Вне спорта, внутри политики. Как ФСБ оказалась внутри допингового скандала

Подробности просто обезоруживают. Конкретный состав и формула допингового коктейля — виски для мужчин, мартини для женщин, конкретный механизмы подмены грязных проб на чистую урину, заготовленную заранее, конкретные фамилии — буквально как в детективе.

Публикация в газете, даже такой, как New York Times, это еще не официальное расследование WADA. И пока ни одна сочинская медаль у России не отнята. Российские власти и спортсмены в унисон называют публикацию бредом и говорят о готовности судиться.

Действительно, вопросы есть даже у непрофессионалов. Как это виски и мартини? Что за допинг у бобслеистов? И что же будет дальше — официальное расследование? Пересмотр Сочи? Полный запрет на олимпиаду в Бразилии? Как продолжится этот невероятный детектив? Ответы на них Михаил Фишман попытался узнать у спортивного журналиста Алексея Андронова. 

Фишман: Как вам понравилась эта статья в газете The New York Times ?

Андронов: Знаете, это уже выходит далеко за рамки спорта, потому что вообще речь идет не о принятии допинга, а именно о подмене проб. То есть это преступление, которое за рамками спортивной этики, за рамками дисквалификации и возможных последствий для самих спортсменов.

Фишман: Там так подробно рассказано, как эта швейцарская фирма Berlinger, как она называется, как они подменяют?

Андронов: Там уже появилось открытое письмо Григория Родченкова в продолжение материала The New York Times, в котором он предлагает свои услуги, в том числе по идентификации подмененных проб. Там он является соавтором фильма о том, как допинг в России принимается, который должен вот-вот выйти.

Фишман: Это вместе с Фогелем, да, журналистом?

Андронов: Да.

Фишман: Вы поняли, как эта механика устроена?

Андронов: Я был в Сочи, поэтому я многое видел своими глазами.

Фишман: И что, так все и было?

Андронов: Вообще поверить в это сложно. Знаете, представить себе, что спортсмен, допустим, лыжник Легков, которого назвали, чтобы он принимал какие-то...

Фишман: Я его не называл, но он назван в газете, да.

Андронов: Да. Но чтобы он принимал какие-то коктейли на основе виски, представить себе сложно.

Фишман: Там написано даже, что надо было...

Андронов: Да, Родченков написал, что надо было полоскать рот. Но все это настолько кудряво и настолько ярко описано, мы же не можем предположить, что человек просто сошел с ума и пошел в гости к The New York Times.

Фишман: Очень трудно представить. В чем дело?

Андронов: Очень трудно. Тем более, что он не скрывает, что он бежал из России, опасаясь за свою собственную безопасность. Его друг детства Никита Камаев, который возглавлял московскую антидопинговую лабораторию, уже не на этом свете, причем при загадочных обстоятельствах, поэтому у него были, наверное, основания. Но что должно было сподвигнуть все это вот так рассказать и посеять массу загадок для всех? То, что спецслужбы не только России, а я думаю, любой страны, если они захотят заняться подменой пробирок, они с этим справятся — это понятно. Это бросает тень не только на WADA, потому что это не могло происходить без каких-то согласований с их людьми, это бросает тень на Международный олимпийский комитет. По большому счету, бросает тень вообще на весь спорт, потому что болельщику неинтересно после Олимпиады еще 5 лет сидеть и слушать: нашли то, нашли это, ту медаль забрали, эту медаль поменяли.

Фишман: Как сказать, мне интересно, если действительно это все правда.

Андронов: Если это все правда, это большая трагедия.

Фишман: Это очень интересно, я бы сказал. Я просто вообще не понимаю: что дальше происходит? Все это вызывает большие вопросы, то, что он рассказывает?

Андронов: Единственное, что в наших силах, силах наших спортсменов и руководителей нашего спорта — это полностью изменить отношение к проблеме допинга, которая глубоко неправильная у нас. У нас попавшихся спортсменов сразу начинают жалеть, из них делают жертв. Шарапова — понятно, ареол все-таки такой.

Фишман: Нет, там другая история, там не подмена проб с помощью ФСБ, а мельдоний, по поводу которого есть вопросы, на самом деле.

Андронов: Мельдоний, кстати говоря, буквально за 15 минут до нашего эфира, американский канал ESPN сообщил, что по сведению уже двух источников Александр Поветкин сдал пробу на мельдоний положительно в преддверии своего боя, который 21 мая.

Фишман: Это только что, как мне говорят, официально было подтверждено, но все-таки мельдоний — это такой афтершок после землетрясения. Мельдоний — это другая тема. Здесь идет речь, как вы сами сказали, дело уже не в допинге, когда подлог проб происходит, это уже не допинг.

Андронов: Дело в том, что спорт в России, к сожалению, является индустрией, причем индустрией такого политического, даже пропаганды где-то. То есть надо этот вопрос доказательства, что мы сильнее, понимаете, эта красная машина сейчас на Чемпионате мира.

Фишман: Это все понятно. Я не понимаю, у меня два вопроса: как относиться к тому, что говорил Родченков, потому что мы понимаем, что он не сошел с ума. Первый вопрос. Второй вопрос: что будет дальше?

Андронов: Пока как к детективу, сейчас последует ответ.

Фишман: Как мы и сказали, как было и сказано. Что будет дальше?

Андронов: Посмотрим, будут они пользоваться его услугами при экспертизе этих проб.

Фишман: А технически это возможно? Возможно все это проверить, то, что Родченков рассказал?

Андронов: Смотря какая у него документальная база. Он же говорит, что ему чуть ли не каждый день сообщали фамилии спортсменов, которых надо было...

Фишман: Ему давали прям список там, да?

Андронов: Да. И если всю эту базу он вывалит...

Фишман: А как это можно проверить? Это можно, кроме как на слово его принять? Можно проверить это технически? Как он представит, какой документ? Где?

Андронов: Как раз этот список, что на что он там подменял, кому он подменял. Пока все в таком замешательстве пребывают.

Фишман: Понятно. То есть WADAтоже ничего не знает?

Андронов: WADAничего не может понять, что ей в этой ситуации делать, потому что вроде только-только сошел на нет скандал с мельдонием, а тут такое. Но я хочу сказать, что эта история сама по себе она неудивительна, потому что у нас спорт — это не соревнование личностей, это именно индустриальный проект, если хотите.

Фишман: Понимаю, да.

Андронов: Тренеры и врачи одни и те же, десятками лет ходят из одной федерации в другую, предлагают каждый год какие-то новые медицинские наработки, новые медикаменты, потом всех ловят, потом всех дисквалифицируют, эти люди никуда не исчезают. Тренеру ходоков Чегину потребовалось больше 20 дисквалификаций его спортсменов, чтобы его хоть откуда-то отстранили, и то пишут письма и говорят: «Верните, он же жертва». Я был в Сочи, я работал на биатлоне. В одно прекрасное утро стало известно, что попалась достаточно известная немка Эви Захенбахер, у нее нашли, препарат какой сейчас не буду вспоминать, неважно, она сказала, что это через батончик питательный к ней попало в организм. Мы приехали на стадион, и где-то через полтора часа я спросил немецкого коллегу, я говорю: «Что у вас происходит?». Он говорит: «Прямо сейчас? В ее доме идет обыск в Германии прямо сейчас». То есть отношение к спортсмену, который в том или ином...

Фишман: Понятно, что это вопрос политический, понятно, что это российский спорт и российское политическое руководство воспринимают как атаку — это понятно.

Андронов: Дальше еще один очень важный момент: эти совершенно безумные премии призерам и победителям Олимпиады, ради них спортсмен может пойти на все.

Фишман: А что на Западе это не так?

Андронов: Таких премий нет.

Фишман: Таких денег не дают?

Андронов: Нет, конечно. Ни денег, ни квартир, ни машин в таком количестве не дают. Пожалуйста, ты становишься известен, ты подписываешь рекламный контракт, твое имя работает на тебя. Но как раз тогда ты и должен думать о своем имени, а не только о том, что ты пробежал за 42 секунды вместо 43 — и все, у тебя жизнь удалась, квартира есть, машина есть, а дальше трава не расти. У нас же в современное время есть те, кто уже пожизненные дисквалификации получил, потому что попадались не один раз, и они внятно ничего не могут объяснить, откуда это взялось, как попало в их организм.

Фишман: Последний вопрос. Сколько осталось до Бразилии? Совсем буквально рукой подать. Что будет с российской сборной в Бразилии? Она будет вообще и в каком составе? Как то, что сейчас опубликовала The New York Times, повлияет на Бразилию?

Андронов: Впрямую не должно никак повлиять, потому что все-таки речь идет о другой Олимпиаде, о других дисциплинах, о других видах спорта, повторюсь, не о нарушении правил самими спортсменами, потому что бобслеист Зубков и скелетонист Третьяков они говорят, что: «Какой вообще может у нас быть допинг?». Это вид спорта, который максимально близок, как ни странно, к автомобильным гонкам, особенно скелетон, где ты головой вниз летишь со скоростью 800 километров в час. Какой там допинг может быть? Там и мельдоний тебе ничем не поможет.

Фишман: Для концентрации, я не знаю, тоже вопрос, который возникает. У меня тоже возник, когда я читал. Что будет с Бразилией? Российские легкоатлеты пока не едут в Бразилию? Уже вряд ли поедут.

Андронов: Нет, какая-то часть наверняка поедет, потому что есть спортсмены, которых никогда никто ни в чем не подозревал, и лишать их только потому, что они оказались гражданами России, это неправильно. В некоторых видах спорта, например, в тяжелой атлетике, если сборная одной страны сдает, по-моему, 3 плюс положительные пробы за год, снимают всю команду, это правило существует. Но легкая атлетика — это же не один вид спорта, а это около 30 разных дисциплин. И если, допустим, допинг оказался, сейчас условно говорим, у метателей ядра, то почему должны страдать прыгуны в длину, с какой стати?

Фишман: Понятно. Будем наблюдать за тем, как развивается этот очередной виток кризиса вокруг российского спорта.

Фото: Александр Вильф/РИА Новости