Владимир Путин по этому поводу говорил, я просто помню эту цитату, не так давно он объяснял, что не обязательно в центре города, сейчас средства связи технические хорошие, можно и на окраине выступить. Но он не говорил слова «окраина». В общем, ничего страшного.
Все «путинги» согласуют почему-то на Васильевском спуске, и мы знаем, что на Манежке часто проходят митинги в поддержку Владимира Путина.
Нет, я к тому, что его точка зрения публичная заключается в том, что это не является ущемлением конституционного права на свободу собраний.
Своим всё, врагам закон, да. Это мы знаем.
Так, по крайней мере. Но вот это, возможно… Потому что действительно выглядит это так, Навальный об этом говорил в суде, и это действительно похоже очень на подготовку к уголовному преследованию. Переворачиваем страницу, это уже новая страница. Вот про это. Вы это обсуждаете у себя в ФБК?
Что значит обсуждать?
Вы думаете об этом? Не знаю, как вы к этому относитесь?
Смотрите, думать об этом нужно либо всё время и каждую минуту, потому что на самом деле поводов, да, от тюрьмы и сумы не зарекайся.
Это правда.
Был бы человек, а статья найдется.
Да.
Это уже, мне кажется, пословица и поговорка, которая существует не только в среде политических активистов, к сожалению, в нашей стране. Поэтому, естественно, власть очень недовольна тем, что есть люди, которые активно выступают против действующего режима, да, против курса президента и правительства, в том числе по тем вопросам, которые я уже озвучила, повышения пенсионного возраста, которое на самом деле является пенсионным грабежом в нашей стране.
И поэтому, естественно, им неудобно и как поперек горла стоит кость в виде Навального, в виде Фонда борьбы с коррупцией, в виде наших соратников, которые активно выражают свое недовольство, делают это в законных и мирных рамках, но всё равно выражают его, не собираются молчать и сидеть на кухне, что-то обсуждать, а готовы заявлять свои требования публично, через, не знаю… Через петиции, через законопроекты, через митинги, через любую возможную активность говорить о том, что мы не согласны, мы хотим жить в другой стране, без 20 миллионов бедных, без коррупции, без воровства со стороны правительства.
Поэтому, естественно, такая угроза есть, да.
Она воспринимается как реальная.
Она, естественно, воспринимается реальной. Что будет дальше через семнадцать дней, мы не знаем, это нужно спрашивать не у нас. У нас, к сожалению, нет каких-то инсайдов от Кириенко, да.
Я понимаю. Нет, я не спрашиваю, что будет, естественно. Конечно.
Поэтому мы не знаем, что будет дальше через семнадцать дней. Естественно, угрозу воспринимаем реальной, и угроза была до этого, угроза есть сейчас. И действительно, как вы правильно сказали до того, как меня представили, 20.2 статья, впервые часть 4, специфичная, где специально написано про ущерб и про вред, который на самом деле Навальный не мог никаким образом причинить. Там совершенно бредовые показания.
Да, совершенно бредовые показания, что якобы там какие-то мусорные мешки, что якобы там какой-то рапорт был полицейского, у которого поцарапали его машину, еще что-то. Совершенно полнейший бред они записали для того, чтобы сейчас специально иметь возможность возбудить уголовное дело.
Иначе это нельзя воспринимать?
Иначе это невозможно воспринимать никаким образом, то есть это специально такой крючок для возможности возбудить уголовное дело именно по статье, которую вы озвучили, статье Ильдара Дадина.
Как говорит жена Навального, «Когда надвигается очередной арест, административный до сих пор, ждем и готовимся». Я просто помню эту её цитату. Вы готовитесь? Как ФБК будет действовать в случае такого развития событий?
Другой цитатой хочется ответить. «Всегда готов», да. Не хочется отвечать.
Но тем не менее. Понятно, что вы не можете предвидеть эти события, но готовиться к ним вы можете.
Мы не можем предвидеть. Я работаю в Фонде борьбы с коррупцией вот уже семь лет, и аресты каких-то моих соратников, Алексея Навального, к сожалению, стали для нас уже действительностью, как бы это печально ни звучало, но это действительно так. Мы живем в той системе, когда мы понимаем, что Алексей Навальный может быть в любой момент на выходе из своего дома, не знаю, где-то еще задержан незаконно. Его могут задержать на 30 дней, да, вот как мы сейчас узнали, уже и не на тридцать дней, а еще больше и так далее.
Все сотрудники, которые работают в Фонде борьбы с коррупцией, ― это люди, которые пришли не случайно в Фонд борьбы с коррупцией. Они пришли за идею, они понимают, что они делают и зачем они делают. У всех есть распределенный круг обязанностей, да, у всех есть понимание, в каком проекте они работают.
Да, план Б, что делать, когда…
У всех есть понимание, да. Условно говоря, ты дизайнер, значит, ты должен делать дизайн, да. Ты юрист-расследователь, значит, ты делаешь юридическую часть и расследования. Не знаю, если ты айтишник, значит, ты делаешь айти-работу. У всех есть понимание, что они делают, как они делают. Не знаю, стратегия развития всем понятна, да, что мы должны делать, да. То есть мы делаем, что и делали раньше, понимаем, куда нам двигаться дальше.
Поэтому, естественно, Алексей Навальный является лидером Фонда борьбы с коррупцией, как и лидером оппозиции в России, это безусловно. Без лидера, естественно… Естественно, когда блокируют лидера, это делают целенаправленно для того, чтобы обездвижить, обезглавить протест. Но сейчас минимум за Фонд борьбы с коррупцией я могу точно сказать. Фонд борьбы с коррупцией работает и будет работать, находится Алексей Навальный под административным арестом или под уголовным преследованием и так далее.
Все прекрасно понимают, что им надо делать, все умеют работать, хотят работать и работают, когда Алексея Навального сажают, еще больше. Вот я вижу по себе и по своим коллегам, мы еще больше, не знаю, вот по двенадцать часов в день работали, а теперь четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать часов в день работаем, потому что вот такая вот злость и ярость в нас просыпается за эту несправедливость, за этот полнейший беспредел, который творится, и нас это мотивирует на еще большую отдачу работе всех наших сил, и профессиональных, и личностных, и всех остальных.
На самом деле я не сомневаюсь в вашем энтузиазме ни на секунду, равно как и в храбрости Алексея Навального, в его, очевидно, моральной готовности, если что, и в тюрьму пойти уже по уголовному делу.
Спасибо.
Ясно, что он для себя это уже просчитал. Он всегда в этих ситуациях держится замечательно, тут вообще даже нечего сказать. Но вот вы говорите: «Обезглавили протест».
Пытаются обезглавить.
Пытаются обезглавить, да.
Но протест невозможно обезглавить, потому что люди выходят, люди не согласны.
Согласен, да, сам протест обезглавить невозможно. Если люди выходят на улицу, они выходят. Но, кроме самого протеста, есть еще политическая работа, которая заключается, не знаю, в переговорах, поиске возможных коалиций, тем более сейчас ситуация меняется. Мы видим, как она меняется, сломан этот пресловутый крымский консенсус, рейтинг Путина падает. Новая какая-то реальность.
Кто будет принимать эти политические решения, если до этого дойдет дело, если это будет не Навальный у нас?
«Озвучьте имя следующего фигуранта уголовного дела».
Не знаю, может быть, у вас есть небольшое политбюро.
Естественно. У нас не политбюро, конечно, это называется. У нас называется партия «Россия будущего». Был «Народный альянс», который у нас захватил Кремль, это название, да, и специально сделал так, чтобы мы не смогли зарегистрировать партию под этим названием.
Помним мы это, да.
Была «Партия прогресса», и то же самое произошло, по тому же сценарию просто взяли и сделали так, чтобы название у нас, вот этот бренд, который формировался и который уже имел большую поддержку в обществе, набирал, по опросам, больше поддержки у населения, чем даже зарегистрированные партии, уже действующие. «Партия перемен» ― то же самое.
Сейчас у нас есть партия «Россия будущего». Мне название нравится, оно прекрасно, я участвовала в придумке этого названия.
Отличное название, да.
Потому что есть такой термин, да, «прекрасная Россия будущего».
Да-да-да.
Это то, ради чего мы все работаем, в том числе Фонд борьбы с коррупцией.
Мы тут на Дожде вот дебаты проводили о том, как она может выглядеть.
Прекрасная Россия будущего, да.
Конечно.
И поэтому партия называется так, партия «Россия будущего». Вот там есть центральный совет, членом которого я являюсь. Туда же входят мои соратники ― это Леонид Волков, Руслан Шаведдинов, Николай Ляскин, Георгий Албуров и другие ребята, наши коллеги. И мы, естественно, не знаю, являемся центральным советом партии «Россия будущего».
Она пока не зарегистрирована, и мы, естественно, по этому поводу сейчас судимся с Минюстом и собираемся дойти до ЕСПЧ, как дошли по «Партии перемен» до ЕСПЧ, сейчас там находится дело по обжалованию незаконного отказа в регистрации нашей партии. Поэтому мы будем добиваться дальше регистрации, но фактически эта партия состоит из тех людей, которые сейчас уже работают на местах.
У нас осталась разветвленная сеть региональных штабов после президентской кампании. Это реально работающие люди в регионах, которые сейчас ведут активную политическую работу в своих регионах. Их больше сорока. И это люди, которые не только участвуют в подготовке митингов, да, митинги идут по всей стране, которые объявляет команда Алексея Навального. Но это люди, которые делают антикоррупционные расследования, которые публикуют информацию, которые работают в ежедневном режиме.
И вот эти люди как раз составляют реальную партию. Пусть она не зарегистрирована, но политическая работа идет и сейчас, даже несмотря на то, что лидер нашей партии Алексей Навальный сидит сейчас под административным арестом. Продолжают выходить расследования, продолжается работа по оповещению населения, продолжается, не знаю, агитационная работа, разъяснительная работа, просветительная работа.
В регионах у нас есть ютьюб-каналы даже. У каждого штаба есть ютьюб-канал, у нас есть канал штаба Алексея Навального, у нас есть канал «Навальный LIVE», который я сейчас недавно возглавила. Мы продолжаем работать по освещению, информированию населения. То есть всё продолжается.
А юридически? Вот была уже попытка в Конституционном суде оспорить правомочность, вообще конституционность этой статьи, которая светит Навальному сейчас. Юридически идет какая-то подготовка к тому, чтобы защищать Навального от того возможного уголовного иска, который ему, может быть, предстоит?
Естественно, все обвинения по административным каким-то вопросам, по административным делам, которые возбуждены, Алексеем Навальным, естественно, обжалуются. Все они обжалуются во всех российских инстанциях, и в том числе в ЕСПЧ. Неоднократно ЕСПЧ уже присуждал компенсацию Алексею Навальному и говорил, что российское государство при преследовании, и уголовном, и административном, было неправо в отношении Алексея. Точно это было по 2011 году.
Для начала понадобится позиция в суде.
Да, конечно.
Будет же суд тогда.
Конечно.
Опять-таки мы очень надеемся, что ничего этого не произойдет. Но мы просто гипотетически строим эту конструкцию.
Всегда вся наша деятельность, всегда, вот часто говорят: «Это всё бесполезно». Но мы всегда, вот я говорю, я работаю больше семи лет, всегда мы все наши требования и по нашим расследованиям, и по каким-то незаконным обвинениям к нам переводим в юридические бумажки, да, мы переводим обязательно в документы, которые мы шлем обязательно всем людям, всем инстанциям, которые могут быть заинтересованы: и в прокуратуру, и в МВД, и в суды. Мы всегда обжалуем, мы всё документируем. Жулики-чиновники, если вы смотрите нас, мы всё документируем, мы всё стараемся отбивать.
Естественно, в российских судах, к сожалению, правды добиться не только даже политическим активистам, но вообще даже людям очень сложно в нашей стране. Но опять же, я говорю, ЕСПЧ неоднократно говорил, что административный арест в отношении Навального ― это мера, которая не должна была к нему применяться, потому что не было состава административного правонарушения, то есть не было оснований его держать под административным арестом. Нашему государству, конечно, хоть бы хны, но делаем всё возможное, что можно сделать в этой ситуации, конечно.
У вас была какая-то связь, какой-то контакт? Можно ему что-то передать? Можно ли узнать, как он сам себя чувствует, в каком находится моральном состоянии? Есть ли у вас какой-то фидбэк, обратная связь оттуда, из спецприемника?
У нас есть возможность, да, у меня возможность проходить к Алексею Навальному. У меня есть нотариальная доверенность. То есть люди, которые с нотариальной доверенностью, могут проходить как общественные защитники, да, к человеку.
И вы его видели.
То есть могут проходить родственники, могут проходить защитники по нотариальным доверенностям. Да, я периодически вижусь. Какое состояние человека, который сидит больше 30 суток по незаконному обвинению? Он в ярости, хочет работать, очень переживает, что не может работать.
Там ещё Виктор Золотов же никак не может дождаться сатисфакции.
Алексей Навальный ― работяга. Он работяга, он на работе ― вот я рассказывала, что мы работаем по 15 часов, Алексей Навальный приходит раньше всех и уходит позже всех. Естественно, человеку хочется работать, человек верит в свое слово, он горит больше всех нас, кто работает в Фонде борьбы с коррупцией, и мы загораемся в том числе от него, конечно. И он, естественно, хочет выйти, потому что обвинения, которые против него сейчас выставлены, выставлены незаконно, ложно, и смириться он с ним не может, не должен и не хочет.
Поэтому в целом в спецприемнике… Не знаю, холодно там. Что я могу сказать? Отопление в Москве не везде дали, вот в спецприемнике очень холодно, там прямо можно замерзнуть, наверно. Так, какие условия в спецприемнике. Я думаю, что, к сожалению, многие люди, которые смотрят наш, наверно, эфир, уже испытывали это на себе, потому что за последние несколько лет в спецприемнике побывало очень много гражданских активистов.
Это тоже, к сожалению, правда. Пожелаем Навальному крепости духа. Ему еще предстоит 17 дней, больше двух недель, да, в спецприемнике, и неизвестно, что будет дальше. В этом главный вопрос, на самом деле политический, момента. Вот Любовь Соболь, юрист Фонда борьбы с коррупцией и член центрального совета партии «Россия будущего», говорит, что и без Навального Фонд и партия будут работать.