«Нас хотят запугать». Юлия Галямина — об обысках у активистов кампании «Нет!»

Юлия, здравствуйте!

Здравствуйте!

Скажите еще раз, что произошло? И просто вкратце, кто, почему, когда к вам пришел и как это выглядело?

У меня что ни лето, то обыск.

Да, прошлое мы помним лето.

Прошлым летом у меня тоже был обыск, в этом году у меня тоже обыск. Я была на даче, мне позвонил испуганный сын, сын-подросток, и сказал, что к нему в квартиру ломятся какие-то неизвестные, они представились потом сотрудниками полиции, что они хотят провести обыск. Я попросила сына не открывать, пока не приедет адвокат, но тогда силовики сказали, что они взломают дверь. Поэтому пришлось сыну открыть дверь.

Приехал адвокат Михаил Бирюков буквально через полчаса после нашего звонка, но однако его так и не пустили внутрь квартиры и сказали мне, что и не пустят, пока я не приеду с дачи, и сына не отпустят, пока я не приеду с дачи. Поэтому я поехала, естественно, быстро, как могла, но пробки и так далее, поэтому я приехала только часа через четыре. Все это время сын оставался в квартире один.

Что там происходило, мы сказать не можем, потому что, понятно, понятые, я подозреваю, там были не настоящие. В итоге все-таки к сыну пустили скорую помощь, я вызвала полицию, чтобы понять вообще, кто эти люди, почему они ломятся ко мне в квартиру, не предъявляя никаких документов мне как хозяйке квартиры. Пустили адвоката, обыск всего продолжался восемь часов, они изъяли жесткие диски, какие у меня были. В основном на них хранятся мои научные материалы, которые я собираю в сибирских народах, поскольку я продолжаю заниматься наукой, несмотря на свою политическую деятельность. Забрали у сына компьютер, слава богу, сессия кончилась, он сдал ее на пятерки.

Поздравляю!

Да, спасибо. Поэтому мы сейчас без компьютеров, но, в общем, без особого такого тяжелого настроения, потому что мы уже опытные люди, не первый год.

Так, а потом был допрос.

Да, после этого я сама поехала на допрос, на такси мы с Михаилом Бирюковым приехали, около часа продолжался допрос. Он носил довольно формальный характер, я на все вопросы ответила, что я не буду отвечать и возьму 51-ю статью Конституции.

Да. Это был допрос вас как кого, вы в каком статусе?

Как свидетеля.

Вы свидетель.

Да.

Причем речь идет, как я понял из прессы, о деле ЮКОСа, именно о деле ЮКОСа, об эпизодах, которые датируются девяностыми годами.

Я не буду их комментировать, потому что я не подписывала эту подписку, но она все равно действует, о неразглашении допроса. Но тем не менее скажу, что слухи вообще недалеки от истины.

А какая связь между вами и, соответственно, этим делом?

Я не могу сказать. Это мне неведомо, из вопросов я этого не поняла.

Зачем… Не к вам одной пришли, да, это же была целая серия в этом смысле. Вы понимали, что вы тут как представитель этой кампании «Нет!»? Или вы думаете, что имелось в виду что-то другое? Чтобы четко понимать.

Смотрите, обыск не свалился с неба, да. Перед тем как произошел этот обыск, в течение трех недель на всех федеральных госканалах в прайм-тайм полоскали, в частности, меня всеми возможными способами относительно того, я, как организатор кампании «Нет!», делаю это в интересах иностранных государств и так далее.

Да, на иностранные гранты, что-то такое.

Еще двадцать миллионов человек, наверно, которые проголосовали против поправок, тоже, наверно, в интересах иностранных государств это все делали. Просто люди… Это истерическое поведение, и оно далеко от политического поведения. Политики, которые уверены в себе, себя так не ведут. И понятно, что это не какая-то инициатива отдельных журналистов, это не инициатива Следственного комитета, который вдруг почему-то решился вспомнить о каких-то своих старых забытых делах.

Нет, это все, естественно, определенный политический жест, политическое высказывание, которое было направлено против людей, которые говорят нет обнулению сроков Путина и нет авторитарному государству, которое теперь устанавливается не просто де-факто, но еще и де-юре в нашей стране.

О чем мы сегодня уже говорили.

Да. Соответственно, этот жест совершенно понятно считывается, это жест запугивания, потому что если бы они реально что-то имели, что-то хотели, они бы пришли и предъявили какие-то реальные претензии, потому что это все просто манипуляции, пропаганда и, в общем, я бы сказала, вранье.

То есть такой пиар-обыск.

В общем, да, конечно, потому что, честно, конечно, он был жестче, чем обыск в прошлом году, потому что в прошлом году это вообще было такое… Пришли следователи, сказали: «Слушайте, вас надо обыскивать, мы, конечно, не хотим, ну что, давайте мы посидим, потом уйдем».

Это было еще в прошлом году, при прошлой Конституции.

Да, это при прошлой. При нынешней они все-таки перевернули все наши книжки, но поставили все назад. Не знаю, что они туда еще положили, все мои друзья советуют мне все книжки перебрать, но поскольку я филолог, у меня три тысячи томов, я совершенно не готова перебирать все книжки, как они, восемь часов. Я надеюсь, что ничего они туда не подложили. Будем на это надеяться.

В общем, бумажки они никакие не взяли, книжки никакие не взяли, взяли только старые телефоны, жесткие диски и компьютер моего сына.

Про эти выводы, что это все связано с акцией протеста, которую наметили на 15 число, это соответствует действительности?

В частности, конечно, это тоже. Акция протеста ― это проявление нашего упорства, это тоже наше высказывание: ребята, голосование закончено, но мы не собираемся его признавать, мы не собираемся останавливаться, не собираемся говорить, что да, теперь мы будем жить при этой Конституции, которая была принята с такими совершенно откровенными жуткими фальсификациями, которых не было на самом деле в путинской истории еще никогда, хотя были такие жуткие, что мы все помним, в начале двухтысячных и в 2011 году тоже.

И поэтому наше упорство и, в частности, этот митинг вызвал эту реакцию. Они хотят запугать, просто запугать. С другой стороны, они плохие психологи.

Обычно в целом они просто не разрешают митинги, на этом все заканчивается. А если люди выходят, то они их хватают и тащат в ОВД. А теперь даже превентивно пришли.

Они часто приходят превентивно, это бывает. Перед акцией 27-го меня задержали превентивно, это обычное дело. Но здесь в данном случае я не считаю, что прямо… Один митинг ничего не решает, естественно, ни одна акция ничего не решает. Важно само упорство, главное ― намерение, да, которое вы чувствуете.

А вы ― это кто? Вы говорите «мы».

На самом деле, это очень много кто, потому что говорят о кампании «Нет!», ее часто критикуют: «А где же ваши комитеты по всему, по всей стране? Что же вы не сделали одинаковые листовки?». Смысл кампании «Нет!» с самого начала был, что он просто говорит: «Ребята, мы можем сказать нет, мы можем это сказать разными способами, пожалуйста, включайтесь сами. Это ваша политическая активность, ваша гражданская позиция». И люди по всей стране делали то, что они сами хотят.

То есть лидера нет.

Нет лидера, вернее, там было множество лидеров, и это самое главное, что мы должны понять. Вообще любое движение отлично идет, только если множество лидеров. С одной стороны, непонятно, кого хватать. Вы сейчас посадите меня, думаете, кампания закончится? Нет, не закончится, люди будут продолжать что-то делать, потому что не я кукловожу, идея.

Это цитата из фильма про вендетту.

Можно сказать, да, это вендетта, не надо так кровожадно, но…

Этот фильм так называется, это всего лишь Голливуд.

Да. Но, знаете, сейчас…

Да, я понимаю, да-да-да, мы имеем в виду голливудский фильм, и все.

Да. Но, по большому счету, только так вообще в России могут произойти изменения, это мое глубокое убеждение. Я пытаюсь в каждом своем сообщении доносить эту идею. Только распределенное лидерство, когда множество людей загораются одной идеей, одним каким-то смыслом, а не то, что они руководятся каким-то харизматичным или, наоборот, просто супер организационным гением, или кем-то еще.

«Открытая Россия» тоже в этом участвовала, да, в этой кампании?

Как один из участников. Там было много других участников, которые не имели отношения к «Открытой России».

И к Ходорковскому, соответственно.

И к Ходорковскому тоже, да.

Он просто был одним из участников этого распределенного движения.

Ходорковский сам вообще не был никаким участником, да, участвовали Андрей Пивоваров, Таня Усманова. Собственно, они…

Теперь какой план?

План на 15-е число очень понятный. Мы собираемся подавать иск против, вернее, даже не против, а за непризнание голосования легитимным, что это голосование было проведено с таким множеством нарушений, что его нельзя признать решением относительно поправок. Это наша идея.

Иск еще пока сам не готов, вы понимаете, огромная работа, которую должны проделать юристы, но чтобы этот иск был по-настоящему действенным, надо, чтобы под ним подписались тысячи людей. И мы хотим сейчас запустить эту акцию подписей под иском.

В Верховный суд.

В Верховный суд, да. И это не митинг в классическом смысле, там не будет сцены, не будет там ораторов и так далее, не будет, в общем, от нас плакатов. Но от нас будет столик или несколько столиков, люди, которые будут записывать данные, и мы предлагаем всем участникам этой акции выстроиться в очередь, да, можно даже на социальном расстоянии. Эта очередь должна быть очень длинной. Важно, чтобы очередь растянулась довольно далеко, тогда будет видно, что людей, которые не доверяют этому голосованию, очень много.

Будем надеяться, что все получится, хотя у нас даже одиночные пикеты теперь не очень работают.

Смотрите, сама по себе одна акция, опять же, мы не знаем, как поведут себя власти. Первого июля, например, они не стали разгонять пикеты около памятника Пушкину, потому что они поняли, что, слушайте, это будет совсем зашкварно, если они устроят тут погром в день принятия Конституции.

Я думаю, я надеюсь на здравомыслие наших властей, что они не будут устраивать картинку на весь мир, что они разгоняют людей, которые просто подписывают иск в суд. У нас что, суд уже совсем?.. Его же еще не отменили совсем, суд, да?

Но надо еще одну вещь понять ― что это не конец. Надо понимать, что эта идея будет продолжаться, но это не последняя идея. У нас на самом деле кампания будет продолжаться до 2024 года, потому что, собственно, нет обнулению Путина ― это 2024 год. Не надо, чтобы он баллотировался.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.