Кадыров проиграл. Как спор о границе с Ингушетией лишил главу Чечни шансов возглавить Кавказ

1 ноября глава Ингушетии Юнус-Бек Евкуров собрал журналистов, чтобы объяснить им — договор о новой границы с Чечней остается в силе, несмотря на решение республиканского Конституционного суда. Но спустя несколько секунд Евкуров поправил сам себя: республика теперь в подвешенном состоянии — нет границы с Чечней и Северной Осетией.

На этой неделе республиканский Конституционный суд отменил соглашение о границе между Ингушетией и Чечней, признав его незаконным. Так что произошло на самом деле? Суд и правда постановил об отмене ратификации договора. Из решения можно сделать вывод: единственный способ принять договор — это референдум.

Конституционный суд Ингушетии: Соглашение об установлении границы между Республикой Ингушетия и Чеченской Республикой от 26 сентября 2018 года без его утверждения на референдуме Республики Ингушетия не порождает правовых последствий для органов государственной власти, органов местного самоуправления, организаций и граждан в Республике Ингушетия.

Митинг, который стоял почти месяц в столице Ингушетии Магасе, это решение устроило. На следующий день после заседания суда инициативная группа опять вышла на площадь, чтобы приостановить уличные акции.

В Чечне очень расстроились из-за решения соседей по договору. Министр национальной политики Джамбулат Умаров, считает, что не к чему конструктивному это не приведет.

«Жаль, конечно». Что Чечня ответит на демарш КС Ингушетии

Чеченский общественный деятель Руслан Кутаев уверен, что решение любого конституционного суда в субъектах России не может приниматься без отмашки из Кремля.

Отменить решение Конституционного суда невозможно. Органы государственной власти в Ингушетии обязаны исполнять постановление высшего судебного органа республики. Единственное, что может, например, сделать Народное собрание Ингушетии, это не подтверждать постановление суда, но и это бездействие депутатов ни на что не повлияет. Получается, что если действовать по закону, то ратифицировать договор можно будет только с помощью референдума.

Расшифровка разговора: 

Григорий, здравствуйте. Итак, меняет ли ситуацию решение Конституционного суда Ингушетии? Вот в этом большом скандале и конфликте.

Я думаю, по большому счету, нет. Просто судья Конституционного суда оказался мужик, вот он сказал, что мы против, и провел это. И действительно, два другие судьи подтвердили, что действительно Конституционный суд на стороне протестующих. А что это значит конкретно? Конкретно это значит, как говорят сами протестующие, что теперь решение отменено, как говорит исполнительная власть — да это не значит ничего, мы обратимся в Конституционный суд России.

Это Евкуров сказал уже, да.

Евкуров, вообще общая позиция. Значит ли решение Конституционного суда, что будет проходить референдум? Непонятно, скорее всего, нет. Значит ли это, что чеченские власти не могут производить какую-то хозяйственную деятельность на той территории, которая раньше относилась к Ингушетии, а теперь, по соглашению, относится к Чечне? Конечно, могут, и буквально только что Кадыров провел совещание, отправил своего спикера парламента, неясно, почему спикера парламента, но отправил своего спикера парламента, известную свою правую руку или левую руку, проинспектировать, как там дела. Дела хорошо, чеченцы работают на этих территориях, как, впрочем, они работали там до соглашения, до того как…

Там из-за дороги какой-то возник весь конфликт… Чеченавтодор.

Да, еще до соглашения, чеченские власти, и хозяйственную деятельность там проводила компания, которая имела право там вести свою деятельность. Так что ни это решение, ни соглашение на местности не поменяло ничего. За исключением, например, того, что теперь понятно, почему лес рубят. Лес рубят, щепки летят, это выражение, которое имеет отношение как к протестам, так и к физическому лесу, который теперь вырубается не только де-факто, ответственность за это лежит на чеченской стороне, но и де-юре. Если, опять же, решение Конституционного суда Ингушетии рассматривать как просто документ, один из многих документов, которые в России имеют юридическую силу и больше никакой. Если бы этот документ имел хоть какую-нибудь силу, кроме куска бумаги, то мы бы увидели те или иные действия исполнительной власти Ингушетии, но их нет, и я думаю, не будет.

Но этот документ будет иметь силу, если за ним, за этой бумажкой, будет стоять политическая воля, так или иначе проявленная. Очевидно, это не Евкуров. Но она может исходить, например, в данной ситуации из Москвы, теоретически.

Теоретически, да. Если вдруг Конституционный суд России начнет какую-то бурную деятельность, как-то поддержит своих коллег в регионе, но очень маловероятно, как мне кажется, что это произойдет. Более того, политическая воля, согласен с этим тезисом, она могла бы быть проявлена не только властью, но и новым политическим действующим лицом, коллективным действующим лицом, всеми теми, кто организовывал акции протеста.

Да.

Оргкомитет митинга, эти люди собрались после решения Конституционного суда на немногочисленный митинг, разошлись. Среди них были критики решения о том, что надо расходиться, среди них были люди, которые выступали с трибуны, говорили, мы ничего не достигли, как мы можем сейчас разойтись, но общее решение, формально, тех людей, которые входят в оргкомитет, сводится к тому, что мы всего достигли, ну, не всего, но мы многого достигли, вот, в частности, решение Конституционного суда, не надо больше протестовать. Это решение?

И фактически то, что людей на площади уже на следующий день не было, и в этот-то день собралось немного, говорит о чем? Говорит о том, что Евкуров победил, решение Конституционного суда нечего реально не поменяло. И если мы чего-то и можем ждать, чего мы можем ожидать? Что протестующие, вот этот коллективный актор, кто может выразить какую-то политическую волю, они сформулируют какой-то план действий, может быть, у них появится какая-то стратегия. Но если они будут ждать просто, что само собой что-то произойдет, то понятно, что на этом, собственно, в их представлении — на победе, на документе Конституционного суда, в моем представлении — на поражении, потому что ситуация больше устроит Евкурова сейчас и Кадырова, все и закончится.

Да, вот вы сказали, что Евкуров победил. Но в моем представлении победил Кадыров, скорее, то есть это он все-таки забирает эту территорию себе, она становится частью Чечни. А соответственно, протест, если он сейчас дотухнет окончательно, так, видимо, такой инерционный сценарий следует предположить, и на этом вся эта история закончится. Или все-таки не так?

Может, и так, может, не так, надо посмотреть с разных сторон. Чего хотел Кадыров? Это вопрос, с какого момента мы начинаем измерять вот эту длинную какую-то палку, которой, Марк Твен, которой замеряли глубину Ингушетии. Шесть лет назад приняли закон в Чечне, по которому гигантская часть Ингушетии отходит к Чечне, парламент этот закон принял, это был документ, он и есть официально, мы его публиковали на «Кавказском узле». Если Кадыров хотел того, что узаконено было в Чечне многие годы назад, то сейчас он получил малую толику той земли, которая, повторю, не соглашение какое-то двух глав, а гораздо более значимый законодательный акт, парламентом принятый.

Здесь тоже вроде парламент участвовал же.

Ну, парламент ратифицировал соглашение, тут, на мой взгляд, это совершенно другой тип документа.

Не статус закона, да?

Да. На мой взгляд, это совершенно другое дело. Гигантская территория, там и с населенными пунктами, сейчас-то здесь их нет. То есть, чего хотел Кадыров? Если считать, что он победил, если мы посмотрим узко, на то, что написано в соглашении, мне кажется, мы не увидим, то есть нельзя так узко смотреть, мы не увидим всей амбиции. Вот мне кажется, здесь два вопроса. Первое, что было принято в законе. Соглашение не подразумевает исполнение этого чеченского закона, его надо либо отменять, либо сделать вид, что его нет, но он был опубликован, и сделать вид, что его нет, довольно странно. В этом смысле мне не кажется, что Кадыров победил. Второй момент, чего бы мог хотеть Кадыров. Я могу заблуждаться, но мне кажется, что многие годы Кадыров хотел того, чтобы Евкуров не возглавлял Ингушетию.

То, что там была борьба между ними, это, в общем, известный факт. Мы за этим наблюдали.

Да. Мне кажется, это было множество очевидных событий. Буквально только этим летом муфтий, муфтий Ингушетии, разворачивал в Ингушетии невероятно активную деятельность, поддерживаемую из Чечни. Евкурова, пользуясь такой христианской терминологией, Евкурова отлучали от церкви, по исламу только это было, по-другому все звучит, но суть-то в этом. То есть его вообще объявляли персоной, которая не может участвовать вообще ни в каких значимых событиях в жизни ингушской умы, это невероятное событие, на мой взгляд. Все это, наверное, могло бы привести к тому, чтобы Евкурова не переназначили, но Евкурова… Да, и наконец, в августе, задолго до всяких этих соглашений, началась непосредственная хозяйственная деятельность, о которой мы вспоминали, на территории тогда еще Ингушетии, сейчас уже Чечни, по соглашению. Но никакой реакции со стороны ингушских властей, несбалансированной, эмоциональной, жестких высказываний, ничего не последовало. И Евкуров был переназначен.

Как мне кажется, это не то, чего хотели чеченские власти, и нельзя считать, что в этом смысле соглашение является большим успехом для чеченских властей, потому что либо они получили хотя бы что-то, то есть переназначение Евкурова дало хотя бы какой-то результат, какой-то плюс, что-то довольно неопределенное из всего того, что хотели со стороны Чечни от Ингушетии. И в этом смысле, если мы задаемся вопросом, победил ли Кадыров, или победил Евкуров, в этом противостоянии, я не вижу, где здесь победа Кадырова. Если вся борьба была бы за землю, если бы считать, что действительно здесь спор именно из-за этих конкретных территорий, то да, можно было бы сказать, что Кадыров победил. Но мне кажется…

За территориями стоит нечто большее, а именно судьба самого Евкурова, которая интересует Кадырова. И в этом смысле он проигрывает, потому что Евкуров по-прежнему крепок? Правильно ли я понимаю?

В общем, да, за исключением нюансов. Мы не можем сказать, что Евкуров по-прежнему крепок, но мы можем сказать…

Эта история сильно по нему ударила, по его репутации, внутри Ингушетии, как минимум.

Вот. Но мы пока не видим никаких сигналов из Кремля, которые могли бы свидетельствовать о том, что Евкурова могут как-то неожиданно, как для многих было неожиданным, отправить в отставку, как главу Кабардино-Балкарии. Если Евкурова не отправляют в отставку, что мы имеем, сухим осадком? Евкуров остался у власти, да, он стал еще менее популярен у себя в республике, но он не потерял поддержку Кремля, он передал те или иные земли Кадырову.

И давайте еще один тезис в нашу дискуссию добавим. Это, конечно, такие мнения, обсуждения. Видел ли Кадыров, и представлял ли Кадыров себя лидером всех вайнахов? И представлял ли он себя когда-нибудь, в какой-нибудь далекой перспективе лидером Чечено-Ингушской общности, а не только…

Возможно, да.

Возможно, да. А кто-то говорит, нет. Действительно, никаких прямых высказываний, чтобы вот Кадыров говорил, что я буду возглавлять, и надо объединить Ингушетию с Чечней, и я буду возглавлять, таких высказываний мы не знаем. Но если такие амбиции когда-либо были, то мне кажется, несмотря на то, что мы видим, что по репутации Евкурова ударила эта история, то уж точно перечеркнуты любые планы возможные, которые позволили бы Кадырову возглавлять объединенный регион.

Потому что Ингушетия его никогда не примет.

Да. Ингушетия его никогда не примет. Хотя казалось бы, он совершил серию визитов…

Только они не очень гладко прошли.

Его правая рука совершила визиты, и не один, в республику. Получилось так, что несмотря на примирение, которое как бы было достигнуто, между отдельными лидерами протеста, осадок остался очень серьезный. И представить себе, что после всей этой истории тот месседж, который из Чечни пытались донести, что за все элементы соглашения отвечает Евкуров, потому что Евкуров ваш глава, а мы отвечаем только за ту часть соглашения, которая относится к нашей республике, мне кажется, этот месседж не принят. И если Кадыров и был популярен в определенной части общества в Ингушетии, а мы знаем, что это за часть общества, то его непопулярность в другой, в большей части общества в Ингушетии, только возросла.

Понятно. Очень интересно. То есть, что, соответственно, будет аргументами для, в том числе, Кремля, когда он будет что-нибудь решать по этому поводу, если вдруг такая тема встанет. Так я это понимаю. Еще вопрос. Так, если смотреть со стороны, немного внезапный конфликт, который как бы не ждали, не готовились к нему, причем серьезный, между Чечней и Ингушетией, он сам по себе, он такая случайность? Он такой эпизод, связанный просто с личностью Кадырова, условно, или это часть более широкого процесса? Потому что мы видим, что и в Кабардино-Балкарии стали происходить, вот недавно были волнения, в Северной Осетии тоже была история. Можно ли говорить, их объединять, или это на самом деле все-таки разные совершенно вещи?

Я думаю, что объединять их нужно, но события это разного порядка. Невозможно их не объединить по одному такому простому принципу — протестные выступления охватили три региона, и это является, во всех трех случаях, не естественным продолжением протестов, которые происходили и ранее, а таким довольно спонтанным событием. То есть в Кабардино-Балкарии год назад не было никаких столкновений, и даже десять лет назад, когда были предыдущие, значительно менее заметные, столкновения по поводу юбилея Канжальской битвы, ничего подобного не произошло. То есть уровень протестных возмущений и в Кабардино-Балкарии, и в Северной Осетии, в связи с последствиями пожара на заводе «Электроцинк», очень значительный. И в Ингушетии с Чечней мы видим, что многие годы не было похожих, подобных, даже нисколько не сопоставимых, даже хоть сколько-нибудь подобных возмущений.

То есть если мы посмотрим именно по проявлению протестной активности, мы увидим, что вообще-то Северный Кавказ-то потряхивает, и потряхивает-то серьезно. И поводы-то разные, а общественное участие во всех трех случаях мы видим. И мы видим, какие общие элементы у этого. Я сразу откидываю версию про заговор мировых спецслужб и прочие другие конспирологические теории, но мы видим, что в значительной части общества очень сильное недоверие к власти. Оно может быть связано с экологией, и это недоверие, в первую очередь, к МЧС, которое докладывает, что никаких вредных выбросов нет, но люди бегут из города, увозят своих стариков, увозят своих детей, я говорю сейчас про Владикавказ.

Я понимаю.

Оно может быть недоверие к спецслужбам, как в случае с Кабардино-Балкарией, где проявление насилия и последующая информация о сотнях задержанных, которая потом не подтверждалась, было явным таким примером кризиса власти. Ведь власть имеет право на насилие, имеет монополию на него. Эта монополия, во-первых, была разрушена, потому что сами протестующие в Кабардино-Балкарии применяли насилие. Ну и во-вторых, мы увидели, что это тоже все замешано на отношении власть-общество.

Здесь, в Ингушетии, слава богу, не произошло столкновений непосредственных власти и спецслужб с протестующими, но опять же, корень всей протестной активности это не земля, это, как говорили очень многие люди среди лидеров протеста, как говорили рядовые протестующие, это сам факт, что были приняты какие-то решения, в тайне, общество не знало о них. То есть, еще раз, это недоверие к власти. Мы видим три региона, соседних, с совершенно разными моделями управления, где недоверие к власти, можно сказать, было в знаменателе совершенно разных конфликтов.

Спасибо большое.

Фото: Александр Миридонов / Коммерсантъ