Борьба с абсурдными уголовными преследованиями за лайки и репосты по антиэкстремистским статьям УК превратилась в политическую кампанию. Это стало очевидно еще на прошлой неделе, когда за декриминализацию 282 статьи вступились такой гигант как «Мэйл.ру». И вот Совет по правам человека подготовил предложения: отмена первой части 282 статьи, где речь идет о формировании экстремистского сообщества, декриминализация 148 статьи об оскорблении чувств верующих, установить срок давности постов в социальных сетях, запретить ведение такого рода дел в отсутствие ответчика, то есть пострадавшего, резко сократить полномочия силовиков в этой части. Обсудили этот документ с главой СПЧ Михаилом Федотовым.
Михаил Александрович, здравствуйте. Это звучит действительно очень внушительно, тот список, который вы предлагаете, который вы подготовили. Что вы считаете в нем самым важным? И насколько вы верите в реализацию этих идей?
Я думаю, что самое главное в наших предложениях — это внести изменения в сам закон о противодействии экстремистской деятельности. Потому что именно в этом законе дается определение, что такое экстремистская деятельность, что такое экстремизм, а, следовательно, все те ошибки, которые потом возникают в связи с неправильным, расширительным, а иногда и просто произвольным, толкованием этого понятия, они все замешаны на именно вот этой главной закваске, вот на этом определении, что такое экстремистская деятельность. Пока мы не можем определить, что такое экстремистская деятельность, пока мы не можем уточнить это понятие, какие-либо совершенствования, связанные с 280-й статьей Уголовного кодекса, 282-й, 148-й и так далее, они бессмысленны, потому что мы путаемся в соснах, не понимая, куда мы попали, в какой лес.
Именно поэтому Совет и предлагает прежде всего внести изменения в сам закон о противодействии экстремистской деятельности. Поправки, они должны касаться одного, главного — что такое экстремизм. Экстремизм — это то, что связано с насилием, то, что ведет к насилию, то, что опасно жертвами. Вот я приведу простой пример. Можно ли кричать «Пожар!» в переполненном театре, с целью вызвать панику? Конечно, нельзя, потому что могут быть жертвы.
Это экстремизм?
Да, безусловно, потому что могут быть жертвы. А можно ли кричать «Пожар!» у себя дома, когда вы увидели, что на кухне у жены подгорает молоко? Убегает, например. Можно кричать «Пожар, дорогая, пожар!»? Конечно, можно, ради бога, потому что не будет никаких жертв. А можно ли кричать в том же самом театре, переполненном театре, кричать «Позор! Долой!»? Можно, потому что это нормально для театра. Поэтому вот самое главное соединить вместе, неразрывно связать экстремизм с насилием. Насилие опасно, и призыв к насилию тоже опасен.
Например, если вы распространяете призыв убивать всех велосипедистов или всех таксистов, или всех, кто носит очки или бороду, — да, безусловно, это экстремизм. Но при этом нужно оценивать, в какой ситуации это сказано, на какую аудиторию, насколько эта опасность серьезна. Потому что когда мама говорит ребенку: «Ешь кашу, иначе я тебе голову оторву», это что, угроза насилия? Нет, конечно. Другое дело, когда…
Я понимаю вашу мысль, это все очень интересно и важно, но я вижу противоречие, заложенное прямо в том, что вы говорите, потому что кто будет решать. Я могу легко себе представить то, что формально будет звучать, как призыв к уничтожению всех велосипедистов, и быть просто шуткой, а не реальным призывом к насилию. Он даже не будет подразумеваться, а тем не менее, и такие случаи были, что за такого рода вещи уже люди шли под суд.
Вполне, безусловно. Статистика показывает совершенно фантастические вещи. В 2011 году по 282-й, ч. 1, это вот как раз возбуждение ненависти, по этой статье было осуждено 82 человека. Всего 82. А в 2017 году — 460. Видите, какая колоссальная разница. Почему? Потому что практика пошла по пути расширительного толкования экстремизма. Как только мы начали широко понимать, что такое экстремизм, у нас абсолютно автоматически экстремистов становится все больше и больше. Понимаете, если мы сейчас не остановим эту тенденцию, то у нас вот эти как бы виртуальные «экстремисты», их может быть и не 460. В следующем году будет 1600, а через год будет 16 тысяч, ну и так далее. Понимаете, здесь можно дойти до всего населения практически, потому что вы очень широко трактуете это понятие. Любой анекдот — и вы оказываетесь за решеткой, хорошенькое дело.
Я понимаю, в чем проблема, я понимаю, что вы хотите ее решить. Вопрос в том, как? Все-таки речь идет о конкретном изменении закона или об изменении правоприменительной практики? Тогда это просто надо… Так что, о чем речь идет все-таки конкретно?
Безусловно, надо менять закон.
То есть вычеркивать оттуда что? Понятие социальных групп, или понятие… Или что именно?
В том числе. В том числе понятие социальных групп, потому что они не определены, и социология нам здесь не поможет. А то, что не определено, что не имеет легального определения или не может быть в обыденном языке, не имеет однозначного толкования, это нельзя использовать в законодательной деятельности, потому что вы используете неопределяемые термины, а следовательно, вводите правовую неопределенность. А правовая неопределенность — это прямой путь к произволу, потому что вы не знаете, какое правило записано в законе, вы не можете его выполнять, потому что вы не знаете, как оно будет интерпретировано правоприменителем. Вот в чем самая главная опасность, поэтому мы предлагаем… Мы не предлагаем исключить часть 1 статьи 282, нет. Мы предлагаем ее перенести в Кодекс об административных правонарушениях, и тогда у нас…
Да, декриминализировать, то есть вынести из Уголовного кодекса все-таки.
Да, декриминализация. То же самое со 148-й статьей, потому что часть первая статьи 148-й это практически, если внимательно вчитаться, это та же самая часть первая статьи 282-й, только ограниченная узкими рамками религиозной темы. Хотя религиозная тема в 282-й тоже присутствует. То есть по сути дела, здесь законодатель просто удвоил правовое регулирование в одном и том же вопросе, но, слава богу, они не разошлись между собой, эти две статьи.
Но уже даже перенос этой конкретной статьи Уголовного кодекса об оскорблении чувств верующих в Административный кодекс уже будет серьезнейшим политическим жестом в нашем контексте, не говоря уже обо всем остальном, что вы предлагаете. Есть ли у вас союзники? Кто ваши союзники? И насколько, вы считаете, вообще реально сегодня провести такого рода реформы?
Ну, я думаю, что у нас есть главный союзник в этом плане — это президент Российской Федерации.
Вам это очевидно? Мне нет.
А мне это совершенно очевидно, потому что то, что он говорил, соответствует именно тому, что мы предлагаем. Мы предлагаем отделить реальный экстремизм, за который действительно нужно наказывать, и не нужно думать, что у нас…
Дьявол в деталях. Он же не говорил…
Нет, он говорил именно о том, чтобы уточнить понятия. Абсолютно правильно, мы и предлагаем уточнить понятия. А за уточнением понятий следует уже вполне разумное решение, вполне логичное решение. Тем более что, смотрите, как у нас устроена, например, ответственность за хулиганство? Мелкое хулиганство — административная ответственность, а если хулиганство связано с насилием, связано с применением оружия или предметов, используемых в качестве оружия, вот тут уже возникает уголовная ответственность.
Здесь то же самое, виртуальная агрессия, виртуальный экстремизм — это административное наказание, экстремизм, связанный с насилием, безусловно, уголовное наказание. Это можно же то же самое и в 148-й статье, если так называемое, хотя оно не так определяется в законе, так называемое оскорбление религиозных чувств, имеет место на улице, в театре, то есть за пределами религиозных зданий, за пределами храмов, то это административная ответственность, а если это имеет место в храме, тогда это уголовная ответственность. Тем более, если это связано с насилием.
А, вот так. То есть Pussy Riot все равно садятся по этой статье?
Ну, в общем, наверное, да.
Так получается из того, что вы говорите, получается ровно это.
Да.
Хорошо, допустим, я понимаю вашу позицию, хотя не обязан ее, естественно, в этом смысле разделять. Мне кажется, что реформа должна быть еще более серьезной, чем предлагаете вы, но даже это будет очень большим достижением. И все-таки как будет это происходить дальше? То есть, кто внесет эти поправки в закон? Это президент будет делать?
Мы эти свои предложения направили, прежде всего, в Общероссийский народный фронт и в Генеральную прокуратуру Российской Федерации, потому что именно им президент поручил подготовить свой анализ практики применения основных понятий антиэкстремистского законодательства. То есть законодатель, то есть президент, в данном случае, ждет от Общероссийского народного фронта и от Генеральной прокуратуры их анализ и их предложения. Мы считаем, что мы можем в этом деле тоже поучаствовать, и предложить Общероссийскому народному фронту и Генеральной прокуратуре свои соображения. Поддержат они их или не поддержат, это уже не в нашей власти, не в нашей компетенции, но мы с свою очередь предложим наше видение главе государства, поскольку Совет по правам человека существует при президенте Российской Федерации.
Понятно. Ситуация понятна, то есть многое будет зависеть от того, какую позицию займет Генеральная прокуратура и Общероссийский народный фронт, ну, и, естественно, президент, которому все равно это принесете.
Фото: Ксения Горелова / Курьер.Среда.Бердск
' style='fill:%23c4c4c4;fill-opacity:1'%3E%3Cpath d='M93.28-57.4h2.52l-6.33 11.74h-2.6l6.41-11.75zM98.5-57.4h2.52L94.7-45.67h-2.6l6.4-11.75zM103.78-57.4h2.52l-6.33 11.74h-2.6l6.4-11.75z'/%3E%3C/a%3E%3C/svg%3E)
