Николай Ляскин: «В спецприемнике очень хорошо относятся к нам, политическим. Помнят Немцова»

Добрый вечер, в эфире программа «Говорите» и я, ее ведущая, Юлия Таратута. Сегодня у меня в гостях Николай Ляскин, руководитель московского отделения «Партии Прогресса», сотрудник Фонда борьбы с коррупцией. Спасибо, что пришли к нам.

Спасибо, что пригласили.

Николай, ну вы вышли. Вы 25 суток были не дома. Наши зрители прекрасно знают об этом. После знаменитого, несанкционированного, как отмечают…

Власти, но на самом деле...

Да, пресса разных видов, после которого были массовые задержания. Вы попали в эти массовые задержания, и вам дали 25 суток. Расскажите о том, как вы их провели.

Знаете, провел с одной стороны, конечно, так, с небольшим недовольством, все-таки 25 суток оторван от семьи, от работы, от дел и вообще вырван. Первые три я переживал по этому поводу, но я все время спал, потому что у нас утренняя программа, куча работы, много дел. Отоспался на долгий срок. И через три дня уже какая-то безумная энергия, хочешь что-то делать, и вот эта энергия как раз, наверное, и разбирает, и мешает уже сидеть все остальные сутки. А все остальное время читал. То есть там режим такой, как в не очень хорошем санатории: спишь, читаешь, ешь, спишь, читаешь, ешь.

Делать ничего не нужно.

Делать ничего не нужно. Самое главное — ничего не дают делать. То есть с радостью, может быть, вышел погулять, но прогулка — час в день. Может быть, какие-то дела поделал бы, но ты заперт в этой камере. Многих пугает… Это же тоже такой момент, всех пугают этими спецприемниками, еще как-то. Вот с нами сидело там, по крайней мере первые десять суток, много людей, в разных спецприемниках. Вот с кем я общался, все такие: «У-у, и это оказывается спецприемник!». У людей такое отношение, в общем, всем кажется, что это гораздо страшнее, чем на самом деле.

То есть ничего страшного?

Ничего страшного. Ничего хорошего, конечно, вообще ничего хорошего, но и ничего страшного. То есть ничего хорошего в плане — теряешь время.

Вы очень оптимистичный человек, Николай. Расскажите давайте с самого начала, я понимаю, что какая-то часть зрителей Дождя следит за всем, что происходит вокруг оппозиции, вокруг людей, которые выходят на улицы, и вокруг наиболее активных членов оппозиции, вас в том числе. Давайте начнем с самого начала: ваше задержание, ваш арест, ваш автозак и вот все то, что, вы рассказывали, в нем происходило.

Давайте. Само задержание случилось уже в конце мероприятия, уже все закончилось, я уже, честно говоря, шел по направлению к метро, спокойно уже, никаких ни лозунгов, ничего уже, даже вокруг не было ничего. И есть у нас такой Центр по борьбе с экстремизмом, там есть сотрудник, товарищ Окопный, и вот так прямо пальцем, я вижу его, я думал, пройдет он мимо или нет, не прошел мимо, показал пальцем, сотрудники полиции подошли и говорят: «Вы задержаны». На мои попытки — на каком основании, это все — но это такой, больше протокольный вопрос: представьтесь, на каком основании. Ничего не представлялись, отвели меня в автозак, всех там задержали, там уже было несколько людей.

В автозаке происходили такие события, которые мне очень не понравились, и потом там они мне сразу не понравились, а потом я анализировал их и пришел к выводу, что они могут привести к нехорошим последствиям. Сотрудник полиции вел там себя достаточно агрессивно, один, то есть он ходил внутри автозака, где находятся задержанные, то есть чего не должны делать, это уже нарушение. Он входил, кричал, кричал, а когда доставили меня туда, он прямо начал активно пытаться на меня орать, типа вот вы такие негодяи, вы вышли на площадь, вы все купленные, продажные. Мы ему все: «Успокойся, дружище», и он прямо бьет меня по голове. То есть прямо без разговоров бьет по голове.

На мой такой вопрос: зачем ты это делаешь, он такой — я сейчас буду тебе тут показывать, кто настоящая власть. Начинает мне ломать палец. Но он, правда, такого росточка был, он прямо вполовину меньше меня, и я не понимал, я сначала не понимал, что он делает, зачем. То есть много людей, у них в автозаке камера, и он перед тем, как это сделать, сказал: «Ребята, выключите, пожалуйста, свет», то есть он сказал прямо «выключите свет» в автозаке, выключили свет, тут он ударил, потом начал ломать палец. Там начали хрустеть кости, но его начали хрустеть, и я испугался, я говорю: «Ты что делаешь? Я не хочу тебя трогать».

Потом я думал о том, что это была провокация на ответные действия. То есть, видимо, у сотрудников полиции была задача, чтобы их кто-то ударил, как-то на них напали, и уже до крайности, то есть это последний автозак, на них никто не нападает, никому они не нужны, и тут вот такой большой парень попал, и он там прилюдно, может быть, не будет терпеть. Ну наверное, тут есть логика какая-то, дворовая, как вот этих ребят из подворотни, что мы будем задираться, он не будет терпеть, ответит.

Да, да, а что дальше?

Дальше я ему словами говорю: «Так не надо делать. У тебя будут проблемы». И от такой: «Что? Ты мне угрожаешь?». Я говорю: «Нет, я не угрожаю».

Объясняю.

Я ему говорю, даже логика действий такова, что я буду обязательно писать заявление, мы потом будет разбираться. У нас 13 свидетелей, то есть это внутри, 13 свидетелей, они будут…, будут процессы, на которых…

А как они, кстати, себя вели? Вообще как люди себя ведут в автозаке?

Делятся, наверное, на несколько категорий. Есть те, кто прямо сразу пугаются, они сидят спокойно, то есть они сели и сидят, и думают, ну зачем я попал, лишь бы ничего дальше не случилось.

Понятно.

Есть прямо очень буйные, то есть они становятся гораздо активнее, чем на улице, они лозунги кричат: «вы, сатрапы», и вот это все дальше, «псы режима», еще гораздо активнее, чем на улице. Я говорю: «Где вы на улице были?». А есть люди, которые спокойно пытаются вести диалог, как даже здесь, по-моему, «что вы творите?» сотруднику полиции. Я также, «не надо ругаться», «не кричите», стараюсь вести диалог с ними.

То есть он вас припугнул.

Нет.

Ну, не припугнул, он сказал вам: «Ты мне угрожаешь». Вы ему, он вам. А дальше?

Нет, а дальше все. Дальше он посидел, посидел и ушел из автозака. Ну как, из этого, он был внутри автозака, но из территории, где находятся задержанные. Дальше я там долго пытался выяснить его фамилию, вызывал «скорую», то есть там прямо такой, достаточно сильный удар был, то есть ничего смертельного, но сильный удар, то есть я прямо почувствовал. Вызвал «скорую», и дальше начались приключения. Нас сначала привезли к одному ОВД, приехала «скорая», которая пыталась найти меня, мы там созванивались по телефону.

Это тот самый удар по голове мы имеем в виду?

Да, это мы имеем в виду. Я говорю «скорой»: «Вот мы здесь. Вот мы стоим, автозак». «Скорая» пытается с сотрудниками полиции как-то взаимодействовать, и они нас увозят в другое ОВД, то есть нас привезли сначала в Красносельское, а потом увезли в Лужники. И вот уже потом в Лужниках я вызвал себе «скорую», которая приехала, приехали сотрудники «скорой» и диагностировали подозрение на сотрясение мозга. Меня отвезли в Боткинскую больницу.

В Боткинской больнице тоже сказали, что есть, возможно, такие подозрения, необходимо провести комплексное обследование. И вот с 11 вечера примерно, как пошли эти обследования, до 2 часов ночи два человека, два сотрудника полиции всегда ходили со мной. Меня ведут на КТ, они заходят прямо в кабинет, у меня берут анализ крови, они заходят в кабинет.

Как вы это объясняете?

Никак. То есть они ходят. Вот мы с ним…

Дружим.

Меня доставили, они говорят: «Вот мы с ним», врач уже такой: «Ну делайте, что хотите». Мы с врачом, кстати, очень хорошо поговорили, мы с ним поговорили про медицинскую реформу. Когда сотрудник полиции отворачивается, он такой, невозможно, говорит, это ужас, что творится и с медициной, и со всем. Он говорит: «Что они хотят от тебя?». То есть они прямо так в тему, что они хотят. Я говорю: «Ну вот митинг».

А как вели себя остальные сотрудники? Вообще как вели себя люди на протяжении вашего существования внутри правоохранительной системы?

Вот сотрудники полиции ужасно вели, то есть они прямо реально хамили на каждом шагу, на каждом шагу угрожали, вот этот удар…

Потому что помните, миллион этих прекрасных историй про то, как с Каспаровым фотографировались поклонники его шахматной карьеры, Немцов убеждал людей, причем во всех своих…

Это, знаете, когда происходит? Вот когда, например, у меня сменилась смена, вот когда я был в Боткинской больнице, там менялась смена. Была смена, которая меня задерживала, а потом следом была смена, которая не имела отношения никакого ко мне. Они пришли: «А что случилось?». Вот я им рассказываю. Говорят: «Ну да, ну вы отлично, молодцы», то есть они говорят, они все понимают. Я им начинаю объяснять вообще про ситуацию в стране, про Димона. Они говорят, обязательно посмотрим. Причем один сотрудник смотрел, а другой говорит, не смотрел. Я говорю, вот, вот он вам не Димон. Он говорит, из-за чего все это случилось? Вот из-за этого фильма, рассказываю ему. Он такой: «Обязательно посмотрю. Честное слово, обязательно посмотрю».

Понятно, то есть вы там рассказали, провели политинформацию.

Да, конечно.

Скажите, какие еще вещи происходили с вами такие, о которых следует нам знать, потому что… Не то чтобы я хочу как-то предоставлять площадку для каких-то огульных обвинений, если ничего не происходило, но все-таки 25 суток — это какая-то большая сумма дней.

Ну вот для меня это тоже было таким не очень приятным решением, но…

Да, хочется знать подробности, что там с людьми происходит.

В самом спецприемнике? Вот мы сейчас говорили про сотрудников полиции. Вот сотрудники полиции, судья, вот эти люди-конвоиры не очень хорошие. Как только ты попадаешь в спецприемник, абсолютно другие люди. Они очень хорошо относятся к нам, к политическим, они очень хорошо… многие их них помнят Бориса Ефимовича Немцова, который там сидел, они вспоминают, всегда говорят: «Вот, привезли политических, мы хоть сейчас пообщаемся, поговорим, что, как». Там же нормальный контингент в основном. То есть там водители, лишенные прав, без прав, они по большому счету нормальные люди, то есть хулиганы, конечно, нельзя так делать, но нормальные. И поэтому в спецприемнике вообще хорошо относятся, то есть там и передачки, и разговоры с ними, с сотрудниками, хорошо, но строго в плане того, что они, когда попадают политические, они начинают работать все по уставу: одна камера кушает, одна камера гуляет, и они выполняют то, что у них написано.

Скажите, вы наверняка уже успели пообщаться с своими коллегами по отсидке? В том смысле, что вас там какое-то количество людей, которые…, довольно много людей задержали, для сотрудников ФБК и вообще людей, связанных с Алексеем Навальным, это вообще кончилось чуть более драматично, чем для всех остальных, как бы вы ни улыбались. Как ваши условия содержания отличались от условий содержания ваших коллег?

Никак.

То есть вы все были примерно в одинаковых…

Абсолютно, там максимум, что может различаться, — количество человек в камере. Меня старались как-то изолировать, то есть у меня была трехместная камера. Там были пятиместные, были восьмиместные, а все остальное, все так же. Может быть, им им даже было как-то веселее, потому что я был один, и мне никого больше политических… Сначала одного мальчика посадили, а потом больше никого не сажали. Они там по три, по пять человек, они хотя бы общались друг с другом, и им было там, может быть, веселее.

Николай, как я понимаю, это не первый ваш заход.

Это не первый мой заход, да.

Это значит, что вы уже как-то настроены, как-то готовитесь, и вы психологически в этом смысле более…

Вы знаете, я хотел бы сказать, что готовлюсь, да.

Я никак не могу подобрать слова, потому что все как-то некорректно, неделикатно получается.

Не готов. Некорректно. Я тоже думаю, как ты к готов? Никогда ты к этому не будешь готов. Ничего приятного в этом нет. Вот я по-честному скажу. Это очень такой дискомфорт, находясь там, ты ощущаешь полностью дискомфорт, ты чувствуешь какие-то железные двери, какие-то маленькие окна, решетки на окнах. Я просто говорю, что там не так страшно, как кажется первый раз. Вот когда ты первый раз думаешь, в этот спецприемник, у тебя в глазах вот эта зона, которую показывали где-то в фильмах каких-то ужасных.

Там разные бывают ситуации, вы наверняка знаете, мы уже не первый раз сегодня вспоминаем про Бориса Немцова, бывают разные ситуации. Мы знаем историю о том, как к нему подсадили туберкулезного больного, мы знаем о том, что Борис Немцов там первые сутки провел практически без сна, потому что его, очевидно, на него давили таким образом, то есть разные бывают условия, поэтому я так подробно вас расспрашиваю. Я понимаю, что там масштабы…

Вы знаете, примерно такие условия были когда-то, может быть, года два назад, вот тоже там сажали, вот прямо чувствуешь, нехороший человек. В этот раз у них были переполнены спецприемники, они, может быть, даже и хотели бы подсадить…

Все понятно, они вас не пугали лишний раз.

Да, не пугали.

Давайте немножко про политику поговорим.

Давайте.

Даже не про политику, а вообще про устройство вашей команды. Вы в команде Алексея Навального, так все это называется. Кстати, вам нравится быть человеком из команды Алексея Навального?

Очень. Очень нравится, и я считаю, это очень такое ответственное звание, быть в команде Алексея Навального.

Я почему спрашиваю, потому что совершенно очевидно, что после этих митингов, во-первых, цифры показывают, что рейтинг Алексея Навального фактически удвоился за очень короткий срок, он стал совершенно другого масштаба, я говорю о нынешнем срезе, политической фигурой. Это вообще довольно серьезное и событие, и его приобретение, и наше политическое знание новое. И понятно, что в эту же минуту все стали говорить, все вспомнили эти слова про то, что вот теперь Алексей Навальный монопольно владеет этим протестным ресурсом и модерирует его. И что все, что происходит теперь в политическом пространстве, это и есть его команда, и люди уже ранжируются по близости к Алексею, то есть кто там второй член его команды, третье место, я очень условно, но вы понимаете, что я передаю ощущение обычных людей. Вы разделяете эти ощущения?

Не знаю, не уверен, потому что есть Алексей Навальный, есть люди, которые готовы сейчас работать. Например, руководители штабов в регионах. Это люди, которые сказали: «Я буду руководителем штаба», то есть они написали резюме, они сказали, я хочу быть руководителем штаба. Мы сказали: «Давай попробуем». Они пробуют, начинают работать, у них получается, у кого-то лучше, у кого-то хуже. Они ближе к Алексею Навальному? Не знаю. Они больше работают? Однозначно. Потому что взять на себя регион — это большая ответственность.

Я сейчас говорю о вас. Вот вы член команды, довольно приближенный к самому Алексею Навальному. Как далеко распространяются ваши амбиции? Вы член его команды или вы политик с каким-то самостоятельным будущим? Как вы себя вообще рисуете? Вас вот уже какой раз сажают.

Смотрите, если мы берем, что Алексей Навальный у нас кандидат в президенты, то конечно же кандидат в президенты не может быть один, всегда будет команда, и работы хватит всем, я вас убеждаю. Вот все говорят, у вас там какое-то ограниченное количество людей. Нет, работы бесконечно.

То есть в вашей системе координат Алексей Навальный становится президентом Российской Федерации так или иначе, каким-то образом, да? Я не знаю, так или иначе?

Посредством выборов.

Посредством выборов, а вы, собственно, становитесь каким-то функционером в его…

Нет, так не бывает. В координатах, в которых вообще мы строим, каким-то функционером или любым членом команды, структуры становится человек, который лучше работает. Лучше получается, лучше может что-то делать, на что он претендует.

Ну нет, у нас не все в стране должности избираемы, даже в демократиях есть разные варианты развития событий.

Нет, не обязательно же избираемые, но обязательно тем, у кого будет лучше получаться. То есть любые неизбираемые должности, нет никаких должностей, которые заведомо заранее за кем-то будут закреплены.

Давайте президентское будущее разберем, когда Алексей станет президентом, в этой системе координат уж как-нибудь позиции распределятся. Давайте я вас расспрошу про то, как они распределяются сейчас в вашей команде. Просто очень любопытно, кто за что отвечает? Очень тезисно.

Смотрите, сейчас в этой кампании, есть же два направления: есть ФБК, есть кампания Алексея Навального в плане кампании.

Представьте себе, что мы говорим, вот команда Алексея Навального.

Нет.

Кто там кто?

Смотрите, кто там кто. Вот есть Алексей Навальный, он сам по себе Алексей Навальный.

Да, это понятно.

Вот я — ФБК, у меня есть проекты, которые я веду по ЖКХ, это проект, связанный с горячей водой, это и проекты, связанные с Москвой, то есть я отвечаю за Москву. Как раз вот в этом, даже не знаю, как сказать, в истории «Алексей Навальный — кандидат в президенты» я буду руководить московским штабом. Вот в ФБК я буду отвечать за ЖКХ, и я хорошо разбираюсь во всех этих структурах, как у нас ГБУ «Жилищник» обманывает нас, обыкновенных москвичей, как нам не доплачивают за горячую воду, как они воруют на каких-то других местах.

Николай, нас просто очень всех интересует, это же новые события, и совершенно очевидно, что команда Алексея Навального демонстрирует просто какие-то политические чудеса в некотором смысле. Она и лучше общается с людьми в соцсетях, чем все прочие политические силы, она лучше организует каким-то таким неформальным, не доступным, как кажется всем остальным политикам, способом, идет как-то в правильные места, вот телевизор устроила, вот правильные кубы расставила в свое время, то есть использует разные-разные как бы нестандартные для политического ландшафта российского такие вещи. Кто у вас все это придумывает? Кто рисует?

Я расскажу, кто придумывает.

Кто школьников собрал? Кто пост написал? Вот я очень упрощаю, утрирую, но расскажите.

Вот я расскажу, у нас есть такое утреннее шоу. Сейчас есть канал «Навальный LIFE», есть утреннее шоу, которое веду я с Любой Соболь. Кто это придумал? Я говорю, мы сидим с Любой, я говорю: «Люба, нет утреннего шоу, которое велось бы в интернете. Давай попробуем это». Мы взяли и попробовали.

То есть это ваша идея.

Абсолютно. Мы попробовали, причем мы говорим, это же надо? Надо. Канал нужен будет когда-то? Нужен. Давайте попробуем. Мы попробовали, получилось. Люба без меня очень большая молодец, она без меня что-то делала, у нее прямо хорошо все росло. Сегодня эфир уже был со мной. Дальше мы работаем. Пробовать, люди из команды Алексея Навального не боятся пробовать. Вот есть такая поговорка: умных много, смелых мало. У нас вот все сидят, умные — вот если мы выработаем стратегию, то получится вот так, так, и никто ничего не делает. Люди в команде Алексея Навального те, кто делает.

Быстро совершают действия. Это вообще с вами не поспорю. Но вот мне страшно интересно, чья идея, например, так плотно входить в эту такую юношескую аудиторию? Мне не хочется какие-то ярлыки вешать, потому что это, знаете, уже все сказали про то, что это был митинг школьников, детей, и с ярлыком несознательности. Все интервью, которые брались в разных СМИ, говорят о том, что там те дети, которые вышли, они… «Мы вам не дети», знаете, мы сделали заголовок на сайте. В том смысле, что они очень осознанно выходили и четко понимают, что они хотят сказать. Не знаю, вы им это рассказали, они сами это освоили.

Это выросло поколение, с которым никто не разговаривал и которому все постоянно врали.

Вы ожидали, что именно они придут в таком количестве? Вы с ними работали? Вы к ним обращались?

Мы обращались ко всем. Вот лично я скажу, я не ожидал, что будет столько много молодежи, и я этому безумно рад. То есть я один из тех как раз, кто с ними разговаривал до митинга. Есть какие-то чатики, я с ними общался, мы помогали им, юридически оказывали поддержку, когда они перед митингом что-то делали, то есть мы пытались им помочь, и они чувствовали, что они не брошены нами, мы им помогаем. Я думал, ну есть и есть, то есть это очень хорошее…

То есть не то что у вас была какая-то прицельная программа — идем в молодежь.

Нет, конечно.

Нет, просто они случайно вышли.

Они не случайно.

А вы знаете, там дети, вы же видели, что там были какие-то не случайные дети депутатов, бывших как минимум?

А потому что даже эти дети депутатов знают побольше других детей, скажу я вам так. И они, может быть, побольше других детей понимают, что надо что-то поменять.

Слушают через стакан, о чем папа с друзьями говорит.

Я думаю, там без стакана все идет.

Николай, вы в свое время участвовали в митинге в районе Новокосино.

Да.

Сейчас такой я сделаю переход. Вы знаете, что там сейчас все обсуждают, что Кремль придумал некую программу по наименованию Навального фашистом, и рисуют какие-то его сравнительные портреты с Гитлером, так уже было, ну и всякие дела.

Понятно, что в такой ситуации все начинают вспоминать все националистические выступления, которые могут быть связаны и с именем этого политика, и с членами его команды, и по-разному разные люди, включая Алексея, отвечают на эти вопросы. И Алексей вполне умеет отвечать на вопросы про то, где у него национализм в его программе, как он считывается, как национализм, либеральной публикой. Давайте про Новокосино.

Давайте.

Гостиница для мигрантов. Вы отдаете себе отчет, что для большой части либеральной публики, которая аплодирует вашему выходу, которая поддерживает вас в разных других начинаниях, это такой вопрос сложный? Или вам не нужно заигрывать сразу со всеми?

Ничего сложного, ни секунды сложного.

Ну расскажите, как просто?

Объясняю. Люди Новокосино, жители Новокосино должны решать, нужна им гостиница или детский центр. К сожалению, да, мы не смогли с жителями вместе добиться того, чтобы вот это здание, которое строилось как гостиница, сделалось музыкальной школой. Но это построился теперь просто дом, в котором квартиры на продажу, то есть это не гостиница в конечном итоге сделалась. То есть это все было под нажимом местных жителей, раз. Местные жители сделали так, чтобы в трех соседних районах не построилось семь гостиниц для этих мигрантов. Жители в районе решили, что им гостиница не нужна, потому что в Новокосино будет гостиница…

Я вообще ничего не имею против решений муниципалитетов, это вообще как бы хорошая история, и так вообще все должно быть, видимо, устроено. Но тут разные бывают вещи, чего хотят местные жители. Вон мы же всегда же все обсуждаем, что попроси сейчас провести референдум по поводу смертной казни, и все проведут, и мы знаем, как все проголосуют. Вам самому симпатично? В вашем тексте вы везде говорите о том, что для вас решения местных жителей важны. Ничего против не имею.

Дальше вы произносите текст, что там должна была быть такая гостиница, сякая гостиница, что власти врут, что они делают липовые подписи инициатив… Все это я прочла. А дальше у вас следующий шажок, и вы говорите, что местные жители не хотят, чтобы что-то делалось для чужих. Ваши слова просто, цитата. Слово «чужие» кажется вам уместным в том, чтобы пропагандировать, например, меня? Вот я сижу напротив вас, пусть мое лицо стоит перед вами.

Расскажу. Слово «чужие» должно подразумеваться так, что вот те, кто приезжает надолго и не готов брать правила Новокосино. Просто я объясню, почему. Новокосино — это очень тяжелый район. Очень тяжелый в плане того, что большое количество мигрантов живут вот там прямо вокруг района в бытовках. И их решили из этих бытовок загнать, сделать полулегально, хотели дать им эти прописки в гостиницы. И жители Новокосино все время сталкиваются с этими мигрантами, там девочки боятся идти ночью домой, там родители боятся отпускать детей гулять, и для них эта история с мигрантами, она своя, она не чужая. И когда люди говорят, вот это есть свои люди, чужие, нет ни своих, ни чужих людей, есть проблемы, свои, которые надо решать.

Да, я все понимаю, я все примерно понимаю про то, как страшно ходить на улицах, про то, как полиция не защищает людей, девочек от мужчин любой национальности. Тут, знаете, как, и с разными типажами сложно ходить ночью, всякое бывает, с мигрантами и не очень. Меня слово «чужие» как-то…

Ну, «чужие» для района, чужие в плане того, что это чужие люди для района. Я, например, когда приезжаю в какой-то другой район, если я буду приезжать туда…

То вы там чужие.

Конечно, ну я уже буду… Я уже приеду в Чертаново, я уже в Чертаново буду, может быть, чужим, потому что я делаю нагрузку на социальные объекты, если я переезжаю туда на постоянно.

И еще один вопрос. Николай, меня просто очень интересует. Разъясните мне эту историю, вот я вроде и читала, и слышала, но никак не могу понять, как вы попали и вообще, что это за кусочек вашей биографии, который связан был с «Идущими вместе»? Разъясните мне раз и навсегда.

Ой, там это долгая история.

А то все-таки у вас большой политический путь, и хочется разобраться.

Нет, а там, скажем так, все пробовали какие-то вещи, и соответственно было просто интересно. Там реально все смотрели, все пробовали.

Ага, то есть это как бы ваше такое, не знаю, светлое, темное будущее.

Не знаю, какое, прошлое.

Долго ли вы там были?

Ну, какое-то время да.

Хорошо. Я просто думала, что вы подробнее расскажете, но, видимо, как-то… А как вы вообще познакомились с Алексеем?

Ой, я давно с ним познакомился, случайно, то есть мы… какие-то проекты у нас были, когда еще было много-много разных организаций, которые были оппозиционного настроя. Это потом начали объединяться в «Солидарность», еще что-то, а раньше все организации конкурировали даже друг с другом. Это было очень интересное время, когда все придумывали какие-то проекты. И вот у Алексея были проекты юридические, я знал, что они юристы.

Потом, наверное, так первый раз плотно его увидел, хорошо, на марше несогласных, не соврать, наверное, 2007 год. Как-то там потом посмотрел, как он активно, реально всем показывал такой… И вот дальше мы общались, общались, получилось. Наверное, совсем-совсем хорошо начали общаться, кампания Евгении Чириковой, вот когда в Химках мы уже начали с Евгенией Чириковой вести кампанию, тогда прямо вот мы хорошо начали общаться с Алексеем.

У нас остается немного времени. Николай, вот у меня еще такой вопрос. Поскольку сейчас все очень всерьез всматриваются и в политические выступления и Алексея, и его команды, и всем кажется, все стало немножко серьезнее во всех смыслах, и это большое политическое достижение и этого политика, и, повторюсь, его команды. Но и претензий, соответственно, возникает гораздо больше, то есть когда ты пристальнее всматриваешься, и кажется, что вот все возможно и вообще. Вот мы знаем историю с Гудковым, с кандидатом в мэры, этот политик объявил о своем намерении выдвигаться на пост мэра Москвы, идти на выборы, и мы все знаем о том, что Алексей как бы не совсем его поддержал.

И это для всех было каким-то таким событием, потому что Дмитрий Гудков, многие политики писали и люди, которые ему симпатизируют, что он ездил на суды едва ли не чаще, чем журналисты, вообще как-то проявлял какую-то искреннюю симпатию, всяческое союзничество, очень поддерживал, тратил и свои электоральные возможности, вообще как-то стремился к союзу, а вот Алексей как-то его… А вы как думаете? Вы, член его команды, как вы относитесь? Вы, наверное, вырабатывали некую какую-то тактику, стратегию, как себя вести?

По поводу Дмитрия Гудкова никакой, ни тактики нет, ни стратегии.

То есть это просто Алексей говорит от собственного имени.

Конечно, абсолютно. У нас таких вещей вообще никак не вырабатывается, то есть там Дмитрий Гудков, идет в мэры. Ну, хорошо. То есть до мэров еще прилично. Очень важно, чтобы тот кандидат, который пойдет в мэры Москвы, вел хорошую, сильную кампанию прямо против Собянина. И чем лучше и агрессивнее, наверное, чем лучше кампания против Собянина будет, чем там больше будут приводиться какие-то реальные негативные факты, то есть всю подноготную про Собянина, про то, что происходит в Москве сейчас, там с этими пятиэтажками, или там Собянин хочет их повернуть с одной стороны, а там очень много подводных камней, которые необязательно хорошо все выплывут, начиная там со структуры. Как я говорю, я специалист по ЖКХ, то, что творится в ЖКХ в Москве, это не может быть такого, чтобы в столице такое происходило. Этого не должно быть и в регионах, проходить, но в Москве, вот все на виду, и так нагло воровать, так нагло все это делать.

Вас не смущает вот это такое внезапное дружеское отношение к компартии, вот такое тактическое объединение, вообще возможность его? Вас ничего не коробит? Или это такое как бы событие, которое может случиться?

Я не знаю, есть кандидат Клычков и кандидат Гудков. Кто лучше и, наверное, активнее будет работать с людьми, кто лучше и активнее будет выступать против Собянина, у того больше шансов просто победить или выйти во второй тур, или набрать свой электорат, то есть это же очевидно.

Ну что ж, осталось совсем у нас пара секунд, я всего лишь хочу сказать, что я рада, что вы на свободе, это большое дело.

Спасибо большое.