Обвалится ли рубль из-за «Роснефти»?

Фишман: Кажется, судьба «Башнефти» решена и, может быть действительно все-таки важнее, как, собственно, уже звучит, в конце концов, в бюджет нужны деньги. У «Роснефти» они есть, вот и вся история, просто у них есть деньги, а они нужны бюджету. Может, в этом дело?

Нечаев: Вообще вся эта история напоминает мне известную фразу: чудны дела твои, Господи. Вы правильно цитировали подавляющее большинство наших начальников, которые не только в августе, а и гораздо позже говорили о том, что это крайне странная история, когда...

Фишман: После того, как директива была выпущена для «Роснефти», уже никто ничего такого не говорил.

Нечаев: Нет-нет, директива, в общем, буквально два дня назад, а я имею в виду, что еще в сентябре говорили, что это какая-то странная приватизация, когда одна фактически государственная компания, там же ведь такая мутная схема владения: там есть «Роснефтегаз», который 100% государственный, который владеет «Роснефтью». Что и позволяет, собственно, ссылаться на тоже довольно мутную 174 статью закона о приватизации, что если эта сделка будет способствовать развитию фондового рынка и еще какое-то бла-бла-бла, я не помню уже по памяти, то тогда можно проводить сделку по приватизации без аукциона, что важно в данном случае. Ведь вы говорите, что «Роснефть» может заплатить больше, а мы не знаем, больше чего. Если бы представить себе, что...

Фишман: А ни у кого, говорят, больше денег нет.

Нечаев: Нет, что значит — ни у кого денег нет? Деньги много у кого есть, включая на Западе деньги сейчас чрезвычайно дешевы. Поэтому если на секунду было бы пофантазировать и представить себе, что был бы проведен честный, открытый, прозрачный аукцион с допуском всех разумных участников, то мы не знаем, какую сумму...

Фишман: Западных инвесторов отвергли с самого начала.

Нечаев: Мы не знаем, какую сумму — 330 миллиардов, а, может быть, и 430 кто-нибудь бы заплатил. Потому что «Башнефть» — это довольно сладкий кусок вообще.

Фишман: Я так понял, что стало понятно, что «Лукойл» просто не может себе позволить, у него нет, у «Лукойла» нет…

Нечаев: Смотрите, заявки даже на тех условиях, которые были, подавали и «Лукойл», и «Татнефть», правда, Российской фонд прямых инвестиций каким-то образом тоже там отметился. Еще пара нефтяных компаний. Но изначально не были допущены иностранные участники.

Фишман: Да, но это с самого начала было сказано, заявлено.

Нечаев: А почему? Где это? Ни в Библии, ни в Талмуде, ни, даже удивитесь, в законе о приватизации об этом ничего нет. «Башнефть» — довольно сладкий кусок, потому что она очень успешно развивалась за последний год. Если мне память не изменяет, добыча нефти выросла где-то на 10%, чистая прибыль — до 15 млрд. рублей, то есть это вообще такой привлекательный кусок, за который инвесторы, если бы все делать прозрачно и по уму, могли бы побороться.

Фишман: Дело не в том, что у «Роснефти» просто есть деньги, которые она готова дать, а они нужны, дело не в этом.

Нечаев: Судя по тому, как разные начальники, включая и Владимира Владимировича Путина, сначала негативно высказывались о покупке «Роснефтью» «Башнефти», шла какая-то тяжелая борьба под одеялом, которая в итоге завершилась аппаратной победой Игоря Ивановича Сечина.

Фишман: Притом, что «СамараНефть» не приватизируется сейчас, фактически. То есть то, что они называют приватизацией, не является, по сути, приватизацией, видимо. А про китайских инвесторов пока речи, собственно, тоже опять нет.

Нечаев: Все так, все так. Но возвращаясь к «Башнефти», то есть главный аргумент, с моей точки зрения, неубедителен, что «Роснефть» может заплатить больше, чем другие. А «Роснефть» может заплатить больше, чем другие допущенные, а если бы мы расширили круг допущенных, может статься, что бюджет получил бы гораздо больше.

Фишман: Понятно, я понял. Есть политические ограничения. В рамках этих политических ограничений получается, что она основной претендент.

Нечаев: Да. Но есть второй момент, на самом деле, не менее важный, помимо сиюминутной бюджетной ситуации, которая, кстати, она ведь тоже такая очень своеобразная. Госкомпании, включая «Роснефть», не доплатили дивидендов, тех изначальных нормативов, которые были установлены правительством, что госкомпании должны платить не менее 25% от прибыли. Как вы думаете сколько? 300 млрд. рублей. Почти столько, сколько сейчас, собственно, предполагается выручить за продажу «Башнефти».

Фишман: Нет, это просто разные способы изъятия денег государством.

Нечаев: Одной рукой мы госкомпании как бы щадим, включая ту же самую «Роснефть», и 300 млрд. им прощаем дивидендов, с другой стороны...

Фишман: Как акционеры?

Нечаев: Как акционеры, да.

Фишман: Просто там же есть еще компания ВР, которая тоже не получает дивидендов в таком случае.

Нечаев: Да нет. Я сейчас говорю о тех дивидендах, которые должны были быть выплачены в бюджет по установленным правительством нормативам.

Фишман: Да-да, у акционеров, но просто среди акционеров какие-то есть небольшие…

Нечаев: Но это уже там пусть они между собой разбираются, я сейчас о другом — о системе двойных стандартов. Если с бюджетом все очень плохо, тогда как же вы прощаете 300 млрд.? Если с бюджетом все плохо, что правда, тогда почему бы не сделать открытый конкурс, не провести аукцион и постараться получить не 330, может быть, а гораздо больше? И самое главное — какую цель вообще преследует приватизация? Если только фискальную — это одна история. Но вообще во всех программах, во всех рассуждениях, в том числе наших нынешних руководителей, в том числе руководителей экономического блока, всегда говорится о том, что приватизация — это главное средство создания конкуренции, что приватизация — это способ повышения эффективности, это привлечение эффективных собственников, это улучшение корпоративной культуры и т.д. Но тогда получается, что эту цель мы в данном случае совсем забыли.

И, наконец, последний, собственно говоря, момент, там были рассуждения в ваших комментариях, они, в целом, все правильные, я под ними подписываюсь, о том, что это, скорее всего, никак не повлияет на валютный рынок, и вообще как бы вроде ни на что не повлияет. Но это для меня немножко удивительно, потому что долг компании «Роснефть» составляет без малого 3 трлн. рублей. На фоне, конечно, этого долга 330 млрд. — это жалкие 11%. 2,9, если быть абсолютно точными, 2,9 трлн. Но это означает, что «Роснефти» надо будет где-то занимать, и вопрос: где она, собственно, будет занимать? И не у госбанков ли она будет занимать? Тогда это означает, что частные инвесторы должны забыть вообще о возможности получения кредитов. Сейчас идут такие обильные споры о том, как вообще должна развиваться наша экономика, там есть две разные точки зрения, но все едины в том, что недоступность кредита и повышенная ставка по кредиту — это сейчас главный тормоз для инвестиций и для восстановления экономического роста.

Но если сейчас на рынок, поскольку при таких долгах собственных денег, хоть вы говорите, что они есть, но они есть как-то так аморфно очень, выйдет такой заемщик, не знаю, на 300 млрд., на 330, на 350 — это по нашим меркам крупные суммы. А рассчитывать на то, что в условиях санкций кто-то даст «Роснефти» деньги на Западе, не приходится. Дай Бог, если Китай вдруг что-то такое им выдаст, но Китай как-то не очень охотно расстается с деньгами, когда речь идет о России. Мы знаем это на примере строительства «Силы Сибири» и на многих других примерах. Поэтому, я думаю, что кредитный рынок сейчас переживет не самые простые времена, и не исключено, что и на валютном рынке тоже это каким-то образом скажется.

Фишман: Спасибо большое. В общем, как ни посмотреть, ничего позитивного в приватизации «Башнефти» не видит.

Нечаев: Я прошу прощения, что вмешиваюсь, наверное, позитивное всегда можно что-нибудь найти, но я бы сказал, что вопросов пока гораздо больше, чем рациональных ответов.

Фишман: Спасибо.