«Хабаровск — новая модель сопротивления». Глеб Павловский — о том, как Путин разучился решать кризисы, и о соперниках президента во власти

Глава карельского «Мемориала» Юрий Дмитриев будет сидеть в тюрьме до ноября. Журналист Иван Сафронов сидит в СИЗО. В Хабаровске избили местного активиста, который снимал репортажи, а на самых активных демонстрантов уже стали составлять протоколы.

Екатеринбургский политолог Федор Крашенинников получил второе наказание по недавно введенной в административный кодекс статье, «Неуважение к власти», и получил за это семь суток спецприемника — это прецедент. В спецприемник в нарушение Конституции до сих пор сажали за протестные демонстрации и с недавних пор — за одиночные пикеты, но еще ни разу в нарушение Конституции — которая до сих пор формально гарантирует свободу слова в стране — еще ни разу не сажали за слова. Крашенинникова сначала оштрафовали за то, что он обозначил российских судей непечатным словом, а теперь и посадили, когда он слегка переиначил формулировку и написал у себя в телеграме, что судьи Конституционного суда в России — это «говны в мантиях».

«Коммерсант», 23 июля 2020: «Согласно заключению эксперта и специалиста, данное выражения носит унизительную и оскорбительную характеристику судей Конституционного суда, тем самым [Крашенинников] выразился в неприличной форме, которая оскорбляет человеческое достоинство и общественную нравственность, в данном случае судей Конституционного суда РФ как органа, осуществляющего государственную власть в Российской федерации»,— говорится в протоколе.

С одной стороны, это относительно чистый пример «Уловки-22» в российской политике, поточу что чем чаще российские судьи наказывают политолога Крашенинникова за то, что он называет их плохими словами, тем ближе они к тому определению, которое он им дает, а значит — тем меньше это оскорбление власти, а значит, они не должны его наказывать. Но если бы они его не наказали, то тогда, наоборот, данное им, политологом Крашенинниковым, определение стало бы более оскорбительным, — а значит, можно и наказать.

Это шутка, а всерьез арест Крашенинникова означает дальнейшее расширение практики антиконституционных репрессий. На нем отрабатывают механизм, и в следующий раз уже накажут любого другого журналиста — и на второй раз посадят в изолятор просто за критику власти, и больше ни за что. Как это сделали с Крашенинниковым. 

Репрессии за слова становятся тотальными. Публичная речь — хоть в твиттере, хоть в ютьюбе, хоть в инстаграме, — это теперь минное поле. Конечно, скорее подорвется тот, кого уже взяли на карандаш в ФСБ. Ну и, конечно, Алексей Навальный, которому на этой неделе было предъявлено обвинение в клевете в адрес ветерана войны Игната Артеменко, который среди прочих участвовал в агитационном ролике телеканала РТ за поправки к Конституции. А Навальный про всех участников этого ролика вместе — Артемий Лебедев, Иван Охлобыстин, этот 94-летний ветеран и так далее, — сказал, что они «команда продажных холуев, позор страны и предатели».

Ветеран в неформальной иерархии ценностей российской власти даже повыше Конституционного судьи — не конкретный ветеран, а само понятие. Уж кому, как не Дождю, не знать об этом — а точнее о том, что Кремль прикрывается ветеранами для того, чтобы решать свои собственные задачи, будь то отключение Дождя от эфира или преследование Навального, что, на мой взгляд, является оскорблением ветеранов, и если уж им подавать иски — то к Следственному комитету. Но оскорбленный внук ветерана подал иск именно к Навальному. А дальше — обыски, следственные действия, подписка о невыезде и так далее.

Политик Алексей Навальный, 23 июля 2020: Использование этого несчастного пожилого человека выглядит очень, очень отвратительно. Все отлично понимают, что происходит, кроме того — окей, если они хотят посудиться. Ну, я тогда использую этот суд как трибуну для того, чтобы еще раз залезть туда и сказать все, что я думаю, прямым текстом. Про эту Конституцию, про тех людей, которые там агитируют. 

И это еще не все. Алексей Навальный закрывает Фонд Борьбы с коррупцией 

Евгений Пригожин, конечно, не Игорь Сечин, а отрицающее связь с Пригожиным ООО «Московский Школьник» в любом случае не «Роснефть», поэтому сумма иска этой компании к Навальному составила не 43 млрд рублей, как у иска «Роснефти» к РБК — там уже мировая, иск отозван, — а 88 млн рублей. Это прошлогодняя еще история, когда Любовь Соболь занималась отравлениями в московских детских садах, и родители детей добились компенсаций у двух связанных с Пригожиным кейтеринговых компаний, а «Московский Школьник» засужен не был и подал встречный иск об ущербе деловой репутации. И суд присудил ему 88 рублей — ФБК, разумеется, не платил. 

Юридическое лицо ФБК в итоге ликвидируется, но у Навального уже есть другое, запасное, специально на этот случай. И в ФБК считают, что эти 29 млн так и останутся висеть на ликвидированном фонде, а Навальный и его соратники продолжат работать дальше. Об этом говорит Иван Жданов.

Директор ФБК Иван Жданов: Значит, мы не можем платить аренду, контрагент, снимать помещения и прочая, и прочая. Мы не хотим прекращать работу, поэтому мы создали еще одно юридическое лицо, даже не создали, оно давно у нас было в запасе на примерно такой…

 — А что будет с ФБК, на котором висят эти долги? Это банкротство или что это?

 — Скорее всего, ничего не будет, потому что по этому долгу банкротить нельзя, других долгов у нас нет, скорее всего, эта организация…

 — А почему нельзя банкротить этот судебный иск?

 — Потому что неимущественный характер имеет иск. Тут много юридических деталей. Этот иск не подходит под банкротство. То есть, скорее всего, долг будет так и висеть, какие-то суммы, которые появляются на счете, они все равно будут появляться, будут списываться в пользу Пригожина, но, я думаю, небольшие.

Так или иначе, борьба с оппозицией — кого бы ни понимал под ней Кремль — переходит в другое качество, точно так же, как в другое качество переходят выборы в стране. Выборы в регионах 13 сентября — а это, между прочим, 18 губернаторов и четыре депутата Государственной думы — пройдут в течение трех дней, как сообщила Элла Памфилова. 

Председатель Центризбиркома России Элла Памфилова заявила, что досрочное голосование на выборах в сентябре будет организовано с 11 по 12 сентября, а 13 сентября пройдет основной день голосования. «Досрочное голосование будет проводиться в течение двух дней. Основной день голосования — это 13 сентября, а вот в течение двух дней мы предлагаем — 11 и 12 сентября — провести досрочное голосование», — сказала Памфилова на заседании ЦИК в пятницу.

Памфилова говорит, что трехдневное голосование состоится не во всех, а только в 41 регионе — еще же выборы в региональные и местные парламенты, — но уже понятно, во всех ключевых регионах будет именно так. Таким образом, новая жизнь уже наступила, хотите вы этого или нет. И вот еще одна картина из этой новой жизни. Приговор по делу «Нового величия» будет оглашен 6 августа. Я напомню: дело о создании экстремистского сообщества, инициатором которого стал сотрудник спецслужб — то есть, это была провокация — длится уже почти три года. И на момент ареста одной из обвиняемых, Анне Павликовой, было 17 лет, и она почти полгода провела за решеткой. И вот это знаковое дело последних лет подходит к концу, все обвиняемые отрицают свою вину, прокуратура требует дать трем обвиняемым — молодым людям — реальные сроки от шести до семи с половиной лет, а остальным — условно, включая девушек.

А в эту пятницу было опубликовано заявление Руслана Костыленкова, которого обвинение считает лидером несостоявшейся экстремистской группы. Даже после всего то, что мы знаем про дело «Сети» и другие пытки, читать это невыносимо. Костыленкову подкидывали наркотики. Его били. Его душили надетым на голову пакетом. И его изнасиловали ручкой металлического молотка. Это все произошло 15 марта 2018 года, у него дома в момент ареста. 

В какой-то момент Кавказец взял желтый пакет и надел мне его на голову, стало тяжело дышать, но сознание я не терял. Вдобавок, он же достал небольшую пластиковую коробочку и грозил применить ее. Что это было я не понял, то ли паяльник, то ли шокер. Рыжий и Бивень его остановили, так как посчитали, что применение этой «коробочки» лишнее. Плюс, Кавказец кинул на журнальный столик перед мной файл с листовками/программами «Нового Величия». Потом меня отвели на кухню и оставили с СОБРовцами — Прыщём и Анонимом. Они поставили меня в растяжку, Прыщ держал меня, а Аноним сначала отбил мне почки, а потом взял кухонный молоток из стали (для отбивки мяса) и засунул его ручку мне глубоко в анус.

В эфире Дождя — политолог Глеб Павловский. 

Глеб Олегович, здравствуйте!

Здравствуйте!

Я хотел спросить, что вы думаете про эти признания одного из пострадавших, обвиняемых по делу «Нового величия» с этими подробностями, которые мы все сегодня узнали? И тут еще производит впечатление будничное, они просто входят, просто в момент ареста все происходит, и это на самом деле картина, которую, в общем, я до сих пор не могу уложить у себя в голове.

А почему? Я думаю, что мы давно научились укладывать это в голове. Мы знакомы уже с большим ассортиментом пыток и пыточных инструментов, иногда даже специальных, а иногда найденных на месте, как в истории с кухонным молотком. Мы привыкли к этому обстоятельству, что рядом находятся вроде бы элементы какой-то современности и тут же рядом пытают, причем важно, что пытают не в качестве эксцесса, не в качестве какого-то срыва. Это норма, и эта норма, видимо, санкционирована. Раз она санкционирована, то должны быть и какие-то бумаги на эту тему.

Известны бумаги тридцать седьмого года, да, специальное письмо Сталина и кого-то еще о том, как надо обращаться с врагами народа. А тут, я думаю, объем, масштабы применения пыток шире, чем в сталинское время, они больше.

Правда.

Потому что пытают в каждом втором отделении полиции, пытают в каждом первом отделении ФСБ. ФСБ в принципе превратилось в аналог Гестапо. Это Гестапо избирательное: иногда пытает, иногда не пытает, иногда провоцирует только. Но это вещь, которую нельзя терять из виду, что в течение десяти лет, не двадцать лет, еще десять лет назад это было скандалом, да. Помните историю со шваброй, бутылкой из-под шампанского в Казани, кажется? Вся страна возмущалась.

Тогда это выглядело как эксцесс, но в системе МВД бывают, случаются садисты, бывает, полицейский может оказаться садистом, бывает такое.

Да, но возмущались этим и провластная пресса, возмущались провластные партии. Сегодня это норма.

Да, именно, здесь это рабочий инструмент, а там это…

Да, это норма, и мы должны понять, что мы имеем дело с… В определенных секторах это государство стало террористическим. Оно не равномерно террористическое по всему полю, но в некоторых секторах оно действует террористическими средствами. И надо думать, что с этим делать.

И что, это, соответственно, цепочка решений, которая восходит на самый верх ФСБ? Я так понимаю, что есть, видимо, какие-то составы уголовные, по которым?..

Вы знаете, у верха ФСБ нет никакой проблемы в том, чтобы устроить скандал, даже внутренний, внутриаппаратный, и напугать тех, кто это делает. Большой проблемы здесь нет. Аппаратная дисциплина есть. Это не может быть нарушением дисциплины, потому что речь идет об обращении с людьми, которые не связаны аппаратной дисциплиной. Они все равно об этом расскажут, они об этом скажут на суде и так далее. Значит, это поощряется, значит, господа Путин, Бортников и другие…

Путину докладывали про пытки, такое происходило на заседаниях Совета по правам человека.

Они санкционируют…. Нет, пока нет у нас противоположных данных, мы должны твердо знать, что господа Путин и Бортников санкционируют пыточное следствие. И какие выводы из этого делать ― это уже другой вопрос.

Мы ждем приговора по этому делу сейчас, и при этом параллельно происходят не столь ужасные в чисто физическом смысле, но тоже тревожные события. Во-первых, мы видим кампанию против Навального, его атакуют с разных фронтов одновременно. Мы видим один кейс с политологом Федором Крашенинниковым, впервые человек садится за оскорбление власти.

Это все какое-то общее или случайно собравшееся, как говорится, накипело после голосования по поправкам? Или на самом деле это единая система решений?

Во-первых, система власти в кризисе. Этот кризис называется Хабаровск. То, что мы видим, ― это более-менее такое кризисное, иногда даже паникерское поведение. Еще неделю или две назад Элла Памфилова говорила, мы помним, что этот закон о трехдневном голосовании применяться в этом сентябре не будет. Сейчас она изменила свое решение, то есть не она, конечно, да.

Это говорит о высокой степени, я думаю, даже не неуверенности, а именно паникерства. В паникерском состоянии наша система более опасна, поэтому одновременно дают указания каким-то своим бандитам бить людей в Хабаровске, людей Навального, они не знают, что делать, потому что Хабаровск ― это новая модель сопротивления, она тиражируема, в принципе, Хабаровск может быть дальше где угодно теперь.

А какие-то вещи обычные, обыкновенные. Аппарат действует по-прежнему, он все время, знаете, как ребенок, который каждый день, когда родители уйдут на работу, проверяет, заперли ли они ящик, так и аппарат каждый день проверяет, может ли он воспользоваться возможностями, которые он получил, уголовными и другими. А Дума работает просто как генератор нарушений. И главное ― после 1 июля в Российской Федерации не существует непреодолимости закона. Фактически дан сигнал о том, что ты можешь пробовать, можешь расширять пределы возможного, и даже, я думаю, это в какой-то степени поощряется и будет поощряться.

Поэтому здесь нам, я бы сказал, это такой уголовный террористический креатив, и нам надо быть готовыми именно к этому креативу. Смотрите, появилась такая вещь, которой долго не было, Фургал ведь здесь не единственный, как апробация каких-то обвинений, связанных с девяностыми, с нулевыми. И я думаю, это тоже пойдет.

В отношении чиновников?

Почему только чиновников? Быков не чиновник. Здесь Фургала ставят в один ряд, но, вообще-то говоря, скорее всего, он в ряду расширения, так сказать, репрессивного поля. Идет криминализация прошлого Российской Федерации, обстоятельств, в которые она возникала. Конечно, это будет избирательная криминализация. Если, скажем, господин Путин ходил на стрелки с бандитами, вряд ли он попадет под подозрение, но кто-то другой попадет. И это тоже еще одно поле возможного.

Поэтому здесь очень важно, какие пределы, какие упоры сможет выставить общество. Хабаровск показывает одновременно и что это возможно спонтанно, и что солидарность отсутствует. Москва не солидарна с Хабаровском.

Давайте я вас про это чуть подробнее спрошу. Вы сказали, что это вообще новая модель кризиса, Хабаровск. В чем новизна?

Новизна в том, что возникает в городе и в регионе временная, конечно, временная такая, я бы сказал, непроницаемость для вертикали власти. Она не знает, что с этим делать, и это вопрос ведь не в тех тысячах, которые выходят на улицу, а в том, что город солидарен, регион солидарен в своих требованиях.

Проблема другая, что нет лидеров. Да, если бы были лидеры, они бы страшно рисковали. Их постарались бы арестовать, их постарались бы убить. Именно поэтому, кстати, наносятся удары по отделению Навального в Хабаровске, очень боятся, что кто-то сообразит, что можно расширить базу сопротивления, может возникнуть общехабаровская забастовка, может возникнуть забастовка солидарности в Москве и так далее. Но, повторяю, Москва, поведение Москвы политически в этом смысле чудовищно, она не интересуется Хабаровском, кроме как просто поводом для хайпа.

Посмотреть все очень хотят про Хабаровск.

Все хотят смотреть, да, никто не хочет ничего делать, пошевелить пальцем. Это некий факт, это не повод для указания пальцем: ах, какие москвичи плохие! У них отбита эта печенка политическая давно.

Может быть, дело в том, что в Москве на самом деле как только ты выйдешь, то тебя сразу схватят? Это просто неизбежно произойдет тут же, так и происходит.

Вы понимаете…

Для этого нужно выходить, нужно, чтобы было много людей.

Да-да, я понимаю. Слушайте, я не призываю никого выходить в Москве на улицу, я просто говорю, что при желании помочь всегда можно помочь. Вопрос в другом сегодня, что страна не та. То есть вроде бы власть получила бумажку, на основании которой можно делать все, если ты можешь просто собрать какое-то фейковое голосование, провести, его можно провести и на борту, не знаю, судов Черноморского флота, и по нему изменить конструкцию государства, ты прекрасно можешь все.

Меня интересует не Кремль в данном случае. Я думаю, что нам надо серьезно по-новому относиться и к выборам. Да, это уже не выборы.

Начиная с этого сентября.

Да, я думаю, что именно в этом сентябре они особенно показательны, я думаю, что обязательно на них надо идти и обязательно испытать все возможные технологии сопротивления, как «Умное голосование», возможно, появятся какие-то другие, потому что надо проверить, мы входим в экспериментальное пространство. Нам надо найти место для политики. Проблема наша в том, что растут… Хабаровск ― как посмотреть, ведь это красиво, когда весь город выходит на улицы. Но ведь у них конфликт не разрешается.

Уже скоро третья неделя пойдет.

Да. Не разрешается конфликт, потому что разрешиться он может только политически, а для этого нужны медиаторы. Медиаторов нет. Они должны появиться, поэтому надо проверить, работают ли еще выборы в качестве центров консолидации гражданского сопротивления или они не будут работать. Это можно проверить только экспериментально.

А возможны ли на этих выборах, по итогам этих выборов ситуации, подобные Хабаровску?

Я думаю, они возможны только… Понятно, что если бы выборы прошли сейчас в Хабаровске, то там бы избрали кого угодно, но не Дегтярева.

И, видимо, через год та же самая будет картина.

Не знаю, я не знаю, через год у нас будет президент или генерал. При таком темпе разрушения государственности многое может быть. Я сейчас говорю не через год, через год у нас будут выборы в Думу, считается, да.

У них в Хабаровске тоже будут выборы через год.

Да, но до этого еще далеко. Я думаю, что в том опасном, отчасти террористическом экспериментальном пространстве, в которое мы входим, надо приготовиться, конечно, к каким-то жертвам, и иногда тяжелым, ведь этот парень из «Нового величия» очень хорошо рассказывает просто, как все это было повседневно, обыденно, неожиданно и, так сказать, в интерьере подмосковной квартирки. И так и будет происходить, не надо ждать красивостей. Будет довольно тяжелая, грязная борьба. Я думаю, что кто в ней победит, неизвестно.

А в ней инструмент ― это только этот самый молоток с металлической ручкой?

У власти много инструментов, уверяю вас, у нее хватает. Если вы возьмете просто перечень предметов, которые используются для пыток за месяц, вы видите удивительное разнообразие. Там и электрошокеры и так далее.

Это я понимаю, но я имею в виду, что кроме…

А общество… Вы знаете, ведь смотрите, ровно год назад, отсчитаем год назад, это же были дни максимального протеста на улицах Москвы, да, это были дни хождения к мэрии с требованиями и так далее.

Совершенно верно.

Это было месилово.

Да.

И после всего этого месилова, где, прямо скажем, у всех участников, и у меня тоже, были самые мрачные ожидания дальнейшего, был августовский митинг, который власть не посмела разогнать, и была, в общем, полупобеда на сентябрьских выборах. Ведь она запустила этот процесс, на самом деле ускорила процесс Конституции, с поломкой Конституции.

Так что видите, как у нас меняется много. Ситуация открыта.

То есть вы имеете в виду, что Кремль может и отступать.

Когда он вынужден отступать, он может отступать. Не надо Кремль представлять себе как этого властелина колец, который может все. Отнюдь нет, он распадается. Распад идет на наших глазах. Фактически Кремль сейчас воюет, на самом деле, в оппозиции Кремлю половина управленцев страны, потому что они понимают, что так никуда не продвинешься. Они хотят управлять, они хотят заниматься своей работой, управлять страной, ее развитием, ее жизнью, а вместо этого их держат в какой-то ситуации вечного Карибского кризиса. Так же нельзя работать, бюрократия так не может работать.

Я думаю, что здесь надо выстраивать коалицию граждан и управленцев, очень сильно упрощая.

Кажется, Алексей Навальный, например, движется другим курсом. То есть он как раз не готов к союзу с управленцами, если я правильно понимаю.

Навальный движется своим экспериментальным, он, безусловно, экспериментатор. Он движется своим экспериментальным курсом, не надо все время слушать то, что он говорит. Он более интересен именно в своем движении, вспомните, он много раз менял свои позиции. Но в то же время он находит какие-то решения, «Умное голосование» ― я абсолютно не верил в эффективность «Умного голосования», пока, извините, он не показал, что это работает. Может быть, он еще что-то придумает, может быть, и нет.

Его трагедия в том, что он один, понимаете, то есть что нет еще двух-трех Навальных. Это проблема. Власть следит за тем, чтобы они не появились. Я думаю, что они появятся. Такие вещи, как Хабаровск, ― это слишком сильные такие энергетические бомбы.

Вот Фургал уже, он сидит за решеткой, мы понимаем, и неизвестно, когда он выйдет, но он стал политической фигурой федеральной на наших глазах.

Пароль ведь не «Фургал», пароль «Хабаровск». В Хабаровске требуют вернуть Фургала, потому что у них нет политического, в общем, лозунга более адекватного. Они требуют невозможного. Вы знаете, будьте реалистами, требуйте невозможного.

В какой степени, как вы считаете, Владимир Путин осознает вообще, что происходит в стране? Все то, что происходит на разных уровнях.

По тому, как он говорит, по-моему, ни в какой.

Вообще совсем нет, да?

Да. Повторяю, мой образ, уже усугубляющийся: Мальчик-с-пальчик, который зашел в темный лес и не понимает, куда идти дальше. В этом смысле, конечно, опасная ситуация, когда человек не является уже не только лидером людей, граждан, но даже лидером управленческого класса. Он не верит даже лоялистам, при нем ведь невозможно быть лояльным, потому что он непрерывно меняет, передергивает что-то. И человек, который искренне хочет быть лояльным, просто не может быть, очень трудная позиция у конформиста, поэтому люди, которые в телеграм-каналах обслуживают, изображают лояльность, берут все больше денег за это, потому что это очень вредная работа.

И он не осознает глубины хабаровского кризиса и его значения.

Нет, он не осознает его, потому что он запрещает, он табуирует какие-то простые решения, да, поехать в Хабаровск поговорить. Подумаешь, проблема-то! Он ведь умел это делать, он ездил в Северодвинск, где были разъяренные, как тигрицы, жены.

Это было лето 2000 года, это давно было.

Да, лето 2000 года. А летом 2020 года он уже уходит от неприятностей, знаете, как пенсионеры, которые пьют валерьянку. Он просто не может решать такие кризисы, а их будет становиться все больше, и страна будет во все более опасном положении.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.