«Отвратительно». Лев Лещенко о травле Макаревича, письме за Крым и ошибках Украины

Таратута: Сегодня у меня гость такой, что я глазам своим не верю и думаю, что вы тоже очень удивитесь и обрадуетесь, потому что сегодня у меня в гостях Лев Лещенко. Это удивительно, что вы пришли в такую программу, на наш канал. Я придумала много вопросов актуальных и про прошлое, но, готовясь к этой программе, я с удивлением обнаружила, что вы — не просто певец, как мы всегда думали, а вы — бизнесмен.

Лещенко: Ну, в принципе, да.

Таратута: Прочитала я об этом в своем родном журнале Forbes, в котором я работаю, и там был большой текст, который написал Олег Кашин, и там было написано, что вы, во-первых, основатель некоторого концертного агентства, которое занимается артистами, корпоративами и прочим и, более того, у вас есть мебельная фабрика. Что из этого актуально?

Лещенко: Я совсем не очень крупный бизнесмен, хотя, я — учредитель лесопромышленного комплекса, который работает во Владимирской области. Это не мебельная фабрика, мебельная фабрика — это аббревиатура. На самом деле это большой комплекс, где есть лесохозяйство, где есть переработка, где есть просто вырубка леса и прочее. Там много направлений всяких. Я — один из учредителей. Началось все это очень давно, когда мы были в формате перестроечных процессов и нужно было чем-то заниматься, я не очень надеялся на то, что мне удастся зарабатывать своим ремеслом, поэтому решил, как раньше говорилось, маленькую свечную фабрику приобрести. Тем более, что появились какие-то друзья, которые мне предложили вложить деньги в этот бизнес. Я вложил и в течение 10 лет я работал на эту фабрику, отдавая все свои дивиденды, гонорары.

Таратута: А она на вас работала?

Лещенко: Она не работала на меня какое-то время. До тех пор, пока я не понял, что надо что-то менять и пригласил конкретных людей, которые что-то понимали в этом бизнесе. Это очень сложный бизнес, самый непродуктивный, самый трудоемкий — лесной бизнес. Это как сельское хозяйство: пока он вырастет — надо очень долго ждать. Лес, я имею в виду. Поэтому сначала это были трудности, безусловно, и потом все пошло-пошло, вышли в нули, потом немножко прибыль стала появляться.

Таратута: Мне кажется, это удивительная совершенно история: Лев Лещенко — владелец лесопилки, лесного хозяйства. Я была потрясена.

Лещенко: Если я начну оперировать терминами: харвестеры, форвардеры, которые в лесу работают — это очень сложно. Я считаю, что если ты занимаешься каким-то делом, ничего не должно быть приблизительно. Ты должен вникнуть хотя бы конкретно, знать какие-то элементарные основы.

Таратута: А у вас есть что-нибудь?

Лещенко: Гуманитарное образование, которое мне позволило, все-таки мы учили когда-то и политэкономику, у нас и диаматы, и истматы были, и все прочее в наших гуманитарных ВУЗах, в которых мы учились. Я вспомнил формулу расширенного производства и в этой стезе я пытался что-то делать. Да, писал такие модули специальные, где нужно зарабатывать.

Таратута: А у вас есть что-то такое от вашей фабрики — вещь какая-нибудь или бревно стоит в доме?

Лещенко: Да все есть, в основном, это продукция переработки. В первую очередь, это бревно, как вы говорите, кругляк, который конкретно идет куда-то и покупается прекрасно. Потом, это переработка: это доски, это фурнитура для зданий и прочего. Потом, это очень неплохая связь с нашей военной промышленностью. Так что все потихонечку складывается.

Таратута: То есть, вы с Минобороной сотрудничаете?

Лещенко: Нет, но существует сейчас программа тендеров и прочее. Это не просто так. Ты выходишь на торги, ты соревнуешься с конкурентами.

Таратута: То есть, не то чтобы написано в строке «Лев Лещенко» — и заявка рассматривается…

Лещенко: Я не торгую этим, нет. У меня есть компаньоны, которые работают. Я приезжаю туда, конкретно в наш штаб или на фабрику, где это все происходит, в наш офис, и это бывает раз в полгода. Смотрю, как что происходит, как мы двигаемся дальше. Но дело в том, что получилось так, что я все-таки занимался шоу-бизнесом. Шоу-бизнес — это тоже слагаемое из творческой работы и бизнеса какого-то. Нужно было зарабатывать какие-то деньги, что-то воспроизводить, где-то искать какие-то маршруты по поводу того, чтобы хоть что-то положительного было в нашем бюджете.

Таратута: Если я верно понимаю, ваше музыкальное агентство должно поставлять артистов на корпоративы. Мы все помним историю, когда руководство страны сообщило, что с корпоративами нужно завязывать, что корпорации не должны тратить деньги попусту и как-то за бюджетный счет, за наш счет…

Лещенко: Я понимаю, о чем вы говорите.

Таратута: Как чувствуете себя вы и ваше агентство после этого?

Лещенко: Так же сложно, как и все остальные. Сократилось количество корпоративных праздников, но есть работа гастрольная. И я, и мои сподвижники, которые работают в агентстве, они работают гастроли, они поют концерты в разных городах, афишные концерты, зарабатывают какие-то деньги небольшие. Плюс ко всему, поскольку театр у нас государственный, у нас есть бюджет маленький, который мы тратим на аренду помещений, на приобретение каких-то…

Таратута: Лев Валерьянович, я имею в виду, что с корпоративами стало плохо после объявления президента или потому что кризис, и компании, действительно, стали урезаться, и кто первый стал отрезать — РЖД, «Газпром»? Кто из ваших клиентов?

Лещенко: Первый толчок, конечно, был по поводу заявления президента, когда все так немного дернулись, особенно государственные компании или аффилированные компании. Но все равно существуют маленькие корпоративы, частные корпоративы: дни рождения или какие-то праздники предприятий небольших таких, которые, в принципе…вот я, не далее как сегодня с утра приехал с такого праздника.

Таратута: С утра? Это был утренник?

Лещенко: Да, я в 6 утра приехал. Вчера я в 6 утра приехал в Выксу, сегодня я в 6 утра приехал из Выксы.

Таратута: А что это было?

Лещенко: Металлургический комбинат, у них есть ежегодная премия типа «Новации», которую они вручают рабочим-металлургам, которые работают в сфере производства металлургического. И я просто после премии спел им большой сольный концерт, попел час тридцать — где-то так. Ночью сел в поезд — и утром рано я у ваших ног.

Таратута: Восхитительно. Меня, конечно, очень подмывает, как человека, который начал с заметки в Forbes, спросить, какие сейчас гонорары у певцов в кризис? Упали они, поднялись? Но спрашивать про деньги как-то неловко, спрошу только про то, упали или поднялись?

Лещенко: Упали, конечно. Это же рынок. Цена и качество, они должны соответствовать обязательно.

Таратута: Меня интересует, стали ли люди меньше хотеть получать удовольствие от любимого исполнителя, о котором они мечтали?

Лещенко: Вы знаете, концерты не сократились. У меня в этом месяце будет три афишных концерта: один был уже в Минске, второй у меня в Воронеже и третий — в Екатеринбурге.

Таратута: То есть только просят чуть-чуть за меньшие деньги?

Лещенко: Да. Я пою два отделения. Но ведь не только я, у меня еще есть коллектив в музыкальном агентстве, который тоже работает, и они тоже немножко стараются как-то поддержать всю эту организацию.

Таратута: Еще одна вещь, которую я узнала, это очень любопытно, мы начали с обсуждения вашей бизнес-активности, и я прочла, что вы очень дружны с Вагитом Алекперовым.  И даже написали гимн «Лукойла». Как это случилось? Где вы познакомились? И что вас вообще связывает с этой компанией?

Лещенко: Я вам расскажу. Дело в том, что в начале 90-х годов я совершенно случайно поехал в Западную Сибирь, и меня там очень тепло приняли, я спел там концерт обычный. Это был город Когалым или Лангепас — я не помню точно, по-моему, это был Когалым. И ребята начинали тогда только свой бизнес. Эти молодые люди, которые работали в сфере этого производства. И как-то так мы подружились и пошли по жизни. Больше того, они помогли мне справить мой 50-тилетний юбилей, за что я был им очень признателен, потому что в те годы мы были не у дел. Но поскольку юбилей был масштабный, его представили хорошо очень в эфире телевидения, радио и прочего, у меня получился второй виток. Вдруг неожиданно меня стали приглашать на концерты. Я и так много работал, но тут стал еще больше. И так завязалась наша дружба. 

Потом я несколько раз ездил к ним на производство, видел, как они на буровых трудятся в мороз, ветер ледяной, вообще все в снегу. Приезжаешь на буровую и видишь — снежный человек просто. Я проникся к ним чувством необыкновенным, искренним очень. Я редко пишу стихи, но я взял и написал стихи. Да, там была такая фраза: «Мы шли по трассе, лезли напролом, врезаясь в землю, в тундре замерзали. Судьба нас проверяла на излом, и жизнь тогда нам не казалась раем. Большая нефть — тревожная судьба, большая жизнь, короткие мгновенья. Но факел веры там горит всегда как память лет и нашего рождения».

Таратута: Если бы на месте моем сейчас сидела Наталья Синдеева, генеральный директор телеканала Дождь и смелый человек, она бы сказала: «Лев Валерьянович, не могли бы вы пропеть эти строки?».

Лещенко: Конечно, могу. «Давай, дружище, вместе посидим, Припомним все волненья и тревоги. Тогда ты был шальным и молодым, И выбирал нелегкие дороги. Мой Когалым, Урай и Лангепас, Не изменяем мы своей надежде, И в сердце память сохраним о вас, И вам мы будем преданы как прежде. Мы шли по трассе, лезли напролом…». И дальше уже то, что я прочитал.

Таратута: Это было исполнение гимна «Лукойлу». Я не знаю, кто еще удостаивался такой чести.

Лещенко: Но там надо сказать, что я обратился к Аркаше Укупнику, он написал прелестную музыку совершенно. И вот это звучит уже 25 лет, и на всех вечерах «Лукойла» меня обязательно просят: «Давай начнем с гимна». Плюс ко всему, они очаровательные люди все, просто замечательные. Там я познакомился в свое время с Ралифом Сафиным, у которого росла дочка девятилетняя Алсу. Тоже неожиданная такая связка была.

Таратута: А вы как-то помогали немножечко продвижению?

Лещенко: От меня никакой помощи не было, были просто какие-то консультации.

Таратута: А Вагит Алекперов помогает вам вести бизнес? Вы когда-нибудь спрашивали у него совета?

Лещенко: Нет, он иронично относится к моему бизнесу. Говорит: «Ну, Лева, у нас лесник». На самом деле, я о бизнесе своем никогда не говорил и не говорю, потому что я не такой уж дока в этом деле.

Таратута: Просто мне кажется, это уникальная информация, я не должна с ней жить одна.

Лещенко: Ну что же я буду рассказывать всем, что я занимаюсь какой-то продукцией этого производства.

Таратута: Лев Валерьянович, мы поговорили с вами про бизнес. Теперь хочется немножечко поговорить про то, что с нами происходит. Я опять же, когда готовилась к программе, наткнулась на такой опрос «Комсомольской правды». Звучал опрос так: как вы относитесь к стихийным мемориалам на улице? Что-то такое. Этот опрос был посвящен ситуации, когда стали убирать цветы в память о Борисе Немцове с моста. Вы помните эту историю. Я когда увидела заголовок, была немножко шокирована. В смысле, когда увидела заголовок, было написано, что вы… как-то производили всегда на меня впечатление хорошего человека — какой-то человек с какими-то человеческими свойствами… и дальше я смотрю, и там написано: «Я не люблю уличные мемориалы». Я в ужасе открываю этот текст и думаю: ну все, Лев Лещенко сказал, что надо убирать цветы. И выяснилось, что вы говорите совсем обратное, что к мемориалам спонтанным вы относитесь, может быть, как-то спорно, но вам кажется, что эти цветы в память о Борисе Немцове уместны. Я вас верно поняла?

Лещенко: Да, абсолютно.

Таратута: А что вы думаете по этому поводу?

Лещенко: Это волеизъявление людей, и если у них есть такая потребность, чувство такое — они имеют право принести цветы в любое место. Например, около дома Муслима Магомаева в течение года на улице просто были венки, корзины цветов, никто их не убирал. Это естественный процесс: память, поклонение какое-то. Мне единственное, что не нравится — когда я вижу на дорогах эти мемориалы. И я думаю, что людей надо хоронить не на дорогах, а на кладбище. А там можно какой-то крестик поставить, если так хочется человеку сохранить память. Но дорога — это не то место. Что касается моста, то он очень символичен для этого человека, который очень много думал о России, о судьбе России. И рядом с Красной площадью, как случилось это — это, наверное, невероятная, парадоксальная вещь, потому что именно на Красной площади, по которой мы все ходим на поклон, человека там лишили жизни. Может, это символизм какой-то такой.

Таратута: А что вы подумали, когда узнали о смерти Бориса Немцова?

Лещенко: Это ужасно. Любая смерть, любая трагедия человеческая — это очень плохо, тем более, что я не так близко был знаком с Борисом, но я встречался с ним несколько раз. Еще тогда, когда он был губернатором в Нижнем Новгороде. И я пел там концерты, он приходил, и потом я встречался с ним на Украине. Это были блиц-встречи такие, не очень глубокие по содержанию.

Таратута: А что вы подумали про город, про страну, в которой на ваших глазах, у Кремля убивают такого известного политика, с которым вы лично были знакомы?

Лещенко: Дело тут даже не в городе, в котором убивают. Убивают во многих городах: и в Париже убивают, и в Лондоне сейчас все это происходит. Да, это экстремизм, который, конечно, нужно искоренять, с ним надо бороться, предвосхищая, и не в тот момент, когда это происходит. Надо просто вести очень активную профилактическую работу, чтобы этого не было. Одной из таких профилактик является, наверное, какая-то социальная программа, чтобы у людей не вызывало раздражение, их возникшему антагонизму между национальностями или вероисповеданием — этим нужно очень серьезно заниматься.

Таратута: Лев Валерьянович, а вот вы говорите про антагонизм, про прочее, про то, что, что экстремизм налицо. А вы видели, сейчас то на одном большом здании в Москве, то на другом появляются большие плакаты, на которых изображены ваши коллеги по цеху? Я даже про других спрашивать не буду. Политики — это политики. Просто ваши коллеги. Долгое время с этих плакатов не сходил Андрей Макаревич с подписью «Пятая колонна». А дальше начались другие плакаты. Сейчас, например, там актер Максим Виторган и Ксения Собчак. Там появляются деятели культуры. А сейчас появился режиссер Константин Богомолов, и не только, я просто называю самых известных. Как вы к этому относитесь?

Лещенко: Отвратительно. Я считаю, что мы встали на путь открытости для мира, и стремимся к этому на пути каких-то демократических принципов, свободы и прочее. Я считаю, что каждый человек волен высказываться о том, как он видит ситуацию или событие какое-то. Я не видел этих плакатов — я редко езжу по Москве, особенно ночью, когда горят эти… Но я думаю, что это не место, где нужно осуждать людей. Мне кажется, это должно находиться в каком-то балансе, равновесии. Я не видел, чтобы Макаревича, которого я глубоко уважаю, пригласили в студию и апологеты его пытались бы его защитить, а его противники могли бы его поругать.

Таратута: Мы приглашали Андрея Макаревича много раз в студию.

Лещенко: На самом деле ведь много очень извращено. И Андрей, я не думаю, что он умышленно как-то подогревает все это. Это было искреннее его желание поехать, посмотреть и разобраться, что происходит на самом деле. Каждому здравомыслящему человеку, особенно который живет проблемной жизнью, ему свойственно разобраться и понять для себя, какие ошибки совершили мы, какие ошибки совершила другая сторона. Это очень важно. И я думаю, что этот навал, который идет на него, мне кажется, не нужно это делать. Проще просто дать ему возможность объяснить, что он делает широко и глубоко, чтобы он рассказал, почему все это произошло.

Таратута: Лев Валерьянович, вы сейчас говорите — это замечательно, потому что вы не каждый день выступаете по телевизору — нашему телеканалу Дождь, который вещает, в основном, в интернете, потому что… вы знаете его историю. Но вам не хотелось какой-то реакции цеха? Нужна ли реакция цеха или просто добрых людей?

Лещенко: Вы знаете, эта реакция — это уже кампанейщина такая начнется. Как была с этими письмами, которые многие наши творческие люди подписали в защиту действия, которое Россия произвела по отношению к Крыму. Эти письма были. Но суть не в том, чтобы одобрить это. Суть в том, чтобы высказать свою позицию, что мы в чем-то согласны, а в чем-то не согласны. Я не хочу сейчас вдаваться глубоко в эту тему, потому что это целая такая огромная страница. Но ведь, действительно, задевает какие-то вещи. 

Вот я, например, на четверть украинец — меня задевают истории, связанные с теми же событиями, когда я вижу люстрацию, мне противно, когда избивают людей беззащитных, когда бросают коктейли Молотова на закон. Закон нельзя трогать руками. Это жизненно важный постулат. Мне непонятно, что есть Национальное освободительное движение вообще, и почему Национальное освободительное движение трактуется именно так. Это все очень сложные вопросы. Мне непонятна, например, позиция, почему не может быть русский язык в то время, как Канада имеет два языка. Квебек и Торонто — английская и французская части, и люди живут в мире и говорят на разных языках.

Таратута: Я подробно хотела поговорить с вами про Украину. Я с этим письмом хочу разобраться.

Лещенко: С чем?

Таратута: С письмом в защиту Крыма. Там же стоит ваша подпись?

Лещенко: Да, конечно. Я же сказал вам. Это моя позиция.

Таратута: Там стоит ваша подпись. И вы сейчас описали, почему она стоит. Это совершенно осознанный выбор.

Лещенко: Я хотел высказать свою позицию. У меня сформировано какое-то мнение такое, абсолютно устойчивое, поэтому когда мне позвонили, кстати говоря, я был на гастролях, мне позвонили, сказали, что есть письмо, вот как вы…?

Таратута: А откуда? Из Министерства культуры? 

Лещенко: Нет, позвонил мой директор — ему пришла откуда-то еще… Я сказал: «Ну посмотри, насколько это вообще лояльно». Но была идея, главное, она не формулировалась как идея: мы оправдываем военные действия. Наоборот, там все было предназначено для того, чтобы понять, что мы против военных дел, что мы за мир, мы хотим единства какого-то, что мы не хотим разногласий, разнообщения. В конце концов, мы живем в одной гуманитарной программе.

Таратута: А скажите, Лев Валерьянович, вы абсолютно имеете право, особенно у вас крымские корни, и мы еще поговорим об этом, вы имеете право на собственную позицию. Но вы говорите сейчас о том, что письмо было про мир. Но это письмо так и осталось в памяти людей как письмо деятелей культуры в поддержку действий президента Путина. Вам говорилось, что так будет это письмо устроено? Или вы должны были выступить просто за мир?

Лещенко: Это письмо, скорее всего, мне так сформулировали, что это письмо в защиту мира, в защиту устранений разногласий этого конфликта. И я не знаю, было ли там слово «Крым» вообще, я не в курсе.

Таратута: А скажите, вот вы только что мне сказали, что вы против кампанейщины. А как получилось, что вы попали в кампанейщину?

Лещенко: Я ночью ехал из Свердловска в Челябинск. Мне позвонил директор и сказал: «Вот есть такое письмо». Я сказал: «Ну, Андрюша, ты умный человек, посмотри, если это лояльно».

Таратута: А что такое «лояльно»? Лояльно чему?

Лещенко: Лояльно к событиям, которые происходили. Насколько это соответствует моему чувству… События на Украине — почему произошло так, а не иначе. Если бы меня спросили, вы меня вызвали — я тогда имею возможность рассказать, почему я это сделал. Я должен был проявить свою позицию. В данном случае баланс был в сторону нашей правды, нашей справедливости.

Таратута: То есть внутренне вы чувствуете так, что Россия в этой ситуации права?

Лещенко: Я считаю, да. В отношении чего смотря права.

Таратута: У нас есть ситуация практически войны. Вы писали письмо о том, что нужно поддерживать мир — мы оказались в ситуации войны. Россия, включая высшее руководство, практически не скрывает, уже даже не врет на тему того, что не участвует в этом конфликте просто армейскими силами. Просто об этом говорится напрямую. Вы подписали письмо за мир.

Лещенко:  Я когда подписал, еще не было никакой войны.

Таратута: Вот я спрошу вас сейчас. Как вам кажется, с Россией в этой ситуации все хорошо?

Лещенко:  Мы совершили меньше ошибок, чем Украина, гораздо, на мой взгляд. На мой взгляд, мы совершили гораздо меньше ошибок. Если истории коснуться, этот конфликт, он не сегодняшнего дня. Был Мазепа, был Хмельницкий, был Кочубей — там все время были такие антагонистические отношения с Российской Империей. Потом второй виток был — Великая Отечественная война. Я не буду сейчас вдаваться в тот экскурс. Но на самом деле, что раздражает русских людей? Я знаю, что раздражает украинцев. Я прекрасно это понимаю.

Таратута: Что, по-вашему, из справедливого их раздражает?

Лещенко: Я думаю, что их раздражает, что Россия всегда была доминантной по отношению к ним. Знаете, как женщина и мужчина — кто главный. Россия всегда главная была.

Таратута: А вам не кажется, что Украину просто раздражает, что кто-то может вмешиваться в ее дела помимо недостатков украинского руководства?

Лещенко: Давайте тогда мы будем отвергать лозунг Владимира Ильича про самоопределение нации. Украине дали возможность определиться — правильно? Дали. Почему же тогда Крым не может определиться самостоятельно?

Таратута: Вы последовательны в своей позиции. И надо сказать, вы в некотором смысле имеете на это право, поскольку ваш дед родом из Харькова. Вы вообще какое-то время провели на Украине.

Лещенко: Даже не так. Я год прожил на Украине. В то время, когда у меня умерла мама, папа мой служил здесь, в Москве, я родился в Москве. И я жил в Сумах. Это не Харьков, это Сумы, это село конкретное, в котором я жил. И дед у меня украинец, естественно, бабка у меня наполовину полька, наполовину украинка, кстати говоря, львовских кровей. Так что у меня есть прямая связь.

Таратута: В общем, Лев Валерьянович выступает за мир, у него последовательная позиция, которая совпадает с позицией российской власти. Но почему так случается с людьми? Я хочу вас за то, что вы пришли, поблагодарить вас еще раз, желаю вам хороших писем для подписи, если вам придется в будущем подписывать. И хочу подарить вам месячную подписку на Дождь, чтобы она у вас была, а дальше, я думаю, вы будете рассказывать своим друзьям, что без нас жить не стоит. Спасибо огромное. 

Лещенко:  Спасибо, Юлечка.