Карен Шахназаров: «Поклонская имеет право добиваться, чтобы картина была закрыта»

Таратута: У нас это не первый разговор с Кареном Георгиевичем, но я рада, что он спустя какое-то время все-таки приходит на телеканал Дождь, а у меня копятся вопросы, поскольку ситуация меняется. Карен Георгиевич, я хочу, на самом деле, начать с такой индустриальной, что ли, вещи. Вы весной, кажется, обратились с обращением в Совет федерации с инициативой создать некий государственный центр, Центр киноиндустрии, в некотором смысле восстановить Госкино, как писала пресса. Что вы имели в виду?

Шахназаров: Во-первых, я не обращался, я просто выступал в Совете федерации и в числе прочего сказал, что, по моему мнению, если говорить о кино, то кино необходим единый центр, и я это говорю не первый раз, я это Совету федерации уже много раз говорил. Я уже это говорю лет восемь, наверное, не знаю. Так что, собственно, это не было никакое обращение, это несколько так преувеличено, потому что обращение написал, что-то такое.

Таратута: А в некотором смысле устное обращение все-таки было.

Шахназаров: Но это не было и устным обращением, это просто была реплика в процессе выступления.

Таратута: Это совершенно непринципиально, важно, что эта идея вам близка.

Шахназаров: Эта идея у меня, да и не только у меня, она достаточно давно появилась.

Таратута: А я просто хотела, на самом деле, коль скоро у меня есть такая возможность с вами на эту тему поговорить, потому что вообще меня очень интересует государственное участие в разных сторонах человеческой жизни, и в кино в частности, и очень этот вопрос как-то, мне кажется, интересен для россиянина, как это все работает. Почему государственный центр должен быть, чем это помогает кино? И во обще в чем смысл серьезной государственной модерации этого проекта, если я верно вас понимаю?

Шахназаров: Но просто сегодня государство и так помогает кино. Строго говоря, есть два пути: либо не помогать, либо помогать, но мы выбрали этот путь, там можно обсуждать, хорошо это или плохо, но факт есть факт. Но просто сегодня фактически два центра финансирования кино: один — Кинофонд, второй — Министерство культуры. Формально вроде бы у них некие туманно разные задачи, Министерство культуры больше молодым, что-то такое, более должно быть какое-то экспериментальное кино. Но по факту это, в общем, все очень условно, на самом деле, и те дают туда деньги, и эти дают сюда, и, в принципе, два центра — это такое ноу-хау нашего российского, я это нигде в мире такого не встречал.

Таратута: То есть ваша идея заключается в том, что если уж государство деньги дает, надо объединить центр?

Шахназаров: Совершенно верно, но надо иметь единый центр, который полностью был бы контролируемым, финансирование кино, а заодно занимался бы всеми вопросами проката, модернизации, международного продвижения. То есть все, что связано с кино — это в определенной степени аналог того, что было в СССР, называлось это Госкино. Вопрос не в том, как назвать, а назвать можно как угодно, но, в принципе...

Таратута: Вам не кажется, что вопрос иногда в том, как назвать?

Шахназаров: Нет. А какая разница? Назовите это Общество помощи кино, какое это имеет значение? По существу, я думаю, что если это будет в одних, как говорится, руках, то толку будет гораздо больше.

Таратута: А вы сами, собственно, сказали о том, что факт, что у нас единственный, по сути, источник финансирования кино — это государство. И надо сказать, это не первый разговор, который я веду на эту тему. Недавно брала интервью у продюсера Александра Роднянского, с которым очень подробно обсуждала эту историю. И он рассказал такую штуку, что поскольку отключаются все остальные источники, нет частных денег, киноиндустрия никак не может стать бизнесом в силу разных причин, которые мы с вами обсудим. Остается только государство, а когда остается только государство, то оно ведет себя как единственный источник, то есть нахально. Я так понимаю, что какой-то части людей искусства или любых других получателей государственных денег такая ситуация не очень нравится. Для вас она нормальная или вам кажется, что государство должно быть в этой ситуации меньше, надо как-то эту систему поменять?

Шахназаров: Понимаете, Юля, дело в том, что сам я государственных денег не получаю очень давно. Я руковожу студией, которая, вопреки всевозможным слухам, не получает от государства уже 25 лет ни копейки. Более того, платят большие, очень большие налоги и при этом, в общем, существует и модернизировалось не за счет государства. И когда кто-то говорит: «Вот Мосфильм или Шахназаров — это, потому что он зависит», в материальном плане Мосфильм совершенно не зависит, это легко проверить по всем отчетам. Как режиссер я практически в полной степени, то есть моей последней картиной, сделанной на государственные деньги, была «Город Зеро» — это, простите, 1989 год. «Цареубийца» был полностью сделан на деньги британского продюсера, и дальше я могу перечислять, все мои картины были, так или иначе, сделаны на деньги частные, у меня только в трех или четырех картинах было участие государства, но, в общем, оно не превышало, самое большое — это было 30%.

Таратута: То есть вы избегаете этой зависимости, несмотря ни на что?

Шахназаров: Последняя картина, которую я закончил, делал сериал, «Анна Каренина» полностью сделана без копейки государственных денег и, кстати, с весьма существенным вкладом частного инвестора, с весьма существенным.

Таратута: А я могу вас спросить кто эти люди, которые вкладываются?

Шахназаров: Дело все в том, что они не хотят быть в титрах, там есть две компании в финале, которые они оставили, я не очень уполномочен, мне надо просто узнать, готовы они к тому, чтобы я обнародовал, потому что...

Таратута: Мне придется и мне очень хочется вам задать этот вопрос, и чуть позже я его задам: почему эти люди не хотят быть в титрах? У меня есть соображения.

Шахназаров: А я вам скажу почему. Потому что они не хотят, чтобы к ним обращались, потому что надо сказать, что мне выделили очень весьма серьезные инвестиции без каких-либо условий и без каких-то коммерческих. Просто потому что им, как объяснял, он смотрел «Белый тигр» три раза, понравился «Город Зеро» ему, и он хотел мне помочь. И это слишком такое, как говорится, это я понимаю, что, может быть, у человека есть некий…

Таратута: Какая-то симпатия к вашему творчеству.

Шахназаров: Может быть, симпатия есть, но ему в этом смысле не очень хочется, чтобы он превращался в бесконечный источник. Может, я ошибаюсь.

Таратута: Мы начали с того, собственно, что у вас есть, очевидно, так сложилось, поклонники вашего непосредственно таланта, вы заслужили это, и я готова, будь у меня возможность финансировать «Курьер 2», если бы вы готовы были снять такое кино, я боюсь только…

Шахназаров: Нет, не готов.

Таратута: Мне кажется, много с тех пор воды утекло и, мне кажется, ваше мировоззрение поменялось.

Шахназаров: Мировоззрению вообще свойственно меняться, вы знаете? Я когда моложе был, как вы, я был очень принципиален, а когда старше стал, я понял, что люди меняют, и это происходит не потому, что это беспринципно, а потому что есть жизненный опыт, есть что-то, что ты узнаешь новое, твои какие-то, твои взгляды могут меняться.

Таратута: Вы говорите, что вы были принципиальны, сейчас вы перестали быть принципиальны? Или вы были категоричны?

Шахназаров: Нет-нет, я имею в виду, что я был не принципиален, я был категоричен, как это свойственно в молодости. Но сейчас я понимаю, что человек, на мой взгляд, он в чем-то очень сильно меняется, но в чем-то он неизменен.

Таратута: Вам стало казаться, что ваш этот бунтарский такой тон, это культовое кино «Курьер», мы с вами говорили на эту тему, но сейчас мне хочется опять на эту тему поговорить, что этот тон себя изжил, и что вы от него как бы отрекаетесь.

Шахназаров: Абсолютно я этого не считаю. Я просто не знаю, что вы имеете в виду под сменой моего мировоззрения, потому что я, на мой взгляд, не менял принципиально свои взгляды на жизнь.

Таратута: Мне кажется, я совершенно не собиралась идти так глубоко в эту сторону, но давайте пойдем. Мне кажется, что, собственно, культовость кино «Курьер» заключается, я говорю, в этой такой дерзкой, что ли, интонации, даже не интонации фильма, а интонации мысли, которая как-то там образует это кино.

Шахназаров: Да, в определенной степени там герой бунтует против определенных устоев.

Таратута: И вы, на самом деле, вы же не просто отстраненно снимаете кино про бунтаря, а вы чувствуете что-то такое, что позволяет вам снять это кино. Вы, с моей точки зрения, просто ваши выступления, ваши отношения с властью, ваша поддержка, я не говорю о вашей неискренности или конъюнктурности, она совершенно не бунтарского свойства. Она, скорее, такого свойства системного и понимающего, но не буду говорить о компромиссности, мне ничего неизвестно про это, какие у вас мотивы, но понимающего. Или это не совсем фильм «Курьер», да?

Шахназаров: Я думаю, понимаете, это, наверное, идет от того, что я действительно в чем-то поддерживаю власть, но это не значит, что я ее во всем поддерживаю абсолютно. Просто это, может быть, складывается впечатление, что, может быть, та часть сообщества, которая зовется либеральной, она считает, что надо только с их точки зрения бунтовать. Я, может, и готов бунтовать, но совсем не с той точки зрения, с которой, как говорится, хочет этого, высказаться так, поэтому...

Таратута: Я совершенно не оспариваю вашего права, мы можете не примыкать к либеральному сообществу, но...

Шахназаров: Поэтому я, кстати, подозреваю, что в этом и проблема либерального сообщества, что его бунт не поддерживается народом, потому что в нем нету чего-то такого, чтобы отвечало интересам. Поэтому я готов бунтовать, я вижу очень много дурного в нашей власти, очень дурного, и много вещей, которые мне совершенно не нравятся, но есть вещи, с которыми я, например, согласен.

Таратута: А что заставляет вас, вы говорите согласие — это важная точка, что заставляет вас быть членом этой партии в глобальном смысле?

Шахназаров: Я не член никакой партии.

Таратута: Нет-нет-нет, я условно. Ты выбираешь круг, партию, вы все-таки были доверенным лицом президента — это никак от вас не уйдет. Вы, очевидно, поддерживаете его курс, политику, несмотря на мелкие издержки, я правильно понимаю, с вашей точки зрения?

Шахназаров: Но они бывают и не очень мелкие, просто в целом я считаю, что президент Путин, он соответствует нынешним интересам страны, и я считаю, что именно поэтому он имеет поддержку. Во-первых, это не значит, что он постоянно будет выражать эти интересы, но на сегодняшний день, на мой взгляд, он выражает во многом, разумеется, не во всем.

Таратута: И ваши, очевидно, в том числе.

Шахназаров: Соответственно, в том, в чем я согласен, я с ним согласен. Я, прежде всего, соглашаюсь, если вы заметили, я, прежде всего, в большей степени соглашаюсь с его международной политикой, я по этому поводу выступаю, я признаю его, безусловно, заслуги в том, что он действительно сохранил страну. И поскольку я принадлежу к поколению, которое присутствовало при полном распаде страны и, в общем, мне не хотелось бы, чтобы это произошло в силу просто даже причин самосохранения, потому что я-то, мы прошли это, то в этом, безусловно, его заслуги есть, и немалые. И я не вижу никого, кто мог бы сегодня его заменить, поэтому я его поддерживаю.

Таратута: А я совершенно вас не призываю к дискурсу такого рода. Вы сказали, что вы поддерживаете международную политику, в этом смысле, собственно, отношения России с миром кажутся вам адекватными нынешние?

Шахназаров: Мне кажется, они такие, какие они, в общем, были веками, с этим ничего не поделаешь. Сегодня я не вижу в этом вины России, поэтому я, как говорится, считаю, что в международной политике его, может, я ошибаюсь, но мне кажется, что эти действия правильные.

Таратута: Вы видели нового президента Соединенных штатов Америки?

Шахназаров: Конечно.

Таратута: Как вы думаете, как будут складываться отношения между странами, и вообще приветствуете ли вы фигуру такого типа во главе другой страны?

Шахназаров: Трудно сказать. Я думаю, что Америка, возможно, вступит в очень интересную, но очень такую серьезную турбулентность. Я допускаю, что это может закончиться даже изменением нынешнего демократического устройства Америки, я это допускаю.

Таратута: Пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков сказал, что как минимум в части внешней политики взгляды на внешнюю политику у Владимира Путина и Дональда Трампа удивительным образом совпадают.

Шахназаров: Но это я не знаю, насколько совпадают их взгляды. Я думаю, что господин Трамп — фигура, конечно, очень такая своеобразная, и в определенной степени, как мне кажется, это симптом очень серьезный того, что будут большие изменения вообще в мире. Потому что все, в конечном счете, конечно, Соединенные штаты такая страна, в которой будет решаться очень многое. И я повторяю, что здесь могут быть совершенно непредсказуемые последствия.

Сегодня я прочитал, в Калифорнии объявили референдум о выходе — это кажется забавным, но вы знаете, в этой ситуации, учитывая, что Калифорния проголосовала за Клинтон, я допускаю, что это может принять очень серьезные масштабы. Там, видимо, раскол общества очень сильный, и это может привести к самым непредсказуемым последствиям, которые Трамп может уже и не контролировать. Тогда могут прийти какие-то третьи силы.

Я думаю, что для нас, с одной стороны, в принципе, поскольку, как ни говори, Соединенные штаты сегодня наш соперник, поэтому в определенной степени, наверное, России выгодно некое ослабление Соединенных штатов. С другой стороны, очень невыгодно, если эта страна упадет в хаос в какой-то, потому что ядерная держава.

Таратута: К слову о хаосе. Вы следите наверняка за развитием событий вокруг выступлений разных известных деятелей искусства, я так сформулирую это. Вот выступление Константина Райкина, вот поддержка его такого яркого, яростного в некотором смысле выступления против цензуры и против вмешательства власти или ее представителей, Министерства культуры или цензоров от власти, в деятельность театров и вообще в искусство культуры как таковой. Его поддержал Евгений Миронов, поддержал много кто, на самом деле, удивительные и разные люди. Как вам кажется, почему вообще этот в некотором смысле не флешмоб, но эта серия выступлений случилась, что такое происходит сейчас в вашем мире культурного искусства?

Шахназаров: Я думаю, что российская интеллигенция, может быть, скорее, даже моего поколения, не знаю, может быть, молодежь более в этом смысле готова. На самом деле, ей очень трудно перестроиться, она все-таки очень советская, понимаете? Это я, кстати, говорил, очень точно подметил Быков Дмитрий, он стихотворение такое коротенькое написал, я где-то прочитал, очень точно он, конечно, он очень талантливый человек, хотя я с ним совершенно разных политических взглядов, но нельзя не признать его огромный литературный талант.

Понимаете, мы же выросли в стране, где была цензура, и достаточно жесткая. Но если ты проходил эту цензуру, то никто другой тебя уже не мог тронуть — никакие байкеры, никакие казаки. Вот это было недозволительно. Государство, с одной стороны, тебя цензурировало, с другой стороны, оно тебя охраняло. Мы вышли в мир, к которому мы стремились, в мир, в общем, свободы, потому что никакой цензуры государственной нет, я не вижу ее. Но тут действительно возникает такая ситуация, когда вдруг выясняется, что есть какие-то общественные организации, которые могут объявить, что ты враг народа, могут твое произведение, сказать, что ты, не знаю, исчадие ада, что ты антихристианин. Могут и голову свиньи подбросить, что, конечно, крайне неприятно. Но дело все в том, что это и есть состояние свободы. Кстати, в этом смысле наши западные коллеги гораздо привычнее к этому. На это, в общем, никто не обращает внимания, никому в голову не придет выступать против: вот казаки там против меня выступили. И требовать, чтобы государство каким-то образом…

Таратута: А, может быть, потому что те люди, которые не выступают против обидчиков, они совершенно самостоятельные обидчики, а не делегаты сверху?

Шахназаров: А почему мы должны считать, что это обязательно делегаты?

Таратута: Почему нужно считать, что байкер Хирург? Потому что он получает государственные поблажки, потому что он регулярно встречается с главой государства, доверенным лицом которого вы выступали, потому что вообще о факте его существования публичного по телевизору, люди его видят исключительно в связи с президентом.

Шахназаров: Ну хорошо, но ведь не только байкер Хирург…

Таратута: Вы сами упомянули этого человека, поэтому я…

Шахназаров: Потом, собственно, что, вы серьезно думаете, что если байкер Хирург поддерживает президента, президент его вызвал и сказал: «Ну-ка выступи против Райкина?».

Таратута: Более того, случилась, на самом деле, какая-то удивительная обратная история, почему я зацепилась за слово «хаос», которое вы сказали, не у нас, правда, а там, за бугром. Мне кажется, что это удивительно совершенно история, которая произошла. Как будто ситуация выступила из-под контроля. Вот выступил Константин Райкин, и сначала его осекли, сказали, что «мы даем государственные деньги, мы и спрашиваем, что там происходит за эти наши деньги». Потом как-то так стала развиваться ситуация, не знаю, что случилось, то ли байкер что-то не то сделал, то ли государство решило, что оно может, а байкер не должен, что-то из того, что вы говорите. И пресс-секретарь президента сказал, что Райкин — наш великий актер, сын большого человека, которого мы уважаем и любим, а вот всякие мотоциклисты не должны ничего говорить. То есть ощущение было, что ситуация вышла из-под контроля.

Шахназаров: Но вы же тоже рассуждаете, Юля, как абсолютный такой государственник. Ну и нормально, это правильно. Байкер сказал…

Таратута: Я сейчас не рассуждаю как государственник, я сейчас пересказываю историю, как в Кремле решали, как относиться к выступлению Райкина.

Шахназаров: Ну в Кремле ничего не решили, ну хорошо. Байкер выступил, сказал, что он там сказал, пресс-секретарь выступил, сказал, собственно, мы… А почему он не может поддерживать Райкина и выступить против? Он сказал, что было бы хорошо, если бы извинился, по-моему. Ну а насколько я знаю, байкер сказал: собственно, мы не собираемся извиняться. Ну что здесь такого? Это нормально.

Таратута: Я понимаю, что для вас вся эта история — это просто набор слов. Просто ведь есть какая-то политика в стране, есть ведь какие-то организованные группы людей, которые выступают по поводам, совпадающим с некоторым государственным трендом.

Шахназаров: А вы допускаете, что могут какие-то люди, группы людей выступать безо всякого участия государства, но они могут совпадать с мнением президента, не знаю, еще кого-то. Это может быть спонтанно, учитывая, что поддерживают президента 80%. Такое же может быть?

Таратута: Всякое, конечно, бывает. Я, кстати, вам хотела сказать, что ситуация, в которой человек политически совпадает с властью и не испытывает на себе цензуры, это плохая проверка. Простите, что я вам такое говорю, но потому что если ты в принципе думаешь, как тот человек, который тебя должен цензурировать, то проверить ситуацию, будет ли он тебя цензурировать при других обстоятельствах, невозможно, потому что вы совпадаете. Проверить можно только в ситуации, если ты говоришь, что-то обратное. Снимут твою заметку, я как журналист скажу, или не снимут, вычеркнут кусочек из фильма или не вычеркнут.

Шахназаров: Никто же не вычеркивает кусочков из фильма и не снимает спектакли.

Таратута: Почему же? А как вам ситуация с Натальей Поклонской, бывший прокурором Крыма, и ситуация с фильмом Алексея Учителя? Это заместитель председателя комитета по государственной безопасности, это очень серьезная позиция, давайте будем с уважением относиться к государственной позиции.

Шахназаров: Она очевидно неправа в этой ситуации. Но, как видите, несмотря ни на что, и я это говорю в эфире, я не боюсь, что со мной что-то случится. Госпожа Поклонская объявила, что будет добиваться, чтобы картина была закрыта. Если разобраться, она имеет право добиваться. Но она же не закрыта, еще такого не произошло.

Таратута: В каком смысле имеет право? Она просто имеет право что-то…

Шахназаров: Ну свою человеческую она может задачу себе поставить, она может поставить себе задачу. Вот если бы в результате взяли бы и закрыли картину, вы имели бы, конечно, все основания сказать: вот смотрите, цензура.

Таратута: Нет, Карен Георгиевич, это я имею право, у меня нет никакого инструмента, просто никакого давления, инициативы, я могу сказать: мне не нравится кино. И тогда меня послушают или не послушают. И то, кстати, когда я сижу и разглагольствую на какую-то тему…

Шахназаров: Но ее-то тоже еще никто не послушал, ну она тоже человек, имеет она право?

Таратута: Она не просто человек, она человек с правом запроса, инициативы, с инструментом воздействия.

Шахназаров: Она может запросить, она может подать в суд, она имеет на это право. Другое дело, что если в результате этого закроют картину, мы тогда можем говорить: вот видите, произошла цензура. А так мы видим, что весьма неопытная дама, видимо, не очень сведущая, не очень понимающая, сказала, на мой взгляд, очевидно, не хочу говорить какие-то такие обидные слова, но очевидно, что это, мягко говоря, нелепые заявления.

Таратута: То есть вам кажется, что никакой серьезной ситуации в этом нет?

Шахназаров: Я не вижу какого-то в этом смысле… ну к этому надо нормально относиться. Ну правильно, в свободном обществе люди свободно выражают, могут говорить очень неприятные вещи. Но к этому надо нормально относиться. Главное, чтобы все это было по закону. Конечно, приходить в галерею и обливать экскрементами картину — этого уже не должно быть, и государство в этом смысле должно, наверное, судить этих людей, привлекать их к какой-то ответственности. Но выражать они имеют право. Слушайте, я привык к этому, моя профессия такова, я столько про себя прочитал и столько мне говорили, что я к этому нормально отношусь. Это моя профессия, она публичная. Я сейчас говорю, представляю, сколько там комментов и что там будут говорить в комментах. Ну что делать, это нормально.

Таратута: Карен Георгиевич, представляете, вы сегодня выпускаете, я все не могу с «Курьером», никак не могу, просто я себе пытаюсь представить…

Шахназаров: Да оставьте уже, 150 лет этому «Курьеру».

Таратута: Я вам готова за него вообще, как это, все простить. Позволю себе такой публицистический задор.

Шахназаров: Я ничего такого, не делал никаких преступлений.

Таратута: Нет-нет, простить в смысле…

Шахназаров: Мои взгляды?

Таратута: Я буквально вас спрашиваю: представьте себе, что фильм «Курьер», вот я не шучу, в некотором смысле его актуальная инкарнация появляется сейчас, как вам кажется, он вызовет вопросы?

Шахназаров: Да нет. Вопросов в смысле, что кто-то будет закрывать?

Таратута: Уже даже не Наталья Поклонская, а вот как-то… представить себе, что этот фильм такого же художественного уровня, то есть он настолько же обижает тех, кого касается.

Шахназаров: Я не вижу никаких признаков того, что у нас существует какая-то цензура, я не вижу таких признаков. Ну была вот история, помните, Звягинцева «Левиафан». Я хорошо к этой картине отношусь хотя бы потому, что он в первых кадрах, можно сказать, цитирует, надеюсь, что цитирует «Город Зеро», там Пруст, один к одному начинается картина. Это мне лестно. Ну хорошо тогда, была какая-то волна, были люди, писали. Что, картину закрыли? Что с ней было? Не выпустили? Она была такой, как она была выпущена. И я в ней, кстати, ничего не нахожу предосудительного, как будто у нас нет коррумпированных губернаторов. Ну есть элемент такой путинский, портреты. Ну и путинские портреты вешают у себя коррумпированные губернаторы, совершенно верно, мы это тоже видели. Поэтому ничего же не произошло в результате. Хотя я понимаю, что у нас есть определенная часть бюрократии, которая бы, вполне возможно, при других обстоятельствах и применяла какие-то меры. Но на сегодняшний день все равно этого нету.

Таратута: Роднянский описывал, как продюсер этой картины, возможную проблему с ней. Он говорил про то, что это обобщение метафорическое — церковь, власть, этот монстр… он на самом деле очень забавно про это рассказывал, он говорил, что он испугал не только власть, но он испугал даже обычных людей, которые как будто мыслят либерально, но когда они посмотрели на картинку, они не хотели быть ее частью.

Шахназаров: Многие совершенно искренне не воспринимают это. Более того, скажу, что я помню, мы участвовали в Эссене, какой-то был показ Мосфильма, и там же показали «Левиафан», который к нам не имеет никакого отношения, но какая-то местная публика, там же много выходцев из СССР, России, уже немцев мне написали десятки возмущенных писем: «Как вы можете делать (я к этому вообще никакого отношения), как вы можете показывать такие картины, порочить нашу Родину». Масса таких. Но их же никто не заставлял. Читать неприятно, но что делать.  

Таратута: Мы начали беседу с того, где должно быть государство, вы рассказали о том, что вы практически никогда не берете деньги у государства на свои картины, я абсолютно верю, что вам им просто, как мы уже говорили…

Шахназаров: Во-первых, мне не давали несколько раз, я должен сказать. И, к сожалению, это не вызвало ни у кого такой реакции, как в других случаях. Мне дважды не давали, отказывали — на картину «Сны» и на картину «Американская дочь». Мне просто оказывали, я потом находил частных инвесторов.

Таратута: Было большое расследование, даже не знаю, большое исследование, большой текст в РБК, который касался Мосфильма. Он такой дробный, в нем масса разных фактов, там был разговор с вами.

Шахназаров: Разговора со мной не было, потому что я снял, я помню это, я давал интервью, но потом когда я увидел, как ведется, как говорится, сбор информации, я посчитал, мне представилось, что это не вполне журналистское расследование, а мотивированное какими-то другими причинами. Поэтому мы предупредили РБК, что, пожалуйста, они могут печатать, что хотят, но я снял свое интервью.

Таратута: Да, имеете право, ставить или не ставить свой текст, наверное.

Шахназаров: Оно очень странное, мягко говоря.

Таратута: Мне хочется вступиться за коллег, ничего неизвестно мне, мне кажется, это такое сильное обвинение — мотивированное другими интересами.

Шахназаров: Я ничего не сказал такого, что бы звучало как обвинение, я просто сказал, что у меня ощущение, что это не вполне в духе честного журналистского расследования.

Таратута: Я на самом деле как-то не хочу сейчас говорить о сути самого исследования, расследования, сложно сказать, что это такое.

Шахназаров: Это выглядело как расследование, а не как репортаж в результате.

Таратута: В некотором смысле.

Шахназаров: Кстати, ничего не обнаружили.

Таратута: Я хотела спросить как раз про то, что я поняла из этого текста, помимо прочего, что Мосфильм может существовать, в отличие от многих, не столько кинодостижениями, не столько кинопроцессом, сколько арендой, сколько какими-то внешними вещами — сдачей в аренду площадей, использованием земли, которая как бы не совсем принадлежит Мосфильму, но вот ею можно пользоваться. Верно ли я поняла, собственно, источник доходов этой организации?

Шахназаров: В этой статье есть прямые искажения, я помню, там реплика очень забавная такая: «Ну понятно, что у Мосфильма 34 га земли, поэтому он рентабельный». Как будто Мосфильм засадил их коноплей и, понимаете, продает коноплю. И что 34 га земли? Мосфильм живет за счет производства, прежде всего, и тех картин, которые он сумел в свое время отстоять в своей коллекции, в отличие от Студии Горького и Ленфильма, которые продали свои картины. И производство, собственно, потому что Мосфильм сумел модернизироваться, и поэтому… Да, у нас много телевидения, мы это не скрываем, РБК ставит нам это в вину. Но так работают все крупные компании в мире. А что касается тех упреков, которые часто сегодня предъявляют Мосфильму, дескать, вы мало снимаете. Мы мало инвестируем, хотя мы инвестируем. Но мы, в отличие от других, инвестируем свои деньги, а не государственные, это первое. А второе: так живут все студии мира — и в Европе и, кстати, в Америке, потому что когда Warner появляется на экране, это не значит, что это студия снимает, это снимает холдинг. В этом смысле я всегда говорю: верните советскую систему, верните Политбюро, верните Госкино, и Мосфильм будет жить так же. Меня более всего умиляет, что это идет от либеральной общественности, именно той, которая ратовала за рыночные преобразования. Вот Мосфильм — рыночное предприятие, так и живет.

Таратута: Ну что ж, это предмет отдельного большого спора.

Шахназаров: Что тут спорить-то, это легко посмотреть.

Таратута: Разговора о том, как должно существовать предприятие в сфере кино, как оно должно зарабатывать.

Шахназаров: Оно должно зарабатывать от производства, то, что Мосфильм и делает. Мы, естественно, за это производство берем деньги.

Таратута: Ну что ж, обязательно договорим. Я буду рада поговорить с вами о том, как должно зарабатывать кино. По секрету скажу, что не успела задать вопрос о том, должно ли российское кино пересекать российские границы, как говорят продюсеры и режиссеры, для того, чтобы хоть как-то отбивать расходы на себя и превратиться в бизнес, а не оставаться благотворительным проектом или быть иждивенцем, который все время просит чего-то у государства, а со стороны государства получает слова про то, что мы вам денег дали, а теперь скажем вам, как снимать кино. Все это я обязательно обсужу с Кареном Георгиевичем Шахназаровым в следующий раз, если он придет в гости.