очень непростые отношения с коллективом, в том числе?  Мы помним, что творилось в 2014, если я не ошибаюсь, году. В ваших взаимоотношениях как бы вы его могли назвать? Вашим соперником, не знаю, врагом этой радиостанции? Вот кто он был для вас?

Венедиктов: Когда? В какой период жизни?

Туманов: С 2000-го, да, пожалуй.

Венедиктов: Ну в 2000-м мы, конечно, с ним находились в фазе противостояния, когда Михаил Юрьевич, исполняя волю молодого президента Путина, забирал «Медиа-Мост», если вы помните, то главным публичным его оппонентом был я тогда уже по известным причинам. И сейчас, когда он вернулся на пост главы «Газпром-Медиа», у нас было противостояние по поводу радиостанции и по поводу вообще политики информационной, и это противостояние было как непубличным, так и публичным. Он был моим противником, что, собственно, на его панихиде я и сказал: «Дайте слово противнику Михаила Юрьевича». Но мы были открытыми противниками, ни разу он мне не ударил в спину, а всегда по морде. Ну я тоже, в общем.

Желнов: И вы пошли на панихиду?

Венедиктов: Да, она была здесь, в Москве, недавно 40 дней, мы вспоминали Михаила Юрьевича, и я туда пришел, у меня же длинная с ним история, у меня история с ним с 1990 какого-то года. И это последний этап — 15 лет, но было еще 15 лет или 10 до того. Да, я там был, и я вполне откровенно не разделял его взгляды последние 15 лет на развитие медиа. Вот такие были отношения, но они, в общем, были достаточно публичными, кажется, все прекрасно это знали.

Туманов: А в чем он вам тогда проиграл в 2014-ом?

Венедиктов: А, в чем проиграл?

Желнов: И воевал ли?

Туманов: И воевал ли, действительно?

Венедиктов: Нет, воевал абсолютно. Слушайте, ну даже смешно. Все было опять публично, открыто и, в общем, требовалось жертвоприношение в виде Саши Плющева для того, чтобы как бы показать, кто в доме хозяин. Я думаю, что он не понял, как изменилось время. Он же был в отставке и смотрел снаружи. Изменилось время, изменились люди, он рассчитывал на помощь людей, которые его в конечном итоге предали. Ну предатель — это кто рядом, это друзья, которые изменяют позицию. Я никогда не был другом, и я не мог его предать, моя позиция, повторяю, всегда была открыта. Он переоценил помощь своих друзей и соратников, которые сейчас здесь вполне.

Желнов: Вы имеете в виду Ковальчуков или?

Венедиктов: Ковальчуки точно не друзья. Они, может быть, соратники, но не друзья. Я имею в виду руководителей каналов, которые не поддержали его идею, а он на них рассчитывал в концентрации рекламного рынка — это миллиарды, это не маленькое «Эхо Москвы», это где «Эхо Москвы» для него с точки зрения денег. Где, как — не видно. И, конечно, они воспользовались ситуацией, при которой конфликт с «Эхом Москвы» вышел в публичную сферу, дошел до президента, и они этим воспользовались. Но его сняли не из-за конфликта с «Эхом Москвы», это же очевидно совершенно. Это смешно.

Желнов: Это понятно, да.

Роменский: А можно я про сакральную жертву? Вы упомянули Сашу Плющева, вот ту ситуацию. Я наблюдал за историей с Лесиным еще изнутри, я тогда работал на «Эхе», и мне показалось, что многие коллеги и сотрудники «Эха Москвы» не были уверены, что вы не сдадите Плющева, что, может быть, вы пойдете на такой шаг, что все-таки будет, действительно, сакральная жертва, но благодаря этому удастся спасти всех остальных. Вы рассматривали такой вариант?

Венедиктов: Нет, я не рассматривал, потому что я с самого начала знал, что принесение сакральной жертвы — это конец радиостанции, кому нужна такая радиостанция? И в этом было мое упрямство и упорство, более того, значительная часть сотрудников приходила ко мне с просьбой сдать Сашу Плющева, ну там: «На месяца на 3, мы пройдем и сохраним радиостанцию, потом вы его возьмете назад». И это понятно, но я им говорил: «Нет». Нет, это те самые сотрудники, которые сильно там сейчас продолжают возмущаться, а вот как раз Сережа Бунтман, Володя Варфоломеев, Леся Рябцева, Таня Фельгенгауэр закрыли мне спину и позволили мне стоять против всего, чего можно было стоять. И мы выиграли.

Желнов: Алексей Алексеевич, но все-таки не из-за Плющева, конечно, точнее, не отставка Плющева, не увольнение Плющева было целью вашей войны с Лесиным, скорее…

Венедиктов: У меня вообще не было цели войны.

Желнов: Вот я хочу спросить: если в 2008-2009 году у Владислава Суркова был план поменять главного редактора на «Эхе» на Соловьева, то с Лесиным что происходило? Пытался ли он сменить вас с этого поста?

Венедиктов: Да, он пытался сменить меня и вел переговоры с человеком, который сейчас ушел с «Эха», насколько я знаю.

Желнов: С каким человеком?

Роменский: Вы можете его назвать?

Венедиктов: Нет, не могу, это пусть он вам сам скажет.

Желнов: И Лесин хотел что через это?

Венедиктов: А Лесин хотел сменить главного редактора, который уперся, но найти такого главного редактора, которого принял бы коллектив. И в этом смысле его люди очень активно искали внутри коллектива этого человека или этих людей параллельно. Послушайте, я был на войне, у меня была своя разведка и контрразведка, естественно. Я прекрасно знал, какие встречи проводит Михаил Юрьевич Лесин, с кем он из коллектива проводит эти встречи накануне знаменитого собрания с коллективом, кто не пришел на это собрание, хотя корреспонденты приехали из Англии на это собрание, из Киева, поэтому я все это прекрасно знал, и поэтому моя разведка и контрразведка позволяла вести мне ту политику, которую я вел. В результате, «Эхо» существует, его редакционная политика не изменилась.

Желнов: Кто помог вам тогда, я имею в виду людей из власти, отстоять?

Венедиктов: Из власти — никто. Это была принципиальная позиция, потому что мы точно понимали, что апеллировать в этот момент, пока президент не выскажется по «Эху Москвы», невозможно. Все будут ждать решение президента. Поскольку президенту я не апеллировал, естественно, ну это смешно вообще, президент назначил Лесина, он назначил Лесина, правда, он его и снял.

Желнов: Он его и снял, да.

Венедиктов: Да, поэтому я полагался на медиашум, за который в этот момент времени отвечала помощница моя, Леся Рябцева, что она сделала для «Эха», за медиашум вокруг этой истории, и все это прекрасно помнят.

Желнов: Нет, ну с кем вы все-таки встречались и говорили? Ситуация была напряженная.

Венедиктов: Ни с кем не встречался и не говорил. Мне звонили и спрашивали: «Как дела?». Мне говорили: «Сдай Плющева», мне говорили про позицию Сергея Иванова, из-за чего, собственно, как бы как предлогом была история, твит Плющева. Глава администрации который. Я говорил: «Ребята, я не могу, ну я не могу». «Тебя снесут» — «Ну снесут, мы ничего не можем, президент назначил Михаила Юрьевича на это дело». «Ну значит вы не можете». Я понимал, что они не могут, потому что прямая связь Путин-Лесин, о чем мы говорим. Вот и все.

Желнов: Ну Лесин-Ковальчуки-Путин все-таки.

Венедиктов: Нет, в этом вопросе Ковальчуков не было.

Желнов: Ок. Лесин.

Сурганова: А вы испытали облегчение, когда Лесин ушел? Сейчас вам легче живется?

Венедиктов: Нет я не испытал облегчение, конечно, знаете, это все часть моей жизни 1990-х. Для меня все-таки Михаил Лесин — это 1990-е, а не 2000-е. 2000-е — это эпизод войны. И когда ушел давно его товарищ Юрий Заполь, мы когда встретились с Лесиным на похоронах, я сказал: «Миша, наши пошли».

Желнов: Основатель и директор «Видео Интернешнл».

Венедиктов: Да-да-да. Наш возраст пошел. Поэтому облегчения я не испытал, я испытал облегчение, когда президент его снял в мой день рождения.

Сурганова: Ну об этом я и говорила, что уходит с должности.

Венедиктов: Когда его сняли, я точно понимал, что он пойдет до конца, он такой же упертый бык, как и я. Он мог, так сказать, если бы президент сказал ему не трогать — он бы не тронул, но поскольку президент так не говорит, он мог упереться и снять меня в ту пятницу, в которую он мог меня снять. И все, и после этого не вернуть назад. Путин бы сказал: «Ну, уже все». Поэтому когда его Путин снял, конечно, я испытал облегчение с этой точки зрения.

Сурганова: А с нынешним руководством ладите? Есть ли какое-то доверие?

Венедиктов: Я вообще не лажу ни с каким руководством, потому что я упертый и я некомфортный.

Сурганова: Но, тем не менее они явно не ведут себя так, как Лесин. Чернышенко — не Лесин, и он это всячески подчеркивает.

Венедиктов: Нет, ну, собственно говоря, да, вот мы сейчас по поводу бюджета бодаемся. Они представляют мажоритарных акционеров, я представляю миноритарных акционеров, у нас разные заходы и разные интересы, поэтому ну как? Это нормальная акционерная история.

Туманов: А, кстати, вот вам почему, как вы себе объясняете при всем вышесказанном, почему вас не снимают? Ну вот вы говорите: «Если не Венедиктов, то, пожалуйста, идите и выбирайте, кого хотите».

Венедиктов: Ну я не знаю. Это спросите тех людей, которые должны меня снять или не снять.

Желнов: Но 3 года назад вы говорили, что у вас один начальник — Владимир Владимирович Путин.

Венедиктов: У меня один начальник, но процедурно и протокольно я самый легко увольняемый человек с «Эха Москвы». Для того, чтобы уволить журналиста, надо получить мое согласие. Мое согласие никто не получит, если меня не убедят, что его нужно уволить. Казус Плющева это показал. А меня можно снять просто советом директоров без объяснения причин. Пять человек собрались, 4 — за то, чтобы меня снять, я один против. Все, я снят.

Роменский: И что тогда?

Венедиктов: И тогда по нашей конституции назначаются выборы главного редактора.

Роменский: А с вами?

Венедиктов: Что со мной?

Роменский: Будет.

Венедиктов: Я буду баллотироваться. Если меня снимут без моего согласия, я буду баллотироваться на пост главного редактора «Эха». У меня очень большие задумки еще.

Роменский: Проголосовали не за вас.

Венедиктов: Тогда и будем думать. Куда торопиться-то?

Сурганова: То есть, вы считаете, что вам еще много лет, как Путину, отведено?

Венедиктов: Это может в любую секунду прекратиться, я вам объяснил. На а что об этом думать? Знаете, если все время думать и оглядываться, и работать не надо. Тогда и Шендеровича звать в эфир не надо.

Роменский: Вы думали из России уехать после смерти Немцова?

Венедиктов: Нет, кстати, мы с Борисом… я его уговаривал уехать, это было летом. Мы с ним встретились за границей. Я чувствовал, я не знал ничего, я чувствовал какое-то нарастание, насилие, агрессия в обществе.

Роменский: Атмосфера ненависти эта самая?

Венедиктов: Ну да, не толерантность. И я чувствовал, что Борис, вот такая душа нараспашку, с его таким общением, я чувствовал угрозу. И мы сидели у моего приятеля в Израиле, и мы чувствовали, что он этого не понимает. Мы — это я и Леся, чтобы было понятно. Она с ним дружила отдельно до меня, еще до меня, собственно говоря. Она общалась с этим кругом. И у нас была одинаковая абсолютно позиция, как ни странно, мы ему говорили: «Ты не чувствуешь, Борь, ты не чувствуешь». Она тогда написала, помню, такой блог, за который первый ее стали пинать, про то, что у него потухший взор. Можете найти этот блог первый, все ее стали тогда пинать, а это вот результат той встречи. И я ему говорил: «Не возвращайся. Пересиди, пересиди». У меня не было никакой информации, никакого инсайда ни о чем, я просто чувствовал нарастание вот этой общей агрессии. И он сидел и говорил: «Ну а как же? Нет, нет, ну а как же? А кто же будет работать на благо России?». Я говорил: «Что за пафос? Ну что за пафос? Борь, ну мы тут сидим на пляже с вином». А он был крепче, чем казался, и он вернулся. Поэтому это такая была тяжелая история.

Роменский: Ну, то есть, вы для себя тоже возможность эмиграции рассматриваете?

Венедиктов: Нет, я же здесь, и семья моя здесь, и ребенок мой здесь. Но хожу с охраной — это правда.

Туманов: Алексей Алексеевич, а вы же вот уезжали в какой-то момент вскоре после убийства Немцова, и я знаю, что вам даже объясняли, что это нужно сделать как можно скорее, да?

Венедиктов: Да, это была правда.

Туманов: А на основании какой информации?

Венедиктов: Не знаю. Мне так сказали люди, которым я доверяю, которые знают или могли знать, они сказали взять сына подмышку, паспорт с собой, никаких вещей, просто вали. И я этим людям верю. Я повалил, через 2 дня был арестован человек, подозреваемый в том, что он стрелок, киллер Немцова. Я имею в виду Дадаева. Все проверяется. Да, мне сказали люди, которые знают что происходит. Я взял, повторяю, парня подмышку, и мы на 2 дня без всего, без чемоданов, без сумок, взяли билеты первые. Куда? Какая разница куда? Шенген есть, куда-нибудь. В Германию увалили, по-моему.

Туманов: А с тех пор больше не было предупреждений о том, что тут происходит?

Венедиктов: Нет, мы два раза уезжали.

Туманов: Вот второй раз почему это было?

Венедиктов: То же самое было. Потому что мне сказали: «Взяли одну группу, есть еще две».

Желнов: Вы считаете, Путин доведет расследование убийства Немцова до конца?

Венедиктов: Я не знаю. Я знаю, что это сильно его эмоционально задело. Я это узнал в первый день, поскольку как бы… Там все забывают о том, что Путин и Немцов пришли в ельцинскую администрацию в одну неделю — в марте 1997 года. Это надо посмотреть.

Желнов: Путин это подчеркивал на пресс-конференции.

Венедиктов: Они пришли просто в одну неделю, есть такая история, она очень личная. Они оба опаздывали всегда. И Борис Николаевич давал нахлобучку тому, кто входил последним. И вот они иногда бежали по коридору наперегонки, чтобы второй был последний. Это есть некая история. Когда Бориса убили, я просто знаю, Путин был в ярости. Потом, когда к нему пришел директор ФСБ, вы это помните наверняка, когда вдруг директор ФСБ, который никогда не приходит в эфир, оказался на Первом канале. Он пришел и доложил Путину о том, что они вычислили стрелков, назовем так. И Путин спросил его, как мне рассказали: «Это что, показания?». Он сказал: «Нет, технически» — «Тогда иди на Первый канал». Смысл? Он немедленно отфиксировал то, что, во всяком случае, стрелки взяты, они были взяты, как вы знаете, в Ингушетии, были вывезены московскими федеральными правоохранительными органами в Москву, недаром они похищены. И Путину докладывают про это.

Когда мы задавали вопрос про Немцова, как вы понимаете, мы этот вопрос с нашим корреспондентом обсудили, он со мной обсудил его, я говорю: «Да, конечно, потому что все закопали, все молчат, ничего, спрашивай президента, пусть он публично отреагирует». И мы видели, как он отреагировал, он кулаком несколько раз. Для него это еще личная история. Я думаю, что по исполнителям все команды получены, все действия произведены. Но как всегда, я так думаю, он говорит следующее: «Принесите мне доказательства, что более высокие замешаны». А доказательства — это не показания, для Путина это технические доказательства — прослушка, видео.

Туманов: Это же очень лукаво.

Венедиктов: Этр не лукаво, потому что как раз ему принесли тогда технические показания — машина, аренда, садится стрелок. Именно вот это, доказательства. Я вам напомню историю с ним, она для него была очень болезненной, насколько я знаю, он до сих пор помнит. Помните, когда был сбит самолет, который летел из Израиля в Новосибирск, украинскими службами, это было после 11 сентября 2001 года, и молодой президент Путин вышел с министром обороны под камеры, сказал: «У украинцев нет такой техники, чтобы сбивать самолет». А потом оказалось. И то же самое, он все требует доказать, чтобы не обмишуриться. То же самое происходит с малазийским Боингом, он не хочет признать, что это мог сбить кто-то другой, кроме украинской армии, положите ему на стол технические вещи. Замечу, президент никогда и ни разу не сказал, что Боинг сбила украинская армия. Никогда и нигде вы у президента это не найдете. Потому что он не знает. И это очень важно для него, он выходит только с тем, по таким вещам я имею в виду, чтобы потом не было опровержения.

Туманов: Есть же еще эти две группы, простите, чуть верну вас в эту канву, с ними-то что?

Венедиктов: С кем?

Туманов: С этими двумя группами, которые якобы…

Венедиктов: Я не знаю. Я думаю, что поскольку мне не дают команды снять охрану, может, они уехали куда-то.

Желнов: А кто вам эту команду дает, давал? ФСБ?

Венедиктов: Это же не команда, это моя частная…

Желнов: Ну рекомендация вам — кто ее выдавал?

Венедиктов: Я прям вам сейчас расскажу про свои источники.

Желнов: Это спецслужбы либо это чиновники?

Венедиктов: То, что касается моей безопасности, я не обсуждаю.

Желнов: Я хотел вас спросить про такую знаковую фигуру. О Михаиле Лесине поговорили, о  другой еще нет — о Владимире Гусинском. Как он сейчас в последние годы участвует в жизни «Эха Москвы»?

Венедиктов: Он является соакционером миноритарного пакета — 34%. Являлся. Как вы знаете, новый закон не позволяет иностранной компанией владеть более…

Желнов: У Гусинского израильский и испанский паспорта.

Венедиктов: Дело не в этом, дело в том, что компания миноритарная — она американская, зарегистрирована в штате Делавэр. Поэтому — это, может быть, одна из новостей — мы в прошлый четверг закончили выполнение нового закона, у американской компании, господина Гусинского, осталось 19,92%.

Сурганова: Остальные у кого акции?

Венедиктов: Остальные акции перешли в российскую компанию, где я — самый крупный акционер.

Желнов: Это какая компания?

Венедиктов: Это компания, юрисдикция российская.

Туманов: Название?

Венедиктов: А зачем вам про это?

Туманов: Интересно.

Венедиктов: Ну что, мы законопослушны, когда был принят закон, мы встретились — акционеры «Эха Москвы», миноритарии — с Владимиром Гусинским, мы же тоже акционеры американской компании, и говорим о том, что надо выполнять. Надо было состыковать законы штата Делавэр с законами Российской Федерации. Это сложная была процедура, должен вам признаться.

Роменский: И теперь у вас вместо 18% акций в руках, по сути, сосредоточено 18+14%.

Венедиктов: Нет-нет.

Желнов: У Гусинского осталось 19,4…

Венедиктов: Вы неправильно считаете. Мы выработали схему, чтобы это соответствовало как американским законам, так и российским законам.

Желнов: До января успели.

Венедиктов: Чуть было не попали под санкции, будете смеяться. Самым сложным было учесть санкции, потому что американская компания передает российской компании пакет на обмен. Это было очень смешно. Так что в результате мы выполнили закон, российская компания, которая называется…

Роменский: Сколько в ваших руках сосредоточено акций? 

Венедиктов: В моих руках не акции, в моих руках компания, в которой 13,10% акций «Эха Москвы».

Сурганова: Компания как называется?

Венедиктов: «Эха Москвы», холдинговая компания ЭМХК.

Желнов: Мне вдруг стало интересно, я пересматривал, готовясь к интервью, прошлый Hard Day’s Night трехлетней давности, там вы говорили, что Гусинского нет среди акционеров.

Венедиктов: Его нет среди акционеров. Он — акционер американской компании. И у меня нет акций, потому что я — акционер российской компании, где лежит 13% акций, у меня 49,5%. Ни один человек в этой компании не будет иметь контроля. Это принятое решение с целью избежать давления. У меня самый большой пакет — 49,5%.

Желнов: Принятое решение Гусинским, насколько я понимаю.

Венедиктов: Принятое совместное решение. Мы обсуждали разные варианты на эту тему.

Желнов: Это безопасность Гусинского…

Венедиктов: Гусинский в абсолютной безопасности.

Желнов: Я имею в виду не физическую, слава Богу, безопасность, а безопасность политическую.

Венедиктов: Я не понимаю, что вы называете политической безопасностью. У него до сих пор, как я понимаю, стоит галочка на въезд в Россию, он не во все страны может въезжать, потому что до сих пор не закрыто дело. Поэтому это ничего не изменило, грубо говоря. Мы просто выполнили закон, принятый Государственной думой, подписанный президентом.

Желнов: Почему Гусинскому «Эхо» важным остается?

Венедиктов: Я не знаю, спросите у Гусинского, вы с ним встречались.

Желнов: Еще один вопрос в связи с Гусинским.

Венедиктов: Я с ним скоро увижусь, я к нему поеду, потому что, мне кажется, что мне дали мало контроля над этой компанией. Хочется больше, я жадный.

Желнов: Почему когда вы сами были публичным оппонентом Лесина, когда был шестой протокол, когда все происходило, к 2005 году ситуация разрешилась в пользу Гусинского, я имею в виду продажу остатков «Медиа-Моста» и НТВ «Газпрому», у Гусинского не отобрали все, как могли, он не стал вторым Ходорковским. В чем, вы считаете, успех этого предприятия, почему так произошло?

Венедиктов: На самом деле я не считаю, что это успех предприятия. Я по-прежнему считал и считаю, что то, что произошло в 2000-2001 году по отбору «Медиа-Моста», то, что осуществляли господин Лесин и ныне забытый господин Кох, который был главным игроком здесь, это несправедливость и нечестность по отношению к «Медиа-Мосту» с точки зрения экономики, можно еще раз пройти по датам. Поэтому эти акции были отняты нечестно, господин Гусинский был арестован незаконно, что и подтвердил Европейский суд по правам человека, как вы помните, есть такое решение. Поэтому я более радикален, чем Владимир Александрович. Владимир Александрович — человек более комфортный, он человек бизнеса. А я не человек бизнеса, я человек справедливости.

Желнов: Но, тем не менее, к 2005 году Гусинский не стал судиться с «Газпромом».

Венедиктов: Это вопрос к господину Гусинскому. Я бы судился. Но я миноритарий в миноритариях.

Сурганов: А он как миноритарий, акционер в американской компании, которая владеет небольшим пакетом в «Эхе Москвы», он все-таки как-то участвует в жизни радиостанции?

Венедиктов: Мы с ним обсуждаем, прежде всего, как раз мы с ним обсуждали интернет и социальные сети, ему это безумно интересно. Как вы знаете, ему принадлежит NEWSru.com, один из очень популярных сайтов, он вообще очень интересуется интернетом. Это и в Израиле, и в Америке частично его бизнес. Поэтому он меня всячески подталкивал в одно плечо, не упоминаемая здесь девушка — в другое плечо с тем, чтобы я развивал соцсети, с тем, чтобы я вкладывался туда сам. Не деньгами, конечно, потому что я, как акционер, деньгами не вкладываюсь, а только должен получать прибыль. В общем, благодаря этому двойному нажиму, действительно, мы двинулись в этом направлении. Ему это все безумно интересно, ну и, конечно, он через юристов участвует как миноритарий в обсуждениях бюджета, как и любой акционер.

Сурганова: А он доволен нынешним положением «Эха Москвы»?

Венедиктов: Это к нему.

Роменский: Про Волан-де-Морта «Эха Москвы», про того, кого нельзя называть. Я просто не могу вспомнить, Алексей Алексеевич, вы вообще перед сотрудниками когда-нибудь извинялись? 

Венедиктов: Да, я очень часто извиняюсь перед сотрудниками, но не публично. Большей частью я публично извиняюсь перед слушателями за сотрудников, а у нас, как ты помнишь, на «Эхе» есть правило, что журналисты не извиняются, а извиняется главный редактор. Когда у нас Латынина совершает ляпы, я выхожу в эфир и извиняюсь, когда у нас даже приглашенный гость совершает ляпы, я выхожу перед слушателями и извиняюсь. Перед сотрудниками я сегодня извинялся, перед Бунтманом в очередной раз. Бывает, да. Но поскольку это оскорбление наносится друг другу, у нас там все такие очень эмоциональные, я бы сказал, то моя комната такая примирительная. Не всегда получается, не все получается, но ничего, на это есть главный редактор, как правильно вы говорили. Налить, выпить. Что-то получается что-то нет. Дальше будет хуже.

Чудинова: Я понимаю, что мы внутреннюю кухню обсудили, мне все-таки интересно, в аудиторном смысле куда движется «Эхо Москвы»? Вы сейчас в интервью говорите: ушел один, пришел другой.

Венедиктов: Это не так просто. Для меня каждый уход очень болезненный, я с этими людьми связан довольно прочными, но разными узами — с Корзуном действительно начало «Эха» и т.д., Марина Королева пришла на «Эхо» раньше меня, грубо говоря, как штатная, она пришла в 1994, а я в 1998 пришел на «Эхо» из школы окончательно. Илья Рождественский — человек, который подавал очень большие надежды как судебный репортер, Леся Рябцева была эмоционально очень близка, очень сильно помогала, это тоже дыра, не только в редакции, но и в моей личной биографии. Но я человек, в общем, в возрасте, когда уже гонишься за курсом евро, а не курсом доллара, поэтому я привык к уходам и приходам. Я должен думать о слушателях, о себе любимом я как-нибудь позабочусь.

Чудинова: Как вы сейчас формулируете, кто ваши слушатели и какими вы их видите лет через 5?

Венедиктов: Я не могу вам это сказать, потому что ворвавшиеся социальные сети в медиамир абсолютно меняют картину и ландшафт. Например, недавно, перед уходом Леси, я получил справку про соцсети и обнаружил, что за этот год как-то сильно выросла наша аудитория в одноклассниках.ру. Это вообще невозможно, я вообще про это не думал никогда. Я уж не говорю про вконтакте, фейсбук — это все понятно. Одноклассники — да, ее команда работала над этим, у меня появилась группа, их не назвать слушателями, они читают, смотрят, может быть, слушают, но не радио, я не знаю, как они потребляют «Эхо», но они растут просто как на дрожжах, я не знаю, как дальше будет. У меня нет слушателей  — у меня есть слушатели, есть в широком смысле слова посетители сайта, это другая аудитория, хотя я не главный редактор, но мы понимаем, что я акционер, и у меня есть социальные сети. Это то, что мне объясняли в Washington Post — у них три редакции отдельных. Я вот сейчас думал и думаю создать отдельную редакцию под соцсети, потому что там совсем другие люди, которых я не понимаю, я их не знаю.

Желнов: Ждем новую Рябцеву. Я понял вас. Давайте последний вопрос.

Чудинова: А вы не устали?

Венедиктов: Нет, нет. Нет вопросов? Вот это правильно.

Туманов: Насколько вы себя, кстати, отмеряете еще на «Эхе Москвы»? Когда вам надоест, по-вашему?

Венедиктов: Я не знаю, я же начала присматриваться к тем людям, которые могли бы меня заменить, если бы я решал. Решать буду не я, решать будут журналисты. Но два года тому назад я вычленил людей и продолжаю их вычленять, которые могли бы в условиях кризиса, если вдруг что-то случится, мы все…

Роменский: Три года назад вы про преемника вообще, мне кажется, не могли думать.

Венедиктов: Два года назад я сказал. Это не преемник ни в коем случае, потому что человек, который завоюет поддержку коллектива «Эха Москвы», это должен быть человек недюжинных умений и правил. Но я присматриваюсь к людям. Это не будут люди моего возраста, это не будут люди, для меня очевидно, возраста следующего поколения типа 45 лет.

Желнов: Омоложение?

Венедиктов: Нет, не омоложение. Они работают на «Эхе», сейчас во всяком случае. Их несколько человек, они достаточно, на мой взгляд, быстро растут как журналисты, не очень быстро как менеджеры, но я сейчас возьмусь за их…

Желнов: Но вы присмотрелись уже к кому-то? Думаете — мой преемник.

Венедиктов: Нет, преемника нет, надо понимать, что «Эхо Москвы» сейчас — это радио, сделанное по моим лекалам, оно отображает меня, это вкусовщина главного редактора. Мой уход — это будет другое «Эхо Москвы», может быть, лучше, может быть, хуже — другое. Мой преемник возможный будет по-другому делать, я не собираюсь ему ничего навязывать. В ту секунду, когда я уйду с главного редактора, я немедленно уйду из эфира. Не может главный редактор оставаться, потому что у него есть группа поддержки, влияние, это будет большая ошибка. Я уйду сразу, закрою за собой дверь. Но, конечно, я хочу сохранить главный редакционный принцип «Эха Москвы», поэтому я, во всяком случае, смотрю за тремя-четырьмя людьми, которые могут вырасти, двое из них уже растут.

Чудинова: Я хочу заметить, что даже за время этого часового интервью вы несколько раз сами себе противоречили. То вы говорили, что вы со всеми дружите, то вы говорите: нет-нет, я вообще неудобный человек, со мной очень сложно.

Венедиктов: Я-то дружу со всеми, со мной никто не дружит.

Чудинова: Вот эти бесконечные оговорки: я не знаю, что там с социальными сетями, интернет мне не принадлежит, но, тем не менее, за всем слежу, всех коров дергаю за хвост.

Венедиктов: Не дергаю за хвост — за рога.

Чудинова: Здесь ровно то же: я уйду с «Эха Москвы», но у меня же останется контрольный пакет.

Венедиктов: У меня не контрольный пакет, у меня останутся мои 13%. Я останусь акционером, потому что, я считаю, после кризиса «Эхо Москвы» будет приносить прибыль, я получал хорошие дивиденды, я хочу и дальше получать дивиденды, безусловно, я останусь акционером. Но у нас акционеры не влияют, у нас избирают журналисты, а не акционеры.

Сурганова: А был слух, что вы собирались продать свой пакет летом.

Венедиктов: Это невозможно сделать по закону, потому что у нас закрытое акционерное общество, наш целиком пакет в первую очередь может выкупить «Газпром-Медиа».

Сурганова: Ну вот «Газпром-Медиа».

Венедиктов: Если они хотят, пусть предложат адекватную цену. Но теперь у них два акционера — американская компания с 19,92% и наша компания с 13%. И мы еще посмотрим. Это повышает цену, как вы догадываетесь.

P.S. Венедиктов: Меня зовут Алексей Венедиктов, я главный редактор «Эха Москвы», еще пока после этой программы. Вы все видели и слышали, что, в основном, интересует внутренняя кухня «Эха Москвы», наверное, надо было больше фантазировать. А что касается внешней истории, то оставайтесь с «Эхом Москвы» и с Дождем.