Евгения Альбац: «В Кремле свалка, все едят друг друга поедом»

4 мая Роскомнадзор вынес журналу The New Times второе предупреждение, связанное со статьей «Из Калуги — с джихадом» Павла Никулина. В статье рассказывается о молодом человеке из Калуги, который объяснил журналисту, почему разочаровался в России и уехал в Сирию сражаться на стороне боевиков.

«Путин публично говорит о том, что тысячи россиян воюют за ИГ (террористическая организация), а писать о мотивах почему русский парень из Калуги принимает ислам и уезжает воевать в Сирию — это „признаки оправдания терроризма“! По мне так это классическая цензура, которая запрещена Конституцией», — заявила тогда Альбац.

В день выхода программы «Говорите» Роскомнадзор выписал протоколы по этому делу для печатного и интернет- изданий The New Times, предполагающие штраф от 100 тысяч рублей до 1 млн. Помимо этого, Роскомнадзор может подать на издание в суд с целью отзыва лицензии.

Главный редактор The New Times Евгения Альбац в интервью Юлии Таратуте сказала, что не считает публикацию ошибкой и что она «не видит смысла заниматься журналистикой, если ограничивать себя красными флажками».

Также она рассказала о «безумном политическом таланте» Навального и иерархии его целей. По ее мнению, оппозиционер своим расследованием «Он вам не Димон» «мог вольно или невольно стать частью кампании по свержению Медведева», так как она убеждена, что Навальному приходят какие-то материалы из Кремля.

Речь зашла и о возможном участии Владимира Путина в выборах 2018-го года, но, как говорит Альбац, власть может осуществить сценарий 1999 года, когда Ельцин ушел в отставку до конца своего срока. Помимо этого, Альбац отрицает, что Кудрин мог бы стать «оживляющим» кандидатом на выборах, но отлично бы подошел на должность премьер-министра.

Я хочу, Евгения Марковна, поговорить с вами и как с журналистом, и как с главным редактором, и как с человеком, который жизнь провел в политике. Такие две у меня задачи. Начну с не самого приятного повода, зато с информационного, речь идет о предупреждении, которое вынесено вашему журналу. Насколько я понимаю, у вас есть новости по этому поводу, я хотела бы, чтобы вы их рассказали нашим зрителям, насколько все печально, ужасно и чревато.

Я надеюсь, что не печально, я вообще оптимист по жизни. Но сегодня нашему адвокату Вадиму Прохорову в Роскомнадзоре выписали два протокола: один протокол в отношении бумажного журнала, другой протокол в отношении сайта. Для сайта это второе предупреждение, теперь это все направляется в суд, и суд должен вынести свое решение. Мы, естественно, будем оспаривать. Там штраф от 100 тысяч до 1 миллиона. Насколько я понимаю, мы первые как минимум в Москве, в отношении кого выносится предупреждение о признаках пропаганды терроризма. Юля, вы можете себе представить? Еще раз: меня зовут Евгения Марковна Альбац, я соблюдающая еврейка, нас обвиняют в том, что мы занимаемся пропагандой исламского терроризма. Вот этот вот журнал, в котором было опубликовано интервью «Из Калуги с джихадом».

Давайте немножко напомним зрителям, что и как. Для тех, кто немножко не следил за развитием событий.

Это интервью делал журналист Павел Никулин, он сам вышел на этого человека. Молодой человек из Калуги, который в прошлой своей жизни был анархистом, пошел работать на завод для того, чтобы поднять рабочее движение, он такой вот анархист из левых анархистов. Поднять рабочее движение, он начитался Кропоткина «Хлеб и воля», и вот организовать независимый профсоюз в Калуге. Но там ничего с этим делом не получилось, и в какой-то момент он принял ислам, в Калуге есть мечеть, он посещал мечеть, а потом уехал в Сирию и стал воевать на стороне одной из группировок в Сирии.

Согласитесь, безумно интересная история, потому что, я не знаю, и Путин, и Патрушев, и все наши начальники говорили о том, что несколько тысяч человек, россиян, воюют в Сирии. Здесь это не просто люди с Северного Кавказа и даже не человек из мусульманских анклавов средней полосы, а русский человек, в прошлом вполне левый, который вдруг принимает ислам и уезжает. Безумно интересно, что, собственно, ими движет. Ведь, согласитесь, нельзя бороться с раком, не пытаясь убить опухоль, бесполезно пытаться только с метастазами бороться.

Казалось бы, мы делаем ровно то, что и должны делать СМИ: есть проблема — мы ее исследуем. Дальше происходит следующее. Материал вышел в марте-месяце, а потом мы получаем письмо из калужского ФСБ, и калужское ФСБ, вы уж не поверите, просит нас «выслать в наш адрес сведения о материале, опубликованном на информационном портале, с указанием автора статьи, источника получения информации» и так далее. Как вы понимаете, автор статьи есть, источник и так далее.

А дальше 2 мая Роскомнадзор… Я думаю, что калужскому ФСБ сильно дали по ушам за то, что они узнают о том, что у них люди едут в Сирию воевать на стороне запрещенных в России организаций, из журнала The New Times. Им дали по ушам, дальше нам прилетело, 2 мая мы получили два предупреждения, для сайта это второе предупреждение, то есть в принципе Роскомнадзор может подать в суд и отозвать лицензию у сайта. Вот такая вот история.

Такая цена вопроса, Евгения Марковна ее целиком рассказала. Я вот что хотела у вас спросить, совершенно по другому поводу, а именно по поводу дела Соколовского, того самого блогера, который ловил покемонов, вчера обсуждали целый день исход этого дела.  Один из главных редакторов, даже не важно, кто, глянец, человек, который занимался и социальными темами, написал такой текст, пост в фейсбуке, что вот стоит шкаф в комнате, большой, всем видный, и вот можно обогнуть шкаф, а можно подойти к шкафу и ударить по нему ногой. И разбить ногу, потревожить ногу, в общем, что-то такое с ней сделать. Конечно, жалко человека, который эту ногу потревожил, но в целом он же видел, что шкаф стоит.

Понятно, что это не рядовой такой заход, но в целом такое мнение распространено, и по отношению к СМИ тоже. Когда, например, СМИ четко знает, что оно, не буду сейчас использовать никакие расхожие формулировки, но лезет на рожон, рожон всем известен. У вас вообще так стоит вопрос в редакции или он никогда так не ставился?

Вопрос, что нам может прилететь?

Да.

Ну, конечно, мы всегда это обсуждаем. И здесь было совершенно понятно, я могу сказать, что один из моих коллег говорил: «Евгения Марковна, учтите, риски очень высокие». У нас есть наш замечательный адвокат Вадим Прохоров, который десять раз прочел этот материал, и там на каждой странице написано «это запрещено в России», «это запрещено в России» и так далее. Вопрос очень простой. Я абсолютно убеждена, что это дело СМИ — исследовать проблемы, которые возникают в обществе, в том числе в обществе. Это наша работа. И я не вижу никакого смысла заниматься журналистикой, если ты бесконечно ходишь и ограничиваешь себя красными флажками. Я считаю, что мы просто обязаны были это сделать. Понимаете? И если бы мне тогда же бы сказали, что: «Альбац, журнал получит, вам прилетит письмо счастья от Роскомнадзора», я бы сказала: «Все равно надо печатать». Потому что та задача, которую выполняют СМИ, значительно важнее всех этих предупреждений Роскомнадзора. Я в этом убеждена. Юля, я не вижу смысла иначе. А зачем тогда издавать журнал?

Евгения Марковна, скажите, когда возникло знаменитое выражение про «двойную сплошную», много было обсуждений по поводу того, где она проходит. Каждое СМИ или каждый главный редактор понимает, что есть по-настоящему опасные политические вещи. По-вашему, что для СМИ сегодняшнего политического или для главного редактора, который принимает решение что-либо публиковать, является этим определяющим рубежом? У вас тут конкретная история с терроризмом и с тем, что именно вас в нем обвиняют. Что это? Это тексты про Владимира Путина, президента Российской Федерации, про финансы, связанные с его ближним кругом, это история про Навального или что это?

Я думаю, что это довольно понятно. Когда мы опубликовали материал о дочерях Путина, нам тут же прилетело письмо счастья от Роскомнадзора. Я просто знаю, что для целого ряда очень хороших изданий их собственники ставят запрет: вот все, что касается Путина, — ни-ни. Путин, семья — это как господь бог, он только может в красном углу висеть, икона, ни-ни, ни слова. Для кого-то это более широкий спектр вопросов. Я могу вам сказать, что для нас в журнале, конечно, этот вопрос не стоит.

Еще раз: у нас не было и никогда не будет, пока я работаю в этом журнале, никаких «двойных сплошных» или каких-либо других. Я в этом убеждена, Юля, понимаете? Я не вижу смысла иначе тратить жизнь. Мне жалко, мне, знаете, уже 58 лет, и мне мало осталось. И тратить на цензуру? Да пойдите…

Особенно «само», как я понимаю, в вашем случае.

Какую угодно.

Скажите, пожалуйста, верите ли вы в объективную журналистику как таковую? Ну, вот что нужно представлять все точки зрения и быть абсолютно равноудаленным от мысли, которую ты хочешь сказать, я так сформулирую.

Практика показывает, что объективной журналистики не бывает. Потому что все равно материалы пишут журналисты, и от того, как ты компонуешь материал, что ты раньше поднимаешь, в начало материала, что ты уносишь в конец, ты, собственно, тем самым и высказываешь свою точку зрения. Я думаю, что новости должны, безусловно, быть совершенно объективными, они должны быть объективизированными. Анализ, очерки по определению просто таковыми быть не могут. Но, конечно, если есть возможность узнать точку зрения противоположной стороны, ее, конечно, надо попытаться узнать.

Вы представляете себе ситуацию, в которой вы принимаете решение во главе своего издания принять участие в информационной войне, то есть буквально вступить в какую-то политическую игру, считая, что игра стоит свеч, что можно помочь тому или иному политику…

Нет-нет, это для меня невозможно. Вообще.

Никогда, ни на каком этапе?

Никогда. Я никогда этим не занималась и никогда заниматься не буду. Никогда.

Почему?

Ну, это не моя работа, я журналист.

В данном случае помочь — это ведь такая условная конструкция.

Она совсем не условная, все всегда понятно. Послушайте, ничего такого не бывает. Я могу вам сказать, я помню, когда шла война Березовского с Чубайсом, я написала в «Новой газете» серию статей, которая называлась «Битва титанов». Для меня было совершенно понятно, что идет шантаж правительства, и было совершенно понятно, какие там были представлены интересы, я об этом писала, и очень резко писала. Но, понимаете, это не значит, что я выступала на той или другой стороне. Просто для меня тогда то, что сейчас называется олигархи, это была очень серьезная сила. И было очень непросто публиковать эти заметки. Нет, конечно, я никогда не буду выступать ни на какой стороне, нереально.

Даже если в душе вы будете болеть за того или иного политика?

Понимаете, я могу поддерживать ту или иную идею. Я либерал по взглядам и, конечно же, я никогда не буду поддерживать людей с фашистскими взглядами, например. Но участвовать в информационной войне? Да вы что!

Вы очень дружны, как показывает практика и, по крайней мере, как говорят обе стороны, включая и вас, и Алексея Навального, с Алексеем Навальным. Он даже в каком-то интервью, из старых, когда ему задавали вопрос, чуть ли не я ему задавала этот вопрос, кого он считает своими репетиторами, людьми, которые его сформировали или формировали в последнее время, вы были одним из таких важных и близких для него людей. Скажите, пожалуйста, какие, как вам кажется, у него амбиции и творческие планы?

А я думаю, что он это совершенно не скрывает, Юля. Я думаю, что Алексей Навальный не только по ощущениям, а по тому, что он декларирует, хочет стать президентом, избраться президентом Российской Федерации. Это та цель, к которой он идет. При этом он хочет, чтобы это были честные демократические выборы, конкурентные выборы. И понятно, что для того, чтобы Навальный избрался в президенты Российской Федерации, в стране должен немножко поменяться режим.

Как вы видите, ведь самое потрясающее в Алеше как раз то, что он берет и своими руками меняет. У нас существует цензура на федеральных каналах, мы это с вами все отлично знаем, на Навального полный запрет. Тот же самый Познер, Владимир Познер не раз и не два об этом говорил, что он не может пригласить Навального на «Первый канал», хотя, казалось бы человек, чей фильм про Медведева посмотрело больше 20 миллионов человек, понятно, что в любой стране мира это ньюсмейкер, его должны приглашать, понятно же, очевидно. Для Навального совершенно запретно.

Что делает Навальный? Это его главное отличие от демократов, которые вышли из советского времени. Он не плачется, он не рассказывает все время, как ему трудно, как ему плохо, как ему все мешают танцевать и, прежде всего, ему мешает все, что между ног находится. Что делает Навальный?

Он сам устраивает себе телевизор.

Конечно. Он делает ютубовский канал, у которого сейчас уже миллион там подписчиков. Это мы с вами скажем: «Ужасно непрофессионально, черт знает что». Но ведь люди смотрят, им это интересно.

Я бы даже сказала, что сначала Алексей Навальный, помимо прочего, помимо своих выступлений на ютуб-канале собственного имени, он сначала пошел на ютуб-канал имени Юрия Дудя и дал там интервью такому спортивному, большому журналисту, главному редактору Sports.ru, у которого тоже там прилично подписчиков и, в принципе, совершенно непонятно теперь, зачем нужен вообще какой-нибудь канал, если есть Дудь со своим каналом, а теперь есть еще и самоканал.

Нужен на самом деле, это неправда, потому что это только очень определенный срез аудитории. Сейчас у него миллион подписчиков, наверное, будет и полтора, и два, и три, я совершенно не сомневаюсь. Он настолько талантлив, понимаете, есть талантливые художники, есть талантливые артисты. Навальный — безумно талантливый политик. Я думаю, что это первый политик в нашей стране, о котором можно говорить, что он очень талантлив, у него такая политическая чуйка поразительная. Как он почувствовал 26 марта? Для меня загадка. Видит Бог, я всю жизнь занимаюсь политикой, я очень внимательно за всем слежу, я внимательно, конечно, слежу за тем, что делает Навальный. Как он понял, что это сработает? Понимаете, это необъяснимо.

А почему вы говорите, Евгения Марковна, а что сработало, как он почувствовал, что нужно работать именно с этой аудиторией, этого возраста, что нужно к ним идти другими каналами или что он почувствовал?

Смотрите, он делал, много же лет он уже делает эти расследования, и он понял, что надо делать фильм, что надо напрямую обращаться к людям, что это значительно лучше работает. Между прочим, этот фильм «Он вам не Димон» он снимал девять дублей, представляете, какая работа за этим стоит? Колоссальная совершенно работа, а ведь вы это совершенно не видите, ведь он же не профессиональный телевизионщик, хотя я вам скажу, сейчас уже многие забыли, а ведь Навальный вел замечательно совершенно дебаты в «Билингве» когда-то, еще давным-давно они с Машей Гайдар организовывали эти потрясающие дебаты.

Второе: то, что они начали звать на митинги по всей стране. И Навальный сказал: «Да нет, прекратите, надоело это, все время согласуют, не согласуют, да у нас Конституция есть, 31 статья, мы имеем на это право». Сам слоган с этими кроссовками, это все, что было придумано, понимаете — и это срезонировало потрясающе.

А скажите, а вы верите хоть какой-то частью своей души в версию о том, что в какой-то части администрации кремлевской, я сейчас не спрашиваю вас, является ли Навальный проектом Кремля, этот вопрос я не задаю, но что вообще могло существовать обсуждение в Кремле о том, что не пустить ли бы Навального на выборы, чтобы поживее было?

Нет, это я вполне допускаю. Я вполне допускаю, что в Кремле не поживее. В Кремле понимают, что проблема выборов 2018 года — это проблема явки, что все замечательно было, избрали в Государственную думу, и у «Единой России» там конституционное большинство, только они же понимают, что парламент избран в национальных автономиях, что большие города, средняя полоса, люди не пришли голосовать. И это проблема легитимности. Для Путина, который идет уже на четвертый срок, которому много уже лет и который сильно надоел, просто надоел, потому что он давно находится у власти, для него это колоссальная проблема. Если за него придет голосовать 20 или 30% — это беда. Понимаете, в этом отличие легитимности от легальности. Он может по закону выиграть, только большинство не будет признавать его за президента.

У вас ощущение, что для него это важно?

Да. Я думаю, что они отлично понимают, что это проблема. Неслучайны последние данные «Левады», что у него 49%. Это вы вспомните, все время держалось на уровне 64-65%, и это притом, что у нас отвратительно делают статистику. Я думаю, что они понимают, что они совершенно не знают, на самом деле, что там, какие настроения внизу. И поэтому их так испугало 26 марта.

Хорошо. Но представим себе, что это обсуждение шло. Можно ли считать, что тема закрыта с Навальным и выборами?

Нет. Я думаю, что они понимают, что им надо каким-то образом заставить большие города прийти голосовать, и с этой точки зрения, конечно, им нужен Навальный. Я думаю, что эта история еще не закончилась. Я думаю, что дискуссии на эту тему ведут.

И зеленка — подтверждение борьбы за эту тему? Или это что-то другое?

Вы имеете в виду то, что ему плеснули? Это ведь не зеленка, это я говорила с самого начала. Это не зеленка. Там было химическое вещество, но не зеленка, подмешанное в зеленку.

А известно какое?

Нет, потому что надо было сделать анализ сразу в первые часы, а это не было сделано, его по скорой же отвозили. У него сожжена роговица, там некроз роговицы. Я не знаю, с этим связано, нет, я думаю, что как раз какая-то из башен Кремля организовала всю эту историю, потому что ведь давайте называть вещи своими именами, его же изувечили. Он молодой парень, ему 40 лет. И ему предстоят многие месяцы попытки спасти, что-то сделать с глазом. Сейчас он видит одну строчку, Ш большие — это все, что он видит этим глазом. У него 15% зрения там.

Но при этом вы считаете, что вопрос не закрыт, что несмотря на то, что кто-то пытается его остановить, не его остановить даже, не только его, не только Алексея Навального, но и тех людей, которые рассматривают возможность включения его в выборы, и что, собственно, эта фигура может вернуться в какой-то момент к началу предвыборной гонки, верно я понимаю?

Совершенно верно. Я думаю, что ведь там в принципе идет борьба: идет Путин на выборы или не идет. 90% что идет, но остается шанс, что в июне-месяце он нам скажет, что нет-нет, или будет проделан какой-то вариант, похожий на то, что сделал Борис Николаевич Ельцин 31 декабря 1999 года, когда вдруг нам сказал, что он уходит. Я думаю, что это нерешенный вопрос. Там вообще, насколько я знаю, свалка, друг друга все едят поедом, потому что ресурсный пирог.

10% остались? Потому что считается, что есть такой шанс проскочить в преемники.

Потому что сильно уменьшился ресурсный пирог и, конечно же, все друг друга едят поедом. Есть сторонники жесткой линии, есть сторонники более либеральной линии и так далее. Есть те, кто заинтересован, группы интересов, которые заинтересованы в том, чтобы были нормальные отношения с Западом, есть, наоборот, изоляционисты, кстати, так было и в конце советской власти. Тогда нефтянка как раз были сторонники открытия страны. Так что там идет эта свалка, я думаю, что там еще не все решено.

Верите ли вы в версию, что тем самым оживляющим выборы кандидатом на президентских выборах будет не Навальный, потому что это слишком рискованно, а все-таки человек поспокойнее, более системный, например, называющийся Алексей Кудрин?

Нет, я думаю, что Алексей Кудрин не пойдет на выборы.

В каком смысле? Сам откажется?

Я не думаю, что, во-первых, я не думаю, что ему это предлагали, во-вторых, я не думаю, что он на это согласится.

По какой причине?

Понимаете, это мои домыслы, конечно, но поскольку Алексея Леонидовича я неплохо знаю, мы так дружим лет 20 с лишним, Кудрин очень хороший, он был бы, я уверена в этом, прекрасным премьер-министром. Он все-таки 11 лет был министром финансов и вице-премьером — это его стихия, понимаете? Я не вижу никого, кто мог бы даже близко соперничать с Навальным, но просто никого нет, это же очевидно. Они же выжгли совершенно все политическое поле, это ключевая черта авторитарных режимов, они выжигают политическое поле.

Вспомните Египет, 30 лет у власти был Мубарак, и в результате единственно, где люди могли как-то обсуждать свои проблемы и объединяться, — это были мечети. Отсюда и возникновение «Братьев-мусульман», и когда обрушился режим Мубарака, оказалось никакой другой политической силы просто нет, только «Братья-мусульмане». Так что я просто вообще не вижу, а кто там еще может быть? Титов? Явлинский? Жириновский с пенсионным билетом в кармане?

У нас остается немного времени, поэтому мы должны немножко подбавить дегтя в эту историю. После фильма с многомиллионными просмотрами и большого кинематографического успеха Алексея Навального и, собственно, его героя Дмитрия Медведева, наверное, только ленивый, системный человек не говорил, что у Медведева достаточно врагов. Кто упрямо обвинял Алексея Навального в том, что это заказной фильм, кто изящнее, что он, может быть, и не заказной, а что просто в его «черный ящик» опустили что положено, и понятно, что люди провели расследование, использовав, в общем, а чего бы не взять чужую фактуру, даже если она, условно, из спецслужб, например. Мы помним разные истории, мы помним ютубовские фильмы, которые снимали про Дмитрия Медведева и в прошлые годы, делали это нам неизвестные люди, если вы помните, Евгения Марковна, был фильм про Ливию ютубовский. Не помните? С Примаковым. Абсолютно непонятно откуда взявшиеся фильмы. Помните, помните, точно помните.

А, помню-помню, помню-помню. После Грузии.

После Грузии, да, это был первый фильм, это был первый фильм после Грузии, тоже просто возник в ютубе, не на каком-то канале, а просто какие-то люди, генералы выступают, что медлительно работает Медведев, пока президент не пнул своего премьера, вот ничего не случилось. Буквально, это цитата, это не то что я говорю. И второй фильм был, собственно, про Ливию. Разные были события в жизни премьер-министра Дмитрия Медведева, много у него врагов. Как вы считаете, есть ли справедливые соображения в том, что Навальный вольно или невольно стал частью этой антимедведевской кампании, которая, собственно, должна свергнуть Медведева, как пока единственного известного нам преемника в истории?

Вы знаете, во-первых, я вам должна сказать, что я к Дмитрию Анатольевичу Медведеву отношусь с большим уважением и благодарностью за то, что он впустил корреспондента The New Times Наталью Морарь после того, как 4 года и 3 месяца ей не позволяли въехать в Россию. Во-вторых, за время своего президентства он, конечно, себе нажил многих врагов, известно, что одним из основных врагов Медведева в то время, когда он был президентом, был Игорь Иванович Сечин. Это ни для кого не секрет. Он принял законы, вернее, отменил законы по экономическим преступлениям, которые наступили на мозоль силовикам, ФСИНу и так далее. Он совершил целый ряд шагов очень важных, которые Путин все отменил, которые ударили по очень серьезным интересам, прежде всего, интересам чекистов, той самой корпорации, которая находится у власти в России. Поэтому врагов у него более чем достаточно.

Дальше. Я хорошо знаю, что у Навального есть простой принцип: вот если он получает, к нему приходит, конечно, много всяких материалов, он никогда не выбирает материал по принципу «этот человек мне более симпатичен, а этот человек мне менее симпатичен». Я вам скажу, например, Навальный с огромным пиететом всегда относился к Чубайсу, я просто знаю, мы про это говорили. И действительно Анатолий Борисович такой секси, что там говорить, все мы в него были немножко влюблены. Но это совершенно его не остановило, понимаете?

Это его не остановило буквально в эфире телеканала Дождь.

Совершенно верно, у вас были дебаты. Приходят ли ему какие-то материалы? Да убеждена, что приходят, хотя я вам скажу, что они занимались этим материалом по Димону не один и не два месяца, и на самом деле очень много всего проверяли, искали. Они могли выйти значительно раньше, еще в августе 2016 года.

Ведь дело же действительно в иерархии целей.

У него принцип простой: они могут доказать или не могут. Я вам скажу, у него бывают какие-то, насколько я понимаю, просто что-то мы обсуждаем, какие-то материалы в разработке. Но вот они не могут найти доказательств, бывает безумно интересный ко мне приходит материал, а невозможно доказать. Копаешься, копаешься. У меня вот там есть по Спецстрою материал, но невозможно доказать.

То есть вам не было бы внутренне, даже не знаю, как спросить это корректно, не то что по-журналистски комфортнее, чтобы, например, это расследование такое громкое, которое так подтачивает систему, чтобы оно касалось человека, (воспользуюсь вашей цитатой) по отношению к которому у вас чуть меньше благодарности?

Понимаете, ведь расследование про эти благотворительный фонды, которые владеют колоссальной собственностью и которыми пользуются, так или иначе, премьер-министр России, это расследование говорит о той системе власти, которую построил в стране Путин. Вопрос не в Медведеве. Как вы думаете, Юля, Путин Владимир Владимирович знает то, что опубликовал Навальный? Но у нас нет с вами никаких сомнений, что он знает. Я убеждена в том, что это был откат Медведеву, это мое оценочное суждение, пожалуйста, не надо ничего делать в отношении телеканала Дождь, это был откат Медведеву за то, чтобы он уступил трон в Кремле. И ему сказали: «Гуляй, рванина, делай, что хочешь, какие хочешь дома, 500 квадратных метров, еще что-то».

Евгения Марковна, ваш прогноз на 2018 год, какой будет финал?

Я всегда отвечаю одним и тем же ответом: я не умею гадать на кофейной гуще, это не моя профессия.