На электричках до Байкала за 13 дней. Фоторепортаж

День третий, после Перми. Как же мучительно остро начинаешь скучать по дому, когда голос объявляет «Остановка тысяча четыреста семидесятый километр. Следующая остановка — тысяча четыреста семьдесят восьмой километр». И так все дальше и дальше от Москвы. Будь моя воля, я бы запретил так называть станции. Есть же куча неиспользованных слов. Вот на участке «Пермь-2 — Шаля» какие классные названия: Нянино, Кукуштан, Блины, Гипсы, Глухарь. Кукуштан — мое любимое. Отлично же звучит. Нужно для каждой станции с нумерацией километров придумать название.

День четвертый, Екатеринбург. Сижу в кафе «Пельменная» у вокзала в ожидании электрички на Тюмень. Передо мной разогретые в микроволновке макароны с кетчупом и котлета. Я вообще пельмени хотел, но в «Пельменной» они закончились. По телевизору жена Петросяна (я забыл ее имя) рассказывает что-то про пенсионный возраст. Большую часть времени она хлопает широко раскрытыми глазами, уставившись в зал. Зал же смеется. Монолог я почти не слышал, потому что на улице стоял солдат и пел под гитару бардовские песни. Больше всего запомнился вот этот мотив:

«…И расписание судьбы не поменять уже,

Я остаюсь в живых лишь потому, что есть любовь.

Она давным-давно на ПМЖ моей душе».

Когда выхожу из электрички, все бегут на вокзал, а я обычно стою несколько минут, чтобы привыкнуть к тому, что фон перестал мелькать.

День шестой, за Омском. Представьте город, где власть захватили бабушки. Или создали свое поселение с нуля. Но главное — здесь правят бабки. По улицам еле-еле бегают откормленные внуки. Причем приезжают они не только на лето, остаются здесь навсегда и не встают из-за стола, пока все не съедят. Имена детям стали со временем не нужны. Они все откликаются на «внучок». Вокруг снуют ободранные кошки в надежде, что над ними сжалятся и покормят. Но они здесь только для красоты, и чтобы внуки с ними игрались. Взрослые здесь — обслуживающий персонал. Они не имеют права голоса, да и по жизни молчат. Работают в магазинах, помогают таскать тяжелые сумки, привозят на машинах в город картошку или то, что потребуется бабкам. Мужья бабок сидят в гаражах, сделанных из старых вагонов поездов, и вечно чинят автомобили. Главное — не мешать женам. В общем добро пожаловать в Татарск. Тут мне надо бы поспать.

День восьмой, после Новосибирска. К сожалению, целиком весь путь проехать на электричках до Байкала не получится даже при большом желании. Это было ясно еще год назад, когда я составлял расписание. Есть два небольших участка, которые придется перебить поездом. Первый настал сейчас. На этот раз мне достался поезд «Москва — Владивосток». Желание доехать сразу до Иркутска было велико, конечно, но я постарался быть честным с самим собой.

День девятый, перед Красноярском. Тем временем за окном разыгрывается самая красивая сцена за все девять или сколько там уже дней. Пока мы стоим на станции, на улице мужик в спортивном костюме выходит из своей синей «шестерки». Не закрывая дверь, об ее уголок тихонько начинает бить чуть сваренное яйцо, которое элегантно достал из кармана. Немножко счищает сверху и выпивает его целиком, сильно запрокинув голову. А потом достает сигарету и закуривает от удовольствия. И все это с невероятным изяществом! Мы едем дальше.

День десятый, за Красноярском. На станции Злобино в вагон вошли лица исключительно бандитской наружности. Один из них сел напротив. Через полчаса эта бандитская рожа внезапно для неё же начинает медленно расплываться в улыбке при виде за окном комбайнеров, собирающих пшеницу. Оттенок кожи, кажется, меняется с подпито-синего на нежно-румяный, за улыбкой показываются золотые зубы, которые блестят на солнечных лучах, а бритая голова начинает ходить ходуном вместе с ушами от радости и появляющихся мыслей.

День десятый, город Иланский. Я мог бы здесь остаться. Не в каждом городе с населением в 15 тысяч человек столько самобытности и жизни. Мог бы и остаться тут жить. Наверное, он просто больше всех напоминает родной Ковров. Те же кривые улицы, та же старая часть города с поймой. Только вместо Клязьмы озеро Пульсометр. Но больше всего здесь жизни скрыто на стенах разваливающихся пятиэтажек. Вот надпись золотой краской «Мемы с фочана», а вот объявление «А ты купил билеты в цирк?» с изображением Дяди Сэма. Кульминация — у вокзала «Россию — для грустных». И приписка отдельно «Спасибо».

День тринадцатый, после Иркутска. Вместо Ангары сегодня — молоко. Густейший туман. В поезде ощущение, что я действительно доехал до конца. До самого конца — вот он край, я его вижу. Кажется, меня разорвет еще до Байкала. Поэтому немногословен. Но подъезде к Байкалу туман рассосался сам собой. В тот момент, когда озеро только-только появилось в поле зрения, я просто вскочил моментально и выбежал в тамбур, где (наверное, не очень сильно — не помню) заорал. И еще минут десять я ходил по тамбуру из стороны в сторону и бубнил себе под нос матерные слова. Других у меня просто не было. Да и не хотелось их искать.

День тринадцатый, Байкал. Когда я проснулся, за окном уже ставший привычным пейзаж исчез. Снова вернулся утренний туман и край земли. В вагоне громко играла какая-то китайская музыка. Выйдя на конечной, надо было дойти до порта, чтобы уже на пароме переплыть Ангару, добраться до Листвянки и там заночевать.

Стойкое ощущение, что самого путешествия и не было, не покидало. Туман создавал иллюзорность всего происходящего. Мы отплыли уже в полной темноте. Паром настойчиво включил сирену, чтобы нас было видно в тумане, все пассажиры резко замолчали, школьницы запели. Сойдя с парома, я спрятал под большой камень блокнот и билеты со всех электричек, которые я хранил в заднем кармане. Теперь я точно не буду знать наверняка, проехал ли я больше пяти тысяч километров на электричках или нет.

На электричках до Байкала. Полная версия

Алексей Абанин