«Они сломаются именно об искусство»: Марат Гельман о том, кто и почему выбрал именно Серебренникова

По мнению Гельмана, силовики, которые организовывают дело против «Седьмой студии», действуют вне какой-либо логики. 

«Люди искусства – последние, кто позволяет себе свободу», — заявил галерист, добавив, что фигура Кирилла Серебренникова была выбрана ими сознательно, как знаковая. Между тем, Гельман подчеркнул, что именно искусство и его представители в России способны стать тем самым последним рубежом, об который «они сломаются».

Комментируя вопрос о причастности Владимира Путина к скандалу вопрос «Гоголь-центра», галерист заявил, что после просмотра фильма Оливера Стоуна о российском президенте у него сложилось впечатление, что «Путин уже вообще не при чем» и «фактически уже ни чем не управляет».

Мы продолжаем обсуждать дело «Платформы». Мне оно представляется крайне важным. Я всё пытаюсь понять, почему оно происходит и почему оно происходит сегодня, потому что если бы это происходило в каком-то 2013–2014 году, мне было бы понятно. Много чего тогда отменяли того, что успели придумать Медведев и его помощники в рамках вот этой оттепели.

Но прошло шесть лет! Почему так поздно? Как вы это понимаете?

Знаешь, я, честно говоря, не хочу понимать логику этих людей. Они так часто показывали, что они действуют вне логики, точнее, не так: вне сюжетной логики. Что вот есть какая-то причина, а есть следствие.

Есть превращение плохой демократии в авторитарное государство. И в этой общей логике люди искусства остались последними, кто позволяет себе какую-то свободу. С ними надо разобраться. И в этом смысле можно говорить о том, что решили выбрать Кирилла как такую знаковую фигуру, именно сознательно. Бояться должны все.

Решили ― это кто решил? Кто это? Это не Путин, я вот практически уверен и по его реакции, и по тому, как развиваются эти события, что Путин даже смутно себе представляет о существовании Серебренникова, вряд ли знает. Вряд ли знал до тех пор, пока Миронов к нему не пришел с бумажкой.

Если честно, я после этого фильма недавнего думаю, что Путин в последнее время вообще ни при чем. То есть он уже вообще какой-то такой пенсионер, который примеривает на себя, то ли он Юлий Цезарь, то ли он Александр Македонский. Он уже утверждает дизайн книг по истории, той главы, в которую он вписан, Владимир Крымский. То есть мне кажется, что он уже фактически ничем не управляет.

Кстати, я хочу сказать, что мне принципиально важно здесь, что он совершил, начиная с 2014 года, просто переворот. В стране произошел переворот. Нет больше плохой демократии. Вот телеканал Дождь всё еще работает в режиме «у нас плохая демократия»: вот у нас нет свободных СМИ, вот у нас суды какие-то не независимые, вот у нас выборы нечестные.

Вы, значит, с этим боретесь. А всё, уже ничего нет, есть авторитарная власть и народ, который готов принять эту авторитарную власть. Люди искусства ― это некая проблема. Если честно, я думаю, что они сломаются именно на людях искусства.

То есть это политическое решение, которое было где-то принято, пускай не Путиным, но с его санкцией, он как бы осенил собой?

Нет, я думаю, что политическое решение путинское было принято… Когда, он в 2012 году пришел, последний срок был?

Да, в 2012 году, в марте выбрали его.

Да. Вот смотри, для любого искусства, не только для Кирилла Серебренникова, не только для меня, а в принципе для любого современного человека искусства есть две важные идеологические установки. Первое ― быть частью мира. То есть нет режиссера, который бы сказал: «Знаете, я не хочу быть всемирно известным режиссером».

Понятно, да.

Или: «Я хочу быть здесь, у нас в Самаре, известным».

И второе ― это взгляд в будущее. Путин сказал, что мы идем в прошлое, проекты отменяются, мы ищем корни, традиции. И второе ― мы закрываемся. То есть фактически речь идет о том, что люди искусства являются естественными противниками этой политики, причем все. По большому счету, те, кто не является, просто не осознали собственных интересов. До них еще не добралась эта ситуация. И в этом смысле решение о том, что свободное искусство не нужно, как бы естественно.

Понятно, что легче всего брать тех людей, которые ближе к государству, брали деньги у государства, и так далее. Когда меня выгоняли, они срочно искали, как бы показать, что скандал не цензурный, а какой-то хозяйственный. Но мне повезло, перед этим, во время выборов, были какие-то, эколог был один, в общем, они решили сделать себе кампанию по противопоставлению себя Гельману, наслали на меня прокуроров.

Все прокурорские проверки проверили мой музей от создания, то есть от начала, до этого момента. Везде стояли штампы, что всё проверено, всё нормально, поэтому ни возбудить уже, ни подкинуть что-то, ни придумать нельзя было.

То есть в целом это их стратегия. Еще раз говорю, я думаю, что то, что Кирилл не был, условно говоря, среди власти, а был просто свободным художником, который даже общался с людьми власти, ― это именно показать, что вопрос не в том, насколько ты близок. Если ты Учитель, тебя лично Путин знает, это не значит, что тебя это освободит от меча. Опричнина, собственно говоря, тем и отличается, вот эта новая ситуация, что бояться должны все и что искусство не нужно в принципе.

Фото: Алексей Даничев /Владимир Вяткин / РИА Новости