Павленский, «Тангейзер», «Артдокфест»

И правила поменялись. «Пусть цветут все цветы», — говорит министр культуры Владимир Мединский, но государство будет поливать только те, которые ему нравятся. На этом фоне неудивительно, что громче всего в этом году в русской культуре звенело политические искусство. То есть такое, которое именно что против правил. Звягинский «Левиафан» , книги нового нобелевского лауреата Светланы Алексиевич, захватывающая дух своей смелостью акция Петра Павленского у Лубянки — все это очень разные вещи: и по форме, и по жанру, и по смыслу. Но одно их точно объединяет: к государству — тому самому, которое больше не хочет их поливать,   все они проникнуты острым чувством.

Вот такой примерно получился уходящий год. Его итоги подвел Константин Богомолов.

Мне кажется важным событием то, что состоялись два фестиваля. Это фестивали «Территория» и «Новый европейский театр». Первый из них состоялся все-таки при поддержке Министерства культуры, а фестиваль «Новый европейский театр», один из лучших театральных фестивалей, когда-либо созданных в России и существующих, фестиваль, который приводит массу важнейшего, актуальнейшего, замечательного европейского театра, состоялся, насколько я знаю, фактически несмотря на отказ Министерства культуры поддержать этот фестиваль. Третья важная вещь ― это «Артдокфест», который тоже состоялся благодаря усилиям Манского. Это тоже замечательный фестиваль документального кино.Я бы назвал эти созидательные вещи реально важными событиями прошедшего года. То, что происходит вопреки.

Золотая маска

«Золотая маска» в какой-то момент стала подвергаться необоснованному внешнему давлению, атакам в первую очередь медийного свойства со стороны определенных обойденных вниманием людей, которые, как мне кажется, попытались и пытаются при помощи идеологии делать свою художественную профессиональную карьеру, не обладая ни достаточными талантами и знаниями, ни просто реальном успехом у зрителей и в профессиональном сообществе. Они подводят под этот неуспех некую идеологическую базу каких-то заговоров, некой коррупции, если не финансовой, то идеологической. Используя все эти термины как некую дубину, они начинают расчищать себе место.

Тангейзер

Я не очень верю в России в неких активистов, которые выходят на улицы протестовать против искусства без 500 рублей или какой-то еще мотивации экономического свойства. Поэтому я думаю, что причины были экономические. Новосибирский театр оперы и балета ― достаточно крупное бюджетное предприятие. Дальше «Тангейзер» был использован как повод предъявить некие претензии театру, как повод раскрутить скандал, за которым последовало снятие директора и назначение нового. Спектакль стал жертвой этой в первую очередь экономической, как мне представляется, борьбы, прикрытой идеологической маской.

Запрет на работу

Вопли ― да. Грозят пальчиками ― да. Но запретов на профессию нет, и всё тут. Есть люди, которые делают свое дело независимо ни от чего, работают. Гендиректор Большого театра Урин приглашает Кулябина ставить оперу, все в порядке. Я как-то пока что работаю и в Московском художественном театре, и в других. Нет запрета на профессию.

Левиафан

Кино, которое могло бы быть уничтожено, задавлено патриотической общественности на корню. Но когда перед нами мощный продукт, который доказывает сам себя, который убедителен и успешен (последнее особенно важно), с этой секунды он своей успешностью сам борется за себя и в итоге побеждает.

Павленский

Мне не понравилась эта история. Более того, мне кажется, что это провокационная вещь. Шура Тимофеевский очень правильно написал в фейсбуке. Так или иначе, когда в мире очень много огня, протестовать при помощи такого образа огня мне кажется неправильным.

Факельное шествие тоже было символом. Символы ― вещь опасная, они несут в себе определенную энергетику.

Цензура

Допустим, я себя бью по рукам. Мне тоже иногда страшно, думаешь: «Ой, нет, лучше вот это отрезать, вот это убрать», но стараюсь бить себя по рукам, не поддаваться некоему страху, вот и всё. Я предполагаю, что, наверно, кто-то бьет себя по рукам и говорит сам себе: «Я лучше не буду этого делать». И это не вопрос того, что ему кто-то угрожал, это вопрос некой атмосферы, которая разливается в обществе, и это печальный факт, конечно. Но это атмосфера.