«Это будет шоу»: Андрей Васильев о том, почему у Собчак нет шансов на выборах, как оппозиции создать «политический кулак» и почему ему обидно за Прохорова и Ходорковского

Андрей Васильев занимается сейчас продюсированием проекта «Гражданин и поэт», про который мы поговорим несколько позже, потому что начну я, Андрей Витальевич, не с этого.

Потому что будет джинса галимая.

Нет, я с удовольствием на самом деле расспросила бы вас, потому что меня в принципе интересует, чем вы заняты, но свои интересы пока отложу и вот о чем вас спрошу. Меня поразила новость, ваше шоу же основано на новостях, в этом смысле вы должны оценить. 11 октября президент Туркмении поздравил президента Владимира Путина с днем ангела и подарил ему щенка алабая. Не видели случайно это видео? И пес был назван Верный. Все, конец. И там красивая картинка, как совершенно растроганный президент России берет щенка.

Не поцеловал?

Я, честно говоря, плохо поняла, что там происходило.

Это же самое главное.

Что-то там происходило такое страшно трогательное, потому что вся эта съемка разошлась на коубы, и в этом смысле коуб выглядел так: Владимир Путин тянется к щенку, а у него президент Туркмении отнимает щенка. Мы же в мире интернета живем, теперь мы не знаем, чем дело кончилось. В общем, на всех фотографиях он как-то трогательно общается. Мне показалось, что это вообще метафора нашей жизни. А вам?

В смысле, что нас подарили в качестве собак Владимиру Путину.

Не знаю, вот все это — Верный… метафора даже не жизни нашей, а вообще системы власти, в которой мы живем.

Что-то сложновато для меня. А что сказал на это лабрадор Кони?

Лабрадор Кони как-то помалкивал, видимо. Не брали его в картинку. На самом деле у меня ощущение такое было от этой картинки: я всегда подозревала, что президент Российской Федерации Владимир Путин к собакам относится лучше, чем к людям. Давайте я очень упрощу вопрос.

К тиграм он тоже очень хорошо относится. А к стерхам? Какие люди, о чем вы говорите? Кстати, тоже довольно недавняя новость, когда президент Путин поздравил какого-то индуса с национальным праздником, и выяснилось, что он не того индуса поздравил. То есть этого индуса уже уволили, и он поздравил другого индуса. Я понимаю, что это не его вина, там же все-таки у него аппарат, все-таки на наши с вами денежки существует, на налоги, 2 миллиона человек приблизительно, и там проверить, какого индуса поздравлять… вы знаете, как в «Коммерсанте» бы это было? 50 долларов штрафа. А то и 100.

Андрей Витальевич, я тут недавно изучала Трудовой кодекс, это вообще какая-то подзаконная история со штрафами. Я не знаю, мы должны в этом признаваться, в том, что мы жили в этой истории долгие годы?

Я вам скажу, что оформляли, у нас же очень опытный был отдел кадров, оформляли все очень интеллигентно. Когда я еще работал во время серых зарплат, например, в программе «Время», 1996-1997 год был, там очень многим людям платили долларов 200 официально зарплату, ну и еще 2000 в конверте. И мне было штрафовать людей прям милое дело: вынул из конверта сколько хочешь — и никаких тебе налоговых проверок.

Но справедливости ради в «Коммерсанте» была и система премий, был специальный конверт с портретом и долларом, который висел у сотрудника на стене, и всякий раз человек, написавший хорошую заметку, получал 50 долларов. Тоже неплохо. Помимо славы еще и деньги. Андрей Витальевич, вы во многих интервью признавались, что вы никогда не ходите на выборы, собственно, были на выборах, я верно понимаю, один раз в 1996 году, и с тех пор не были?

Да, этого не было. Я даже при советской власти не ходил.

То есть один раз, я не вру?

Да.

На эти не пойдете, видимо?

Нет. Я, скорее всего, буду вообще не в стране.

И все же у нас выборы скоро, тихие выборы, самые незаметные выборы президента Российской Федерации, и все же там создается некая интрига. Не могу вас не спросить, в последний раз, насколько я понимаю, вы давали большое интервью Ксении Собчак, и тут по всему как-то сходится, что Ксения Собчак может пойти на выборы президента Российской Федерации. Как вы относитесь к этому проекту?

Я отношусь очень позитивно, потому что, естественно, никакую конкуренцию никто не составит Владимиру Владимировичу Путину, это понятное дело, там, наверное, еще и всех на всякий случай поснимают где-то по дороге, кого-то оставят, я уж не знаю, кого там решат оставить — Жириновского, может, это… «Справедливая Россия», как он называется?

Сергея Миронова вы имеете в виду?

Ну да. Ну вот типа.

Зюганова вам подсказать? Кого еще вы могли забыть?

Но это, по крайней мере, будет шоу. Ксения уже, в общем, достаточно накачалась в части дискуссий, всяких политических шоу и так далее. Во-первых, это будет все-таки что-то интересное, а, во-вторых, все-таки это будет какая-то политика в пределах возможного.

А в чем, по-вашему, смысл этой политики?

Смысла никакого. Ну движуха какая-то, ну у каких-то баранов пробудится какая-то извилина другая, например. Притом, что действительно Ксения достаточно раскрученный персонаж, она действительно может что-то клеевое придумать. А когда лишнее количество людей о чем-то задумается — это уже клево.

А когда в прошлый раз на выборы ходил Михаил Прохоров, вам это понравилось?

Мне это не понравилось почему. Потому что я не знаю подоплеку. Он даже сам, по-моему, говорил… или он про журнал «Сноб» говорил, что развели? Но тогда его точно развели. И там мне не понравилось почему? Потому что у него действительно были какие-то шансы, не думаю, что он мог бы стать президентом, но, во всяком случае, обозначить себя как довольно крупную политическую фигуру мог. А на самом деле у него, по-моему, отбили всякую охоту вообще не только ходить на какие-то выборы — в телевизоре появляться, такое впечатление.

А поскольку я к нему действительно очень хорошо отношусь и по-человечески, и его боевой путь я знаю, и он как бизнесмен, во всяком случае, был очень успешный и вообще очень внятный человек, очень жалко, мне кажется, что он сам себя поставил в такую ситуацию, что ему обрубили вообще всякое желание идти в политику. Но он большой мальчик, то есть это, видимо, люди, которыми он себя окружил, что это были за люди, кого-то я знаю лично…

Про команду говорите сейчас?

Да. Начальник штаба предвыборного у него был очень левый человек. Я его очень хорошо знаю, сколько раз выпивали с ним. Ну, короче, просто чувака подставили. Но, опять же, он же все-таки не студент, в общем, надо было все-таки фильтровать.

Насколько я помню, у Михаила Прохорова помимо команды были проблемы просто с куратором этого проекта. Он не поладил с Владиславом Сурковым.

Он еще не поладил на этой партийной штуке.

И у него просто партию отняли.

Ну партию у него не отняли, а он ее просрал, давайте на политическом языке говорить. Это однозначно. Он, опять же, не девочка. Что значит — отняли? Он во многом себя повел неправильно, опять же, послушав свой штаб. Я говорю, что тут говорить «Эх, обидели мальчика» — это несправедливо. По большому счету, мне действительно было обидно именно потому, что у него были шансы заявиться. Например, если бы он успешно для себя провел президентские выборы, потом бы он мог бы, например, на мэра Москвы идти очень круто. Или создать какую-то партию уже самостоятельно, не то что ему на сдачу отдали и так далее, могли быть перспективы как у политика.

Это удивительно совершенно, у меня смешались немного события: поссорился он во время партийной кампании, а дальше у него уже начались отношения с Володиным, тоже, правда, не сложившиеся. Знаете, что меня интересует?

И, главное, шоу-то он не сделал, вот что обидно. По-настоящему. А мог бы сделать шоу.

Я пытаюсь просто сравнивать этих двух кандидатов. Я признавалась об этом в эфире, я голосовала в прошлый раз за Михаила Прохорова на выборах президента, сейчас-то посмотрим, как будут развиваться события. Я помню это ощущение, помню, по каким причинам люди голосовали за Прохорова, и мне кажется, что выдвижение, условно, Прохорова и нынешнее возможное выдвижение Ксении Собчак, они разнятся. Я знаю претензии разных людей, которые ей выдвигаются, что Прохоров в принципе не скрывал, что он идет, несмотря на то, что он играет в некую независимость, все-таки человек системный, понятно, кто его поддерживает, вот он пусть и будет пользоваться протестным электоратом, но все-таки внутри истории…

От меня он скрывал.

Скрывал? В смысле говорил, что он…

Он нигде публично не говорил, что я-то вообще… Нет. Он и непублично не говорил, в том-то и дело. И то, что ему предложили — да, предложили. Его версия была: мне предложили, но дальше я буду сам.

И все-таки здесь Ксения Собчак всякий раз, когда ведется разговор о самостоятельности или несамостоятельности ее выдвижения или возможного участия в выборах, она говорит о том, что нет, я ни с какой администрацией не разговаривала, с президентом тоже, то есть я совершенно независимая.

Я в это готов поверить.

Ок. А у нас бывают выборы, на которые можно пойти без согласования?

Вот я говорю, никаких серьезных шансов у нее нет, у меня такое впечатление. Не говоря о том, что у нее столько бабок нет, а это же нужно, в общем, действительно серьезные иметь средства. Но зато какое-то шоу устроить — да, действительно. Устроить дерьмо на вентилятор — это она умеет прекрасно, я вообще с удовольствием буду за этим наблюдать.

А если она предложит вам поучаствовать в этом проекте?

Нет, я, конечно, не буду участвовать, потому что нафиг я ей нужен, я уже не в том возрасте. Там же все-таки в это надо как-то верить. Ксения, наверное, хотя бы в силу возраста может и в силу своего азарта в это верить, у меня нет ни возраста такого, ни азарта. Когда сидит в штабе какой-нибудь человек, который в это в принципе не верит — нет, я бы, конечно, не стал.

Я на самом деле все вас хотела подвести к тому, насколько у этого процесса есть хоть какой-то политический смысл, кроме чистого интертеймента.

На нынешнем безрыбье политическом просто людям сверлить мозги — это уже можно считать политическим смыслом.

Назывались перед именем Ксении Собчак, которая стала, очевидно, консенсусным… посмотрим, я не знаю, она пока не говорила ничего, выдвигается она или нет, это просто мои ощущения.

Все про это говорят. Я уже в Москве две недели, все говорят.

Вот какие назывались имена: Алексей Навальный, который не допущен до выборов, но неважно, ведет активную кампанию, ездит по регионам, сидит периодически, называли Алексея Кудрина, который якобы может быть системным кандидатом, называли, не поверите, Евгения Ройзмана, может быть, вы пропустили такой момент. Называли разных людей. Какой из этого набора кандидатов, которых я вам называла, казался бы вам человеком, который оправдает хоть какие-то ваши интересы? Или ваших интересов больше нет в этом смысле?

На самом деле не так. Интересов у меня никаких, конечно, нет, но если так просто рассуждать, на самом деле все эти люди с определенной харизмой. То, что вообще делает Навальный, мне вполне интересно.

А чем?

Он какие-то толковые вещи делает, ловит за руку каких-то жуликов. Другое дело, что это все как бы в подушку получается. Но, слава богу, ваши друзья Сурков и его компания научили уже следующее поколение, то есть они эффективно душат всякий голос какой-то, душат мозги потребителей какой-нибудь сенсационной информацией и так далее. То есть они очень здорово научились.

Но там вообще в другом проблема. Им бы как-нибудь объединиться. И, насколько я знаю, опять же, я не сильно слежу, они все поодиночке действуют, все друг друга что-то не любят: Ходорковский не любит Навального… Это дико неправильно, причем они так делят какие-то свои поляны, как будто действительно кто-то из них верит, что он может что-то достигнуть на этих выборах. Тогда бы хотя бы был бы какой-то смысл. На самом деле если не голоса отнимать у будущего победителя выборов, мы его все знаем, но там же они отбирай, не отбирай, сколько нарисуют, столько и будет, но, по крайней мере, создать какой-то идеологический кулак или, может быть, такой пропагандистский кулак, тем более, что люди с мозгами, с харизмой. Создать некий политический продукт — потом можно разбежаться, выборы не так часто бывают, раз в 6 лет, и можно просто всем вместе представить, что есть какая-то альтернативная группа, альтернативный политический продукт.

А когда они еще между собой собачатся все, может быть, непублично, но сотрудничать никто ни с кем не хочет. Вот это как раз дико обидно, потому что на самом деле силенок у каждого по отдельности, в общем, не так много. А у всех вместе, может, и были бы, чтобы действительно устроить какое-то такое более-менее действенное политическое шоу. Но я в это тоже, кстати, не верю, что им удастся собраться и выстроить какую-то систему.

И есть, кстати, офигенный пример 1996 года, когда все олигархи, это называлось семибанкирщина, на самом деле их было, если я не ошибаюсь, 11 человек, и эти олигархи собрались, они выстроили свою единую политику, и они смели коммунистов с дороги. И даже Березовский в интервью в газете «Коммерсантъ» сказал очень хорошую фразу. Он сказал, что коммунисты думают, что они столкнутся с гнилой интеллигенцией, а наткнулись они на звериный оскал капитализма. Другое дело, что выбрав Путина, то есть выбрав Ельцина, причем им не столько нужен был Ельцин, как они не хотели коммунистов, они тут же все разосрались, тут же стали делить «Связьинвест».

Подумали: говорить это в эфире или нет.

И тут неожиданно прошли четыре года — и опять выборы, и выбирать некого опять. С одной стороны — Зюганов, с другой стороны — Примаков, Лужков. Ой, кто же знал, что выборы так скоро? Но был пример, когда люди, у которых совершенно разные интересы, которые были, поверьте мне, я бы в этой тусовке, у которых были очень сложные отношения друг с другом, очень сложные были бизнес-конфликты, но в тот момент перед лицом коммунистической угрозы эти очень разные люди смогли выступить единой силой.

Вы знаете, когда ты можешь технически потерять деньги, это тебя очень сплачивает. Вы сами, Андрей Витальевич, затеяли разговор про 1996 год, и тут невозможно не перейти к теме, которую вы всегда любите, но у меня тут такой поворот. Всем известно, что выпускали газету «Не дай Бог», всем известно, что вы никак, как это сказать, не отрекаетесь от этого проекта и что верили в него.

Я думаю, ни один человек не отрекается, который в нем участвовал.

Сейчас принято делать разные вещи в российском либеральном кругу. Во-первых, принято ругать американских либералов, вы знаете, я даже брала интервью у одного известного американского журналиста Дэвида Ремника, главного редактора New Yorker, и мы с ним сравнивали поведение американской прессы и газету «Не дай Бог» 1996 года, потому что он здесь работал, и мы это все хорошо помним. И вообще это очень расхожее сравнение.

Он, по-моему, в Washington Post работал.

Наверное, не исключено, да.

Или-таки New York Times, но что-то такое.

И, собственно, это очень расхожее сравнение, что американская пресса так эмоционально приняла эти выборы на себя, что вела себя как газета «Не дай Бог». Вы вообще сейчас верите, что бывает в серьезные для страны времена, я так пафосно скажу, эта объективная журналистика, в которой журналисты должны быть абсолютно безэмоциональны, абсолютно четко понимать, что они делают, опрашивают обе стороны беспристрастно и бла-бла-бла.

Я понял ваш вопрос. На самом деле тогда я уточняю про это «Не дай Бог», что вся пресса, практически вся, даже нейтральная, но не прокоммунистическая, она вся подстроилась под Ельцина. Потом там какие-то были извинения, что Витя Лошак, например, я помню, сказал, что зря мы это сделали, все-таки объективность. «Коммерсантъ» этим не занимался, «Коммерсантъ» как был «Коммерсантъ», так и остался. И Володя Яковлев на олигархические, конечно, деньги, хозяин в тот момент «Коммерсанта», он сказал: «Ребята, окей, я готов сделать все, что угодно, но это будет специально выбранный проект». Там не было никаких твердых знаков, но это был, конечно, секрет Полишинеля.

Нативная реклама 1996 года.

Нет, что это был секрет Полишинеля, что это выпускал издательский дом, хотя там было сделано какое-то ОАО и так далее. Но это был проект конечный. Вот он начался, вот он кончился, и никто не говорил, что это журналистика. Мама, дорогая, даже в интервью мы не говорили. Мы говорили: это злобная, антикоммунистическая пропаганда, в духе Суслова, идеолога советской власти, но только с обратным знаком. Это немножко не то, это была действительно часть пропагандистской кампании, но те же журналисты, которые работали на «Не дай Бог», они же числились в штате «Коммерсанта», и в «Коммерсанте» они делали то, что полагается в «Коммерсанте». То есть нельзя это называть строгой прессой. Ну как? Нельзя прессой называть, например, предвыборный плакат, а у них тоже есть формально буковки, заголовочки, фотографии, правильно? Но это нельзя назвать прессой.

Вы сами говорите о том, мне сложно сказать, я плохо помню «Коммерсантъ» 1996 года, мне так побуквенно сравнить, и понятно, что это не было агиткой, это не было плакатом, это была честная история.

Она была именно агиткой, плакатом и так далее.

Нет, газета, газета.

А газета — нет. Газета была абсолютно...

Я поняла. Но мне кажется, что если один и тот же человек с совершенно идеологической точностью выпускает газету, в смысле те же люди пишут заметки в газету «Не дай Бог» от чистого сердца и потом пишут заметки в газету «Коммерсантъ», то их политическая позиция, но она, в принципе, не меняется. А я абсолютно уверена, что человек знает, о чем пишет вначале.

Юля, это не так, потому что в газете «Коммерсантъ», как вы знаете, работать очень трудно, очень часто неприятно, там есть очень много форматных ограничений, которые, с одной стороны, подстегивают журналистов, с другой стороны, мешают ему ловить кайф от сегодняшней работы. Может быть, когда заметка вышла, она удачная — вы ловите кайф, но пока вы ее делаете, никакого кайфа там нет в помине. И это была игра для журналистов еще и за деньги.

Например, просто приведу пример: когда Дума принимала советский гимн опять назад, был такой момент, Дума голосовала, «Коммерсантъ» выпустил газету, то есть одна полоса была в «Коммерсанте», она была набрана каким-то дремучим правденским шрифтом, называлась она «Коммунистъ» с твердым знаком, и было несколько заметок таких с фотографией. Я еще удивился стилистике, я был главным редактором, и потом это все раскидали по всей Думе. Дума очень поржала над этим всем и проголосовала-таки за советский сталинский гимн. Окей.

Но я еще удивлялся, что, хорошо, Александр Абрамович Кабаков написал такую дремучую заметку в стилистике тех времен, да ладно, ему 168 лет, а там какой-нибудь Дима Камышев, я думаю: откуда ты наблатыкался-то? То есть у меня было прям какое-то недоумение, очень восторженное недоумение: Господи, как же это с молоком матери, что ли? Великолепные были тексты, выдержанные в совковой стилистике, целая полоса, там заметок было штук пять. Так это игра была.

Вы имеете в виду, что у каждого журналиста «Коммерсанта» есть умение работать в разных форматах?

У каждого была какая-то игра, понимаете? Была поденщина коммерсантская, я в данном случае поденщина я не говорю уничижительно, у меня тоже была поденщина сколько там лет подряд. Восемь, сколько там, 11 лет, да? И была эта поденщина. Я ничего не говорю, но это конвейер. И вдруг тебе дают возможность сейчас за твои деньги поиграться в какую-то офигенную игру, тем более, что те люди, которые сотрудничали с газетой «Не дай Бог», мы условно ее называем газетой, я говорю, это был пропагандистский листок, они же действительно не хотели никакого возврата коммунизма. Просто они знали, что в «Коммерсанте» так играть нельзя, не то поле, на хоккейной площадке нельзя играть в футбол, а тут им дали возможность поиграть и все.

Понимаете, я про объективную журналистику не просто так спрашиваю.

Там не было объективной журналистики.

Нет, я вообще говорю про «Коммерсантъ» как таковой. Я там работала много-много лет и не могу сказать ничего про него зазорного. Все это время, что я там работала, все было прекрасно. Работа журналиста такова, что даже если он формально соблюдает правила, его очки, какие-то глобальные взгляды не скроешь. То есть они у него есть. Скроешь?

Есть игра, но это капустник был. Просто капустник. Еще в советские времена, например, я же работал еще при советской власти, очень была распространенная вещь, когда какому-нибудь персонажу из газеты исполняется 50 лет, например, главному редактору, и журналисты тайком от него выпускали газету, печатали ее в типографии, и это был дикий… Я несколько раз участвовал в таких штуках. Кстати, в «Коммерсанте» это тоже было: там было 50 лет Андрею Бильжо — мы сделали для него газету, было 60 лет Березовскому — мы сделали для него газету.

В общем, не собьешь вас. Если не игра, то ни в какой информационной кампании журналисты участвовать не могут.

И люди, мы все ржали, мы делали эту газету, причем на рабочем месте ты можешь еще покататься на карусели. Ну это же очень круто.

Андрей Витальевич, хочу вернуться, вы сегодня упоминали Ходорковского, который как-то не любит Навального и, наоборот, и все они не могут никак подружиться. Вы дали интервью «Эху Москвы», там был такой скандальный эпизод на него, там страшно обиделись коллеги из «Коммерсанта». Вы говорили о том, что у Ходорковского не сильная команда, и ему стоило...

Какие коллеги?

Мои коллеги.

Ника Куцылло обиделась, по-моему, больше никто.

Я бы сказала, коллеги Ники Куцылло обиделись за Нику Куцылло, что совершенно справедливо. Но, с другой стороны, с вами все знакомы и знают, что вы ради красного словца не пощадите никого. Вопрос не об этом. Вы имеете даже право считать, что он должен был нанимать других людей, и ваше право обижать кого хотите, ваша совесть, ваше право. Мне просто показалось, что ваш текст был довольно эмоциональным по отношению к Ходорковскому, к которому, мне показалось, вы относитесь довольно трепетно, с уважением, как-то иначе. То есть вы не просто так говорите, что он должен был другую команду нанять, а что он просто ошибся, и это очень жаль. У вас была какая-то особенная ставка на Ходорковского? Вам казалось, что он что-то должен сделать?

Ставки у меня никакой не было, там я это говорил в интервью. Понимаете, на самом деле, человек... Во-первых, я к нему действительно, там же я все в этом интервью говорил. Я на него работал, я видел, я был на совещаниях, смотрел на него, открыв рот, не говоря о том, что он младше меня, но я понимал: этот человек заслужил быть миллиардером, не про каждого так скажешь. И я эти полгода, когда у него работал, я реально ловил кайф. А потом меня переманили в газету «Коммерсантъ» длинным рублем, и я еще ездил мимо проспекта Сахарова, где стоял их офис, и я видел окна своего кабинета, я плакал, блин, как же мне там было хорошо.

Но тем не менее, никогда я не бросил бы камень в Михаила Борисовича, когда человек, отсидевший столько в тюрьме, и так себя достойно там ведя, если бы он сказал: «Ребята, слушайте, все, я пошел ловить рыбу», вот слова бы я ему не сказал. Но если уж ты позиционировался так, и очень обидно, то же самое я говорил, что мне было обидно за Прохорова, потому что у него были реальные политические шансы не поднять хайп какой-нибудь, бурю в стакане воды, хотя по нынешним временам и это хорошо, но у него были действительно шансы, и он их так профукал, и за него мне было действительно обидно. А в данном случае мне действительно обидно, что Ходорковский все-таки выбрал какую-то позицию заниматься какой-то политикой и что? И пшик.

Скажите, на самом деле это хороший вопрос...

Хотя у него, когда он вышел из тюрьмы, кредит доверия был офигенный, и вы помните его интервью.

Это не просто был кредит доверия, а мне казалось, что все сидят и смотрят совершенно в рот, не отрываясь, и вот он живой, вот икона ожила, так примерно все это выглядело.

И поэтому мне действительно было обидно, честно.

Я, знаете, что хочу вас спросить? Я не могу не считать отчасти справедливыми ваши слова. Меня интересует: а что бы вы ему предложили сделать чисто технически и методически, будь вы его, не знаю, кем, каким-нибудь консультантом?

Это не разговор такого интервью, потому что была бы поставлена задача, наверное, я, может быть, какую-то задачу сказал: «Я ее буду осуществлять, а эту не буду, это не мое». Но это работа, вот в чем дело, это работа, а у них там тусовочка с алкоголем, вот в чем дело. Это обидно. Выпить, Господи, и я, между прочим, встречался с Ходорковским, и он прекрасно выпивает, причем один раз у меня был выпускной вечер в университете у дочки моей Вари, приехала семья, и мой сын тоже приехал, и он говорит: «Слушай, а познакомь меня с Ходорковским». Я говорю: «Окей». И я думаю: как, о чем мы будем говорить. Мы отлично посидели часа два в одной гостинице, и сын мой сказал: «Вообще офигенный чувак».

А я, знаете, какую тему выбрал разговора? Ни о чем. И было прекрасная тема разговора. То есть я же не лезу в это дело, я не буду из него вынимать: «А что вы хотите, что вы не хотите?». И поэтому так просто сказать: «А я знаю, что бы я...». Во-первых, для того, чтобы я выработал какую-то программу, мне надо довольно прилично заплатить, кстати, но для начала надо поставить задачу четкую, а потом я бы сделал бы некую программу. Хорошо, программу «Действия» я, может быть, сделал бы бесплатно, но по реализации, конечно, это бы стоило. Вот так с ходу...

Андрей Витальевич, не могу сказать, что все в своей жизни вы делали за гигантские деньги, не всегда вы выходили в плюсе из разных проектов, что о вас хорошо говорит, а не плохо.

Неважно, это работа, это не тусовочка.

Я хочу вот что спросить еще, коль скоро мы так перепрыгнули к нашим бывшим коллегам. Про Нику мы поговорили, она пошла работать к Михаилу Ходорковскому, Ника Куцылло, бывший зам главного редактора журнала «Власть», но так вышло, что выходцы из «Коммерсанта», топ-менеджеры «Коммерсанта» в прошлом в силу разных обстоятельств оказались в разных СМИ.

И, кстати, очень неплохо оказались на самом деле.

О, да. Вопрос, кстати. Один стал заместителем главного редактора газеты «Коммерсантъ», Илья Булавинов стал главным редактором газеты «Ведомости» совсем недавно, чуть раньше Игорь Тросников, начальник делового блока и тоже заместитель главного редактора, и Лиза Голикова, прежде его подчиненная,  стали сопредседателями РБК. У вас были какие-то разногласия с этими назначениями этического свойства или совершенно нет?

Я, когда назначили Булавинова, я сидел отдыхал в Юрмале, и тут оба, вдруг мне говорят: «Булавинова выбрали главным редактором. Как вы прокомментируете?». Я не помню, кто попросил комментарий. Я сказал, что я считаю, что это офигенно, то есть я просто поздравляю газету «Ведомости» с таким назначением, но не уверен, что я поздравляю сотрудников газеты «Ведомости», потому Булавинов довольно неприятный человек. И меня еще там спросили: «А он сможет, как вы думаете, сохранить там независимую позицию газеты «Ведомости»?». Я говорю: «Но я не очень в теме, насколько это вообще возможно сохранить». Я говорю: «Будучи моим заместителем, он во многом сохранил независимость от меня». И я, в общем, если по-честному, по-человечески, я дико горжусь, во-первых, что, оказалось, что ребята в топе, в этом условном хэдхантерском списке, это уже круто. А, во-вторых, то, что они так не побоялись в нынешнее время…

А вы знаете, да, что им как раз претензии-то предъявили именно потому, что они не побоялись, в смысле, что они пришли на замену тем людям, которые...

А претензии выдвигали козлы, конечно, это я все это знаю, конечно.

Да-да-да, собственно, что была команда, вот ее уволили за некий политический шаг, и вот они пришли на это место. Это любопытная позиция ваша. Вам кажется, что нужно в любой ситуации работать, если можно, и не обращать внимания...?

Мне, например, просто было бы невозможно, а то, что ребята осмелились, но я и Булавинову, правда, задавал вопрос, я говорю: «Слушай, ты прям крутой, в смысле, тебе не стремно?». А он неплохо себя чувствовал на «Первом канале» совсем, и, кстати, заработал там себе хорошую репутацию, не надул себе репутацию, а таки ее честно заработал. Там даже финансовые показатели у этого департамента были очень хорошие, и он там прекрасно себя чувствовал. Я говорю: «Ты прям герой вообще там, Павлик Матросов».

А, с другой стороны, я понимаю, что он достаточно молодой парень, но если есть такой вызов, и он этого не побоялся, хотя было понятно, что он дерьма там откушает по полной программе, что и произошло, причем от подчиненных. Молодец, что я могу сказать? Прямо молодец. И Трос, Тросников в смысле, с Лизой тоже молодцы, и тоже им там очень несладко пришлось.

А почему вы не могли бы оказаться на их месте?

Как вам сказать? Я, наверное, отравлен атмосферой лихих 90-х или начала 2000-х, когда я действительно определял и политику, и стилистику «Коммерсанта». И кто бы у меня ни был владелец, притом, что я никогда не был отморозком, я слушал людей, прислушивался к мнению людей и, в том числе, из Кремля, я никогда это не скрывал, и даже будучи подберезовиком, мы вполне конструктивно сотрудничали с Кремлем. Но там была как некая такая питательная среда информационная, сейчас она для меня не питательная, и я бы, наверное, честно...

Не очень чисто сейчас для вас.

Но даже не в том, что чисто, а другая, условно говоря. Но какие-то люди водятся в морской воде, а какие-то в пресной, то есть не люди, а эти, угри. Есть пресноводные угри, есть морские. Они помрут, если... Но это я сейчас так говорю, свожу к технической истории, а на самом деле она оказывается еще не техническая, и мне возвращаться в ту же воду, как я говорил, при советской власти там работал, там подтексты какие-то, ну нафиг, мне это противно.

Наша программа, к сожалению, подошла к концу, я бы еще поговорила с Андреем Васильевым о его бывших подчиненных и о моих бывших начальниках, и о других этических вопросах, но мне кажется, он и так достаточно иногда витиевато, иногда прямолинейно отвечал на вопросы. Совсем скоро, 7-го, Андрей Витальевич?

8-го антисоветский концерт во славу столетия Великой Октябрьской российской революции.

50 оттенков красного.

Два по 50 оттенков красного, но 100 лет же, два по 50, как это? Понятно.