Алексей Учитель: «Поклонская — это чистый Фрейд. Она влюблена в Николая II»

Кампания по борьбе с фильмом «Матильда», который выйдет в широкий прокат только 26 октября 2017 года, достигла, по рассказу режиссера, абсурдных масштабов. Например, участковый, пришедший на место съемок в Петербурге по заявлению гражданки, религиозные чувства которой якобы были оскорблены, потребовал показать ему «место преступления».  Съемочная группа саркастично предложила ему посетить Екатеринский и Юсуповский дворцы.

В ответ на то, зачем это нужно было, в частности, депутату Наталье Поклонской, Учитель сказал: «Поклонская — это чистый Фрейд. Она влюблена в фигуру Николая II. Если бы не депутатское кресло,  это было бы ее частное высказывание. Ничего плохого в этом нет, можно только пожалеть ее».

«Никогда при советской власти не запрещали чего-то, не посмотрев», — подчеркнул режиссер.  Недопустимы, по его мнению, методы, которыми действуют противники фильма. «В храмах в Москве они вешают листочки и заставляют детей и родителей расписываться, чтобы они не посмотрели фильм», — рассказал режиссер.

Одним из первых, кто увидел фильм, был митрополит Иларион (Алфеев), который хотел написать музыку к фильму, но Алексей Учитель был вынужден отказать ему, так как композитор для фильма уже был выбран. «Когда посмотрел, он сказал, что его категорически не устраивает эта картина», — описал реакцию митрополита Учитель. Главный парадокс, по его мнению, состоит в том, что возмущение по поводу фильма возникло только на стадии пост-продакшна, а не раньше, хотя сценарий фильма рассматривал, в частности,  государственный экспертный совет.

Учитель  рассказал, что не пытался вписать фильм в контекст революции 1917 года. «Фильм заканчивается коронацией и никакого отношения к событиям 1917 не имеет», — сказал он.

Сам он рассказал, что своим фильмом не пытался очернить образ последнего русского императора. «Фигура Николая II воспринимается как фигура человека, который развалил страну, был слабовольным. Мне кажется, что это неправильно», — пояснил он.

6 октября состоится премьера картины в Мариинском театре. 18 октября премьера в Москве — в кинотеатре Октябрь. 26 октября выходит в широкий прокат.

Полная расшифровка программы:

Желнов: Алексей Ефимович, РПЦ формально, насколько мне известно, не одобряет всё, что происходит: всё это движение, все эти скандалы вокруг фильма «Матильда», ещё не вышедшего, но который все уже успели обсудить, ― но, по крайней мере, каких-то осуждений именно официально от РПЦ не было.

В связи с этим: всё-таки выступают против, можно сказать, люди маргинальные. И со стороны церкви маргинальные (я имею в виду Чаплина), и со стороны Думы, в общем, полумаргинальные (я имею в виду Наталью Поклонскую). Вы насколько сами верите, всерьез или не всерьез вся эта движуха, происходящая вокруг «Матильды»? Или всё быстро закончится и затухнет, так же как и разгорелось?

Учитель: Вы знаете, уже довольно длительное время, месяцев семь-восемь это длится. Несмотря на какие-то попытки даже официальных лиц пригасить это движение, пока что-то не получается.

Желнов: А кто из официальных лиц пытался пригасить движение?

Учитель: И пресс-секретарь президента высказывался, и не только он.

Эггерт: Медведев.

Учитель: Да, премьер высказывался. Поэтому были, были. Я уж не говорю о том, что и президент сказал пару слов в связи с нашей картиной на «Прямой линии».

Эггерт: Но в России демократия, можно говорить всё, что угодно.

Желнов: Но президент как раз сказал, что у нас демократия, и каждый волен выражать ту точку зрения, которую считает нужным.

Учитель: Да, но я думаю, что он всё равно дал понять, что… Не будет, во всяком случае, запрета картины, это он сказал абсолютно точно.

Вы знаете, я воспринимал всё даже с некоторым юмором, я бы сказал, все высказывания, потому что я не могу всерьёз воспринимать слова людей, которые ничего не видели из моей картины. Понимаете, судить по трейлеру, в котором есть один невинный поцелуй, и кричать «Караул!» ― это, мне кажется, бесполезное занятие.

Поэтому всё было бы ничего, я уже об этом не раз говорил, пока Наталья Поклонская, пользуясь своим депутатским статусом, не начала писать во все организации запросы. Нашу студию просто окружили: генпрокуратура, казначейство и не только, Счетная палата и так далее, и так далее. И все занимаются одним и тем же: пытаются что-то найти. Две проверки закончились, всё в порядке, ничего не выявлено, но тем не менее формально ещё две продолжаются.

Доходило до абсурда. Когда меня не было (к счастью или к сожалению), когда вошел участковый, ― это в Петербурге происходило, наша студия располагается и в Москве, и в Петербурге. В Петербурге пришел участковый, который сказал: «Где тут Учитель Алексей Ефимович?». Ему говорят: «В Москве». ― «Как в Москве?! Я должен его допросить в связи с тем, что есть заявление какой-то гражданки Ивановой. Он оскорбляет её чувства как верующей».

Ему говорят: «Ну хорошо, и что дальше?». А он не понял даже, куда он пришел, судя по всему, что это киностудия или ещё что-то. И он говорит: «Покажите место преступления». Буквально. Может быть, он не назвал «преступление», но «где он совершил этот подлый акт». На что ему мои коллеги, которые были в студии, не растерялись и сказали: «Пожалуйста, Екатерининский дворец, Юсуповский». И так далее, и тому подобное, вот эти места. Он думал, что над ним издеваются.

Так что вот после всего этого, когда мы каждый день должны предоставлять кучу бумаг, отчитываться, когда проверяют, я не знаю, сколько в кадре массовки и так далее…

Желнов: Хорошо, из первых лиц никто против не высказывался.

Учитель: Нет, нет.

Желнов: Из первых лиц ― я имею в виду не президента и премьера, а вообще из, так сказать, глав Думы, Совета федерации. Патриарх. Никто против картины не высказывался?

Учитель: Я ни разу не слышал, нет.

Желнов: Это всё идет всё-таки на каком-то среднем уровне?

Учитель: Что вы называете средним уровнем? Я не знаю. Мне вообще кажется, что высказывается очень малое количество людей, просто они поднимают некую волну. Все эти заявления о том, что получено двадцать тысяч писем, это всё ерунда полная. Это мое мнение, но подтвержденное не только мной. 90% писем на ксероксе, подписи на ксероксе. Ну и так далее.

Понимаете, это всё немножко преувеличивается. На самом деле я не думаю, что такое количество народу так уж против. То есть они могут быть против, когда посмотрят, я этого не исключаю. Естественно, будут противники картины. Но только не по этому правилу, что мы оскорбляем чувства верующих. Этого нет.

Желнов: Понятно. Стас?

Белковский: А как вам кажется, что движет этими людьми? Версии две: или они полные идиоты… Вернее, три. Второе: они считают, что это их абсолютно важное жизненное задание, с которым они должны умереть. Или третье: они видят какую-то прагматическую в этом цель.

Ведь трудно предположить, что вы никогда не задавались этим вопросом. Вот зачем это всё делается? Потому что если бы это было десять лет назад, я бы предположил, что это пиар-кампания, которую организовали вы сами, но сейчас я так не думаю, поэтому и задаю вам этот вопрос.

Учитель: Многие говорят так, и мои коллеги в том числе, правда, с юмором, я надеюсь.

Белковский: Я-то безо всякого юмора, у меня чувства юмора нет.

Учитель: Не дай бог такие кампании.

Вы знаете, всё, что вы перечислили, я бы все три категории относил вот к этим людям буквально. Например, Поклонская ― это моё мнение ― это такой чистый Фрейд. Она, на мой взгляд, влюблена в фигуру Николая II, буквально причем. Если бы не депутатское кресло, это было бы её частное высказывание, она так относится к этому человеку, и ничего в этом плохого нет, можно только пожалеть, но не более того.

А вот то, что она с помощью своих полномочий пытается из этого раздуть и запретную некую акцию, ― вот это, конечно, возмутительно.

Белковский: Вам не кажется, что тем самым вы уже перешли благодаря Поклонской и её единомышленникам в разряд абсолютно культовых художников? Я не сомневаюсь, что вы были им и до того, но всё-таки. Потому что, понимаете, как и при советской власти, культовым становится фильм, которого никто не видел. Он становится культовым именно потому, что его никто не видел. И это совершенно новый способ восприятия киноискусства, о котором начали забывать, может быть, преждевременно.

Учитель: Вы знаете, при советской власти, при которой я тоже кое-что делал, в основном документальное кино, я сталкивался с многочисленными проблемами, но никогда в жизни та власть и те руководители кинематографа не запрещали ничего, не посмотрев. Это точно. Они могли посмотреть, как, например, с фильмом «Рок» было, меня заставляли вырезать один эпизод. Слава богу, уже наступали чуть другие времена, и это удалось отстоять. Но такого, чтобы до этого ― этого не было.

Белковский: Но это сакрально, согласитесь?

Учитель: А?

Белковский: Это придает фильму некий сакральный статус. Когда его никто не видел, он воспринимается неким третьим глазом. Ведь они в собственном сознании его уже посмотрели.

Учитель: Вы знаете…

Эггерт: А мне кажется, что здесь всё довольно просто. За последние семнадцать, двадцать лет выросло целое поколение людей, сформировался целый слой людей, которые действительно мыслят так, как Наталья Поклонская, которые действительно хотят канонизации Ивана Грозного, которые действительно воспринимают православие как нечто совершенно магическое.

И это те же самые люди, которые пишут в блогах сегодня, что Патриарх совместно причащался с Папой Римским на тайной мессе где-то там за занавесочкой в Гаванском аэропорту. Это абсолютно те же самые люди.

Я думаю, что Поклонская в какой-то степени их мнение выражает. Как у неё там с Фрейдом, я не знаю, но мне кажется, что вы попали просто, пошли против целого, насколько я себе неплохо это представляю, целого такого потока постсоветского квазирелигиозного сознания. «Наш царь».

Учитель: Вот насчет потока я с вами не согласен. Мне кажется, что всё-таки это очень маленькое количество людей.

Эггерт: Но заметное.

Учитель: Заметное только потому, что они высказываются очень агрессивно и воинственно, и поэтому это заметно. Но на самом деле это ничтожная часть. Понимаете, плохо другое, ― что благодаря этому, против чего я категорически протестую, и говорил об этом официальным людям из Церкви, ― что в храмах в Москве они вешают листочки и заставляют людей расписываться, чтобы они не дай бог посмотрели фильм. Даже воскресные школы церковные, куда приводят детей, родителей заставляют.

Вот это я никак не могу понять, как это может быть вообще. Это возмутительно уже, что людей как бы принуждают к этому с помощью храма. Вот это для меня непонятно, и думаю, что никто этого не может объяснить.

Желнов: Прямо, да, какая-то кампания в храмах развернута. Денис?

Катаев: Алексей Ефимович, немножко от версии Поклонской отойдем. Простите меня за теорию заговора, но существует ещё такая версия, что вся эта кампания ― это какое-то личное оскорбление, личная месть одного из церковных иерархов, который хотел быть композитором у вас в фильме, а вы ему отказали, потому что у вас и так был оскароносный композитор. Вы можете нам сказать, правда это или нет?

Белковский: Вообще-то главный церковный композитор ― это митрополит Иларион (Алфеев).

Катаев: Может быть, он имеется в виду.

Белковский: Я этого не утверждаю, просто подхватываю эту инициативу.

Учитель: Такая встреча у нас была с ним, обсуждалось, но я даже не хочу… Понимаете, вот это уже называется «сведение счетов», я думаю, что не надо этого трогать.

Желнов: Нет, ну вы с ним можете счеты не сводить, но он же может сводить счеты с вами.

Учитель: Теоретически ― может.

Белковский: Тем более он большой поклонник кинематографа и написал, мне кажется, музыку не к одной картине. А на днях Иларион (Алфеев) очень активно начал развивать тему монархии, он резко вошел в этот контекст и дискурс.

Катаев: То есть может быть тут именно личный мотив, а не общественный?

Учитель: Конечно, может быть, но я не хочу плохо думать. Вы знаете, я единственное какое-то неудобство чувствовал перед митрополитом Иларионом, ему первому, кстати, показал ещё первую сборку монтажную, абсолютно искренне. Причем я не ожидаю только хвальбы или отрицания. Поэтому я действовал открыто.

Эггерт: Какова была реакция владыки Илариона?

Учитель: Реакция ― ну как… По одному из центральных каналов он в какой-то очень агрессивной форме высказался, это могут всё посмотреть, о том, что это надо запретить.

Эггерт: Вам он это сказал?

Учитель: Нет. Когда посмотрел?

Эггерт: Да.

Учитель: Он сказал довольно… Меня удивило ещё, стояло несколько человек из группы, которые с почтением к нему относились, но он почему-то не пожелал, только со мной в одиночку поговорил в комнате, сказал, что его категорически ничего не устраивает в этой картине. Когда я попросил хоть каких-то пояснений, что конкретно не нравится, ну не может быть всё. Вот всё, и ничего.

Желнов: А зачем вы этого митрополита звали?

Белковский: Митрополит является очень влиятельной фигурой.

Желнов: Да.

Белковский: Он приоритетный преемник патриарха Кирилла (Гундяева), поэтому мне кажется, что здесь уже мы получили ответы на многие вопросы.

Желнов: Алексей Ефимович, а зачем вы ему вообще показывали картину?

Учитель: Потому что мы встречались действительно ещё до съемок с ним.

Немзер: То есть это была такая полурабочая, в принципе… Вы обсуждали вариант сотрудничества, сотрудничество не состоялось.

Учитель: Я дал слово сам себе не раскрывать этих вещей. Была встреча у меня с ним, почему нет.

Желнов: Но это всё происходило до Поклонской, до всех скандалов?

Учитель: Нет, это ещё до съемок всех.

Желнов: Даже до съемок. Понятно.

Учитель: Вы знаете, в чем, мне кажется, парадокс ситуации с фильмом? Ведь съемки фильма очень широко освещались, очень. По всем каналам, статьи и прочее.

Желнов: Понятно, да.

Учитель: То есть если люди читали, что это фильм о романе балерины и будущего императора, почему тогда никто не возмутился, уже на ранней стадии? Вот мне до сих пор это непонятно. Почему волну не поднять тогда? Не исключаю, что что-то могли и предпринять в этом смысле более серьезное.

Желнов: А действительно вы были против в какой-то момент, чтобы митрополит Иларион написал музыку? Вот это хотели у вас подтвердить ещё.

Учитель: Ну что вы меня пытаете? Я, конечно, был не против. Просто у меня был композитор.

Желнов: Но он это воспринял на свой счёт как обиду некоторую?

Учитель: Я не знаю.

Белковский: Может быть, мы попросим редакторов связаться с митрополитом.

Учитель: Зачем за него вам отвечать на какие-то вопросы?

Эггерт: Алексей Ефимович, теперь вроде не советские времена, когда всё гоняли по реперткомам, Госкино, туда-сюда. Но тем не менее работа над сценарием, над картиной шла всё-таки не неделю.

Учитель: Больше четырех лет.

Эггерт: Об этом же, наверно, знали, это как-то согласовывается.

Учитель: Конечно, знали.

Эггерт: Я не знаю, как это происходит. Расскажите нам о процессе постепенного познания сначала элитой, потом обществом того, как создается фильм «Матильда».

Учитель: Ну как… Была идея сделать картину, такой байопик о Матильде Кшесинской, был даже написан сценарий, который мне был предложен. После этого я, прочитав, сказал, что в таком формате мне делать не интересно.

Я начал искать автора, нашел Александра Терехова, мне кажется, который написал замечательный сценарий, где приоритетной фигурой всё-таки был для меня наследник престола, мне это было интересно. И, конечно, не любовная интрижка, фильм совершенно о другом.

А дальше процесс очень непростой, потому что это фильм… Я думаю, что впервые за последний десяток лет уж точно, если не больше, такого масштаба картина. И уже эти факты известны. Действительно, мы семь тысяч костюмов только сделали для этого, огромные декорации. То есть это поднять всё непросто для российского кино.

Но частично помогало и государство, хотя это небольшая часть, но тем не менее они выделили деньги. А когда дает деньги государство, есть экспертный совет по сценарию, есть экспертный совет по производству.

Эггерт: И всё это прошло, сценарий прошел всё это?

Учитель: Абсолютно.

Желнов: И Минкульт никаких, кроме митрополита Илариона…

Учитель: Нет, формально это не Минкульт, это Фонд кино.

Желнов: Но они никаких претензий вам не высказали.

Учитель: Ну, раз я снимал, все приезжали, от министра культуры до не знаю кого…

Белковский: Хорошо, что министр культуры не композитор.

Учитель: И конечно… Я ещё раз говорю: когда шел процесс, все, кроме слов восхищения (не в смысле результата по фильму, а процессом), тысячи слов, о чем фильм и прочее… Никто никогда в жизни не сказал: «Слушайте, а что он снимает?».

Желнов: Хорошо, а в Фонде кино сейчас кто-то посмотрел?

Учитель: Конечно, смотрели.

Желнов: И тоже никаких претензий? Просто мы помним историю с «Левиафаном», когда, со слов Минкульта, давали на одно, а в результате сценарий (с их же слов) переработали и получилось другое, в этом было недовольство. Я так понимаю, у вас этих проблем, по крайней мере, какие были у «Левиафана» ― с вашей стороны таких проблем нет?

Учитель: Я не знаю про «Левиафана», что там переделывался сценарий и в какой степени.

Желнов: Это как утверждают.

Учитель: Нет, основа сценария, конечно, сохранилась.

Немзер: Хорошо, Алексей Ефимович, мы поняли, что, действительно, митрополит Иларион посмотрел картину. Мы все тут немножко Пастернака не читали, но скажем. То есть мы не скажем, это Поклонская скажет, а мы спросим. Всё-таки кто посмотрел уже картину на данный момент? Есть ли такие люди? Есть ли какой-то список?

Учитель: А кто вас интересует?

Немзер: Хорошо, я вам скажу. Меня интересует, например, Владимир Путин, который на «Прямой линии» мимически выразил некоторое знакомство с вашей ситуацией, когда Сергей Безруков задавал вопрос про ситуацию с фильмом. По лицу его было понятно, что он знает, о чем идет речь и в чем проблема. Он действительно очень аккуратно и деликатно отстранился от каких-то вынесений решений, выдержал некоторый нейтралитет. Видел ли он картину?

Учитель: Абсолютно точно вам говорю, нет, не видел.

Немзер: А кто видел?

Учитель: Практически никто. Нет, видел министр культуры, видела вице-премьер Ольга Юрьевна Голодец, видел председатель Думы Володин.

Немзер: А из церковных иерархов, так сказать, помимо митрополита Илариона, кто-то видел?

Учитель: Нет, кроме него никто.

Желнов: А Володин уже успел тоже посмотреть?

Учитель: Да.

Эггерт: А вам не кажется это каким-то безумием, что вы должны показывать картину? Вы можете себе представить, что Мэл Гибсон, снимая самую удивительную и провокативную картину, повезет и покажет это Полу Райану, руководителю Конгресса, председателю Конгресса? Вам не кажется, что это какой-то гиньоль вообще? Абсурд?

Учитель: Послушайте, меня никто не заставлял этого делать.

Эггерт: Вы сами отвезли.

Учитель: Если меня спрашивают: «Можно посмотреть?»…

Эггерт: Вы говорите: «Пожалуйста».

Учитель: Пожалуйста. Наоборот, я открыт. Я предлагал посмотреть и Патриарху. Мне кажется, что наоборот, ситуация абсолютно открытая, мне нечего бояться, скрывать и интриговать. Я, наоборот, хочу, чтобы посмотрело как можно больше, пожалуйста, от президента до кого угодно.

Желнов: Но если я вас попрошу, вы же мне завтра не покажете всё-таки, не пригласите?

Учитель: Давайте договоримся.

Желнов: А, то есть так даже! Всё!

Эггерт: Мы записываемся на показ.

Белковский: Алексей Ефимович, вы знаете, что я картину практически смотрел. Вы помните, как это было. Это когда вы предложили Наталье Поклонской во время Дня России 12 июня посмотреть картину, потом она вышла из Кремля, мы случайно столкнулись с ней у Мавзолея, и она сказала мне: «А ты не хочешь посмотреть картину вместо меня?». Тогда, помните, вместе неё пришел её смотреть я. К вам здесь на студию на Речном вокзале.

Желнов: Всё, я приду.

Белковский: Поэтому просмотр после, так сказать, ряда высших должностных лиц… на пятом месте был, между прочим, я, но только благодаря депутату Поклонской.

Желнов: Хорошо.

Учитель: Значит, Антон, я хочу сказать, что и вы, и те, кого я называл, вот я только что приехал из «СинеЛаба», это там, где происходит постпродакшн картины.

Желнов: Господи, там-то вы кому показывали так поздно?

Учитель: Нет, я никому не показывал. Я занимаюсь ещё звуком, компьютерной графикой. Картина до конца не готова.

Катаев: Когда мы её увидим?

Учитель: Будет готова в середине августа только, полностью завершенная. Тогда я вам готов показать сразу.

Желнов: Володину показали пораньше.

Катаев: Давайте узнаем, когда зритель увидит картину. Уже сколько разговоров, а когда же выйдет? И не побоится ли прокатная компания теперь его выпускать?

Учитель: Ну, надеюсь, что нет. 6 октября состоится премьера, первая премьера картины в Мариинском театре. Это абсолютно точно, и я надеюсь, что ничего не изменится. 18 октября будет премьера в Москве, в кинотеатре «Октябрь». Только я думаю, что не в одном зале, потому что желающих уже очень много. И 26 октября фильм выходит в широкий прокат.

Желнов: Ну, звучите вы уверенно, поэтому надеемся, что так всё и будет, и все вопросы и проблемы, которые были, можно сказать, уже решены, раз тем более посмотрел…

Белковский: Я бы даже в связи с этим спросил немножко другое. Понимаете, картина «Матильда» воспринимается многими как жертва (и вы в этом контексте). Мне кажется, что вы скорее представитель правящей элиты здесь, который противостоит банде маргиналов и фриков. Я, конечно, не отношу митрополита Илариона к таким людям.

Катаев: И Поклонскую.

Белковский: Он, собственно, поэтому изящно дистанцируется от всей этой кампании.

Желнов: Давайте без оскорблений.

Белковский: Нет, секундочку, я же говорю про банду маргиналов и фриков, а не про митрополита Илариона, который к банде не относится.

Учитель: Если бы я относился к правящей элите… У нас есть для этого другие деятели искусства и культуры. Нет, я не думаю, что я к ним отношусь, потому что я не имею, к сожалению, прямых связей, я не могу позвонить напрямую президенту, премьер-министру.

Эггерт: А хотели?

Учитель: Вот это интересный вопрос, интересный. В ситуации, которая сейчас, может быть, и хотел.

Желнов: Алексей Ефимович, да, по поводу президента как раз. Я сам задавал президенту вопрос после «Прямой линии», тот, на который он не ответил. Вы его спрашивали про «Гоголь-центр», а Сергей Безруков про судьбу как раз вашей картины. И он сказал тогда, отвечая на наш вопрос уже на пресс-подходе, что он хорошо знаком с вами, в отличие от Серебренникова. Вот я бы хотел спросить у вас, при каких обстоятельствах вы познакомились с Владимиром Путиным?

Учитель: Во-первых, он мне, по-моему, уже два раза вручил некие награды. В основном они вручаются за возрастные заслуги, поэтому тут я ни при чем. Но это было.

У меня действительно был такой довольно забавный случай с Владимиром Владимировичем. Когда-то, еще очень давно, на студии в Петербурге у меня раздался звонок, он представился как раз. Он тогда был вице-губернатором и занимался международными делами. Он мне сказал: «Алексей Ефимович, я только что из Дании и привез вам приз с фестиваля за ваш фильм. Приезжайте, заберете приз, заодно поговорим о международном сотрудничестве в кинематографии и прочая».

Я действительно, поскольку был занят еще картиной, положил трубку и сказал: «Съездите, заберите». Абсолютно, так сказать, не подумав о будущем. Это было.

Желнов: И потом как-то у вас…

Белковский: А в последнее время вам никто не пытался передать приз? А то бы мы узнали, кто будет следующим президентом.

Желнов: А потом как-то у вас это продолжилось, вылилось в какую-то историю?

Учитель: Нет, никаких прямых контактов. Какие-то были приемы, где я видел, конечно, президента, но напрямую, кроме вручения наград, мы не общались больше.

Катаев: Я вот хотел про Путина как раз уточнить. И «Прямую линию». Раз уж мы начали эту тему. Вот зачем, на ваш взгляд, было задавать вопрос Владимиру Владимировичу Путину о Поклонской и той самой банде, о которой сейчас говорил Станислав?

Белковский: В которую не входит митрополит Иларион!

Катаев: Мы сейчас выяснили, что все эти фигуры ― всё-таки в какой-то степени марионетки и могут исполнять тоже чужую волю. У нас есть один человек, гарант Конституции, который отвечает вообще за атмосферу в стране. Мы говорили после убийства Бориса Немцова об атмосфере страха некоторой, которая складывается и позволяет некоторым людям просто убивать в центре города. Также атмосфера этого нагнетания, когда людям позволено просто с какой-то стати нападать на режиссера, который в принципе независим. И вообще эта ситуация, как мы сейчас выяснили тоже, абсурдная.

Не надо было ли, может быть, спросить у Путина о том, почему всё так происходит в нашей стране, не ответственен ли он за эту ситуацию? Зачем у него спрашивать про Поклонскую?

Учитель: Я же спрашивал не про Поклонскую буквально. Как раз мой вопрос заключался в том, почему человек, пользуясь своим служебным положением и тратя некие государственные деньги, вызывает такую команду людей, которые должны заниматься, в общем, странным делом, проверками и так далее. То есть они могут быть, безусловно, но хотя бы когда картина закончится, а не во время производства.

Катаев: Лично Путина вы не считаете ответственным за то, что вообще сложилась такая ситуация в стране?

Учитель: Вы знаете, я считаю, что, конечно, ответственность есть, что у нас появляются такие люди в Думе, например. Наверно, я думаю, что руководители, не знаю, Думы или ещё кто-то, может, и жалеют, что её позвали туда. Это я так предполагаю, но не знаю на самом деле.

Но мне кажется, пока ― я абсолютно искренне говорю ― власть, как мы её себе представляем, по отношению именно не ко мне, а к фильму, который существует, сделан, многие тоже не видели, они ведут себя абсолютно адекватно и достойно. Понимаете, если бы хотели, если бы за этим что-то стояло другое, я думаю, что нашлись бы способы какие-то, как минимум ограничить прокат, еще что-то сделать.

Эггерт: То есть всё-таки лучше, чем при Советах?

Учитель: Безусловно.

Немзер: Вы знаете, я хотела спросить про фильм. Понятно, что некоторый съемочный процесс, а также ещё написание сценария занимают какое-то время. И фильм у вас выходит дай бог в октябре 2017 года непосредственно.

Учитель: Да.

Немзер: И совершенно понятно, что в октябре 2017 года будет происходить много чего. И вообще весь этот год происходит много чего, раздирают эту дату с разных сторон, появляются разные проекты, а также совершенно непонятно, что с этой датой делать на официальном уровне. И любимый мой пример, который я уже где только действительно не приводила,  это что у ЛДПР была прекрасная инициатива назначить 25 октября Днем памяти династии Романовых. И это совершенно роскошное описание абсолютного компота в голове.

Учитель: Да.

Немзер: И вот я хотела вас спросить. Как бы совершенно понятно, что художник имеет право резонировать с окружающим контекстом как угодно. Но всё-таки этот подход ровно к конкретному моменту ― это был просчет такой, действительно вас в этот момент стала интересовать фигура Николая больше, чем в какой-то момент интересовала фигура Бунина, например, когда вы снимали «Дневник его жены»? То есть это исключительно ваша история или это какая-то оглядка на этот контекст и желание в нем сказать какое-то свое слово?

Учитель: Нет, безусловно, ни про какие даты я не думал, тем более что наш фильм заканчивается коронацией Николая II и никакого отношения к событиям 1917 года не имеет.

Немзер: Да.

Учитель: Нет, фигура Николая II меня интересует… не могу сказать, что всё время, но действительно интересует. Я очень хотел снять фильм, мы даже писали уже, начинали писать и синопсис, думали над сценарием. Фильм под названием «Дно».

Эггерт: По названию станции.

Немзер: Станция Дно.

Учитель: Совершенно правильно. Станция Дно. Как вы понимаете, смысл не только этот.

Эггерт: Да, понятно.

Учитель: О трех днях отречения, именно происходящих на этой станции. Мне казалось, что это очень интересно, об этом практически мало что известно было, я уж не говорю о трехчасовой беседе на станции с его матерью, о которой вообще не знаешь, что там обсуждалось и как. Масса легенд существует о том, почему отречение подписано карандашом, и до сих пор об этом ходит очень много слухов.

Мой любимый актер Володя Машков, который играл Николая II в «Распутине», который с Депардье, вот эта вся история, он тренировал подпись Николая II и показывал мне две толстенных записных книжки, где каждая страница исписана. Я не знаю, сколько тысяч раз он расписался, он ходил, смотрел настоящую подпись. У него тоже своя теория, что там происходило. То есть это будоражит и волнует до сих пор.

И вообще мне кажется, что фигура Николая II воспринимается в бытовом смысле как человек, который такой слабовольный, развалил страну и так далее, и тому подобное. Мне кажется, что это абсолютно неправильно, поэтому меня интересовали и те три дня, и начало его пути.

Эггерт: А что правильно, по-вашему? Каким вы видите Николая II? Это действительно ключевая фигура российской истории.

Учитель: Вы понимаете, что требуют от меня, так сказать, некие экстремалы, которые говорят: «Раз он святой, не тронь»? Мне кажется, что если показать человека, который может любить, чувствовать, эмоционально переживать, то, наоборот, для императора это очень серьезные качества.

Белковский: Вы знаете, из того, что я видел благодаря Наталье Поклонской в вашем фильме, я скорее увидел другое. Я как зритель тоже имею право, да? Да, конечно, этот человек умеет переживать и чувствовать. Я прекрасно помню, как, когда он уже собирается отречься от престола из-за своей любви к Матильде, императрица Мария Федоровна говорит ему, что коронации не будет только в двух случаях: «Или если ты умрешь, или если тебя убьют». Причем это говорится таким тоном, что она это сделает сама, если в этом будет необходимость, потому служение монархии, престолу, идеалу государства для нее важнее каких бы то ни было семейных отношений.

Учитель: Да.

Белковский: И вот я воспринял… Понимаете, любовная история, конечно, важна.

Учитель: Только не пересказывайте всё содержание.

Белковский: Нет-нет, ну что вы, господи.

Желнов: Уже всё равно все посмотрели.

Белковский: Единый учебник истории ещё не написан, поэтому я могу что-нибудь разболтать такое, чего кто-то не знает, это безусловно.

Но мне показалось, что у вас именно очень сильно подан образ Николая II как человека, который пусть был абсолютно предназначен для любви, но совершенно не предназначен для управления государством. Сцена убегания, когда он убегает от людей, спрашивающих, где должен быть построен незамерзающий порт, в Либаве, нынешней Лиепае, или Мурманске, и потом отстреливает ворон, отмахиваясь фактически от каких-то вопросов о государственных делах. В этом есть какая-то нота обреченности.

В фильме содержится это пророчество о том, что всё добром не кончится. И когда вы говорите, что всё заканчивается коронацией, тем самым этот фильм переносит уже в те три дня, которые происходят на станции Дно или во Пскове, по разным версиям, где это всё происходило.

Учитель: Ну… Да.

Белковский: Или это получилось так само собой? Ведь художник не обязательно делает то, что задумывает рационально и дискурсивно. Иногда всё получается как-то, так сказать…

Учитель: Вы сразу переноситесь в эти три дня отречения, а до этого прошел 21 год. И 21 год прожит был очень по-разному. И я уже тоже это сто раз говорил, но ещё раз повторю: за 17 лет правления именно под его руководством, императора Николая II, всем известный факт ― в 1913 году Россия первый и последний раз была такой мощной.

Белковский: Тогда почему же она так быстро рухнула?

Учитель: Нет, минуточку. Извините, я не историк, не политолог, я со своей точки зрения.

Белковский: Как художник вы это понимаете тем более остро.

Учитель: Началась война, которую он победоносно выигрывает. Победоносно. Первые год-полтора. А дальше, я думаю, наступило время, когда и окружение, и партнеры, так сказать, из других стран начали понимать: не слишком ли много? Мне так кажется.

Я тоже это говорил. У него был один, мне кажется, серьезный недостаток. Он слушал женщин очень серьезно и вникал. Хорошо это или плохо ― это другой вопрос, но нечасто это помогало.

Белковский: В общем, женщины погубили империю.

Эггерт: Алексей Ефимович, понятно, что тут можно обсуждать много, можно обсуждать роль Распутина и роль императрицы Александры Федоровны. Но мне вот интересно как раз ваше чисто режиссерское решение. Скажите, а почему вы немецкого актера решили взять на роль императора?

Учитель: Потому что он гениальный актер. И мне абсолютно не важно, немецкий он или аргентинский.

Эггерт: То есть вы увидели его и сказали: «Это государь император Николай II».

Учитель: Да, я увидел его несколько лет назад в Москве, на спектакле «Гамлет». Это театр «Шаубюне», замечательный режиссер Томас Остермайер. Кстати, мне удалось невозможное, я могу похвастаться, потому что Томас Остермайер сыграл впервые в своей жизни, будучи великим режиссером, первую актерскую роль. И самое интересное, что все актеры театра, когда мы приезжали в Берлин, я кое-что показывал, это для них было самое интересное, как он сыграл. Они его обсуждали, чтобы сделать Томасу замечания.

Катаев: А Ларс в курсе того, что происходит сейчас?

Учитель: Да, Ларс в курсе, у нас была большая пресс-конференция сделана, где он выступал.

Вы правильный вопрос задаете: почему? Я его планировал на другую роль, которую как раз потом сыграл Томас Остермайер, немецкого врача. Но на самом деле, когда появился грим и мы прикладывали бороду, наша художник по гриму Тамара Фрид сказала: «Слушай, вылитый Николай II». Мы сразу сделали пробы.

Он действительно лицом очень похож и на Николая II, и ― кстати, это многие замечали ― на Олега Янковского.

Эггерт: Который тоже играл Николая II!

Учитель: Да, совершенно правильно.

Поэтому я считаю, что одно из моих пока на сегодня главных достоинств ― что мне удалось собрать какой-то… Не то что они все уникальные актеры, талантливые, гениальные. А вот некий ансамбль. Впервые в моей жизни я ни в ком не сомневался, хотя такие случаи у меня бывали. Я даже по ходу съемок иногда менял актеров. Здесь этого, слава богу, не происходило.

Белковский: Знаете, я видел ваш фильм. Мне просто не хотелось бы, чтобы мы концентрировались на вас как авторе фильма «Матильда», это было бы несправедливо. Я видел один фильм, где вы собрали ансамбль, в котором тоже невозможно было сомневаться. Это был фильм «Рок».

Учитель: Да.

Белковский: Первый, где были Борис Гребенщиков, Виктор Цой и многие другие. И это был первый фильм ваш, который я смотрел, в 1990 году, если мне память не изменяет, в кинотеатре «Стрела» на Смоленской. В зале было человек пять, включая меня.

Учитель: Так мало?

Белковский: То есть я ― 20%. Этот фильм меня совершенно поразил, потому что он отражал нерв времени. И при всём вашем интересе к фигуре Николая II, который абсолютно объясним и, конечно, неподделен, как мы поняли из всего предыдущего обсуждения, видели бы вы себя в роли создателя такого же фильма, который отражал бы нерв времени сегодня? В чем этот нерв? Не в Николае II же, наверно, в чем-то другом. Вот если проводить аналогию с фильмом «Рок», что бы вы сделали сегодня, завтра или в преддверии послезавтра?

Учитель: Во-первых, я не всегда снимаю фильмы на исторические темы. У меня был фильм «Прогулка», если говорить об игровом кино.

Белковский: Нет, именно в этом контексте.

Учитель: Абсолютно современное кино. «Восьмерка» по Захару Прилепину. Вы знаете, для меня…

Эггерт: «Прогулка», стесняюсь вам это сказать, документ ушедшего времени.

Учитель: Вы думаете?

Эггерт: Советский Союз лайт, да, конечно. 2005 год, да. Это хорошее кино, но просто это документ.

Учитель: Вы знаете, для меня ― я скажу такую совсем парадоксальную вещь ― важно даже не то, про какое время я снимаю, а важны главные герои, особенно люди, которые нестандартны.

Белковский: Главный герой сегодня ― это кто? Может быть, вы даже снимать про него не будете. Можете ответить не как режиссер, а просто как человек и гражданин, извините за пошлость.

Учитель: Хорошо. Можно я вам задам вопрос?

Белковский: Да.

Учитель: Виктор Цой ― это современный герой или нет?

Белковский: Да.

Желнов: Но вы про него уже сняли.

Учитель: Я снял документальный фильм.

Катаев: А сейчас Серебренников снимает.

Желнов: Серебренников снимает художественный.

Катаев: Вы тоже будете снимать про Цоя?

Учитель: Да, я надеюсь, что буду. Но это такая своеобразная будет картина. Если интересно, могу рассказать.

Эггерт: Расскажите, конечно!

Белковский: Так давайте про Цоя картину.

Желнов: А можно всё-таки про сегодняшнего героя? Это очень интересный вопрос Стаса.

Учитель: Несколько лет назад продюсер документальной картины, не «Рока», я еще делал «Последний герой», это о Цое, после его смерти. И он мне говорит: «Давай выпустим картину на экран». Я говорю: «Ты сумасшедший, что ли? Кто сейчас пойдет? Пару сотен человек, три человека в зале или пять. Зачем это нужно?». Он говорит: «Нет, я всё-таки попробую выпустить».

И он меня приглашает как бы на премьеру через двадцать лет этой картины, которая происходит в кинотеатре «Аврора» на Невском проспекте в Петербурге. Я шел очень неохотно, думаю: ну что такое, какая-то ерунда.

Эггерт: Три калеки с половиной придут.

Учитель: Нет, я понимал, что придут… Толпы до кинотеатра. Во дворе ― там такой двор ― какое-то немыслимое количество людей, с обезумевшими в хорошем смысле глазами директор кинотеатра, женщина, которая кричит: «Я продаю билеты, на два или три дня уже всё раскуплено».

Вот в чем парадокс? Идея, кстати, что Цой ― тот герой, которого надо сейчас показывать, он вызовет не меньший, если даже не больший интерес, чем даже фильм о Высоцком. Я в течение лет восьми пытаюсь создать некий сценарий о Цое, и ничего не получалось. Я не знаю, что будет снимать Кирилл, дай бог его удачи, но о Цое в игровом кино… У него же настолько примитивная биография, и кроме, собственно, последней любви и его гибели такого, что бы могло взволновать зрителя, практически…

Белковский: У поэта и должна быть примитивная биография, понимаете? Кроме любви и гибели что есть у Лермонтова? И такого же самого возраста.

Катаев: А всё-таки Цоя нашли, кстати? Потому что Серебренников столкнулся с проблемой, что Цоя как раз он не может найти. Или, может, сейчас нашел уже.

Учитель: Знаете, у меня будет фильм, когда… Собственно, эта история очень простая. Я когда-то встречался с водителем, который сбил, столкнулся.

Белковский: Водитель «Икаруса», да, этого автобуса?

Учитель: Водитель «Икаруса». И я еще тогда подумал, что надо снять фильм о нем. Собственно, фильм будет о том, как три дня в автобусе же везли гроб с телом Виктора. В автобусе сидели жена, любовница, сын, продюсер Айзеншпис и еще несколько человек. И вот три дня, такое роуд-муви своеобразное. Это было на самом деле.

Белковский: Нет, я-то вообще считаю, что Цой ― последний великий русский поэт.

Учитель: Поэтому у меня Цой будет в картине, если и будет, то только в живом документальном виде.

Желнов: А что с водителем «Икаруса»? Вот вы о нем упомянули. Понятно, что вы встречались тогда. Как его судьба сложилась?

Учитель: Нет, его даже не посадили, ничего, потому что он не был виноват.

Белковский: Потому что виноват формально был Цой, он заснул за рулем.

Эггерт: Заснул за рулем, да.

Учитель: Ну, заснул ― это тоже факт, который надо проверить. Поскольку я, опять же, этим занимался, мы даже, могу вам сказать, проехали на таком же «Москвиче» вот тот путь с рыбалки, который он проезжал. Там заснуть невозможно, там такая петлистая дорога, что он бы врезался в первое дерево. Он, единственное, выехал на прямую километровую, но это десять секунд он ехал, заснуть за это время невозможно.

Я уверен просто, и у меня такое бывало, когда ты уходишь в себя немножко. Он слушал точно что-то из новых песен.

Белковский: Есть версия, что он слушал «Черный альбом» на кассете и переворачивал кассету, когда ехал.

Учитель: Да, да.

Белковский: Что отрицали потом продюсер его и все прочие.

Немзер: Если действительно не так важно, если важен герой и исторические обстоятельства, в общем, не так важны, то я хотела бы вернуться к «Матильде».

Учитель: Нет, я, конечно, лукавлю немножко.

Немзер: Нет, я абсолютно не требую от художника никакой документальной точности и даже правдоподобия не требую, ничего не требую, оставляю право на что угодно. Просто мне хотелось действительно технически спросить. Когда писался сценарий «Матильды», сценарист всё-таки опирался на какие-то источники или это действительно в большей степени чистый дух?

Учитель: Безусловно, несколько месяцев в архивах. Мы хотели найти какие-то материалы, которые… Ведь никто не знает, что происходило, когда люди оставались вдвоем. Я не имею в виду только секс или что-то другое. Но всё равно это очень интересно, именно некая химия, которая между людьми, что-то ими овладевает.

Поэтому, конечно, мы изучали, и большинство фактов в нашей картине, безусловно, соответствуют действительности. Но, конечно, что-то мы придумали, некоторых героев нашей картины.

Немзер: Вы знаете, я вот к чему отчасти спрашиваю. Был другой прецедент с историческим кино ― фильм «Викинг», который так удачно совпал (не подневно совпал, допустим) с некоторой актуализацией князя Владимира, с установкой памятника князю Владимиру.

И так, если посмотреть на этот фильм, то, в общем, князь Владимир в этом фильме творит полное безобразие и далек от идеала, от того идеала, который нам сейчас пытаются транслировать, в общем, предельно. И тем не менее где была Поклонская в этот момент? Она как-то не возмутилась. Это понятно, что у нее нет личного чувства к князю Владимиру, а к Николаю, видимо, есть. Но тем не менее.

Хорошо, другая Поклонская, у которой есть чувство. Где были все эти люди? «Викинг» прошел абсолютно со всем, что в пакете с этим фильмом шло.

Белковский: Никто же не собирался писать музыку к этому фильму, видимо.

Немзер: А, видимо, в этом дело, да.

Учитель: Нет-нет, послушайте. Такой же вопрос, как вы сейчас задаете, я пытался задать и Поклонской, и владыке Тихону. Для меня тоже удивительно, потому что святой, который в кадре насилует, занимается черти чем…

Немзер: Беспредел творится в кадре.

Учитель: То есть у нас детский сад в картине, понимаете? Здесь намного жестче. На что мне было сказано вот этим же словом и двумя этим людьми, что время было такое жесткое, поэтому это оправдано, с чем, я думаю, никто не согласится. Потому что тогда или вы идете одним путем, святого трогать нельзя, показывать его в отрицательном ключе невозможно. Но почему там можно, а здесь нельзя? Вопрос.

Желнов: Видимо, потому что действительно митрополит Иларион вашу картину посмотрел.

Учитель: Никакого отношения. Послушайте, не надо трогать митрополита Илариона, он к «Викингу» никакого отношения не имеет.

Белковский: В том-то и дело, да.

Желнов: Нет, я вашу картину имею в виду.

Учитель: Ну при чем здесь это?

Белковский: В России всегда всё-таки более авантажно быть запрещенным, поэтому это не так страшно.

Желнов: Я вас хотел ещё спросить, Алексей Ефимович, как революция воспринимается сегодняшней официальной Россией, как вам кажется? Поскольку всё равно вы угадали с вашим фильмов и выходите с ним в 2017 году, то как вам кажется, как тема революции сегодня подается в обществе? Насколько власть пытается эту тему не замечать, напротив? Вот какое у вас отношение к этому?

Учитель: Нет, ну какое у меня отношение… Вы имеете в виду к тем событиям? Я не очень понял вопрос.

Желнов: Нет, как власть сегодня вспоминает те события.

Эггерт: Власть и общество.

Желнов: Поскольку ваша картина выходит в годовщину, много событий, приуроченных к этой дате, но не официальных.

Учитель: А каких? Я, например, не знаю таких событий.

Белковский: Мне кажется как раз, что событий нет, наоборот, определиться не могут.

Эггерт: Кажется, что это не событие как раз.

Желнов: Событие не официально.

Учитель: Ни одного игрового фильма впрямую не снимается.

Желнов: Я именно ссылаюсь на события неофициальные. Вот, не знаю, наш коллега Миша Зыгарь запустил проект «1917», где в виде соцсети восстанавливается хроника тех лет. Илья Кабаков в Лондоне в октябре, ретроспектива выставки, посвященной как раз советскому периоду.

Белковский: Но это всё не позиция властей.

Желнов: Да, но это не позиция властей.

Немзер: Russia Today делает свой проект в связи с годовщиной.

Желнов: Но тем не менее. Как вам кажется, почему власть никак эту дату не раскручивает, никак её не вспоминает?

Учитель: Во-первых, она ещё не наступила. Мы же не знаем, что задумано.

Белковский: Может, конец света настанет раньше, конечно.

Учитель: Нет, я знаю, что готовятся некие проекты, в основном документального характера. Кстати, я сам слышал по каналу «Россия» о том, что чуть ли не один из самых больших фильмов делается о 1917 годе, автором этого фильма является владыка Тихон. Так что вот это я слышал, из его уст просто, это не сплетни, это, так сказать, официально было на телеэкране.

Поэтому я думаю, что готовится. Что ― мне трудно сказать, посмотрим.

Белковский: Мне кажется, весь вопрос в том, насколько сегодняшняя российская элита в состоянии определить свое отношение к этому событию. Что была революция ― величайшее историческое событие, величайшая трагедия? И есть ли компромисс между этими крайностями?

Желнов: Судя по тому, что происходит молчание, видимо, это отношение элиты никак не сформулировали.

Учитель: Вы знаете, я не знаю, в чем вы усматриваете молчание. Всё равно придется высказаться, когда наступят эти дни. Я думаю, что у нормальных людей отношение одно: что это была величайшая трагедия. И другого быть не может, просто никаких слов.

Желнов: Вы думаете, власть сегодняшняя сможет признать, что это была величайшая трагедия?

Учитель: Мне кажется, что другого пути нет.

Белковский: А как вам кажется в таком контексте, решится ли нынешняя власть всё-таки похоронить Владимира Ильича Ленина на Литераторских мостках Волковского кладбища?

Учитель: Я вот уверен, что как раз власть давно очень хочет это сделать. Останавливает как раз не их решение, а то, что может произойти в обществе.

Эггерт: Давайте себе представим: завтра нам сообщают в девять утра на канале «Россия», что сегодня ночью Ленин был вынесен из мавзолея, отвезен в Санкт-Петербург и похоронен. Что будет в Москве? Будут бунты? Пойдут и разнесут Louis Vuitton на Тверской? Снесут Ritz-Carlton?

Желнов: На Красной площади Louis Vuitton разнесли.

Эггерт: Я не знаю, что, разгромят кафе «Пушкин»? В Санкт-Петербурге возьмут штурмом Смольный, генерал-губернаторство? Да ничего не будет!

Учитель: Я думаю, что какие-то будут… Во-первых, у нас ещё официально есть коммунистическая партия.

Эггерт: И что?

Учитель: Которая будет явно против этого. И она действует вполне оправданно, судя по той теории, которой они руководствуются. Поэтому, конечно, это то же самое. Мы же говорим о демократии. Они считают так, что нельзя выносить. Но, конечно, то, что в центре Москвы…

Белковский: Просто Константин фон Эггерт устроит революцию дворянства, это понятно. Он не может понять избирателей коммунистической партии.

Эггерт: Да при чем тут дворянство, не дворянство? Какая разница? Я чисто политологически рассуждаю. Ну ничего же не будет! Слушайте, это забудут точно так же, как забыли бесконечные теракты.

Белковский: Всякий дворянин мнит себя политологом, да.

Эггерт: Кто сейчас вспомнит, что взорвали метро в Санкт-Петербурге? Да никто.

Учитель: Есть же замечательный другой пример. Ну Сталина же вынесли и похоронили. Не произошло катастрофы.

P. S.

Учитель: Я, Алексей Учитель, был на программе Hard Day's Night и более интересного разговора за последние несколько месяцев, поскольку меня атакуют журналисты очень много, пожалуй, не было. Не знаю, может быть, после этой передачи запретят всё-таки фильм. Посмотрим, надеюсь, что нет.