Фишман: Я сначала бы хотел задать вопрос Марине. Что вы сейчас думаете и чувствуете в последние эти два дня, когда наблюдаете за тем, что происходит в Солсбери? Какая у вас главная, основная эмоция?
Литвиненко: Помимо того, что я думаю и чувствую, мне приходится очень много комментировать, потому что действительно возникла сразу параллель и все стали сравнивать произошедшее со Скрипалем с тем, что случилось с моим мужем.
Фишман: Это неизбежно.
Литвиненко: Это неизбежно, но, конечно, есть и большая разница. Я хочу сказать, что, конечно, я в первую очередь испытала… Шок ― это, наверно, очень сильное слово, но для меня было очень тяжело осознавать, что это случилось опять, потому что всё, что мы старались делать, доведя наше дело до публичных слушаний, делали для того, чтобы это больше никогда не случилось.
Фишман: Да, но вы же сказали, если я правильно вас понял, что есть какое-то существенное различие, что это не буквально повторение того ужаса, через который вы прошли уже больше десяти лет назад.
Литвиненко: Конечно. Давайте начнем с того, что всё, что произошло с Сергеем Скрипалем, привлекло моментально внимание и полиции, и государства, и прессы. То есть человек получил помощь, опять же я хочу сказать, очень быстро, и это очень хорошо. Есть большая надежда, что удастся его и его дочь спасти.
В нашем случае было наоборот. Только через две с лишним недели впервые полицейские обратили внимание на наш случай, несмотря на то, что буквально на третий день нахождения в госпитале мы просили совершить дополнительные тесты, не только те, которые уже делали врачи, а и на отравление. Но нас не понимали, нам просто показывали своим видом, что мы, наверно, где-то чуть-чуть нездоровы умственно и поэтому мы требуем такие дополнительные тесты.
Впервые только через две с лишним недели мы получили анализы, которые подтвердили, что Саша отравлен, и поначалу думали, что это радиоактивный таллий. В этом смысле здесь, конечно, другая история.
Фишман: То есть разница в том, что по-разному реагируют власть и правоохранительные структуры Британии на это.
Литвиненко: Да, получается, что общество готово за эти одиннадцать лет, что уже не ждут очень долго, не раскатываются, а действительно принимают очень быстро меры. И, наверно, эмоционально тоже совершенно другая реакция, потому что всё, что касалось дела моего мужа, не было политически мотивированным расследованием.
Когда подключился Скотланд-Ярд, это было очень скрупулезное расследование по деталям с собиранием всех дополнительных материалов. И то, что за этим стоит Россия, не звучало с первого момента, как помните, как я хочу сказать, это напомнили. Изначально это было исключительно уголовное дело, и то, что там оказались такие доказательства, дало право говорить о том, что это спонсированное государством преступление. И как прозвучало, опять же, в вердикте публичных слушаний, оно не могло произойти без ведома президента страны Владимира Путина и директора ФСБ на то время Николая Патрушева.
Фишман: Вы были знакомы с Сергеем Скрипалем? Ваш муж был с ним знаком?
Литвиненко: Во-первых, нет, ни я, ни Саша не были знакомы, потому что, опять же, вспомните, что имя этого человека стало известно в 2010 году, именно в контексте с тем, что их обменяли на шпионов из Америки. Как раз более известно было имя Игоря Сутягина, было как раз-таки впечатление, что это основной был момент обмена этого человека, который, мы считаем, невинно пострадал, потому что он никогда не занимался ни разведывательной, ни шпионской деятельностью и не был предателем. Но, к сожалению, ему дали уголовный срок, он сидел в тюрьме.
И вот мы знали, что с ним были обменяны ещё три человека. И больше после этого имя Сергея Скрипаля я никогда не слышала. Он никогда не занимался никакой активной деятельностью, он нигде не выступал, и я могу сказать, что в лондонском коммьюнити тоже вряд ли кто назовет это имя.
Фишман: А вот то, что газета Financial Times сегодня опубликовала, что он сотрудничал, продолжал сотрудничать с МИ-6, можно понимать очень по-разному на самом деле этот текст Financial Times. И что это значит, не до конца ясно, потому что понятно, что если ты приезжаешь по обмену как бывший двойной агент в Великобританию, естественно, ты сначала в любом случае наверняка общаешься с местными спецслужбами и что-то им рассказываешь. Но назвать это какой-то активной работой, наверно, было бы неверно.
Вы как понимаете то, что сегодня опубликовала Financial Times?
Литвиненко: Я согласна с тем, что политическим активистом, диссидентом, оппозиционером его никак не назовешь, то есть за эту деятельность его никто не мог ни наказать, ни, естественно, пытаться его убить.
Фишман: А вот активным, снова активным агентом уже после обмена, не в девяностых, а вот уже в десятых годах двадцать первого века.
Литвиненко: Это всё зависит от того, насколько люди, оставшиеся в России, были готовы продолжать предавать. Получается так, потому что если Скрипаль находился в Англии, он никак не мог получать никаких секретов, только если опираться на людей, оставшихся в России. Если эти люди в России были готовы сотрудничать с ним, наверно, он мог получать какую-то информацию.
Но это мы опять можем только догадываться. И в данном случае рассуждать о деятельности Скрипаля, особенно в работе со спецслужбами, ― очень трудная задача.
Фишман: Ага, понятно. У меня вот только один вопрос. На самом деле «Первый канал», новости официальные, российское телевидение очень сурово это всё комментирует. Оно говорит, что собаке собачья смерть, что предатели погибают, у них работа такая, следующим приготовиться. Это просто можно прочитать в том, что говорится в эфире центрального телевидения сегодня.
На самом деле и Владимир Путин это тоже повторял, он тоже говорил, что те, кто предает родину, шпионы, которые предают родину, потом часто умирают от наркотиков. Я примерно цитирую, но тем не менее.
Литвиненко: Да.
Фишман: Марина, как понимать эти слова, как вы их понимаете?
Литвиненко: Во-первых, Михаил, вот только буквально за несколько минут до этого профессионал сказал, что нелегалов, которые получили убежище в другой стране, больше не трогают.
Фишман: Да-да, это правда, уже дважды господин Малеванный это повторил.
Литвиненко: Да, я с этим согласна, тоже об этом много слышала. Но когда совершается вот такого рода преступление, получается, что с той стороны (я не говорю, с какой) это преступление совершается, там нет этикета, то есть там правил уже нет. Там идут только понятия. И поэтому когда мы пытаемся рассуждать о положениях, которые соответствуют цивилизованному обществу, мы натыкаемся на то, что общества нет, а есть банда. И поэтому многие происходят события по понятиям.
Я очень хочу, чтобы это выступление на «Первом канале» было дословно переведено на английский язык и чтобы его в правительстве Англии прочитали и наконец-то поняли, что это очень серьезная задача, как они хотят сохранить свою государственность и людей, которые находятся в их государстве, а главное, какая ответственность на них ложится, когда они предоставляют людям убежище. И они должны понимать.
Я считаю, что всё, что произошло, ― опять: мы пока не знаем, с чьей стороны пришло это преступление, ― это очень хороший урок для британского правительства. Надо очень серьезно задуматься, надо понять, как вы можете защищать своих граждан и людей, которым вы дали убежище.
Фишман: Спасибо большое.
Фото: Daniel Leal-Olivas / Zuma / TASS, Кадр видео Мир 24 / YouTube