Победа доктрины Сечина: как создается нефтяной «Газпром» и почему арестовали Улюкаева

Кирилл, что все-таки произошло? И почему именно компания «Роснефть» оказалась в центре этой истории? Так я сформулирую.

Это хороший вопрос, почему именно компания «Роснефть». Компания «Роснефть» — это на самом деле второй фактор, в этой истории есть, на мой взгляд, две составляющие очень важные. Одна — репрессивная составляющая. Действительно, совершенно новая политическая реальность перед нами разворачивается, когда выясняется, что не один Улюкаев, а неопределенное число министров и членов правительства находятся в постоянной разработке ФСБ и ходят буквально под этим дамокловым мечом, потому что если они что-то не так, не такое заключение выдадут, могут быть арестованы.

Это новая интересная ситуация, принципиально новая, действительно новая политическая ситуация. Мы к ней идем, репрессии играют все более важную роль, подменяя политические механизмы управления, это мы отмечаем на протяжении последнего года-полутора примерно. Но возвращаясь к вопросу сформулированному, действительно «Роснефть», какое знакомое слово. «Роснефть» это нехорошая компания. Знаете, как нехорошая квартира была у классика. В 1997 году возникли планы приватизации «Роснефти», тогда государственной компании, и борьба вокруг приватизации «Роснефти» стала одним из факторов отставки правительства Черномырдина. И так с тех пор…

И потом не исключено, что и правительства Кириенко.

Да, так с тех пор это и идет. «Роснефть» как бы маркирует важнейшие политические повороты, события вокруг этой компании в политической истории страны. И здесь уже была масса слов сказано о том, что сначала Улюкаев выступал против того, чтобы «Башнефть» отошла «Роснефти», как и все экономические головы в кабинете, и Шувалов, и помощник президента Белоусов, все выступали против этой приватизации, против того, чтобы отошло «Роснефти». Уже очень много об этом говорили. Но собственно говоря, в чем вопрос? Почему они были против приватизации, и почему кто-то был против того, чтобы «Башнефть» отошло «Роснефти», а кто-то был «за»?

Это важный вопрос, потому что экономические члены кабинета, которые выступали за то, чтобы «Башнефть» была продана не «Роснефти», а на рынке, они исходили из той задачи, которая была поставлена президентом и правительством изначально, — нужно получить деньги для бюджета, нужно закрыть дыры бюджета. Тогда надо «Башнефть» продавать тому, кто принесет реальные деньги. Сечин, «Роснефть» — госкомпания, она с одной стороны дает деньги вроде бы за «Башнефть», покупая ее, но мы должны понимать, что это деньги являются вычетом из доходов компании «Роснефть», и значит, вычетом дивидендов, которые «Роснефть» должна платить государству. То есть казна не получает денег в виде…

Дополнительных не получает?

Да, не получает деньги.

Все те же, просто в другой упаковке.

Да, она получает деньги за «Башнефть», но тут же лишается дивидендов «Роснефти» от прибыли «Роснефти». Это ерунда. Но кому было интересно, чтобы «Башнефть»… Что означает то, что «Башнефть» не была продана на рынке, а досталась «Роснефти»? Это означает, что несмотря на трудности экономические, побеждает доктрина Сечина. А доктрина Сечина состоит в том, что «Роснефть» должна быть таким вторым нефтяным «Газпромом» российским, супергигантской компанией, охватывающей большую, если не всю, в перспективе нефтянку российскую, контролирующую ее почти целиком.

А дальше встает такой вопрос: «Башнефть» переходит «Роснефти», и тогда, если концепция Сечина, концепция нефтяного «Газпрома» сохраняется, то это означает, что цена вопроса о том, кто купит пакет «Роснефти» на следующем этапе приватизации, страшно возрастает. То ли это должна была быть просто коммерческая покупка нефтяной компании, то ли это у нас продолжает строиться нефтяной «Газпром», и кто-то станет его частным акционером. И таким образом те люди, которые убедили Путина, когда Путин изменил свое решение по покупке «Роснефтью» «Башнефти», согласился с этой концепцией…

Это произошло в конце августа, в начале сентября.

Когда он изменил свое решение, фактически поддержал именно такую схему, и после этого все остальные тоже ее стали поддерживать. Так вот в этот момент, по всей видимости, было уже принято решение о том, кто будет покупателем этого 20-процентного пакета, потому что это связанные вещи. Это две разные концепции, они конкурируют, то ли продавать на открытом рынке, один пакет на другой пакет, ну не на совсем открытом рынке, но на более-менее конкурентном рынке, главное, что мы получим за них деньги. То ли мы пакет «Башнефти» передаем в «Роснефть». «Роснефть» становится больше и дороже, и тогда этот 20-процентный пакет, который мы будем приватизировать уже от объединенной «Росбашнефти», он становится стратегическим вопросом, и по всей видимости, вопрос именно о его покупателе и является одной из пружин той драмы, которую мы наблюдаем.

Что это значит? Что означает тогда в этом контексте домашний арест Алексея Улюкаева, министра?

В этом контексте, если наша реконструкция верна, то в этом контексте арест Улюкаева должен показать другим заинтересованным группам, которые имели, может быть, намерения претендовать на этот пакет, что они…

Или как-то распорядиться им.

Нет, некоторые группы, которые были связаны с какими-то потенциальными покупателями этого пакета, им показывают, что судьба пакета решена, что их здесь не должно стоять, что история пойдет по другому пути, и покупатель уже определен.

Но эта версия так или иначе подтвердится, если этот пакет в результате будет приватизирован так или иначе то ли менеджментом, то ли самой компанией, то ли кем-то, аффилированными лицами, да?

Я считаю, что не обязательно может быть менеджмент компании, абсолютно. Даже в другом случае это может быть какая-то другая группа предпринимателей в России, необязательно менеджмент компании, но они, возможно… Ведь то, что происходило летом, давало большой спектр аппаратной игры — Сечин хочет получить «Башнефть», все члены правительства, которые отвечают за это, против того, что ему продавать «Башнефть».

В этот момент открывается колоссальная возможность для заключения некоторых сделок. Сечин, например, получает этот пакет «Башнефти», кто-то говорит, что Сечин получит эту «Башнефть», но если он согласится с тем, что покупатели будут такие-то, а не такие-то. И, возможно, здесь был заключен некоторый новый союз, который привел вот к такому повороту событий.

У меня еще один вопрос. Очень быстро на этот раз, это не всегда так бывает в таких случаях, а здесь это было быстро. Пресс-секретарь Путина Дмитрий Песков быстро очень сказал, что Владимир Путин был с самого начала в курсе всей этой ситуации, уже некоторое продолжительно время за ней следил, знал, что министр находится в разработке, и так далее. Как это понимать?

Опять-таки, если внимательно смотреть на ситуацию, то очевидно, дело происходило так, что где-то там с какого-то времени вечером, когда началась операция по задержанию Улюкаева, предъявление ему обвинений, до примерно 11-12 часов утра следующего дня было время неопределенности, когда никакого официального подтверждения одобрения Путиным такого хода событий не было. По всей видимости, мы знаем, что ночью, кажется, многие были на своих рабочих местах, и происходили некоторые напряженные переговоры. Утром, мы знаем, что к тому времени, когда Песков сказал про то, что Путин знает, параллельно появилось сообщение, что Путин уже обсудил с Медведевым эту ситуацию. То есть я думаю, что за ночь происходило некоторое напряженное выяснение отношений. Ну да, и к этому моменту уже судьба, во всяком случае Улюкаева, была решена.

Вот эти сообщения о том, что целый ряд министров были в разработке, ФСБ давно за ними следит и так далее. Вот те соображения, которые только что Андрей Нечаев говорил, что на самом деле это атака на все правительство. Насколько это имеет смысл, такое утверждение? Вообще можно ли говорить о том, что арест Улюкаева это некоторый новый виток в новом изводе борьбы идеологической, если угодно, я даже не знаю, можно ли еще по-прежнему употреблять такие слова, таких дирижистов и государственных бизнесменов с теми, кого мы до сих пор называем либералами?

Нет. Я думаю, что так не нужно говорить. Я думаю, что борьба идет, как я уже сказал, во-первых, это борьба силовых структур за новую, еще более мощную роль в определении внутренней политики, всей внутриполитической и экономической повестки. Ну вот то, что мы слышим сегодня, все какие-то дикости, что министра взяли в разработку, потому что заподозрили, что его суждения связаны с надеждой получить деньги.

Ну а что дальше? Дальше министры как будут что-то говорить публично? Как они будут дальше принимать решения, когда они понимают, что как ФСБ решит, если оно заподозрит тебя, то и все, и ты сядешь.

Что ты думаешь одно, а руководствуешься другим.

Не поэтому, а поэтому. И все, и сейчас тебя у тебя прослушка, и закрываем. Конечно, какая-то совершенно дичайшая ситуация, которой не было, такой ситуации в стране действительно не было со сталинских времен, вот такого влияния, безоговорочного, ничем не ограниченного влияния силовых органов, в частности ФСБ и спецслужб, на все аспекты жизни страны и бюрократической системы не было со Сталина.

И скорее говорить надо об этом, а не о борьбе двух курсов.

Да, это первое. А второе — тоже это опять-таки не про два курса, а это про то, кто будет приватизировать «Роснефть», кто возьмет пакет этого второго нефтяного «Газпрома», который создает Сечин. И это очень важно, потому что на самом деле это открывает перед нами такую интересную тему, более широкую политическую тему постпутинского транзита. В любом случае Путин стареет, и где-то там его политическое время закончится, и то, как к этому времени сложится конфигурация активов государственных, полугосударственных активов, неформальных контролей, формальных контролей — это уже очень актуальная тема, которая безусловно стоит на повестке дня.

Спасибо большое. 

На превью: РИА Новости / Максим Блинов