«Похоже, их собрали для какого-то важного дела»: чем могли заниматься моряки на «Лошарике» и почему трагедия напоминает «Курск»

У меня в эфире по скайпу редактор вестника «Морской бюллетень» Михаил Войтенко и Борис Кузнецов, в прошлом адвокат, который представлял семьи погибших подводников с «Курска». Я сначала обращаюсь к Михаилу Войтенко, насколько правдоподобной выглядит для вас та версия, которая перед нами сейчас лежит на столе, это аккумуляторный отсек и короткое замыкание?

Михаил Войтенко, редактор вестника «Морской бюллетень»: В том-то и дело, моя позиция в этом во всем такова: без всех данных, которые мы имеем, а этих данных очень мало, они явно недостаточные и засекреченные, то есть было ли это в отсеке, в котором находится аккумуляторная яма, может быть, там оно и было, было ли это воспламенение испарений от аккумуляторной ямы, смешавшихся с воздухом, это очень опасно и самовоспламеняемо, может быть. Может быть, это было что-то другое. Тут у нас такой ужас и получается, что у нас до крайности мало информации, именно в связи с тем, что лодка такая секретная.

А как вы объясняете эту паузу, сутки, обнародована трагедия была через сутки после того, как она случилась? Как вы объясняете эту паузу?

Войтенко: Да очень просто я ее объясняю, держали информацию до последнего и молились, чтобы она никуда не выскочила, может быть, если повезет, с их точки зрения, так и вообще никто ничего не узнает. Вот и все, держали до последнего, я знаю это по гражданским судам, гражданские компании-судовладельцы держат до последнего информацию, ждут, когда она сама выскочит, ничего не сообщают.

Такие вещи, кажется, нельзя скрыть. Или это совершенно обычное дело, когда речь идет о любой катастрофе такого порядка?

Войтенко: Да как вам сказать. Сказать, что их скрыть нельзя, эти вещи, нельзя, потому что если обратим наше внимание на военно-морской флот Китая, то странная вещь, вот уже столько лет он существует, они ляпают эти суда, корабли свои со страшной силой, и никаких аварий, ничего про них нет. Единственное, что может быть, что аварии есть, что аварии серьезные, но они очень тщательно скрываются. То есть, в общем-то, все скрываются, ВМФ любой страны, но просто есть те, кто более ответственно к этому делу подходит, и знает, что к ним больше внимания, например, ВМС США, поэтому они открыты, потому что знают, что под них копают со страшной силой, и лучше сказать сразу, чем опоздав и вызвав еще большие подозрения. Но вообще-то это обычно.

Борис, я вас спрошу. Ваша судьба настолько тесно связана с трагедией «Курска», что это уже какая-то серьезнейшая часть вашей жизни. И у меня вопрос сначала такой, какие у вас эмоции возникли после того, как вы узнали вот об этой трагедии?

Борис Кузнецов, бывший адвокат: Для меня это в общем повторение трагедии, которая произошла 19 лет назад, я как бы заново все это переживаю.

А почему так? Все-таки мы действительно понимаем, та трагедия, я не знаю, есть такие трагедии, нельзя мериться погибшими и смертями, это невозможно, но та катастрофа оставила глубокий шрам на всем российском обществе. Здесь пока такого эффекта глубокого все-таки нет. Почему для вас это продолжение той ужасной истории августовской?

Кузнецов: Во-первых, я тесно связан с Военно-морским флотом. У меня есть военно-морское образование, я защищал адмиралов, защищал Черноморский флот, защищал военных моряков. Ну и вот трагедия «Курска». Поэтому я внимательно отслеживаю все, что происходит в Военно-морском флоте России, и в общем, это для меня большая боль. Я думаю, сейчас еще рано говорить, потому что информации действительно поступает не очень много. Если уголовное дело по «Курску» полностью рассекречено, и мы можем сказать и о причинах гибели экипажа и корабля, и кто виноват в этой гибели, и каковы причины, то в данном случае говорить пока что рано, потому что действительно очень мало информации об обстоятельствах гибели. Но в любом случае, что бы там не произошло, все равно это будет человеческий фактор, по моему глубокому убеждению. Потому что, либо это аккумуляторные батареи были негодные к эксплуатации, либо были какие-то протечки, что вода или какие-то жидкости попали на кабели, или на фрагменты, где были соединения какие-то электрические, где произошло короткое замыкание, может быть, другая причина. Я говорю, что в конце концов это будет известно. Другое дело, что мы официально никогда не получим ответа, чем занимался этот подводный корабль, и каковы функции официально. Но неофициально об этом в общем достаточно хорошо известно, об этом публиковалось много лет тому назад, и в нашей печати, и в американской печати. Я точно знаю, что одна из таких АС-15 обследовала «Курск», который лежал на дне, это было 13 августа. 12 августа произошла трагедия, а 13 августа уже обследовала «Курск». Но это был не спасательный аппарат, поэтому требовать от экипажа АС, что они там кого-то не спасли, не следует. Там участвовали в спасении другие аппараты, но тоже ничего не смогли сделать.

Михаил, а вы согласны с тем, что это, очевидно, человеческий фактор? И второй вопрос сразу вдогонку, почему, как вы объясняете, что они не успели надеть противогазы? Ведь у них специальные есть эти приборы, которые обеспечивают автономное дыхание.

Войтенко: Насчет человеческого фактора, честное слово, я все-таки считаю, что пока рано говорить, что именно там сыграло свою трагическую роль, потому что, еще раз говорю, даже версия о том, что это произошло в аккумуляторном отсеке, и что это аккумуляторы, испарения аккумуляторов, это всего лишь версия, со слов Министерства обороны, то есть уже можно с некоторой долей скепсиса к этому делу относиться. Мы пока просто не знаем. Там, может быть, и не было никакого человеческого фактора, может быть, наоборот, действительно, техника полетела, еще что-то. Опять же, может быть, там были, в одном отсеке, вот этой лодки, в которой экипаж-то всего 25 человек, и вот в одном отсеке семь капитанов I ранга? 14 человек и семь офицеров, в том числе офицеры самого высокого ранга. Это само по себе наводит на мысли…

На какие мысли? Потому что есть две версии, почему столько высококлассных статусных офицеров оказались в одном месте. Одна версия заключается в том, потому что на самом деле так ты делаешь карьеру, если ты глубоководный подводник, она просто так устроена, ты быстро растешь. А другая версия заключается в том, что их специально собрали, для какого-то важного дела.

Войтенко: Вот похоже больше, что собрали их для какого-то важного дела, тем более, что там был вот этот гражданский, про которого говорят, что его вытолкнули. В общем и целом, еще раз говорю, сейчас пока слишком рано говорить, что человеческий фактор. Слишком рано говорить. Произошло то, что произошло, произошла эта трагедия, вот эти вот люди погибли. Пока мы ничего не знаем, лучше не гадать, потому что какие-то версии могут бросить тень на этих людей, которые погибли.

Это я понимаю, тут, конечно, с вами трудно спорить. Но какое есть правдоподобное, понятное объяснение, что они все-таки не надели свои приборы для автономного дыхания? Может быть, Борис понимает, как это могло произойти?

Войтенко: Слишком быстро, да и все.

Кузнецов: Вы знаете, вы, наверное, смотрели замечательный фильм по книжке Александра Покровского «72 метра». Оказалось, что все индивидуальные дыхательные аппараты, они так и называются ИДА, с разными номерами, они не были как следует заправлены. Может быть и эта причина. Может быть и то, что они располагались не в том отсеке, где была большая часть команды этого подводного аппарата. Но когда я говорю о человеческом факторе, я вовсе не имею в виду экипаж. Я имею в виду, что человеческий фактор всегда присутствует, когда происходит трагедия, я еще раз говорю, либо некачественная продукция была поставлена. Наличие гражданского специалиста говорит о том, что там могли быть какие-то испытания каких-либо приборов, сейчас об этом трудно сказать, потому что неизвестна ни фамилия этого гражданского специалиста, ни какую аппаратуру он монтировал или испытывал, и с какого предприятия он сам. И я думаю, что мы этого не узнаем, это будет храниться под семью печатями.

Мы можем оценить, государство уже оценивает как подвиг, то, что совершили вот те, кто остались в живых, подняв лодку обратно на поверхность. Вы понимаете, как это примерно происходило, через что им надо было пройти, что им надо было преодолеть, чтобы выполнить эту задачу?

Кузнецов: Я считаю, что вообще служба в подводном флоте это подвиг. Несмотря на то, что я настроен антипутински, антимилитаристски, я все-таки считаю, что Россия имеет славные традиции военно-морского флота, и подводного флота, и должна иметь совершенный подводный флот. И в этом случае, как это произошло, мне очень тяжело сказать, вероятно, все-таки закрыли отсеки, заблокировали их, и оставшаяся часть экипажа находилась в том отсеке, где можно было бы управлять подводной лодкой. Я так полагаю, другого я не вижу.

Михаил, к вам последний, наверное, вопрос. Как вы считаете, мы узнаем все-таки, что произошло на этой лодке? То есть, будет ли у нас информация, у нас, у общества, которой мы сможем доверять и которая позволит нам восстановить картину событий и соответственно, принять меры, проследить за тем, чтобы государство приняло меры, чтобы такие катастрофы больше не повторялись?

Войтенко: Нет, настолько глубоко они не позволят. Если там произошло что-то, так скажем, какая-то действительно чистая авария, ну там испарения аккумуляторной ямы или явное там какое-то короткое замыкание, которое что-то вызвало, может быть, в таком случае. Но конкретно и точно, особенно если там замешаны вот эти испытания, на которые мы глаз положили и подозреваем, не узнаем. Я думаю, не узнаем.

Спасибо большое.