«Начались зачистки к 2018 году». Кто сядет следующим?

Садятся чиновники: тут и дело Михальченко-Пирумова, про которое говорят, что оно — мотор войны между силовыми кланами. Садятся губернаторы: никто так и не понял, за что сел губернатор Коми Вячеслав Гейзер, который вдруг оказался главой преступного сообщества. Садятся бизнесмены: Каменщику еще повезло, он под домашним арестом.

Что происходит? Есть ли в этой игре понятные для нас правила? Об этом Михаил Фишман спросил у журналиста Константина Гаазе. 

Фишман: Давай начнем с Владивостока. Это обычный эпизод или все-таки важно, что это происходит сейчас? Есть в этом своя логика, что это именно сейчас произошло, а не год назад, не два, не три?

Гаазе: Давай посмотрим на простую вещь — давно ли у нас мэров крупных городов сажали за три месяца до федеральных выборов? Последний такой пример — это мэр Ставрополя, который был плохой справросс.

Фишман: Это было давно.

Гаазе: Это было 9 лет назад, в 2007 году. Кремль явно чувствует себя довольно свободно на электоральном поле, если он позволяет силовикам просто обезглавливать городские администрации. Собственно, Владивосток — это половина Приморья с точки зрения выборов. Это проклятое место. История Николаева «Винни-Пуха» и его конфликта с бывшим губернатором Дарькиным, все понятно. Консерватория — суд — Сибирь. Но июнь-месяц на дворе, в сентябре выборы. Мэра Владивостока арестовывают, сажают в самолет и привозят в Москву. Очевидно, что политическое измерение и политические резоны на силовиков больше не действуют. Резоны — у людей выборы — больше не работают, как мне представляется. Это история, которая начинается во Владивостоке, но Владивостоком явно не закончится. Я не думаю, что летом у людей такого уровня — мэров, вице-губернаторов крупных регионов — будет какая-то передышка. Не думаю.

Что это означает, если посмотреть на это дело с вертолета? Силовики больше не встроены в политическую игру общепризнанную в полном смысле этого слова. Они больше не встроены в игру, в которой одна большая команда, которую мы называем властью, обновляет свои мандаты. Они занимаются своими делами. Бастрыкин борется за то, чтобы не потерять должность, вслед за рядом близких друзей президента из Санкт-Петербурга.

Фишман: Просто примеры перед глазами.

Гаазе: Уже не примеры — ряд примеров.

Фишман: Якунин, Иванов, Муров. Опять-таки, говорят, Муров просто на пенсию ушел. По возрасту пора уже, 71 год человеку, сколько можно работать.

Гаазе: Виталий Алексеевич Зубков тоже ушел на пенсию председателем совета директоров «Газпрома», он несколько постарше Мурова.

Фишман: То есть вопрос наличия синекуры. Если нет, то давайте смотреть, в чем дело.

Гаазе: Или, как говорят сейчас некоторые чиновники, что теперь вариант « в никуда» — это тоже вариант. Причем для людей из списка ближнего круга. Вопрос, на который нужно пытаться ответить, мне кажется, звучит по-другому: происходит ли в Кремле, происходит ли рядом с президентом что-то, что заставляет силовиков так бегать?

Фишман: Бегать — это сажать других?

Гаазе: Бегать — это сажать чиновников всех уровней. Гайзера посадил Бастрыкин, это более-менее установлено.

Фишман: Он настолько влиятельная фигура, что может посадить…

Гаазе: В прошлом году он мог это сделать. Я не уверен, что он может сделать это в этом году. Как я понимаю, мэр Владивостока — это ФСБ по очень странному хозяйственному поводу, хотя вроде бы после всех торжественных событий во Владивостоке было сказано, что ладно, Бог с ним, проехали. Тем не менее, про цемент дело. Остров Русский — там тоже можно копать.

Что заставляет силовиков, разных силовиков из разных спецслужб атаковать, с одной стороны друг друга, с другой стороны, чиновников. Есть третье измерение этого дела. Это, например, множащиеся дела о сроках за посты в соцсетях. Мы видим, что силовики атакуют друг друга, атакуют служивый класс практически на всех уровнях, разве что не трогают центральный аппарат.  

Фишман: Очевидно, что когда ты идешь за кем-то довольно высокопоставленным, то тебе могут быстро дать по рукам еще до того, как мы все об этом узнаем.

Гаазе: Да. Но история с «Лукойлом», так сказать, может стать историей с «Лукойлом», как мне кажется. И третий момент — силовики постоянно атакуют граждан, которые, в общем-то, никакой угрозы для них не представляют, ничего не украли.

Фишман: Просто, может быть, рутинная работа?

Гаазе: Мне кажется, этого стало больше.

Фишман: Галочки надо ставить.

Гаазе: Этого стало больше по линии так называемой борьбы с экстремизмом по статье 282. Силовики явно хотят — на разных уровнях, возможно, по разным причинам — казаться: а) деятельными; б) нужными. Возможно, генеральная причина этого — ряд отставок.

Фишман: Они же всегда хотят, наверное.

Гаазе: Они всегда хотят, но теперь они больше боятся, потому что Виктор Петрович Иванов — это все-таки фигура.

Фишман: То есть дело в том, что кого-то сняли, а кто-то новый появился, например, Золотов, стал силовиком №1 после того, как возглавил Нацгвардию. По крайней мере, со стороны так кажется.

Гаазе: Пока так кажется, мы еще не знаем.

Фишман: Может быть, дело в том, что действительно произошла смены элиты, смена самой верхушки.

Гаазе: Идет обновление команды тех, кто находится рядом с Путиным, силовой части команды. Золотов — новый глава ФСО, который до этого физически ходил с президентом, то есть возглавлял службу безопасности президента. Теперь он глава большой службы. При этом кто-то идет вниз, у кого-то есть риски пойти вниз. Может быть, они бегают из-за этого, может быть, они бегают, потому что они пытаются поймать сигналы, которых нет. например, нужно сажать граждан за посты в соцсетях, есть сигнал по этому поводу или они придумывают этот сигнал, увеличивая количество дел?

Фишман: Такую логику можно себе представить.

Гаазе: Эта ветка, связанная с чиновниками и коррупцией — самая тревожная, потому что мы больше не видим единой политической логики. Мы больше не видим политического коридора, в котором шли бы силовики. Мы видим, что никто их не останавливает, когда происходят такие истории, как Гайзер, как мэр Владивостока, и это будет продолжаться, мне кажется.

Фишман: Я как раз про это хотел спросить: а вдруг системы нет вообще? Просто она отсутствует, нет никакой линии, мы смотрим на хаос и пытаемся в нем найти некоторые закономерности, а их нет, кроме той, что это есть хаос. Например, то, что нам представляют как борьбу с коррупцией, всякую атаку нам представляют именно таким образом, чаще всего там есть второе дно, какая-то причина, по которой это дело о коррупции возникло. Вот Михальченко говорит: у меня порт отбирают. В принципе, нет оснований ему не верить. Про того же Гайзера ходят слухи, что дело началось вообще с какой-то потасовки в ресторане между силовиком и бизнесменом. А дальше раскрутилось — и приехали, глава преступного сообщества. Недавно я смотрел, у нас сняли заместителя Бастрыкина Пискарева. Сколько на него компромата в сети — здесь коррупция, там коррупция, с этими, туда-сюда. А говорят, что, может быть, дело в том, что он просто отправил служебную записку Путину о том, что с его руководством больше невозможно работать. И так далее. Все время есть какая-то маленькая конкретная причина, которая вырастает в борьбу с коррупцией. И мы видим этот вал.

Гаазе: Мы пытаемся увидеть смысл, может быть, его там нет, но в любом случае, мы его пытаемся увидеть. Это первое. Второе — систему делали такие люди как Громов, Сурков и т.д. Это были люди, которые из хаоса, который был 10 лет назад и есть сейчас, сделали систему, которая путем вот этой вот разметки, сигналами, какими-то локальными вмешательствами, делали систему, они позволяли нам считывать политику. Сейчас этих людей нет. Володин занимается внутренней политикой в том смысле, в котором он ее понимает. Сергей Борисович Иванов руководит администрацией президента, участвует в заседаниях Совета безопасности, сейчас, говорят, включился в экономическую повестку очень активно. А система — это продукт, который раньше Кремль производил. С большим успехом, с меньшим успехом. Считывая сигналы этой системы, мы получали какую-то информацию, как нам казалось. Эта информация что-то объясняла. Мы понимали те самые правила игры, о которых ты сказал. Сейчас эти сигналы не производятся, этой системы нет, как продукта ее нет. Поэтому мы сами вменяем кускам реальности какие-то смыслы и говорим: это вот отморозившиеся силовики, которым страшно, вот это вот Бастрыкин, который борется за свою должность, вот это набор каких-то мелких кейсов, которые как снежный ком вдруг превращаются в арест мэра крупного города или главы региона. Скорее всего, так и есть.

Фишман: Дойдет и до полпредов…

Гаазе: Да. Что это означает? У нас есть две картины. В одной картине, как Глеб Павловский говорит, есть политизация как большой тренд, как широкий тренд. Что это значит? Это значит, что все начали бороться за свои интересы любыми способами. Люди пытаются артикулировать эти интересы, силовики пытаются артикулировать эти интересы, чиновники пытаются артикулировать эти интересы. Есть второй способ описания, который называется просто — 2018 год. И здесь мы можем сказать, что люди, которые пока не потеряли свои посты, видят, что началась подготовка, началась зачистка к 2018 году. Если Путин не хочет видеть рядом с собой в 2018 году Виктора Петровича Иванова, Евгения Мурова, Якунина и т.д…

Фишман: Почему не хочет?

Гаазе: Не хочет по разным причинам. Не хочет, например, Виктора Петровича Иванова по причине того, что уж очень известна на Западе эта фамилия, скажем так. И не кремлевским аналитикам, а правоохранительным органам, в частности в Испании и Великобритании.

Фишман: Это его заместитель Аулов фигурирует. Последние полгода он фигурирует. С какого, с 2010?

Гаазе: Начиная с первого расследования Гарсона, это 2007-2008-й.

Фишман: Сколько воды утекло с тех пор.

Гаазе: Вот русло объяснения — 2018 год. То есть в одном случае мы говорим: люди суетятся и артикулируют свои интересы и делают что-то в своих интересах, и у нас получается политика. В другой картине мира у нас получается 2018 год, Путин продолжает держать систему сдержек и противовесов, а все просто боятся, что в какой-то момент в этом переопределенном балансе главой Следственного комитета будет кто-то другой, а не тот, кто его возглавляет в данный момент.

Фишман: Про Следственный комитет. Мы действительно наблюдаем, сейчас на примере Шамсуарова, о котором уже шла речь, этот клинч с прокуратурой. Прокуратура говорит: нет оснований — нет, есть основания, нет оснований — есть основания. Они бодаются просто как барана. То есть это буквально выглядит так, но только при этом кто-то под домашним арестом, кто в тюрьме сидит и т.д. А так в принципе это сцена из программы о жизни животных.

Гаазе: У генпрокурора Чайки были проблемы две недели назад.

Фишман: Если я правильно понимаю, они еще формально не были продлены.

Гаазе: Да. Собственно, была новость о том, что это только должно произойти.

Фишман: Совет федерации по непонятной причине отложил это на две недели.

Гаазе: Понимаешь, тоже. Мы берем отдельные кейсы, и в каждом этом кейсе можем найти какой-то конкретный смысл этого кейса. Противостоянию Чайки, генпрокурора, и Бастрыкина, главы Следственного комитета, сколько лет?

Фишман: Конституционный кризис в силовой системе.

Гаазе: Он не конституционный, он перманентный. Просто раньше его нам не показывали. Нам слали сигналы. Брали условную историю с якобы отставленным главой управления ФСБ, который занимается банками, Ворониным, и упаковывали эти истории, говорили: вот вам дело «Гранда» и «Трех китов». Президент лично вызвал следователя Волкова из Санкт-Петербурга, сказал, чтобы следователь Волков вскрыл, как офицеры ФСБ крышуют торговлю мебели. Сейчас в помине нет ничего такого. Мы видим, что кого-то куда-то понесли.

Фишман: Да, только та история тоже закончилась отставкой Черкесова.

Гаазе: Да, а половина людей в ФСБ осталась на своих местах. Дорабатывали и выходили плавно на пенсию в течение последующих лет. То есть вопрос в упаковке, мне кажется, чем в том, что реально происходит.

Фишман: Путин не может контролировать, ему все равно? Или он отпустил вожжи, специально их стравливает?

Гаазе: Я думаю, он дает им грызться, потому что он управляет не с помощью с точной расстановки людей на клетки, он управляет с помощью, скорее, своих ощущений от того, куда все движется, движется ли оно в правильную сторону или в неправильную, выгодно ему это или нет.

Фишман: И он считает, что все в порядке.

Гаазе: Он пока считает, что внутри некоторого чана с пираньями вода не слишком сильно бурлит и не слишком сильно выливается из этого чана. Он этот чан может продолжать нести, все нормально.

Фишман: Короткий прогноз — кого посадят следующим? И кто победит — Бастрыкин или Чайка? Кого посадят следующим — я не прошу фамилии.

Гаазе: Губернаторы более-менее все в зоне риска. Губернаторы и мэры городов — это главная группа риска, потому что этот политический щит — мы даем результат на выборах — как видим, не работает. Других щитов у них нет. Достижений там ни у кого, передовиков производства там тоже нет. В группе риска, я считаю, крупный частный бизнес, который еще остался. Может быть, мы ничего не увидим, может быть, дай Бог, история Каменщика закончится так же, как история Евтушенкова.

Фишман: То есть он отдаст аэропорт?

Гаазе: Да, отдаст аэропорт и будет свободным человеком. Это дай Бог.

Фишман: То есть это оптимистический вариант?

Гаазе: С моей точки зрения — да. Потому что есть много пессимистических вариантов развития событий, где терроризм перейдет в дело о приватизации аэропортового комплекса 20-летней давности, тут даже сроки давности не работают, потому что у нас дела автоматически продлеваются без обвиняемых каждые три года. Мне очень не нравится ситуация вокруг «Лукойла», мне кажется, это неспроста.

Фишман: Неспроста что?

Гаазе: Неспроста, этот тяни-толкай ее раскручивает. Не было бы тяни-толкая, не было его раскрутки. Мне кажется, это не очень хороший признак. Тем более, мы помним, что «Лукойл», по слухам, 10 лет назад чуть не попал в очень серьезную переделку. И мне кажется, что граждане, активно выражающие свою политическую позицию в сети Вконтакте, должны вести себя поаккуратнее. Я бы им это посоветовал.

Фишман: Это просто мысли?

Гаазе: Я Вконтакте музыку слушаю, я в фейбсуке себя активно веду. 60-70 млн. пользователей сети Вконтакте с точки зрения политических высказываний, им бы лучше этим летом себя вести поосторожнее, потому что тренд, не тренд, Путин, не Путин — палки людям продолжают ставить очень активно.

Фишман: В такие группы риска попадают более-менее все. 

Фото: РИА Новости/Виталий Белоусов