Готов ли Лукашенко сдаться Москве? Разбираем смысл отставки посла России из Белоруссии
Из Минска внезапно отозван российский посол и спецпредставитель президента Михаил Бабич, связанный с ФСБ и считавшийся тяжеловесом и кем-то вроде военного спецпосланника. Все это — на фоне слухов о том, что Путин будет решать проблему 2024 года через присоединение Белоруссии. Михаил Фишман и доцент кафедры политической теории МГИМО Кирилл Коктыш обсудили, в чем была роль Бабича, что означает его отставка и стоит ли верить в версию о присоединении Белоруссии.
Кирилл, вопрос один, все тот же, почему Владимир Путин снял посла Бабича? Какой версии придерживаетесь вы?
Причина абсолютно очевидна, она не требует какой бы то ни было конспирологии. На самом деле Бабич человек, который привык пользоваться инструментом власти, а посольство и посол должны использовать немножко другие инструменты влияния. Это разные вещи, властвовать можно у себя на территории, а на территории другого государства общение только по горизонтали, это только влияние.
То есть вы согласны с версией, что он переборщил, и это самодеятельность, на которую в результате вот пришлось реагировать федеральному центру?
Я бы это сформулировал как неточную стилистику, либо неправильную стилистику. Она не менее, может быть, пагубно сказалась на отношениях, но с другой стороны, понятно, ведь тот же Михаил Викторович, будучи блестящим специалистом, при этом он не имеет ни дипломатического прошлого, ни дипломатической подготовки, и в этом плане вся его биография как раз-таки связана именно с властью, а не с влиянием, в отличие от Мезенцева, где с умением использовать инструменты влияния все гораздо лучше. Так что я думаю, что стиль, конечно, изменится, и коммуникация имеет все шансы вернуться на круги своя, стать доверительной, стать конструктивной.
Замечательно, доверительность и конструктив это прекрасно, но что делать, как воспринимать новость о том, что вот Лукашенко в обмен на отзыв Бабича сдался, так сказать, и готов принести «ключи» от Минска через год, или через два, или через три, но в общем, уже готов принести эти ключи Владимиру Путину? То, о чем стали писать в прессе.
Обычно об этом начинают писать, тут в общем-то, ничего не изменилось с конца девяностых, когда готовится атака на те или иные белорусские активы. И в этом плане мы сколько раз наблюдали, что любой конфликт хозяйствующих субъектов тут же стремятся политизировать, тут же придать ему какую-то политическую значимость, и естественно, обвинить противоположную сторону во всех тяжких, в том, что она якобы все это нарушает. Но в сухом остатке речь идет о тех или иных активах, которые, скажем так, вокруг которых поднимается спор, и которые та либо другая сторона пытается получить в распоряжение.
Я думаю, что здесь тоже речь идет в первую очередь об этом, потому что непосредственно от самого Путина. Понятно, что с интеграцией нужно что-то делать, то есть в том смысле, что та повестка, которая была заложена в 1999 году, выполнена, а она выполнена, наверное, процентов на 90, то есть больше уже с нее не получишь, не выжмешь, и надо наполнять ее какими-то новыми смыслами. В конце концов, есть Евразийский союз, в отношении которого необходимо реализовывать общие интересы, и Беларусь была бы заинтересована в том, чтобы он был индустриально-производящим, скажем так, союзом, а не союзом потребителей, которые будут получать просто китайские товары.
Есть другие вещи, в отношении которых можно было бы кооперироваться, то есть, по сути, нужно обновлять повестку дня. И никто не спорит о том, что это нужно делать, но речь не идет о том, что она там будет сводиться к тому, что опять начнется драка за активы, и что под прикрытием слов о дружбе, об интеграции речь пойдет о том, что банально получить те или иные, в первую очередь, конечно, промышленные, теперь уже не только, активы Белоруссии. Как правило, такие вещи, такие кампании начинаются и заканчиваются без какого бы то ни было результата, во всяком случае, я не припомню ни одного случая, чтобы силой получилось у Лукашенко те или иные вещи получить, в плане активов.
А с другой стороны, когда возникала конфигурация игры с положительной суммой, когда возникала возможность договориться о том, чтобы создавать новую стоимость вместе, скажем так, уже в рамках этой новой реальности увеличивать свои прибыли, усилить свои позиции, об этом договариваться получалось всегда.
Хорошо. А вот этот сюжет, вокруг потерь от нефтяных пошлин, собственно, образованная на этом фоне, как я понимаю, рабочая группа, в январе это произошло, и вот она должна прочертить этот новый интеграционный путь, как мы понимаем, это все что? Это будет бюрократическая такая волокита, или это может закончиться каким-то реальным фазовым переходом в процессе интеграции, перехода действительно к обсуждению единого эмиссионного центра или чего-то серьезного, значимого?
Дело в том, что единый эмиссионный центр — это та вещь, которая была обсуждена еще в конце девяностых, по его поводу не существует каких-то особых разногласий. Другой вопрос, мы же все прекрасно знаем, что Ельциным, в первую очередь Ельциным, во вторую очередь Лукашенко, при создании союзного государства был заложен принцип паритета. И Минск же не возражал и не возражает против эмиссионного центра, только с тем условием, что он должен быть совместный, и контроль над ним должен быть совместный.
Да-да, совместный контроль, я думаю, в Минфине там всем было очень весело всегда.
Ну да, в этом плане получается, что в рамках, как я уже говорил, что та повестка дня, которая есть, она на сегодня, наверное, выполнена, потому что Минск готов двигаться, наверное, гораздо дальше, чем готова Россия. Но естественно, никто не будет отказываться от того преимущества, которое у тебя изначально есть, которое так или иначе, но с девяностых годов оно было дано, это принцип паритета. И как только доходит до принципа паритета, выясняется, что энтузиазм будет падать в первую очередь с российской стороны, а не с белорусской, Беларусь готова как раз-таки.
Это понятно. Это я помню хорошо по началу нулевых, все эти разговоры, так что это вы просто возвращаете меня в то время. Но в сухом остатке, судя по тому, что вы говорите, ни о каком реальном объединении, которое бы вот вывело бы интеграцию на новый уровень, и которое, в том числе, позволило бы таким образом решить проблему 2024 года, об этом речь не идет?
Дело в том, что если говорить о проблеме 2024 года, почему я бы считал, что разговоры абсурдны, и они являются прикрытием для атаки на те или иные белорусские активы, ведь все равно в этом случае потребовалось бы внесение изменений в российскую конституцию. Так вот гораздо проще и гораздо дешевле просто внести изменения, сняв количество ограничений по срокам, нежели взваливать на себя вот такую вот проблемную вещь и строить геополитическую конструкцию без особого понимания, как ей управлять дальше. Поэтому здесь с разговорами под объединением вижу только шумовое прикрытие для очередной атаки на те или иные активы, но не реальную вещь на уровне действительно государственных решений. Вряд ли такие планы могли бы рассматриваться всерьез.
Понятно. Спасибо.
Фото: Николай Петров / БелТа / ТАСС