Евгений Цыганов: «Я угрюмый и думающий хулиган»

Евгений Цыганов ― это человек, у которого не меняется выражение лица. Вы бываете смешливым?

Бываю.

А что должно для этого случиться?

Мне должно быть смешно!

Хорошо.

Я начну с такой вещи, с которой, в принципе, не надо начинать разговор, но я не могу удержаться. Смотрите ли вы «Игру престолов»?

Нет.

Почему?

Так получилось просто.

Не любите сериалы вообще или такого рода?

Не смотрел.

Может быть, вы знаете, кто там играет?

Колокольников. Это я знаю, конечно.

Мне кажется, ваш товарищ, коллега.

Я видел у Юры в телефоне репетицию сцены боя, ради которой он на три дня летал в Ирландию и долго махал топором, потом прилетел в Москву, снял все это на айфон, с бешеными глазами бегал и показывал, чем он занимался и как это круто. Это действительно круто, потому что у нас никто себе не может этого позволить. Может быть, кто-то может, но я не знаю.

Это произвело на меня сильное впечатление. Любой человек, который смотрит «Игру престолов», понимает, что оторваться от этого невозможно. А тут ты видишь живого Колокольникова, который говорит по-английски, играет не русского человека, потому что русских там не предусмотрено в сценарии…

Он вообще там монстр какой-то же, не человек.

Да, как и все остальные товарищи. Просто сам факт того, что русский актер оказался там и произносит английский текст, произвел на меня сильное впечатление. Правильно ли я понимаю, что это редкость, что так не бывает?

Вообще-то бывает.

Что так не бывает с русскими актерами.

Юра не совсем русский актер, он актер мира, поэтому он может себе это позволить. Я вот в Азербайджане, например, снимался.

И кого играли, человека, недочеловека?

Азербайджанца, можете себе представить? Симурга.

А что за кино?

Фильм Мурада Ибрагимбекова «И не было лучше брата».

Прекрасно. Я начала разговор с Колокольникова, а не с вас, чтобы спросить вас. Наверно, в рейтингах вы часто называетесь лучшим российским актером своего поколения.

Знаете, меня кем только не называли, я к этому спокойно отношусь.

Вы часто оказываетесь лучшим актером своего поколения, вы один из самых популярных актеров. Я не знаю, кто популярнее вас. Кто где-то рядом, как вы думаете?

Колокольников.

Вы очень популярный российский актер. Есть мировой киноконтекст. Ваш товарищ Колокольников снимается в «Игре престолов». Что вы думаете по этому поводу и не думали ли вы: «Я и так уже практически лучший российский актер своего поколения, пойду-ка я и сделаю карьеру на Западе»?

Нет, я никогда об этом не думал. Меня спрашивали: «Если бы вам предложили сниматься в Голливуде, вы бы согласились?». Я, конечно, говорил, что согласился бы. Почему бы и нет?

Хороший вопрос, да.

После этого писали: «Евгений Цыганов сказал, что он мечтает сниматься в Голливуде». Если бы я мечтал, я бы что-то делал для этого, наверно, ездил бы на какие-то кастинги, бешено учил язык и жил бы давно в Америке, может быть. Но поскольку у меня такого бешенства по этому поводу нет, то я совершенно спокойно живу там, где родился, работаю в театре.

 Английский не учите.

Да. Слежу за тем, как язык учат мои дети. В общем, занимаюсь совсем другими делами.

Расскажите мне, что должен делать человек для того, чтобы оказаться там? Какие он должен проходить процедуры?

Таких примеров почти нет, значит, у них все в порядке, им достаточно.

Вы говорите, что вы бы поучаствовали в кастинге, начали бы учить язык, делать что-то еще. Как технически устроен этот прорыв на Запад?

Всегда говорили, что Америка ― страна возможностей. Мне кажется, в нашей ситуации безрыбья (действительно не так много каких-то вещей в музыке, литературе, кино, которыми можно гордиться) значительно интереснее что-то сделать здесь. Сделать такое, чтобы весь мир всколыхнулся и сказал: «Да ладно, посмотрите, дикие русские сделали вот такое, у нас слезы по щекам».

И получить за этот фильм «Оскар».

А это уже третья история. Это уже вопрос политики, вкуса. Мне нравятся какие-то вещи, которые могут кому-то не нравиться, и наоборот. Но мы же понимаем, что такое достойная работа и что такое так-сяк. Что такое глубокая работа, настоящая вещь, где человек себя вывернул, что-то еще. Это всегда видно, это все не просто так.

Евгений, скажите, а вы отличаете русское кино от нерусского? Вы как-то включены в мировой контекст, смотрите, что снимают в мире, ходите в кино, когда выходит что-то новое?

Я хожу в кино, смотрю и даже иногда езжу. Меня интересует не только кино, я не считаю себя киноартистом и человеком, который зациклен на киноиндустрии. Мне любопытно, что происходит в граффити, музыке, литературе. В общем, мне интересно.

В последнее время мне везет. На вашем месте сидел Егор Кончаловский, он тоже говорил, что не зациклен на кино, хотя режиссер, и даже может пропустить какую-то премьеру. Я просто хотела вас спросить, что вам понравилось в последнее время. Мне кажется, от того, что вы смотрели, зависит и то, каким вы сейчас передо мной сидите.

Помогу вам. Смотрели ли вы Тарантино?

Я посмотрел Тарантино. Я поклонник старого Тарантино, но, наверно, это не моя любимая картина у него. Мне очень понравился Рой Андерссон с «Голубем, который сидел на ветке и размышлял о жизни», третья часть трилогии. Это всегда очень остроумно, здорово. Я большой поклонник Пола Томаса Андерсона, я очень ждал его последнюю картину. Она оказалась какой-то непонятой в моем случае. Но это не говорит о том, что картина недостаточно хороша. Может быть, я просто недостаточно к ней готов или был не в том настроении.

Коэны?

Коэны великолепны. Kingsman я посмотрел, который совершенно не претендует на то, чтобы быть сильно глубоким кино, но это остроумно и классно.

Вы учились не только на актера, но еще и на режиссера.

Я учился на актера на режиссерском факультете ГИТИСа.

Ага. Но мне кажется, что у вас была режиссерская проба.

Мы делали работы, это была часть обучения. Мы могли себе позволить делать свои работы.

Вам никогда не приходило в голову, что вы сами можете что-то снимать?

Я поставил спектакль, он называется «Олимпия», идет в мастерской Фоменко.

Это и была та проба, о которой я говорю.

Этот спектакль играется практически два года. Я очень благодарен Оле Мухиной за эту пьесу, театру ― за то, что мне это как-то доверили. Он идет с каким-то зрительским откликом, это очень приятно.

Что вы думаете о людях, которые смотрят спектакли? Вы предъявляете им какие-нибудь требования?

Я? Людям требования?

Да-да. Как режиссер, вы ждете от публики чего-то специального или совсем нет?

Нет, вообще ничего. Мне кажется, это такая история, когда можно поделиться. Вопрос, насколько ты будешь искренним в каких-то своих ощущениях. Все-таки это разговор, ты предлагаешь тему для него, волнует ли тебя этот разговор или ты вообще решил поговорить. Человек может не всегда понимать, о чем ты говоришь, но он будет понимать, что для тебя важно высказаться, он все равно будет внимателен, скорее всего. Или нет, иногда это вызывает раздражение. Были люди, которые выбегали из зала. Это ужасно.

Вас раздражает, когда люди уходят из зала?

Я сам иногда ухожу из зала.

Вы прощаете такое.

С пониманием.

В одном из интервью вы рассказывали о том, что вовсе не нужно всем нравиться, даже приводили какую-то симпатичную цитату, уже не помню из кого, что можно нравиться всему залу, а можно нравиться половине.

Это Хармс говорил. «Скоты не должны смеяться». Ну это Хармс, он был такой дикий, дерзкий.

Для вас вторая часть аудитории более примечательна.

Вы знаете, если мы говорим про «Олимпию», там произошла такая интересная история. Это новая драма, это написано сейчас. Написала Оля Мухина, которая стояла у истоков этого всего, когда она еще писала «Таня-Таня», «Ю» и прочее. И вот что интересно: еще совсем недавно новая драма была чем-то таким очень болезненным, пытавшимся рассказать о каких-то пороках общества, об ужасных людях на каком-то дне, которые хотят друг друга поиметь, уничтожить, в которых нет ничего светлого, а только куча черного, грязного и ужасного.

Оля написала пьесу о людях, которых она любит. Даже те герои, которые являются отрицательными, ведь иначе не может быть, в любой сказке есть какие-то злодеи, ― у нашего злодея есть своя история, есть любовь, дочка, какая-то своя правда. К чему я вам все это говорю?

К Хармсу?

Мы начали говорить по поводу какой-то нелюбви и определения «сволочей». Сам спектакль не несет в себе заряд какой-то агрессии, неприязни к героям и к теме, которую мы берем. Мы не говорим: «Все политики ― сволочи, негодяи, гомосеки и какие-то придурки». Не рассказывай о них, ты же не они, ты не всегда понимаешь, о чем речь!

Очень неровно, может быть, сейчас объясняю.

Зато довольно искренне.

Зачем не любить зрителя? Не для того мы собираемся все вместе, чтобы предаться какому-то…

Это как раз вопрос целеполагания.

Люди, зрители этому подвластны. Если говорить о наших потребностях, видимо, в человеке сидит потребность высмеять, осудить. Сейчас очень много возможностей это вытащить из человека. Люди очень легко на это откликаются, не важно, с чем это связано: с конфликтом на Ближнем Востоке, Дальнем Востоке, с Америкой, с политикой. Люди очень легко откликаются на желчь.

Мой отец всегда мне говорил: «Женя, искусство должно сеять доброе, вечное». Это очень просто. А у неподготовленного слушателя даже эта фраза вызывает раздражение.

Я задавала вам вопросы про нравится ― не нравится. Это разные способы существования с залом и собой, ты как-то выбираешь для себя этот творческий метод. Мне сложно привыкнуть к тому, что ты не всем нравишься. Есть политики, которые выбирают тот или иной способ взаимодействия с людьми. Например, Алексей Навальный, как мне кажется, ― человек, который выбирает для себя метод нравиться максимальному количеству людей.

Это его задача, у него есть электорат, он же работает на это.

Правильно. А есть люди, которые выбирают для себя гораздо более узкую колею, отсеивают какую-то часть аудитории.

Лайки, лайки. Вот такая проблема.

Они собирают и лайки, и дизлайки, не боятся своего антирейтинга. В этом смысле вы относитесь ко второй части.

Дело в том, что раньше для того, чтобы получить какую-то отдачу, человек должен был сделать что-то действительно крупное, ценное. Ты мог год рисовать полотно, потом ты выставлял это полотно в галерее, приходило сто человек, из них десять говорили: «Какая чушь», двадцать ― «В этом что-то есть» и так далее. А ты работал над этим год.

Сейчас ты просто делаешь два клика, у тебя вылезает эта картина, и дальше у тебя сыпятся 150 людей, которые говорят: «Какой ты классный, такую картину к себе на стенку повесил!». И ты засыпаешь со спокойной совестью, у тебя произошла отдача, день не зря прошел.

Происходит такое смещение. Вроде как получается, что и картину писать незачем, делать что-то по-настоящему затратное, весомое и большое бессмысленно.

У вас же были разные работы, картины.

Работки, работушки.

Как у вас распределялась популярность в соответствии с трудом? Например, часто ли у вас такое, что вы вложились так себе, а результат превзошел все ожидания? Роль какая-то попсовая, а страшно популярная. А, может быть, какая-то глубокая…

Мне не очень интересна эта тема, если честно. Это нормально, часто бывает так. Например, у музыкантов бывает нелюбимая песня, которую знает весь мир.

Я думала, вы ответите, что вы никогда не «не вкладывались».

Что бы я ни ответил, это всё такая условность… Тем более сегодня первое апреля.

Какая роль вам далась самым кровавым образом, самым трудным?

Я помню, что были очень трудные съемки на «Космос как предчувствие», они были долгие. Алексей Ефимович Учитель ― очень требовательный и дотошный режиссер. Но, в общем-то, я люблю эту картину и понимаю, что это стоило того, если вы об этом.

Иногда действительно бывает, что все идет беззаботно, здорово, весело, а потом ― пшик, ни к чему, что, в общем, тоже неплохо. Ты хорошо провел время, пообщался весело с приятными людьми. Это тоже ценно. Такой дисбаланс иногда бывает.

Что для вас трудная роль? У вас для всего хватает актерских навыков? Что такое «трудно» для актера?

Я сейчас для себя определил, что самое трудное ― это когда ты раздражаешься на происходящее, когда тебе кажется, что то, что происходит, не классно. Понимаете, да? Что вы сейчас снимаете какую-то сцену, а она фальшивая, дурацкая, и вообще весь фильм какой-то никчемный. Ты это делаешь, вроде все и легко, но это самое трудное, что может быть.

Когда есть ощущение, что то, что вы сейчас делаете, это здорово и все в это включены, вы можете работать двадцать часов в сутки, может быть очень жарко, душно, очень много текста. Может быть опасно, в конце концов. Может быть масса обстоятельств. Но если есть ощущение, что ты делаешь что-то для себя особенное, это всегда очень легко переносится.

У вас бывают критики? Вы слушаете, что вам говорят люди?

Да все, я же актер.

Часто, когда актер узнаваем, человек с узнаваемой интонацией (а вы относитесь, очевидно, к такой породе актеров), ему часто говорят, что он одинаковый. Мне кажется, что так часто бывает с актерами, что их в этом обвиняют в силу их узнаваемости. Я считаю, что это и есть узнаваемость, а внутри какая-то большая актерская работа. Но есть вопрос: сами вы отличаете про себя и других, где заканчивается самоповтор, а где, например, самоцитирование? Есть такая проблема, что человек играет одну и ту же роль?

В кино пользуют людей. Мы берем типаж. Они пишут «Нам нужен актер типа Серебрякова» и берут Серебрякова, знают, что он брутальный, суровый, жесткий мужик. Я просто пример привожу. Или нужен какой-то легкий человек, берут Сашу Олешко. Выхватывают какой-то типаж под то, что есть. Очень редко человеку дают что-то такое делать в кино, может быть, это не всегда и нужно.

Другой вопрос к артисту, опять-таки. Он делает это потому, что ему интересен этот персонаж, и тогда он отдает туда часть себя, происходит какая-то роль. Либо его просто пользуют за деньги, его фактуру, природу.

А у вас какая фактура и природа? Вас зовут, когда что нужно сыграть?

Пока еще зовут, и слава богу.

Вас часто зовут. Просто любопытно, если бы вы сами себе писали резюме, как бы вы определили себя в жанровом смысле.

Меня сейчас Бычкова позвала на какого-то писателя-нарцисса, который бегает за журналистами и требует, чтобы они сделали с ним интервью, он готов на многое для этого. Такая роль.

Вы воспринимаетесь как рефлексирующий, угрюмый или наоборот? Или думающий, сложный, хулиган? Какой?

Я просто угрюмый рефлексирующий думающий хулиган.

Что вам говорят, когда зовут на типажную роль? Вы типаж чего?

Я не знаю, о чем они думают, это их проблемы.

В одном интервью, кажется, в том же, в котором приводили цитату из Хармса, вы говорили о том, что вас позвали сниматься в какой-то момент, сказали так, что надо кого-то в гроб положить.

Да, это были «Озабоченные». Шалаева позвонила и сказала: «Нам нужно, чтобы тут человек выпал из окна, потом надо полежать в гробу. Мы очень хотим, чтобы это был ты».

После этого вы согласились.

Это была Шалаева, мы с ней родились в один день и вообще не чужие друг другу люди, поэтому я сказал: «Да, конечно, полежу».

Что происходит с вами, когда вы получаете сценарий и должны согласиться или не согласиться на ту или иную роль? Что для вас критерий?

Я сегодня прочитал сценарий, шестнадцать серий. Сел и прочитал. Вы понимаете, что такое шестнадцать серий? Это вот столько текста! Со мной такого давно не было. Я поеду от вас, буду встречаться с людьми, которые вот это написали. И не факт, что я там буду сниматься, что мы это вместе будем делать.

Что я чувствую? Я чувствую себя молодцом.

Вопрос, что для вас критерий выбора той или иной картины. Не деньги же, очевидно. Или деньги?

Деньги более или менее одинаковы везде. Как буфетчица какая-то говорит: «Вас много, а я одна». Я не знаю, честно говоря, критерии разные бывают. Есть люди, которые стоят за всем этим. Ты общаешься с человеком, он тебе говорит три фразы, и ты понимаешь, насколько у вас с человеком сложится. Ты можешь ошибаться, но это самый важный момент, как правило.

Мы говорили о том, что это рассказ, диалог. Рассказчик ― режиссер, тот человек, который будет говорить: «Женя, не кричи ты здесь на нее, не надо. Тебе ее жалко, ты же понимаешь. Не надо в этой сцене на нее кричать». И ты ему поверишь, потому что он знает, что эта история не о том.

Представим себе, что в России вдруг решили снять аналог сериала «Карточный домик». Смотрели вы его?

Первую серию.

Представляете, что это политический сериал.

Да.

Представим себе, что вам прислали серий не из шестнадцати серий, а из скольки там положено.

Мы обсуждали с Ромой Волобуевым, была какая-то такая история, по-моему, даже как-то с Дождем было связано.

Да, они начали снимать, не знаю, честно говоря, чем дело кончилось.

Вот и я не знаю.

Вы не снялись, да?

Мы как-то пообщались и потом не вернулись к этому разговору.

Там, по-моему, Алиса Хазанова, если я правильно помню первую серию, играла некое подобие Владислава Суркова, что-то такое, женское воплощение его.

Даже не представляю.

Вообразим, что все-таки это происходит, снимается некая долгая конструкция с действующими политиками, вам предлагают в ней сняться. Предполагаю, что вам позволят выбрать, кого вы хотите сыграть. Кого бы вам было бы интересно сыграть в российском «Карточном домике»?

Интересно сыграть?

Вас интересует политическая природа?

Я очень плохо это понимаю. Я сейчас играю царя Ивана III, поэтому меня сейчас это интересует.

И какой он у вас?

Вы знаете, он, конечно, был самодур, но у него не было особо вариантов. Он тоже считался грозным, только Грозным называли Ивана IV, а это его дедушка. Наверно, не настолько был грозным. Он интересный персонаж с исторической точки зрения, тоже достаточно вспыльчивый, в некотором смысле безумный.

Там немножко другая история, потому что это не то что человек сделал себе политическую карьеру. Его отцу, Василию Темному, выкололи глаза. Он поставил рядом с собой девятилетнего Ивана и сказал: «Ты всегда будешь при мне». Он все слышал, видел, что вокруг, и понимал, чем это может для него закончиться. Что говорить о тех фобиях, которые мы несем с детства? Конечно, это непростой персонаж.

В принципе, я для себя определяю, что мы все люди, мы пребываем в кругу своих забот. Кто-то беспокоится, что у него фару выбили, ищет, где ее найти, а кого-то беспокоят татары. Разный круг беспокойства.

А вас вообще что-то беспокоит?

Меня спина сейчас беспокоит, я болею.

Хорошо, что только она.

Чья роль в «Питер FM» кажется вам самой удачной? У меня, например, есть близкий друг, который считает, что Машков сыграл там лучшую свою роль. Искренне считает.

Ваш друг не Машков?

Нет. Кстати, не знаю, Машков считает это своей лучшей ролью или нет.

Спросите у него. Мне нечего сказать. Я считаю, Кирилл Пирогов там потрясающе существует. Не думаю, что это его лучшая роль, но почему нет?

Любите вообще фильм «Питер FM» или он для вас такой сладкий, девичий?

У меня очень сложное отношение к Бычковой и к тому, что она делает. С одной стороны, я ее бескрайне уважаю, мне кажется, она действительно очень талантливый человек. Я уже больше десяти лет наблюдаю, как ее мучают продюсеры, издеваются над ней. Ее до сих пор не воспринимают как режиссера, общаются с ней как с девочкой, хотя она уже всячески зарекомендовала как человек не случайный в этой профессии.

Сказать, что я зритель такого кино, нельзя. Но так получилось, что я его участник. Для меня это вообще редкое ощущение. Я смотрел фильм «Плюс один», который сняла Оксана же, вышел в диком раздражении. А потом я понял, что это очень круто.

Пришло послевкусие?

Я понял, что именно это раздражение не просто так во мне, она его этим фильмом вызвала во мне, и, может быть, справедливо. То, что она способна на это, многого стоит. Расшевелила.

Вы любите сериал «Оттепель»?

Как люблю? Я его видел.

Он не раздражал вас?

Нет. Мне понравился сценарий тогда, мне нравилось, как Валера работает над ним, ребята, которые собрались на эту историю. Это очень интересный период. Мне кажется, что история сложилась.

Задним умом все крепки. Кажется, когда что-то получилось, что это успешно. Все начинают разделять это на слагаемые и говорить: «Тут не могло быть не успешно». А когда вы начинали, было на самом деле понятно, что это будет сенсацией для российского зрителя?

Был у меня, например, такой сериал «Дети Арбата», его снял Андрей Эшпай. Я считаю, что он сложился, что это творческая удача, которая произошла благодаря режиссеру, который любил своих артистов, собрал их, настаивал на том, чтобы это были именно они, благодаря оператору Шандору Беркеши, который деликатно это все подхватил. Прошло много лет с того момента.

Но сериал не прошел по телевидению, не имел того резонанса, который имела «Оттепель», в силу разных обстоятельств. Только что вышел какой-то сериал про Сталина, еще какой-то про это время. Зрители устали смотреть про это и не посмотрели его. А он есть, он хороший. Для меня это важнее, чем резонанс вообще.

Я рад, что так получилось с «Оттепелью», но когда снимали этот фильм, внутри и у Валерия Петровича Тодоровского, и у всей группы было понимание, что, возможно, этот фильм будет интересен только узкому кругу кинематографистов, которые будут узнавать себя, будут радоваться этому. Там есть шутки для себя, о себе, вещи, которые требуют понимания, как устроен съемочный процесс.

То есть даже Тодоровский считал, что это может быть узкопрофильным фильмом.

Да, что это не сработает на широкую аудиторию, что ей нужно что-то совершенно другое. То, что случилось именно так, значит, сошлись так звезды.

А почему так вышло?

Я, если честно, не знаю, какие там рейтинги, насколько справедливо то, о чем вы сейчас говорите.

Мне сложно сказать. Я не следила за рейтингами, я следила исключительно за реакцией. Мне кажется, что вокруг все смотрели, написали три тысячи колонок, почему такой успех у «Оттепели». Все актеры из фильма «Оттепель» оказывались по очереди на обложках всех глянцевых журналов. Я так меряю популярность.

Отлично, значит, это действительно интересно. Я считаю, что то, что мы затронули в начале нашего разговора про искренность, к «Оттепели» имеет отношение. Валерий Петрович непосредственно есть в этом фильме, он сам даже присутствует, есть маленький секрет, где он там в этом фильме.

Не раскроете?

Нет, пусть он сам раскрывает. Может быть, следующим фильмом.

Что вам легче играть: историю или что-то глубоко актуальное, сегодняшнее?

Легче? Меня часто спрашивают, что легче играть. Легкость ― это не всегда имеет смысл. Не всегда то, что легко, ценно. Иногда то, что действительно ценно, то, что настоящее, требует какой-то затраты. Это стоит того. Поэтому вопрос про легкость можно не задавать.

Насколько вас интересует исторический контекст, насколько интересно работать в каких-то вещах, которые могут устанавливать какие-то параллели? Или вам интересен только характер, который вы играете? Вопрос был в этом.

Константин Сергеевич Станиславский со своим «верю ― не верю» ― лучше этого никто ничего не придумал. Либо ты веришь в существование того, что происходит, либо не веришь. Если ты не веришь, то и зритель в это не верит. Если зритель не верит, он не может этому сопереживать. Он смотрит на какое-то фуфло. Он может поржать, поскучать, все что угодно, но он не будет сопереживать, а это самое ценное. «Над вымыслом слезами обольюсь». Вы видите человека, понимаете, что ему больно, что он потерял близкого человека, или он счастлив оттого, что он получил какую-то награду. Вы в это верите, ему сопереживаете.

Знаете, у журналистов есть такой страшный сон, если они занимаются эксклюзивными новостями и все время выдают их. Им снится, что в какой-то день новости заканчиваются, больше у тебя нет ни первой полосы, ни успеха. Вы очень успешный актер, у вас много ролей, как мы сегодня обсуждали. У вас бывает ощущение страха, что завтра вы проснетесь, а вдруг не позвонят, вы будете не востребованы? Или у вас как-то иначе устроена система страхов?

У меня есть страх и тревога за тех людей, которые мне дороги и близки. Мне хочется, чтобы все были здоровы. Да и те, кто мне не так близок, может быть. Не знаю, хочется какой-то гармонии. Не хочется жить страхами.

Не боитесь, что вы когда-нибудь будете неуспешны и непризнанны.

За себя бояться, а еще за какую-то свою успешность ― это десятое дело.

Мне кажется, с вами этого просто не произойдет. В этом смысле вы даже просто представить себе эту картинку не можете, и слава богу.