«Либо доказательства, либо война»: как поссорились Москва и Лондон и почему это крупнейший политический кризис в новейшей истории

Россия практически проигнорировала ультиматум и уже через день Мэй объявила: Великобритания высылает 23 российских дипломата, они должны вернуться в Россию уже на следующей неделе.

А пока риторика только накаляется: к концу недели министр иностранных дел Борис Джонсон уже обвинил в отравлении лично президента Владимира Путина. А ранее на этой неделе Джонсон пообещал добраться до британского имущества олигархов, поддерживающих российские власти.

Пострадать могут все, кого британские власти сочтут особо приближенными к Путину, и по опыту кремлевского доклада США трактовка может быть очень широкой. Британские СМИ и эксперты ожидают, что власти могут подготовить черный список по аналогии с американским актом Магнитского — запрет на въезд и заморозка активов. Правда, сложности с визами могут возникнуть не только у олигархов и чиновников: Британия уже грозит более тщательными проверками для въезжающих в страну.

Первым британские колумнисты конечно вспомнили Романа Абрамовича и даже рассуждают о возможной конфискации его футбольного клуба Челси. В этом дипломатическом кризисе сразу было много футбола: первым на Чемпионат мира в Россию отказался ехать принц Уилльям, а потом и другие официальные лица. Звучали и призывы к полному бойкоту чемпионата, но пока футбол все же вне геополитики.

Еще одной мишенью для властей Великобритании сразу стал телеканал RT, который считается главным рупором российской пропаганды и источником пресловутых fake news. Но судя по британской прессе, общественное мнение скорее против: свобода слова дороже.

Куда более серьезным ударом могут стать совместные санкции по линии Евросоюза или даже при участии США: ведь Франция, Германия и Америка уже поддержали позицию Великобритании в дипломатическом конфликте с Россией. На срочном заседании совбеза Великобритания уже обвинила Россию в нарушении устава ООН и Конвенции о запрете химического оружия, припомнив, что России не впервой пренебрегать международным правом.

Эту тему Михаил Фишман обсудил с политологами Владимиром Фроловым и Сэмом Грином:

Сэм, раз уж вы из Лондона, то, естественно, вопрос к вам. Не могу не начать с сегодняшних реплик Бориса Джонсона, которые звучат удивительно. Надо сказать, что во всей этой истории, в которой много чего удивительного, начиная от ультиматума 24-часового, это, пожалуй, бьет рекорд. Как вы понимаете, почему Борис Джонсон выступает с такими решительными заявлениями сегодня?

Грин: Я бы, наверное, не искал в этом особо глубокий смысл. В принципе, мы давно знаем Бориса Джонсона, кто его любит, то именно из-за этого. Он человек прямой, он человек иногда без тормозов. Это, конечно, порок, который не совсем чужд и российской дипломатии, но и уже американской, в общем-то, тоже. Это, наверное, не к добру, но становится уже таким обиходом, к сожалению, в международной практике. Мы это слышим не только от него, мы это слышали со стороны Минобороны. Мы слышим такие резкие высказывания, которые отчасти тоже, наверное, вызваны некоторой фрустрацией, то есть невозможностью добиться какого-то, как им кажется, необходимого внятного ответа со стороны официальной Москвы.

Тогда чуть-чуть отмотаю еще назад, собственно, с чего началось. А именно, с выступления Терезы Мэй в парламенте, где она дает этот 24-часовой ультиматум, выражение highlightly, никаких особых доказательств не предъявлено. И это выглядит тоже немного странно. Такое ощущение, что так международные дела не делаются. Или все-таки делаются?

Грин: Мы сейчас, конечно, находимся на terra incognita. То есть мы не видели таких инцидентов на территории европейских стран. Мы на такой территории находимся уже давно. Если отмотать обратно к Крыму, у нас таких событий после Второй Мировой и не было на европейском континенте. Поэтому все растерялись, все чувствуют необходимость двигаться быстро и двигаться решительно. То есть с самого начала, до того, как Тереза Мэй выступила в парламенте, ее, да и вообще британские власти упрекали в том, что они медленно реагировали на дело Литвиненко.

Только не Мэй в этом упрекали, а предыдущее правительство.

Грин: Их же собственная пресса, их же собственная позиция, некоторые члены их партии, они не были у власти в тот момент, но они чувствуют явно необходимость доказывать, что они сейчас готовы хотя бы риторически действовать решительно.

И они продолжают поднимать ставки. Что дальше?

Грин: Как мне представляется, расчет на то, чтобы заставить все-таки Москву определиться с той повесткой дня, с которой они хотят отвечать.

Все, что мы знаем про российскую дипломатию, заставляет нас думать, что таким способом особо ничего от Москвы не добьешься — ультиматумом. Кроме того, если нет — то будут меры и санкции. Но эти меры выглядят не очень впечатляющими. Ну выслали 23 дипломата.

Грин: На данный момент это был самый минимум, что можно было сделать. Это было, на мой взгляд, рассчитано на то, что это такой понятный жест, и знаешь, что ожидать в ответ. То есть примерно такое же количество британских дипломатов, которые могут уехать из Москвы. При этом намечается хотя бы возможность эскалации. В вашем репортаже рассказывалось о возможности санкций, говорили о персональных санкциях в отношении каких-то российских лиц, занятых в лондонской недвижимости и так далее. Поэтому задача, по-моему — заставить Москву думать о том, не лучше ли купировать это дело сейчас, нежели дождаться того, что может оказаться потом.

Задача — заставить Москву так думать?

Грин: Да.

И это все-таки, если я правильно вас понимаю, скорее такая политическая импровизация, которая развивается на наших глазах?

Грин: Конечно, приходится. Потому что, опять-таки, никто никогда не сталкивался с такой проблемой. Для всех это впервые.

Владимир, у меня к вам вопрос как к эксперту в широком смысле в мировой дипломатии. Что обычно происходит, когда глава Министерства иностранных дел одного государства обвиняет напрямую главу другого государства в том, что он причастен к покушению на убийство? Как должна реагировать другая сторона на это, какова реакция?

Фролов: Я согласен с Сэмом, что в данном случае мы оперируем на terra incognita, на неизвестной территории, по крайней мере, на моем опыте и в моей практике я такого не помню. Наверное, можно говорить о том, что пока заложен сценарий дальнейшей эскалации, потому что то, что сделал сегодня Джонсон, это дальнейшая эскалация. Обвинения первого лица публичные — это достаточно высоко поднятая планка.

Все-таки он чиновник, а не просто так.

Фролов: Потому что дальше уже нужно либо предъявлять какие-то доказательства, либо, что называется, объявлять войну. Чего, я надеюсь, никто не хочет, и этого не произойдет. Конечно, с обеих сторон были, наверное, допущены ошибки в коммуникациях, потому что был период до выступления Мэй 12-го числа, я считаю, что все-таки выступление Мэй было поспешным и ошибочным по тональности, нельзя было предъявлять публичный ультиматум, на который, мягко говоря, иного ответа ждать не приходилось. Но там было 4-5 дней между 4 марта и 12 марта, когда между правительствами могли состояться тайные какие-то консультации, переговоры, обмен какими-то мнениями. Есть каналы для этого, они существуют, они по идее должны были быть задействованы для того, чтобы, по крайней мере, понять ситуацию, имеет к этому отношение российское государство, не имеет к этому отношение российское государство. И уже исходя из этого, исходя из результатов этих скрытых коммуникаций, Мэй должна была выступать с публичными действиями.

Но Мэй же глава правительства, которое пришло на волне Брексита.

Фролов: У нее есть политические причины для того, чтобы делать такие заявления, но дипломатически, наверное, это было сделано не очень удачно. И кризис, наверное, можно было бы как-то купировать или смягчить.

Остановку «Мэй» мы уже проехали, мы теперь на остановке «Джонсон» и, соответственно, того ответа, который должен ему последовать. МИД должен как-то реагировать на это или достаточно заявления пресс-секретаря?

Фролов: Я думаю, что было бы хорошо, если бы мы ограничились заявлением пресс-секретаря. Если не будет дальнейшей эскалации, если не выкатят какие-то…

Это нормально, можно не отвечать?

Фролов: Я думаю, что лучше ограничиться пока этим, потому что сейчас за нашей стороной стоит ответ на выдворение: либо они будут симметричными, либо они будут ассиметричными. С учетом того, что о выдворении объявила Мэй лично, наверное, должно быть объявление и с нашей стороны первого лица, вряд ли это в комментариях Лаврова пройдет. Ну и дальше надо понимать, что российские ответные меры должны закладывать возможность эскалации, которая заложена в британских решениях. То есть мы должны придумать, чем еще мы можем им угрожать в случае, если они пойдут на эскалацию.  Я пока не знаю.

Фото: Paul Green / Unsplash