Кирилл, вот этот саммит, он просто прошел сегодня. Я не уверен, что я понял, до чего они договорились. До чего они договорились?
Да, все правильно было сказано, так как можно констатировать, что пока результатов саммита никаких нет. Все осталось в подвешенном состоянии, судьба Идлиба еще не решена, как будут развиваться события, мы увидим, скорее всего, в ближайшие несколько дней. То есть речь идет о том, воздержатся ли Россия и Иран от поддержки режима Асада в случае проведения операции в Идлибе, либо они все-таки будут настроены принять турецкие предложения, которые, по всей видимости, были сделаны Эрдоганом в ходе саммита, касающиеся отделения «ан-Нусры» (Верховный суд России признал организацию «Джебхат ан-Нусра» террористической, ее деятельность на территории России запрещена) и других одиннадцати группировок, которые отказываются входить в формируемые Турцией, скажем так, армейские структуры оппозиционные.
Они же встретились, Путин и Эрдоган, встретились перед саммитом и отдельно разговаривали? То есть они, что они обсуждали, и до чего они могли договориться между собой?
Вот, видимо, речь шла как раз о том, главный вопрос — это противодействие «ан-Нусре», если удастся как-то согласовать и решить вопрос «ан-Нусры», если Турция могла дать Москве какие-то гарантии, что этот вопрос будет решен…
Что значит — вопрос решен? Это значит — можно атаковать?
Нет.
А что значит?
Турция в данный момент понимает, что если дать повод атаковать «ан-Нусру», будут атакованы все группировки оппозиции, как это было в Восточной Гуте, например.
Тогда что значит решение вопроса?
Решение вопроса, турки хотят расколоть, скажем так, «ан-Нусру», для этого есть определенные, есть шанс это сделать, потому что уже были прецеденты, что некоторые группировки хотели из нее выйти и пока удерживаются только силой в составе «Хайят Тахрир аш-Шам», как сейчас «ан-Нусра» называется. Соответственно, «ан-Нусра» сейчас полностью финансово зависима тоже от Турции, так как весь доход она получает из-за контроля пограничного перехода Баб аль-Хава. Если его закрыть, если лишить «ан-Нусру» финансирования, если поддерживать центробежные тенденции в ней, то скорее всего, эта группировка распадется. И в частности, в турецких предложениях это было озвучено, что эта группировка может распасться, но ее члены могут либо войти в состав Национального фронта освобождения и дальше в состав Сирийской национальной армии, а те, кто не хочет, могут переселиться, скажем так, на территории, подконтрольные Турции, которые они отвоевали у курдов и у «Исламского государства» (Верховный суд России признал организацию «Исламское государство» террористической, ее деятельность на территории России запрещена) во время «Щита Евфрата».
Если я правильно понимаю, это тот же разговор, который ведется уже давно.
Да-да.
То есть в этом смысле ничего не изменилось, это просто выражение того, что вы, турки, давайте договоритесь с ними, сделайте то, что вы хотели сделать, и тогда мы уже войдем. Да, правильно? Но это то, что Турция говорила еще месяц назад. И вот теперь мы на этом саммите…
Да, но Турции нужны гарантии, что операции военной не будет за это время, пока туркам дадут решить этот вопрос.
Как долго еще это может продолжаться? И если саммит закончился ничем.
Вот после саммита будут либо какие-то консультации продолжаться с турецкой стороной, либо Иран и Россия все-таки пойдут на военную операцию, но это чревато расколом тройки, Астанинской тройки. Москва, конечно, для Москвы это нежелательный сценарий, потому что в тройку слишком много вложено усилий.
Все зависит от позиции Москвы сейчас, сегодня?
В данном случае в большей степени да.
Какое было бы наиболее правильное развитие событий?
Правильное, я считаю, что дать туркам время. Дать туркам время решить проблему «Джебхат ан-Нусры» и других группировок, которые принято считать радикальными.
А это возможно на практике?
Да, конечно. Мы видели, что «ан-Нусра» уже была ослаблена в ходе противостояния с «Джебхат Тахрир Сурия» — это одна из группировок, которые сейчас входят в Национальный фронт освобождения. И действительно «ан-Нусра» ослабла, у нее очень сильные противоречия, из нее вышло много группировок, которые связаны остались с «Аль-Каидой» (Верховный суд России признал организацию «Аль-Каида» террористической, ео деятельность на территории России запрещена), это «Хурас Ад-Дин» (Верховный суд России признал организацию «Хурас Ад-Дин» террористической, ее деятельность на территории России запрещена) теперь называется. То есть в принципе есть шанс решить этот вопрос.
Одновременно звучат очень тревожные сообщения. Кроме того, что эти лидеры должны как-то договориться между собой в этом тяжелом треугольнике, который даже четырехугольник, потому что еще есть Иран, звучат вот эти разговоры о провокациях, о возможных химических атаках. Американцы говорят, что возможна химическая атака, Россия говорит, возможна химическая атака. Что это все значит, и возможна ли химическая атака?
Как мы знаем из предыдущих событий, что химическая атака возможна в Сирии. То же самое произошло в Гуте, когда были заявления, что она планируется, и в итоге она состоялась. Сейчас, естественно, это тоже может быть, однако мы не знаем, откуда у Министерства обороны такая информация, насколько ей можно доверять, так как она достаточно противоречивая. Была названа частная военная компания несуществующая британская, которой уже нет, которая вошла в состав другой компании, также называются различные группировки, то это «Хаят Тахрир аш-Шам», то «Ахра Рашам», которые эту провокацию должны провести. Поэтому, скорее всего, это такая информационная была подготовка к наступлению на Идлиб. В конце концов, благодаря этим заявлениям и благодаря якобы противодействию и усилению американской группировки в Средиземном море, была стянута к берегам Сирии целая эскадра, восемь кораблей из которой оснащены ракетами «Калибр», предназначенными…
Допустим, то, что российская сторона говорит, это пропагандистская цель преследуется таким образом. Какова все-таки позиция американцев, и что они будут делать, при каком развитии событий?
Для американцев это красная линия, красная черта, если будет применено еще раз химическое оружие…
Это да, это мы понимаем. Это в общем после Гуты более-менее очевидно, будем надеяться, что этого не произойдет. Тогда что?
Скорее всего, США, если начнется военная операция, скорее всего, США смирятся с тем, что это происходит, потому что мы это наблюдали на юге Сирии, в Дерра и Эль-Кунейтра, где американцы фактически открыто заявили, что они не будут поддерживать фракции сирийской оппозиции, которым до этого они поддержку обещали. Если они, скажем так, согласились с тем, что южная Сирия теперь перешла под контроль Асада, при том, что там большие проблемы с Израилем были и с иранским присутствием, то для Соединенных Штатов проблема Идлиба гораздо менее важна. Хотя, как мы знаем, Трамп непредсказуем, и можно ожидать всего чего угодно.
Да, Трамп непредсказуем. С одной стороны, мы не можем принимать всерьез все его эти твиты и заявления, мы уже ученые и этого не делаем, мало ли что он сказал. С другой стороны, мы знаем, что он может распорядиться сравнять с землей, а потом Мэттис скажет: «Нет, все мы будем делать не так», как напишут в новой книге Боба Вудворда, которая сейчас выходит в Америке. Но тем не менее, Трамп все-таки заявляет, что нет, мы не допустим гуманитарной катастрофы и так далее.
Конечно, есть возможность, что Трамп будет реагировать более жестко, это во многом, конечно, зависит от решения проблемы беженцев. Если будут массированные удары по Идлибу, если это вызовет поток беженцев, по некоторым оценкам, их число может достичь 800 тысяч человек, от 200 тысяч до 800 тысяч беженцев.
Это огромная цифра…
Да, в зависимости от масштабов операции. И от количества числа жертв…
Там очень населенные, если я правильно понимаю, территории…
Да, там до революции в Сирии было 750 тысяч, до миллиона, население. Сейчас до трех с половиной миллионов проживают, то есть два с половиной миллиона это вынужденные переселенцы. Соответственно, если появится угроза гуманитарной катастрофы, то США, конечно, смогут вмешаться.
Но ее можно избежать, этой гуманитарной катастрофы, если сейчас три страны сумеют договориться между собой и, соответственно, сдержать четвертую сторону, это Асада, от прямого наступления?
Да, конечно. И для этого есть некоторые компромиссы. Можно сделать, например, проведя ограниченную операцию в Джиср-эш-Шугур и Эль-Габ, это районы в Хама и Латакия, провинции, которая прилегает к Идлибу. То есть вроде как операция проведена, но масштаб будет ограничен, и в это время будут проводиться какие-то переговоры и консультации с Турцией.
Насколько велика вероятность, что все пойдет не так, а наоборот, по негативному, самому плохому сценарию, и никто ни с кем не договориться, и в результате таки начнется вот это озеро крови, про которое Эрдоган, в частности, говорил?
Это очень опасный сценарий, потому что это может привести к конфликту с самой Турцией, так как в Идлибе, точнее, по периметру этой зоны деэскалации расположены 12 наблюдательных пунктов турецких, на которых находятся турецкие военнослужащие. И в случае какой-либо угрозы, а если наступление начнется, так или иначе угроза им будет, то Турция сможет просто-напросто усилить свою группировку и ввести туда дополнительные силы.
И кроме того, это будут массовые жертвы?
Да, конечно.
Фото: Андрей Грязнов / ТАСС