«Этические революции вызывают у многих россиян раздражение». Александр Роднянский — о «Кинотавре», Звягинцеве, «Оскаре» и харассменте

Роднянский: Я бы сказал, что тут есть и не такие плохие обстоятельства, есть даже и все сложилось к лучшему. Понятно совершенно, что мы планировали, если говорить о российских проектах, мы планировали, конечно, выйти этой осенью в прокат с фильмом Данилы Козловского «Чернобыль», важный для нас фильм, и он, конечно, не выйдет, мы его отложили на следующий год, как и подавляющее большинство картин, которые были запланированы выходом. У нас есть, как всегда, мы особенно много не говорим, но такая как бы моя любимая часть российского производства, это картины молодых режиссеров, которые мы делаем по-прежнему и делаем очень часто на национальных языках. У нас есть фильм режиссера Киры Коваленко, выпускницы той самой мастерской Александра Николаевича Сокурова в Кабардино-Балкарии, где учился уже известный Кантемир Балагов, и этот фильм на осетинском языке. У нас есть фильм «Дочь рыбака» на азербайджанском языке, выпускника Московской школы нового кино, любопытного человека с очень яркой биографией Исмаила Сафарали. Мы сняли, мы прервались во время острой фазы пандемии в съемочном периоде с еще одним молодым режиссером, Владимиром Битоковым, выпускником все той же мастерской Александра Николаевича Сокурова, но сейчас досняли. У нас делает большой, и на мой взгляд, любопытный проект сериальный Александр Котт, «Седьмая симфония», знаменитая история, естественно, симфонии Шостаковича «Ленинградской». На самом деле это, кстати, в России мы двигаемся, с американскими проектами чуть сложнее, потому что для производства там необходим элемент страхования, а на сегодняшний день в Америке не страхует производство никто практически. Это можно взять на себя, эту ответственность, и ряд моих друзей-коллег это делает, но это мало кто. Но зато мы интенсивно, почему я и сказал, что это не всегда плохо было, мы погрузились в девелопмент, и очень многие проекты, которые нам казались состоявшимися на бумаге, мы их даже переписываем, мы пришли к выводу, что необходимо их улучшать. Мне кажется, что это как раз хорошая стадия такая, когда фокусируешься на качестве сценариев, это самая большая проблема наша традиционная, я имею в виду, в целом нашего кино. Поэтому как бы много проблем, естественно, но ничего, онлайном мы работаем сегодня намного больше, чем с телевизионными каналами, если говорить о российском рынке. А международный рынок, там сегодня вообще любопытно, что происходит, там в общем и стримеры, и телевизионные каналы, все в общем претерпевают фазу категорического изменения модели зрительского потребления. Но это длинный разговор, наверное, не сейчас.

Желнов: Понятно.

Пронченко: Александр Ефимович, вот вы, Женя, я, мы только что вернулись с «Кинотавра», у нас вроде бы все окей, а многие вернулись больными. В связи с этим вопрос по технике безопасности. Вот Венецианский кинофестиваль обязал всех прибывающих аккредитованных сразу делать анализ, прямо в аэропорту, и потом еще один через пять суток. Почему такие же меры не были приняты на «Кинотавре»?

Роднянский: Мы на самом деле получили предписания Роспотребнадзора и выполнили их полностью, и там, в общем, были какие-то… Это была бы с нашей стороны такая инициатива. Очень многие наши коллеги, что понятно, они не проследили за собой, и мы не могли следить за тем, как они отмечают свои премьеры в ресторанах и в кафе. В залы, как вы видели, мы пускали только в масках и измеряли температуру. Многие приехали вполне ответственные люди, со своими справками, мы у многих просили, но базово, конечно, это функция ответственности очень многих людей, которые либо в состоянии следить за собой, отвечать за здоровье свое и окружающих, либо не очень, к сожалению, не все.

Милова: А мы можем говорить о том, что если бы были такие тесты, то это была бы дополнительная финансовая нагрузка на фестиваль, у которого, как я могу заметить, в этом году с партнерами было все не так прекрасно, как, например, год назад. В этом смысле вообще стоила ли игра свеч?

Роднянский: Это была бы, наверное, какая-то нагрузка, но мы действовали в рамках предложений и предписаний Роспотребнадзора, мы же их не выдумываем, у нас очень долго были с ними разговоры, и нам очень помогло Министерство культуры. Мы с самого начала решили сделать лимитированный формат фестиваля, назвали его деловой форум, отменили все эти, нами проводившиеся богато, как правило, все эти вечеринки, так называемую светскую культурную программу. Мы намеренно не обращались к партнерам, я думаю, что нам бы, скорее всего, помогли бы, но мы в этом году решили сделать своими руками, что означает помощь Министерства культуры, и тех партнеров, коммерческих спонсоров, которые заинтересованы в своем рыночном продвижении, компания Mercury, компания НРИС и так далее. В общем, этого нам хватило, бюджет был процентов на сорок в целом меньше обычного, но и людей было в пять раз меньше обычного. Тут еще очень важно, что мы для того, чтобы обеспечить шахматную рассадку и для того, чтобы не создавать многолюдность в традиционных местах фестиваля, мы прекратили регистрацию на цифре восемьсот гостей. В итоге оказалось под тысячу, но обычно, как вы знаете, наверное, у нас около пяти тысяч прилетает.

Катаев: Александр Ефимович, а позвольте вопрос более такой глобальный, а зачем все это было нужно в этом году? Я не могу задать этот вопрос Барбере, который директор Венецианского фестиваля, но я, честно говоря, не понимаю, зачем и «Венецию» проводили. Вот «Канн» не было, хотя они очень этого хотели. Понятно, что было, как вы сами сейчас правильно сказали, будет меньше публики, меньше критики, меньше партнеров. А в чем принцип, вот давайте все-таки возьмемся за руки и проведем. Зачем?

Роднянский: Вот не было «Канн», и огромное количество замечательных картин, которые обычно стартуют в Каннах и составляют ключевую часть кинематографического репертуара, не вышли в прокат, не состоялись. Либо они пропали, либо они должны ждать год, а это, очевидно, не было Теллурайда, который обычно открывает старт оскаровской гонки в Соединенных Штатах, относительно небольшой, но очень важный фестиваль, и мы не знаем лидеров, они не представлены этого оскаровского сезона. Не было «Локарно», и это большой удар по огромному количеству авторских картин, европейских и молодых. Не было бы «Кинотавра», и я убежден, что подавляющая часть фильмов, которые на нем были бы показаны, просто бы исчезли, у них бы не возник шанс появиться, их бы не заметили, а к следующему году появились бы новые. Может быть, одна, две, три картины попали бы в программу, но скорее всего, подавляющее большинство бы исчезли. А поскольку фестиваль, такой как «Кинотавр», играет колоссально важную роль для самой индустрии, потому что к такого рода фестивалям, как и в «Венецию», как и в «Канны», я не сравниваю, как вы догадываетесь, ни в коем случае, «Кинотавр» с этими грандами, но это фестиваль, куда обращаются за экспертизой авторы и продюсеры, им очень нужно показать как бы картины, и эти фестивали являются стартовыми площадками для дальнейших жизненных траекторий будущих фильмов. Не провели бы фестивали, не было бы этих картин, никто бы о них не говорил.

Катаев: С другой стороны, ваша картина о которых вы уже сказали, Киры Коваленко, она же все равно никуда не денется, она, дай бог, будет в следующем году в Каннах.

Роднянский: Мы не знаем, там гарантий никаких нет. Она была бы в этом году, но скорее всего… Не скорее всего, мы все предупреждены, кто решил ждать, что никаких гарантий нет, появятся новые картины, и они будут по-новому решать. Это же никогда не знаешь, поэтому я вам должен сказать, это как раз ответ на ваш вопрос, мы считаем, что без фестивальной премьеры у таких фильмов жизни нет. Ну что бы мы делали с фильмом Киры? Мы бы выпустили его в прокат, но кому он интересен без фестивальной экспертизы. Это только если фильм прошел на фестивале, его заметила пресса, желательно, чтобы оценила по достоинству или ей понравился. Но даже если он поляризовал к себе отношение, все равно интересно, он все равно вызывает интерес, складывается бренд фильма, известность о нем. А если бы не было, ну и куда? Вот, собственно, поэтому и проводим фестиваль, потому что, в отличие от нас, очень многие коллеги ждать год скорее всего бы не стали, выпустили бы в прокат, и картины бы просто там тихонько и скончались.

Пронченко: Александр Ефимович, а почему тогда фильм Киры Коваленко не был представлен в конкурсе этого «Кинотавра»? Вот фестивальная экспертиза и…

Роднянский: Я никогда не показываю фильмы на «Кинотавре», к которым имею отношение как продюсер. Это, к сожалению, для многих авторов неприятное обстоятельство, но они это знают, прежде чем со мной связываться, и поэтому никогда… Мы показывали на «Кинотавре» только в информационном ключе картины после Каннского кинофестиваля, и Звягинцева, и Кантемира Балагова, и никогда ничего другого, и только на закрытии в той роли, в которой в этом году был показан фильм Андрея Сергеевича Кончаловского «Дорогие товарищи». Поэтому, ну как, я не представляю себе, если бы был фильм в конкурсе с моей фамилией в роли продюсера, ну это и фестиваль бы обессмыслился.

Милова: Александр Ефимович, вот в этом году, понятно, не было никаких светских мероприятий, поэтому не было, например, вечеринки фонда Ruarts. Согласно данным базы СПАРК, Марианна Сардарова и фонд Ruarts по-прежнему владеют 50% «Кинотавра». При этом на фестивале Марианна Сардарова не появилась даже в качестве зрителя и так далее, и есть ощущение, что может быть, она немного утратила интерес вообще к этому делу, все-таки у нее есть ее основное занятие, это галерея и Фонд современного искусства. При этом ходят упорные слухи о том, что будто бы Роман Абрамович готов приобрести долю Марианны Сардаровой. Правда ли это? В общем, прокомментируйте, пожалуйста.

Роднянский: Я толком прокомментировать не могу. Первое, что скажу, что Марианна, которой мы благодарны, и вообще всему семейству, потому что они поддерживали фестиваль последние четыре или пять лет, это очень важная для нас поддержка была в эти сложные времена, она просто не в России последние полгода. Она во время пандемии, где-то ее застала эта история, она там, собственно, и осталась. Мне кажется, она только-только сейчас возвращается. Мы к ним не обращались в этом году за помощью, я об этом сказал чуть раньше, и по понятным причинам я не хочу, потому что всего через девять месяцев, если все будет в порядке, у нас будет следующий фестиваль, и я не знаю, как мы там будем обходиться, и я решил, что так частить не стоит, это первое. Второе, я не понимаю, я знаю, что Марьяна открывает свой большой музей, не просто галерею, а новый музей, и это, наверное, будет представлено широко общественности, но пока мы ничего не знаем про ее планы в связи с «Кинотавром», равно как и про планы Романа Аркадьевича, который, так сказать, традиционно друг «Кинотавра» и уже два раза поддерживал его. Я уже не говорю о его колоссальной роли в производстве кинофильмов, в этом году его усилиями было поддержано в общей сложности, по-моему, восемь фильмов, напрямую им три, и пять фильмов созданным им фондом «Кинопрайм». То есть вполне логично, если он захочет поговорить, например, с Марианной. Честно говоря, у меня было на протяжении этих лет, я уже шестнадцать лет занимаюсь «Кинотавром», у меня были партнеры, они уходили, приходили новые, и я к этому отношусь с уважением, это в общем планы, это же не бизнес, это такая высокой частью, в большой доле ответственность огромная, иногда очень сложно. Я лет шесть или семь назад, после кризиса 2008 года, тащил это на себе, своими, простите, деньгами, и это было важно, потому что мне было трудно себе предположить, что я могу взять и закрыть фестиваль или сослаться на то, что нет денег, потому что в этой ситуации останусь в памяти не как человек, который много лет его поддерживал и проводил, а как человек, который его закопал, а это один из самых старых брендов российских культурных, ему все-таки сегодня уже 31 год. Поэтому я в общем открыт к любым разговорам, единственное, чтобы люди понимали, что это в общем далекая от бизнеса история, которая, скорее всего, дает лишь право тратить деньги, и можно делать это разнообразно, интересно, с пользой для сообщества, для, простите за высокий штиль, культуры и для российского кино. Но это не все готовы, поэтому если появятся, если Роман Аркадьевич захочет этим заниматься, ну я только счастлив буду.

Катаев: Кстати, к слову о Роман Аркадьевиче. Александр Ефимович, я вчера, я не был, к сожалению, на «Кинотавре», вчера все-таки посмотрел в «Гараже» «Пугало», победитель «Кинотавра», и под впечатлением большим. В связи с этим у меня вопрос к вам. Мы знаем давно, но для зрителей скажу, о феномене якутского кино, которое наше отдельное такое и Голливуд, и румынская волна локальная, я уж не знаю, как это назвать, но в общем, феномен и действительно прорывное кино в чем-то. Вот этот приз можно ли назвать таким осознанным трендом на регионализацию нашего российского кино, то есть уход от столиц, Москвы, Петербурга и приход наконец-то в другие регионы, далекие даже от столичных. Наконец-то пора обращать внимание туда, это может быть такое заявление тоже?

Роднянский: Без сомнения, это важный такой, я бы сказал, тренд сегодняшний, потому что на отбор, на который нам прислали, если речь идет о полнометражных фильмах, 78 картин, я имею в виду полнометражных, и чуть меньше 400 короткометражных. Они пришли не только из столиц, а вы правы в том смысле, что российский кинематограф всегда был столицецентричен, Москва да Петербург, изредка Екатеринбург, он же Свердловск в прошлом, где была киностудия, а в этом году фильмы прислали из 18 городов, включая такие как Воронеж, Ангарск, Иркутск, и в том числе Якутия, где мы знаем про этот феномен якутского кино уже не первый год, но это был всего лишь первый фильм. Конечно, это важнейший тренд, но тут очень важно понимать, что не «Кинотавр» эти тренды определяет, «Кинотавр» на них реагирует, но желательно, чтобы он реагировал раньше, выявляя для развития кино самые главные какие-то тенденции. Но в целом мы в свое время, когда начал я заниматься «Кинотавром», мы придумали себе слоган, который иногда сейчас используем, вспоминаем, но точно пользуемся, «Кинотавр» — настоящее российского кино». Вот каково в этом году российское кино, вот таков и «Кинотавр». Оно стало более, так сказать, активно в регионах, и соответственно, мы очень заинтересованы в том, чтобы эти картины были представлены у нас в программе. Тут не только же «Пугало», которое победило, мне кажется, что и фильм Филиппа Юрьева, снятый на Чукотке, тоже имеет отношение к регионам. Понятное дело, что он сделан в студии Алексея Учителя, человека, из мастерской которого вышел, собственно говоря, режиссер, это его дебют, но тем не менее, это не случайно, что два главных победителя, главный приз фестиваля и приз за режиссуру, оказались фильмами из далеких дальневосточных регионов сибирских. И мне кажется, это…

Катаев: Представить, что пять лет назад на якутское кино приходит в один вечер два зала, вчера вот два показа было «Пугала», невозможно еще раньше было.

Роднянский: Нет, невозможно. И мне кажется, вот это уже заслуга «Кинотавра», он обратил внимание, о фильме заговорили, у него действительно была потрясающая пресса. И мне как показалось, что это выдающийся фильм такой, я для себя его называю такой без пяти минут шедевр, потому что там чего-то, на мой взгляд, можно было, но в целом даже смешно говорить о каких-то там недостатках. Это прекрасная картина, и мне кажется, очень важная для России, сделанная за маленькие деньги в ситуации, когда очень многие по-прежнему собирают огромные бюджеты, и считается, что без них нельзя сделать кино, очень локальная и в то же время универсальная, в бизнесе это называется global, global и local объединяется. Вот это вот такого рода кино, которое, мне кажется, будет феноменом международным достаточно долго.

Пронченко: Александр Ефимович, «Китобой» забрали призы за лучшую мужскую и женскую роль. В связи с этим такой вопрос, не кажется ли вам, что институт звезд ушел в прошлое? Потому что на фестивале, допустим, у Анны Чиповской было аж четыре фильма в конкурсе, на мой взгляд, один слабее другого, а главный приз получает непрофессиональная актриса из Якутии Валентина Романова, такая же ситуация с лучшей мужской ролью. Как вы считаете?

Роднянский: Я лично не большой сторонник такого рода призов, мне кажется, при наличии… Мне не кажется, что институт звезд у нас существовал по-настоящему, если честно, я как бы даже не понимаю, кто у нас был звездами. У нас действительно есть очень известные актеры, о которых часто пишут, говорят, и они появляются в наших гламурных изданиях, но назвать их звездами, то есть людьми, чье появление в фильме приглашает немедленно зрителей в кинотеатры, я бы не решился. Кстати сказать, и в Соединенных Штатах, мне кажется, что таковых уже и нет особенно, может быть, Брэд Питт, Леонардо Ди Каприо, а из женщин, наверное, Анджелина Джоли, из молодых Зендая, но уже сомнительно. В общем, у нас нет звезд. Мне кажется, что ситуация, которая была на «Кинотавре», смело можно было, я не как член жюри, я не имею никакого отношения к решениям, но мне кажется, Аня Чиповская ладно, но она снялась в нескольких фильмах, можно их обсуждать, но Павленкова, мне кажется, она отличная была в «Конференции», и вполне можно было бы ее обсуждать, и Паля в фильме «Глубже» можно было бы обсуждать. Условно говоря, если бы я был в жюри, я бы, без сомнения, этот вопрос бы поставил, просто ну отметили эти две картины главными наградами, может быть, достаточно. Но кстати сказать, у наших жюри всегда есть страстное желание наградить понравившиеся им фильмы уже несколькими наградами, уже несколькими призами. Мы даже запретили в свое время, после «Кинотавра» лет десять назад, когда там получил пять наград фильм Алексея Попогребского «Простые вещи», мы запретили давать больше двух призов в одни руки, регламент, потому что это все-таки уже какая-то неправильная история. Поэтому гипотетически я не убежден, призы, конечно, блистательным ролям и очень убедительным, аутентичным, абсолютно не похожим на профессиональную работу актеров, но удивительно сильных, они впечатляют, но они не обязательно являются единственно возможным решением и точно не свидетельствуют о катастрофе с актерским исполнением или с качеством актерского исполнения в русском кино. Ну, мне так кажется.

Пронченко: Александр Ефимович, я первый раз была на «Кинотавре», и первый раз оттуда рапортовала, и в общем написала много всякого разного. Было ощущение, что это вызывает определенный дискомфорт, в том числе, у организаторов фестиваля. Например, табличка критиков с оценками, которые были ниже среднего в этом году. Почему даже организаторы фестиваля болезненно так реагируют, хотя они не в ответе за качество фильмов, которые попали в конкурс?

Роднянский: Я думаю, что это скорее личная реакция части людей, не организаторов, а части людей, ответственных за программирование фестиваля, потому что они ровно по той причине, о которой вы сказали, они выбрали лучшее из возможного, естественно, в этой ситуации они уже становятся на сторону этих фильмов и хотят, чтобы их оценили максимально высоко, вот собственно, и все. А мне, честно говоря, абсолютно не важно, условно говоря, оценка, которая адресуется или описывают журналисты тот или иной фестиваль, тот или иной фильм, а мне важно, чтобы писали, вот чего мы хотели бы всегда и за чем мы следим, чтобы приезжали журналисты, которые пишут. А как пишут, остро, жестко, как вы, или комплиментарно, как некие коллеги ваши, мне кажется, это уже не имеет никакого значения, как обычно там в Каннах. Я видел, я же бывал в разных положениях и ситуациях, как продюсер, поэтому я сталкивался и с абсолютно разрушительной прессой и наоборот, с невероятно комплиментарной, поэтому мне кажется, что это часть профессиональной жизни, к этому относиться нужно спокойно. Повторюсь, у некоторых это такая временная реакция, потому что кончилось это ровно тем, как мы знаем, что все эти рейтинги критические публиковались, и все с интересом заглядывали и сопоставляли. Я думаю, что это полезная штука, если честно.

Милушкова: Александр Ефимович, год назад все как-то уверено говорили о том, что российское кино обретает женское лицо, мы говорили о «Верности», говорили о фильме «Давай разведемся». После этого «Кинотавра» в общем-то о женщинах-режиссерах почти никто не говорил. Как вам кажется, это просто была какая-то случайность, или тогда почему эта тенденция угасла, если эта тенденция все еще есть?

Роднянский: Ну, конечно, есть. За последние десять лет у нас в программе «Кинотавра» примерно половина фильмов это фильмы женщин-режиссеров, и они выигрывали, эти картины. Можно как угодно относиться, но у нас были победители «Кинотавра», главные призы, и фильм Анны Меликян «Про любовь», и фильм Оксаны Карас «Хороший мальчик», это же были победители, обладатели главного приза.

Милушкова: Определенно что-то изменилось, и Анна Меликян ничего не получила. У нас есть только дебют, фильм «Маша».

Роднянский: Нет, она получила, ее фильм получил приз за лучшего оператора, традиционно это приз фильма считается, во-первых. А во-вторых, были картины, которые очень ярко заметили, но и спорили до хрипоты, я имею, конечно, в виду картину Ангелины Никоновой. У нас было шесть фильмов женщин-режиссеров в программе, это немало, из тринадцати фильмов, на мой взгляд, было точно немало. Другое дело, что среди победителей их, конечно, не оказалось, ключевых, но тем не менее, два приза. Получается, приз за лучший дебют Анастасии Пальчиковой, фильм «Маша», и приз вышеназванный за операторскую работу фильм «Троя» Анны Меликян, и пожалуй, из семи наград это все. Но это не то чтобы мало, складывается год на год не похож, у нас очень сильный…

Катаев: Александр Ефимович, я хотел вернуться немножко к тому своему вопросу «зачем?». Вы сказали, что тогда фильмы потеряются и на следующий год их затмят другие. А будут ли другие фильмы, вот что хочется просить, учитывая обстоятельства?

Роднянский: Мне кажется, будут. Многие снимают, заканчивают производство, многие сохранили свои картины. Вот мы бы с удовольствием показали в программе несколько фильмов, которые, вероятно, тешат себя надеждой попасть в Берлин, я имею в виду картину дебютную замечательного кинооператора Ромы Васянова, известного своими фильмами и в России, и в Голливуде, это его дебют по книге Алексея Иванова «Общага-на-крови», но продюсеры не подали этот фильм. Дебют талантливого молодого парня, который учился в нашей мастерской, в одной из московских киношкол, Евгения Марьяна «Молоко птицы», продюсер Борисевич, который тоже как бы планирует что-то в будущем. Картина Саши Зельдовича по прозе Сорокина, картина того же Богомолова по тому же Сорокину. Короче, я вот навскидку называю фильмы, которые могут дожить до следующего «Кинотавра», помимо тех фильмов, которые снимаются или монтируются сейчас, я про них тоже много знаю.

Милова: Александр Ефимович, в принципе, вы такой яркий пример продюсера, которого о чем ни спроси, он все равно скажет, что все не так страшно и все не так плохо. Собственно, это то, что мы наблюдаем сегодня в том числе. Тем не менее, я знаю, что ваш коллега Сергей Сельянов оценивает ситуацию, которая сейчас происходит, как какую-то невероятную катастрофу, может быть, даже более глубокую и страшную, чем то, что происходило с кино в девяностые.

У нас и так, несмотря на определенные успехи российского кинематографа, о которых любит отчитываться Минкульт, тем не менее, все равно процент фильмов, которые вообще окупаются в прокате, крайне невысок. Сейчас, насколько я понимаю, у всех этих фильмов шансы еще ниже на то, что они окупятся. Собственно, на какие деньги будут сниматься следующие фильмы?

Роднянский: Вы задавались вопросом, окупаются ли, например, польские, чешские, румынские фильмы? Румынские фильмы в Румынии, знаменитые фильмы, победители Каннского, Венецианского кинофестивалей, практически не выходят или идут третьим экраном. Я сейчас говорю об авторском кино, конечно.

Я думаю, что, за исключением Соединенных Штатов, все остальные кинематографические индустрии, включая самую крупную и мной самую любимую, я имею в виду французскую, живут только за счет, естественно, поддержки и культурной политики государства в той или иной степени. Там могут быть более успешные, менее успешные культурные стратегии, но если государство считает, что кинематограф ― это часть национальной культуры, что это необходимо для того, чтобы люди идентифицировали себя как часть единого народа, как высказывание на родном языке, как продолжение традиции, государство, безусловно, поддерживает такие картины.

Мы можем обсуждать, до какой степени разумно поддерживать огромные блокбастеры так называемые российские, которые, скорее всего, за редким исключением отдельных картин не представляют художественной ценности, в то время как в авторском кино всегда есть чемпионские картины.

Иными словами, у нас с мною дико уважаемым и хорошо знакомым коллегой и товарищем Сергеем Сельяновым просто на данном этапе, именно на данном этапе разные стратегии. Он включился в производство очень мейнстримовского контента, он делает и, естественно, рассчитанные на массовую аудиторию анимационные картины, традиционно очень успешные, он вошел в производство с партнерами в огромных так называемых российских блокбастерах. У него вышел в прошлом год и был не очень удачен, к сожалению, фильм «Вий 2», или как он назывался, «Тайна печати дракона», у него в этом году, к сожалению, в силу и пандемии, и прочих обстоятельств, «Вратарь Галактики». Третья огромная картина, сейчас предстоит выход ее в октябре, «Конек-Горбунок». Я не знаю, сейчас большие фильмы проваливаются.

Я же делаю уже много лет, для меня это самое интересное, относительно недорого стоящие авторские фильмы, которые для меня интереснее, важнее. В последние годы я делаю их с молодыми людьми, и поэтому я честно вам скажу, я не вижу для себя огромной разницы. Так мы выйдем в очень ограниченный прокат, не соберем гигантских денег, но точно этими картинами заинтересуются, если они успешные, талантливые, за границей, они точно будут очень успешно показаны на стриминговой платформе.

Это во многом зависит от разных моделей, как говорят, бизнес-моделей, в том числе и стратегий разных продюсеров. Поэтому я не беру на себя смелость утверждать, что все ужасно. Мне кажется, что в этих обстоятельствах все должны принимать решения для себя. Я знаю, что мне делать, я не убежден, что у меня все получится. Я понимаю, что я делаю сложные сериалы в Соединенных Штатах, в Европе и в России пытаюсь, это занимает очень много времени, и, конечно, артовые картины.

Катаев: Вот как раз про Штаты, Александр Ефимович, как к члену Американской киноакадемии, как к американскому, в частности, продюсеру, вопрос к вам. Пугают всех, что Голливуд стоит, страшилки приходят, ничего не снимают, на «Оскаре» тоже, мол, как на «Кинотавре», показывать нечего будет. Скажите, как обстоят дела на самом деле?

Роднянский: В этом же году Академия приняла решение, которое очень необычное и которые вызывало раньше скандальные какие-то реакции, в том числе и великих кинематографистов, таких как Стивен Спилберг, который говорил, что фильмы, произведенные, например, Netflix или другими стриминговыми платформами, должны претендовать на «Эмми», а не на «Оскар», потому что «Оскар» ― это прежде всего профессиональная награда, адресованная авторам фильмов, сделанных для кинотеатрального проката, а не для малого экрана.

В этом же году принято решение допустить к рассмотрению картины, сделанные, профинансированные и, более того, прокатанные стриминговыми платформами, поэтому я думаю, что проблем с количеством фильмов, конечно же, не будет. Все эти, я бы сказал, такие событийные картины Netflix и Amazon, даже HBO и Hulu и так далее, могут быть участниками оскаровской гонки.

И, конечно, мы понимаем, что все равно на большом фестивале, и это тоже ответ на ваш вопрос, почему появилась картина, победитель Венецианского фестиваля, Nomadland, «Земля кочевников» Хлои Чжао, который, без сомнения, стал моментально после победы в Венеции одним из главных игроков оскаровского сезона, равно как и Ванесса Кирби, снявшаяся во «Фрагментах женщины». В любом случае, это важно, когда фестивали появляются, ими живут.

Милушкова: Александр, Ефимович, еще вопрос про «Оскар». Все очень обсуждают новые правила, которые будут введены с 2024 года, о том, что должен быть увеличен процент женщин, процент представителей ЛГБТ, небелого населения. Как вы к этому относитесь и, как вам кажется, пойдет ли это на пользу Киноакадемии и в принципе мировому кинематографу?

Роднянский: Меня всегда удивляет, до какой степени эмоционально реагирует наша очень далекая в целом от кинематографа аудитория, тем более от американского, и уж точно от Американской киноакадемии, на изменение регламента в одной номинации Американской киноакадемии. такое впечатление, что все знали, каков там был регламент и какие фильмы принимались.

На самом деле ничего не произошло, просто Американская киноакадемия, равно как и все институции общественные в Соединенных Штатах, пытается добиться того, что называется по-английски inclusivity, то есть представленности всех меньшинств в кинематографе: и этнических, национальных, и сексуальных, и политических, каких угодно. Поэтому здесь еще второе, что важно: речь не идет о влиянии на содержание фильмов, а речь идет об огромном количестве этих требований, которые вы можете выбирать. Кстати, женщины же тоже считаются по-английски underrepresented, то есть недостаточно представленными на экране. А сегодня представить кинематограф без женщин в съемочных группах, а там нужно 30% недостаточно представленной группы, обычно больше 50%, вообще никаких проблем.

То есть, другими словами, на содержание фильмов это не окажет никакого влияния, потому что если у вас в съемочной группе и на студии, которая производит кинофильм, есть представители этих недостаточно представленных групп, то этого хватает. Причем считаются и курьеры, и стажеры, и практиканты.

Катаев: И массовка.

Роднянский: Массовка. Они все считаются. И таким образом страна, в которой 13% населения ― это афроамериканцы, 18% ― это латиносы, имеются в виду испаноязычные, и около 20% ― азиаты, борется за то, чтобы каким-то образом сохранять, особенно после всего того, что произошло в этом году, конечно, гражданский мир. И если в целом кто-то недоволен тем, как американский кинематограф говорит о реальных проблемах сегодняшнего дня, на это следует реагировать, это же кино, оно же так или иначе отвечает на запрос и проговаривает время сегодняшнее.

Поэтому я, честно говоря, не думаю, что это вообще важные изменения. Они зафиксировали уже существующую на сегодняшний день реальность. Я знаю большое количество крайне левых демократов в Соединенных Штатах, которые считают, что эти стандарты новые, внедренные, недостаточны.

Милушкова: Как вам кажется, наступит ли такой момент в России, когда будут введены такие правила, и когда он может наступить? Могут ли в регламент «Кинотавра» войти такие правила?

Роднянский: Я не думаю, что это наша традиция ― вводить жесткие ограничения. Я думаю, что это будет естественным образом прорастать снизу. Нас же никто не заставлял собирать женские картины, да, женщин-режиссеров. Мы всегда на это обращали внимание, и в итоге у нас огромное количество, смотрите, в этом году, кстати сказать, в конкурсе короткого кино, я отвечу на ваш предыдущий вопрос, таким образом, тоже, все без исключения награды фильмам женщин-режиссеров, все. Это молодые ― как это говорят с феминитивом, режиссерки? И некоторые очень талантливые.

Я убежден, что точно так же снизу будут прорастать какие-то внутренние инициативы. Я не сторонник того, чтобы делать это калькой с американских, у нас другая ситуация, у нас другой мир. Я сторонник того, чтобы на экране были и якуты, и башкиры, и татары. Мне кажется это чудовищным недостатком и российского кино, и российского театра, что у нас очень мало этнических актеров или режиссеров. Это мне кажется важным.

Милова: Александр Ефимович, вопрос про жесткие ограничения. Несколько дней назад Антон Долин объявил, что он уходит из передачи «Вечерний Ургант», очевидно, что он был уволен, но почему, он не сообщил. Для вас это стало новостью, сюрпризом? Многие написали, что это «звенья гребаной цепи». Вы с этим согласны или нет? Связано ли это как-то со свободой слова и его мнениями о фильмах?

Роднянский: Нет, это истерика продюсера кинофильма «Союз спасения», который долго ждал момента и ударил. Я не знаю, почему Антон не сказал. Мне кажется, что он мог бы сказать. Во всяком случае, в кинематографических кругах в деталях и в цитатах рассказывают, как это происходило, я имею в виду обсуждение на Фонде кино, где «Искусство кино», вместе с ним пострадали и другие кинематографические издания, не получили традиционную поддержку, и он не вернулся из отпуска. Мог смело об этом рассказать, мне кажется, это от него зависело. Я не вижу здесь… Мы с вами говорили, это часть атмосферы, но точно для этого не было никаких, что называется, команды или системы. К сожалению, мы с этим не умеем бороться, никто не выступил, не сказал, что стыдно так себя вести.

Милова: Александр Ефимович, собственно, мы говорили про разные ограничения, разную новую этику, которая, так или иначе, врывается в кино и все такое. Тем не менее, если говорить про движение MeToo, то почему-то у нас в России оно затронуло исключительно журналистов, может быть, немножечко депутатов Госдумы, но не в тех масштабах, в которых, может быть, мы ожидали или хотели.

При этом в сфере кино в этом смысле просто какая-то гробовая тишина. По-вашему, почему так произошло? Неужели институт домогательств со стороны продюсеров или режиссеров к актрисам или актерам в нашей стране просто не существует? В это же невозможно поверить.

Роднянский: Вы знаете, тут много ответов, на мой взгляд. Во-первых, конечно, я хорошо знал Харви Вайнштейна, я могу смело сказать, что как у нас не было продюсеров, столь же талантливых, как он, и не было продюсеров столь же хамских и с таким количеством эпизодов, которые неслучайно стали причиной всех его чудовищных неприятностей и привели к 23 годам, и это только первый приговор, ему еще предстоят другие, суд в Лос-Анджелесе. Это с одной стороны, конечно, это такая часть голливудской культуры.

У нас в силу советской жизни прежней, партсобраний, жесткого контроля над поведением такой свободы, конечно же, традиционно в индустрии укоренено не было. Это первое. Второе ― мне кажется, что вообще эти американские этические революции вызывают у огромного количества наших соотечественников ужасное раздражение. Я неоднократно сталкивался с большим количеством женщин, которые дико возмущались, говоря о том, что это, в общем, убивает саму по себе идею отношений, флирта мужчин и женщин, отношений свободных, всего того, что так или иначе образовывало, как бы создавало химию между представителями разных полов.

Кстати сказать, я знаю по американскому образованию, что сейчас перед сессиями, перед началом учебного года очень многим девочкам надо было проходить несколько дней семинары по, так сказать, харассменту и поведению в предлагаемых обстоятельствах, то есть им рассказывали, как на самом деле проявляет себя харассмент, что на самом деле комплимент ― это не обязательно то, что нужно воспринимать с благодарностью, это может оказаться очень небезопасным делом.

Мне представляется, что такое прямое следование этим нормам в России не сработает. Я убежден, что революция эта же мотивирована прежде всего наличием большого такого общественного сегмента самостоятельных, свободных, умных, решающих свою жизнь женщин, и они, естественно, не хотят в этой ситуации никоим образом зависеть от обстоятельств отношений с мужчинами, а решать свою жизнь в обстоятельствах в том числе личного выбора и интимных отношений сами.

По мере того как в России женщины почувствуют себя столь же независимыми и будут в состоянии, прежде всего женщины, высказываться и бороться за права, мне кажется, это будет укореняться значительно более активно. Но в кино, я не знаю, наверняка есть харассмент, наверняка есть люди, которые пользовались обстоятельствами, уверен, даже каких-то знаю. Но опять же таки в какую-то секунду в Соединенных Штатах на Харви Вайнштейна подали свидетельства какие-то десятки женщин, а у нас никто ни свидетельствовал, не подавал.

Я думаю, что во многом это еще элемент опасности, нежелания разрушить свои карьеры, поскольку, естественно, в сообществе к этому относятся без особой симпатии. Я неоднократно со своей, в общем, честно говоря, такой абсолютно либеральной позиции, мне кажется, что тут надо действительно действовать жестко, мне кажется, что в MeToo, помимо крайне радикальных проявлений, есть много здоровых и естественных, мне кажется, что женщины должны зарабатывать столько и точно не должны быть объектами эксплуатации. Но при всем при этом и они прежде всего должны проявлять свою позицию. Их поддержат.

Желнов: Александр Ефимович, у нас не так много времени остается. Я вас хотел еще спросить про сериалы российские, которые, очевидно, в этом году взорвали рынок, интерес к ним был большой. Это прежде всего «Чики», это «Хороший человек», сейчас будет премьера скоро сериала «Псих». Но с точки зрения международного, глобального рынка вообще насколько такой продукт котируем там и есть ли у нас сегодня, кроме Андрея Звягинцева, глобальный игрок на Западе, который из России, чье кино или чей сериал там будет котироваться так же, как здесь?

Роднянский: Вы назвали, на мой взгляд, очень произвольно сериалы, они прозвучали какой-то частью, я думаю, что прозвучал из названных вами только «Чики». До этого был «Домашний арест» или «Звоните ДиКаприо!», был «Колл-центр», в меньшей степени значимый. Посмотрим, новые, которые вы назвали, например, «Псих», надо увидеть. У нас очень много выходит. Мне кажется, нельзя хоронить телевизионные сериалы, там всегда один, два, три появляется в год достаточно сильных.

Желнов: Что-то Западу может быть интересно из тех сериалов, которые вы перечислили?

Роднянский: Конечно, естественно. Если это универсальные истории, которые, без сомнения, могут свидетельствовать о состоянии умов, дел…

Желнов: Какой? Назовите тогда пример нашего сериала, который поймет американская или европейская аудитория.

Роднянский: Мне кажется, что «Чики» могут понять, без сомнения. У нас сейчас, чтобы вы понимали, сериал еще даже не написанный, он попал в питчинг проектов в Лилле, это такая очень важная сериальная площадка, где отбирают из обычно пятисот подаваемых проектов шестнадцать. У нас уже есть американская платформа, русскоязычный сериал, абсолютно никаких проблем. У нас там и немецкие, и французские партнеры. Сейчас очень много проектов покупают.

На самом деле обычно вспоминают Netflix, потому что последнее, что прозвучало, кстати, вот что резонансным было ― это «Эпидемия». «Эпидемия» выходит в очень таком престижном сегменте, Netflix Original, не просто в библиотеке Netflix, а Netflix Original в двенадцати языковых версиях. И это большое дело, конечно, равно как и там были разные сериалы на том же Netflix: и сериалы компании «Среда» Цекало, и «Метод», и «Троцкий», и «Хождение по мукам» энтэвэшный.

На самом деле очень много, очень. Если вы заглянете в библиотеку Amazon, Amazon Prime, там очень много российских сериалов. Я думаю, что это то, о чем я упомянул в самом начале передачи. У нас полностью категорически меняется модель зрительского потребления, и стриминговые платформы на сегодняшний день становятся главными игроками. Не голливудские мейджоры, а новые стриминговые платформы Соединенных Штатов, которые купят, мне кажется, эти голливудские мейджоры, за исключением, пожалуй, Disney или Warner Brothers. Соответственно, они нуждаются в контенте, равно как и наши платформы нуждаются в международном контенте.

Поэтому сериалы, которые стали ответом на отсутствие ограничений в стриминговых платформах, в онлайне в хронометраже, тематических ограничений, потому что можно позволять себе то, что нельзя на общедоступных каналах: секс, наркотики, насилие, отсутствие хеппи-эндов, сложные истории, необычные характеры, отсутствие положительных героев. Все это сегодня, без сомнения, сериальные проекты открывают. Без сомнения, в России сериалы становятся главным предложением.

Катаев: Александр Ефимович, про сериалы мы всё поняли, и все-таки я позволю себе вернуться к глобальному игроку, как выразился Антон, Андрею Звягинцеву. Но не буду вас спрашивать сейчас уже много раз задаваемый вопрос, вы уже много раз на него отвечали, почему вы с ним сейчас временно расстались, вы уже ответили.

Я вот в каком контексте вас хотел про него спросить, пример даже приведу. Вчера еще я ездил в «Гоголь-центр», и там традиционно: выходишь из метро «Курская», и написано на переходе этом знаменитом, большая вывеска «Театр „Сопричастность“». Я даже не знаю, что это за театр такой. Но «Гоголь-центр» ― нет ни одной вывески, а этот театр показывает спектакли в Авиньоне и так далее, это гордость нашей страны.

Андрей Звягинцев, безусловно, гордость нашей страны. Так почему его новый фильм не финансирует ни один российский продюсер? Как так вышло? Почему в итоге опять он вынужден обращаться туда, на Запад?

Желнов: Денис имеет в виду фильм «Юпитер».

Катаев: «Юпитер», да, его новый сценарий.

Роднянский: Кстати сказать, и на Западе тоже никто не финансировал до недавнего времени, в настоящий момент тоже ничего нет.

Мне кажется, две причины. У нас ― понятно: у нас есть опасения политические, он острый. Он мне предлагал этот сценарий, я его читал, но я понимаю, прочитав, что он острый, поэтому многие мои коллеги, естественно, я думаю, пуганулись, потому что не все готовы к этим проблемам. Это раз.

Второе ― он дорогой по производству. Мне кажется, что в нынешних обстоятельствах, конечно же, выше обозначенных, такого рода фильмы производить в России, да еще и в условиях острой картины, на которую, скорее всего, государственные фонды не предоставят финансирования, не помогут и не поддержат, нужна либо мощная система, как я делал и с «Нелюбовью», и с «Левиафаном», копродукция, частные инвесторы в России. Это сложная история.

Но этот фильм много дороже, чем названные мною, те, которые мы производили. Я думаю, что Андрей…

Катаев: Я про ценность говорю. Почему мы не ценим своих все-таки действительно героев, глобальных героев?

Роднянский: Как мы должны ценить? Мы ценим, мы любим его кино, мы считаем его выдающимся режиссером. Но каждый человек ― функция, производная от обстоятельств. Либо ты делаешь сегодня за скромные бюджеты, Мунджиу делает, выдающийся румынский режиссер, победитель Каннского кинофестиваля, за полтора миллиона, за два румынские картины. Или Паоло Соррентино, когда хочет делать картины, сериалы, едет в Соединенные Штаты, делает на английском языке.

Это ответственность в том числе в отношении своей судьбы и кинематографистов, понимаете? Я сейчас никоим образом не критично по отношению к Андрею, но мы же понимаем, что картины такие ставить на ноги в России трудно. Как можно предъявлять претензии каким-то частным инвесторам, что они не вытащили огромные суммы, многие миллионы долларов из кармана и не положили их в бюджет фильма, который, скорее всего, не соберет?

На вопрос ранее, один ли Звягинцев известен на Западе, конечно, известен и Сокуров Александр Николаевич, который делает международные картины, но с много меньшими бюджетами, и Кончаловский ― сейчас опять же приз Венеции, и, естественно, молодые люди поднимаются, я большие надежды связываю с Кантемиром Балаговым, естественно, давать авансы, мне кажется, рано. Я думаю, что в России есть режиссеры, мне представляется, в этих нынешних обстоятельствах следует действовать, как обычно мы действуем, исходя из возможностей. Я думаю, что с небольшими, относительно небольшими бюджетами картины в России Андрей бы, без сомнения, поставил на ноги.

Катаев: То есть даже такие же острые, такие политические?

Роднянский: Конечно, мы же не испугались «Левиафана» в свое время, вышел он в сложные времена, во время как раз разгара украинского конфликта. И многие реагировали в том числе поэтому крайне раздраженно на фильм. Но мне кажется, что сейчас нужно просто посмотреть, либо отложить большой сценарий и сделать меньшую масштабом картину. Но если режиссер хочет делать на своем языке в своей стране фильм, то, конечно, возможностей много меньше, чем если ты делаешь международную картину.

Желнов: Александр Ефимович, а вам бы, если бы вы с Андреем сейчас общались и, допустим, он вам предлагает этот материал, вам сама материал, вы видели, насколько я понимаю из интервью Зинаиде Пронченко, «Искусству кино», сценарий «Юпитера», вам такой материал как продюсеру интересен?

Роднянский: Я вообще дико уважаю Звягинцева и считаю работу с ним важнейшим этапом моей продюсерской жизни. Во многом, если честно, для меня это ответ на вопрос, зачем я занимаюсь кино, работа с такими людьми, как Андрей Петрович, который по-настоящему одаренный, мощнейший русский художник.

Понятное дело, что я бы с ним работал над этим сценарием, как мы работали над предыдущим. Я считаю, что в этом состоянии мы, наверно, должны были бы его обсудить и, может быть, даже где-то поправить, если бы он услышал меня. Но в любом случае, конечно, я думаю, что это вопрос времени. Мы, без сомнения, можем в любую секунду вернуться к разговору и попробовать поставить на ноги любой проект, но этот проект должен устраивать и его как автора, это его главное решение, и меня, потому что продюсер тоже должен быть частью замысла и приносить драйв и энергию, закрывать огромный объем и творческих, и организационно-финансовых обстоятельств, которые так или иначе он закрывает.

Поэтому, мне кажется, если у тебя нет драйва, если ты не разделяешь любовь к проекту, то делать его нельзя. Вот и все.

Фото: ТАСС