Генри Резник о политических процессах

 Таратута: Я прочла ваш текст довольно откровенный, по поводу вашего отношения к делу Pussy Riot. Расскажите, что вас так возмутило в этом процессе исключительно с профессиональной точки зрения?

Резник: Мне как-то неудобно комментировать то, что я уже написал, но сделаю исключение. Я, как президент Адвокатской палаты, постоянно пеняю на то, чтобы не комментировали и не принимали участие, но это когда речь идёт о виновности и невиновности, о фактах. Здесь споров о фактах нет, всё на поверхности. Речь идёт о правовой оценке, в зависимости от неё соответствующие меры наказания.  Я могу сказать, почему я написал эту статью. До этого у меня были пост блоги на радио Эхо Москвы – «Дурь и срам», и я написал об этом в статье «Апофигей неправосудности». Апофигей - это слово, которое писатель  Юрий Поляков в своё время ввёл в свои совершенно чудесные повести «ЧП районного масштаба».

Так вот, я воспринял это как оскорбление, как оскорбление меня не как личности, а как правоведа. Потому что наказания действия этих певуний, которых я совершенно не приветствую морально, совершенно чётко описываются  нормами административного кодекса. Такой вот текст - оскорбление религиозных чувств, осквернение предметов культа или мировоззренческой символики. Там есть ещё статья по мелкому хулиганству, она может тоже подходить, но есть такое правило в юриспруденции – у нас по правилам всё, что при конкуренции специальной и общей нормы, применяется специальная, но  всё это административка.

А здесь решили натянуть уголовку, видимо, исходя из того, что песня дерзкая, обижает Путина, действительно оскорбляет Патриарха Кирилла, там ведь действительно оскорбления, которое, откровенно говоря, не может быть подержанно никаким нормальным человеком. Но должен применяться тот закон, который существует. А стали натягивать религиозную ненависть, которой там не было.

Таратута: И как это было технически?

Резник: Поскольку, надо было описать то, чего не было, суд потерпел абсолютное фиаско. Когда я прочитал этот приговор, я восхитился, и этим восхищением я поделился, как профессиональный юрист. Ведь это написано профессионально. Я беру тексты приговора и оцениваю с точки зрения закона.

Таратута: Насколько я помню, в той же колонке, которую вы написали, вы говорили о том, что приговор практически дословно повторяет выдержки из третьей экспертизы по делу Pussy Riot.

Резник: Нет. Мы не будем здесь особо застревать, потому что это сожрёт всё время, которое нам отпущено. Дело в том, что там была третья экспертиза, две экспертизы не нашли там ненависти. Это вообще особый разговор. Я в своих делах неоднократно поднимал этот вопрос, относительно того, что нужды во всех лингвистических экспертизах нет. Всё на поверхности лежит, эта песня адресовалась неопределённому кругу лиц.

И как у нас поступает юрист, следователь, прокурор, судья с высшим образованием? Говорит: «Во, нам нужен специалист лингвист, без него мы не понимаем, что они там напели». Но если вы не понимаете, юристы с высшим образованием, какое вы право имеете предъявлять обвинение? Потому что то, что не ясно вам, как выражался М.М. Зощенко «утомлённым высшим образованием», то неопределённому кругу лиц не будет это ясно.  

На поверхности текста песни нет, извините меня, мотива ненависти, там религия, православие и христианство вообще не порочится. И получается так, что в угоду каким-то настроениям власти, которая подпёрта частью общественного мнения, надругались просто над законом. Я стерпеть это не мог и об этом написал в таком юридически-ироническом тоне.

Мне один вопрос был задан уважаемым мной государственником: «Скажите честно, если б вы были с той стороны, вы бы могли подвергнуть критике вашу статью?». «Нет, она не отбиваема», - сказал я. Поэтому я завязал вот эти комментарии, ничего по существу мне не возражают, а переходят на личности.

Таратута: Вы высказались в правовом ключе, но в последнее время, когда множится политический процесс, всё чаще звучат обвинения в адрес их адвокатов. Говорят, что сами адвокаты на этих процессах звучат неубедительно.

Резник: Стоп, я президент Адвокатской палаты Москвы, и публично высказывать критику в адрес коллег у нас воспрещено. Я, например, могу вам сказать, есть такой адвокат Хасавов, которому предъявляют обвинение в разжигании ненависти религиозной. Но мы отказались лишить его статуса, поскольку речь идёт о криминальных фактах, и Адвокатская палата не вправе сюда влезать. Вот он сделал абсолютно возмутительное заявление, я тоже публично его выстегал, о том, что у него есть какая-то стратегия, которая поможет освободить вот этих унифеминисток. И адвокаты, как он написал, просто пиарились.

Я сделал такое заявление, что заявление Хасавова возмутительное, что наша этика воспрещает подвергать публичной критике коллег и, кроме того, навязывать свои услуги. Поэтому я расцениваю его заявление как чистый пиар, то, в чём он  обвиняет адвокатов Pussy, как я их называю. Пусть позаботиться о нависшем на нём обвинении. Поэтому ни слова критики в адрес коллег не будет.

Таратута: Вы читали приговор судьи Глостер по процессу бизнесменов Березовского и Абрамовича?

Резник: Не читал. Дело вот в чём. Мне уже даже не 70, и как вы сказали, я во многих ипостасях, я адвокат, я пишу научные статьи, я читаю лекции, и меня не очень интересует процессы, в которых я не участвую.

Таратута: Я хотела спросить, как вы относитесь, к тому, что судья Глостер, когда выступила перед прессой, нам обычным людям, показалось, что её решение основано было на личном восприятии бизнесменов?

Резник: Приговор суда всегда основывается на личном восприятии. Доказательства оцениваются по внутреннему убеждению, но основано на рассмотрении всех материалов дела.

Таратута: Это конкурс ораторского мастерства и соревнование убедительности?

Резник: Я не знаю, я за этим процессом не следил, но могу сказать: в суде достигается не математическая истина, не 2 на 2 равно 4, а так называемая практическая достоверность. И в процессе, на основе непосредственного восприятия доказательств исследования, показаний, которые дают свидетели, объяснений, которые дают участники спора, соответственно, суд составляет убеждения. И вот по этому убеждению, которое нельзя втиснуть в силлогизм аристотелевой логики, так называемое правдоподобное рассуждение.

Единственное, что я могу сказать, я полагаю, английское правосудие, не хочу плохо отзываться о других странах, лучшее в мире. Я участвовал в двух делах в лондонском суде, я не участвовал в самом заседании, я ведь не имею права, но я готовил эти дела, где наши предприниматели выиграли два суда, между прочим, у английских средств массовой информации. Там, правда, суд присяжных рассматривал. Кроме того, как человек ушибленный наукой, у меня есть обоснованное представление о суде английском. Я считаю, что этот суд должен служить образцом для всех стран, а уровень судий там настолько для нас будет неожиданный, у них в креслах сидят правоведы высочайшего уровня. Я общался с английскими судьями, это люди высочайшей культуры правовой.

Таратута: Они лучше слушают? Они заинтересованы в объективности?

Резник: Что значит - судья заинтересован в объективности? Судья должен беспристрастно, не поддаваясь никаким влияниям, разрешать правовой спор между сторонами в процессе. Независимость суда выражается в независимости от исполнительной власти и от общественного мнения. Кстати, некоторые мои знакомые, из лидеров оппозиции, даже некоторые правозащитники, считают, что от власти суд должен быть независим, а к общественному мнению должен прислушиваться. Извините меня, ни к кому суд не должен прислушиваться, для суда источники информации только заключены в деле, которое он рассматривает. Всё, что за пределами здания судебного заседания, для суда не существует.

Таратута: Как вам кажется, суд, который не должен прислушиваться к власти и к общественному мнению, в равных долях, как этот суд поступит в деле с Алексеем Навальным?

Резник: Понятия не имею. Я не комментирую дела, в которых я не принимаю участие в обсуждении, с точки зрения виновен или невиновен. Дело Pussy Riot - исключение. Там не спор о фактах, там на поверхности лежит правовая квалификация, которая должна была применена. Я не знаю дела Навального.

Таратута: Вы можете оценить, это дело политическое или неполитическое?

Резник: Вы понимаете, что чисто политических дел, где человек осуждается за свои убеждения, по норме закона, у нас сейчас нет, при советской власти такое было.

Какие политические дела могут быть? Первая категория такая: человек в оппозиции, и именно, потому, что он в оппозиции к нему избирательно применяется закон, но преступление он совершил.  Логика такая - как, ну все же занимаются бизнесом и все берут взятки, почему меня? Это, извините, аргумент неюридический. А есть второй, когда на человека фабрикуется уголовное дело. Оно уголовное, но оно сфабриковано. Сфабриковано оно потому, что человек неугоден власти. Тогда это будет, конечно, политическое дело, это будет политический преступник.

По делу Навального из того, что я знаю, учитывая, что это дело неоднократно прекращалось, наводит меня на мысль, что с доказательствами там, наверное, не очень. Это моё впечатление по той информации, которой я обладаю. Я этим делом не интересовался, Навальный не мой подзащитный, у меня пока ещё, тьфу-тьфу, хватает своих дел.

Таратута: Возможен ли правомерный приговор в ситуации, в которой система настолько корява и порочна?

Резник: У нас в стране рассматривается ежегодно 20 миллионов дел, вы считаете, что половина этих дел рассматривается незаконно, необоснованно и несправедливо? Надеюсь, такая мысль к вам не залетит. Подавляющее большинство обычных дел – уголовных. Какие-то кражи, хулиганки, грабежи, гражданские дела, жилищные дела, рассматриваются нашими судьями законно и честно. Но есть определённая доля дел, по которым проходят большие деньги, пик коррупции в наших судах преодолён, да и в судах общей юрисдикции он никогда не был особенно высок, знаем, что основная коррупция это внизу - это оперативники, следователи, прокуроры, там ещё можно решить вопрос, дать ход делу или нет. И есть дела, по которым есть заказ власти, и вот по этим делам наши судьи утрачивают остатки той независимости, которой они по Конституции обладают. Такие дела есть. В общей массе их немного.

Но есть закономерности, формирование общественного мнения, и вы его как раз сейчас транслируете. Общественно мнение формируется не потому, что оно наиболее распространено, а потому что наиболее порицаемо. И если у нас появляется второе дело Ходорковского, которое я комментирую только после того, как приговор был, я даже вот там отмечал определённые нарушения, считал, что меры пресечения были избраны совершенно неправильно, и потом это подтверждал Верховный суд, но по виновности и невиновности я выдерживал эту позицию. Я начал комментировать, когда был второй приговор.

Появляется такой приговор, появляется дело Махнаткина, появляются административные дела, по которым судьи отказываются слушать свидетелей защиты, принимать такие доказательства, как видеосъемки. И люди по этим резонансным делам составляют представления о правосудии в целом.

Таратута: В той же колонке вы говорили об обвинительном уклоне приговоров. Это касается только политических дел?

Резник: Нет, конечно. Это общая закономерность, которая унаследована от советских  лет. В принципе, у нас по инерции действует не презумпция невиновности, а презумпция достоверности материалов  расследования. Был такой юрист, английский лорд Эльтон, мудрый был человек, он говорил так: «Заблуждение распространённое - делить дела на чёрные и белые, тогда как значительная часть дел - серая».

Вот есть доказательства обвинения, есть доказательства защиты, и для этого проводятся судебные разбирательства, и самое объективное разбирательство заканчивается неопределённостью, не удалось точно установить, было преступление или нет, виновен или невиновен. И вот для этих случаев презумпция невиновности как раз  и предназначена.  Понимаете, что толковать сомнения, у нас в Конституции записано, надо в пользу обвиняемого.

Таратута: Часто вы сталкивались в судебной практике, когда суд назначал большее наказание, чем прокурор?

Резник: Это бывает чрезвычайно редко, я считаю, что это неправильная норма, что суд свободен назначать меры наказания. Тут суд становится большим обвинителем, чем прокурор. Например, когда прокурор отказывается от обвинения, судья обязан вынести оправдательный приговор. А вот в наказании почему-то эти пределы до суда не поставлены. Поэтому формально суд может, не нарушая кодекс, назначить наказание больше, чем просил прокурор. Оправданно это или нет? Я заявляю, что неоправданно. Надо норму изменить, потому что суд не может вставать на сторону обвинения или защиты. Существует принцип состязательности, если он решает правовой спор между обвинением и защитой. Получается так, что прокурор, представитель обвинения, просит наказание в 4 года, а суд даёт 8 лет. Если прокурор, допустим, был подкуплен и запросит справедливую меру наказания, есть вышестоящий прокурор, который вносит представление об обжаловании приговора, и в таком случае, справедливость восстанавливается. Я полагаю, это норма нуждается в корректировке.