Эрдоган и Кадыров против Макрона. Можно ли бороться с ИГ и одновременно сочувствовать убийце французского учителя?

Францию накрыла террористическая волна, и это серьезно. Рано утром 29 октября трое французов были убиты в соборе Нотр-Дам в Ницце. 21-летний Ибрагим Аль-Исауи, который, как уже установлено, приехал во Францию меньше месяца назад и не имеет французского гражданства, убил двоих посетителей храма и смертельно ранил еще одного человека. Вот как эти страшные события описывает газета «Коммерсантъ»: 

«Церковь Нотр-Дам расположена в самом центре Ниццы — на улице Жан-Медсен, которая идет от вокзала к набережной. Это самая оживленная торговая улица города, и даже в девять утра на ней было немало прохожих. Они стали свидетелями того, как окровавленная женщина выбежала из дверей собора, чтобы укрыться в соседнем ресторане. Ей было 40 лет, у нее были дети, она хотела спастись. Но ранения оказались смертельными. „Скажите детям, что я их люблю“, — были ее последние слова. В соборе лежали женщина 70 лет, верная прихожанка Нотр-Дам (ей нападавший перерезал горло, практически отрезав голову), и 45-летний служка, следивший за порядком в храме, отец двух детей. С ним убийца поступил так же».

Сам террорист жив и в больнице. И это еще не все. Было совершено нападение на охранника французского консульства в Джидде в Саудовской Аравии, он ранен, но жив. В Лионе был арестован 26-летний афганец с большим ножом в руках по подозрению в покушении на теракт. Наконец, в Авиньоне полиция застрелила человека с большим ножом в руке, как потом написали в прессе, он оказался французским националистом, членом некой ультра-правой группировки. Так или иначе, события последних двух недель во Франции встают в один ряд с нападением на театр «Батаклан» в ноябре 2015 года и расстрелом редакции газеты «Шарли Эбдо» несколько месяцев спустя.

В стране объявлен режим повышенной опасности, несколько тысяч бойцов национальной анти-террористической службы взяли под охрану церкви и школы. Но чтобы понять, что происходит сейчас во Франции (и вокруг Франции и в связи с Францией), для начала надо отмотать две недели и вернуться в 16 октября, когда 18-летний Абдулах Анзоров, выходец из России, из Чечни, находящийся во Франции в статусе беженца, практически еще подросток, тинейджер, убил и обезглавил 47-летнего школьного учителя истории Самуэля Пати, когда тот шел домой из школы в пригороде Парижа Конфлан-Сент-Онорин. И важно понимать, почему это произошло именно с Пати, и что именно привело к его ужасному убийству.

Случилось вот что. 7 октября, за девять дней до убийства на одном из своих уроков Пати показал своим ученикам две карикатуры на пророка Мухаммеда из газеты «Шарли Эбдо». Как пишут газеты, те самые карикатуры, которые стоили жизни десяти членам редакции «Шарли Эбдо» и двум полицейским в ходе теракта 9 января 2015 года. Обсуждалась проблема свободы слова, и, во-первых, Пати показывал не только эти карикатуры, но и другие, а, во-вторых, перед тем, как показать их, он попросил поднять руку учеников-мусульман и предложил им подождать за дверью или просто отвернуться, чтобы их чувства не были задеты. Одни ученики вышли, другие нет, и в тот же день отец одной из учениц, мусульманин, выходец из Марокко, начал кампанию в соцсетях. Его ролик в YouTube уже удален, но на его странице в Facebook висят все его обращения и жалобы, так что понятно, как было дело. Этот человек не призывал убивать Пати — он призывал объединиться и добиться его увольнения: такие люди не должны учить детей. При этом он назвал его фамилию и адрес школы. Но дальше было вот что (фрагмент из публикации издания The Guardian):

«Чтобы успокоить ситуацию, школа организовала встречу между директором школы, учителем и чиновником из департамента образования. Еще до этого учитель и директор школы ходили в полицию, куда после того урока была подана жалоба. Как сообщается, Пати сказал следователям, что не понимает происходящего, потому что дочери пожаловавшегося на него человека вообще не было в школе в тот день, когда он показал карикатуру. Учитель жил около школы и обычно ходил домой через лес, но решил изменить маршрут и идти через жилые кварталы, потому что чувствовал угрозу».

А потом произошло то, что произошло. Еще раз, совершенно неочевидно, что отец этой девочки хотел такой расправы, хотя его и взяли под арест. Но так работает мобилизация обиды и ненависти — не обязательно религиозная по природе. Ее суть в том, что обида и ненависть нарастают как снежный ком, так же, как истерика у ребенка, только она имеет социальный характер. Так устроен фундаментализм. Круги ненависти расширяются, давят и, в конце концов, захватывают эмоционально податливого 18-летнего парня, в сущности, еще мальчика. Французские газеты пишут, что установлена связь Анзорова с двумя некими джихадистами в Идлибе, причем один из них русскоязычный, а сам он в своем выступлении после убийства ссылался на Исламское государство (организация запрещена на территории Российской Федерации – прим. Дождя). И это существенные детали.

Французы потрясены снова, как в 2015 году, десятки тысяч людей выходят на улицы по всей стране, теперь с плакатами «Je Suis Samuel». Похороны Пати превращаются в национальный траур, его посмертно награждают орденом почетного легиона, а президент Макрон говорит о зле радикального исламизма, который ведет к терроризму, и о том, что учитель средней школы Самуэль Пати был убит, потому что он воплощение республики, воплощение свободы, а школа, в которой он преподавал, — это цитадель республики, храм свободы.

Мы не откажемся от карикатур, продолжал Макрон, и он не мог произнести другой текст. Для него убийство Пати — это покушение на основы Франции. Современная Франция возникла, победив монархию, диктат церкви и диктат религии, и с тех пор светскость — краеугольный камень французского государства и французского общества. Это скрепа. Светскость заложена в понятия свободы, равенства и братства, на которых стоит республика, а школа — это как раз то место, где все люди становятся равными, впитывают в себя эти французские ценности и превращаются в настоящих французов. Поэтому французский закон, как известно, запрещает в школах носить хиджабы — в любой другой стране это трактовалось бы как покушение на религиозные свободы. Но Франция — антирелигиозная страна: там свобода вероисповедания трактуется как сугубо частное дело, как личная свобода, причем с этим согласны все — и правые, и левые, и националисты, и коммунисты. Будь на месте Макрона его предшественник Олланд, он бы сказал то же самое. Собственно, он и говорил то же самое пять лет назад после теракта в редакции «Шарли Эбдо».

Дальше начинаются сложности: а как сделать настоящими, истинными французами тех, кто иначе смотрит на эти вещи, и как с ними поступать, если они отказываются интегрироваться на диктуемых им условиях и говорят, что подавляются их права. Понятно, что в стране, где проживает самое большое количество мусульман во всей Западной Европе и почти каждый десятый житель мусульманин, это вопрос про ислам, и этот вопрос оказывается в центре политической дискуссии. Как раз недавно, еще месяца не прошло, Макрон выступил с программной речью — о том, как совместить ислам с французскими ценностями. Речь оказалась довольно жесткой: Макрон заметно поправел. Как говорят эксперты, так он готовится к президентским выборам в 2022 году. «Ислам переживает кризис во всем мире», — сказал Макрон, и добавил, в частности, вот что (фрагмент из публикации The New York Times):

«Мы должны побороть исламский сепаратизм», — сказал Макрон перед шестью министрами своего правительства в городке Ле Мюро к северо-западу от Парижа. «Секулярность — это основа единой Франции», — сказал он, назвав радикальный ислам одновременно «идеологией» и «проектом», который преследует цель индоктринации детей и подрыва французских ценностей — особенно гендерного равенства, а также формирования «анти-общества», которое иногда превращается в базу для исламистского терроризма.

Государство тоже виновато, добавлял тогда Макрон, и напоминал про знаменитые французские гетто, где живут бедные иммигранты из Северной Африки, а государство собирается новыми законами резко ограничить домашнее обучение и возможности для работы для приезжающих из-за границы имамов. Но теперь все, что говорил месяц назад Макрон, звучит совсем по-другому. И после убийства Пати некоторые мечети уже закрыты за участие в распространении угроз в его адрес, полиция проводит обыски в исламских сообществах и высылает тех, кого она подозревает в радикальном исламизме. Связь между убийством Пати и терактом в Ницце очевидна. Но газета Independent приводит подтверждения: за день до атаки в Ницце, 28 октября, один из агентов Исламского государства (организация запрещена на территории Российской Федерации – прим. Дождя) распространил через мессенджер Telegram видеоролик, в котором Абдуллах Анзоров восхваляется, как герой, и звучат призывы последовать его примеру и убивать французов и дальше. Но еще до этого в дискуссию вступили два других участника — президент Турции Эрдоган и лидер Чечни Кадыров, а вслед за ними целый ряд мусульманских стран. Надо сказать, что в то же самое время мусульмане в самой Франции осудили теракт. Вот что, например, написал в твиттере Хафиз Шамзэддин, глава главной парижской мечети, и не он один:

«Я попросил имамов парижских мечетей посвятить свои проповеди в следующую пятницу осуждению исламистского терроризма. Мы хотим почтить память Самуэля Пати, и мы будем молиться, чтобы Франция была защищена от всех опасностей».

Но Эрдоган выступил прямо противоположным образом. По сути, он возглавил анти-французскую коалицию своими заявлениями о том, что Макрону необходимо психиатрическое лечение, и призывом бойкотировать французские товары. В ответ Франция уже отозвала из Анкары посла — впервые в истории, — а все та же «Шарли Эбдо» подлила масла в огонь карикатурой уже на Эрдогана. Вроде бы не ожидаешь от Турции с ее светскими порядками, что в этом конфликте она окажется в авангарде. Но, во-первых, порядки уже не светские, а, во-вторых, дело именно в Эрдогане — в его войне с западом и в его имперских амбициях. Для Эрдогана это и идеологическая война, война именно со светскостью — не зря же он превращает в мечеть Святую Софию, — и война политическая. Точно так же как Владимир Путин считает себя лидером всех ультраправых и антилибералов в мире, Эрдоган видит себя защитником всего мирового ислама. Борьба с Макроном для него часть его большого проекта. Вот что пишет издание Politico:

«Призывая к бойкоту французских товаров, Турция демонстрирует, что готова играть мускулами перед лицом мощной европейской державы. И подчеркивая свою готовность защищать ислам от французской агрессии, Эрдоган также позиционирует Турцию как прямого конкурента Саудовской Аравии (где находятся святыни ислама) и Египта (где находится мечеть аль-Азхар, источник религиозного авторитета для мусульман-суннитов). Эрдоган стремится представить себя как единственного защитника ислама и мусульман от, как он это формулирует, перманентной агрессии Европы. Религия здесь — это средство для достижения цели: на геополитической сцене Ближнего Востока Турция хочет играть на той же площадке, что и Саудовская Аравия и Египет».

Эрдоган действует в той же логике мобилизации ненависти: радикал всегда видит свою задачу в том, чтобы расширить поле, раздуть огонь, распространить свою картину мира среди умеренных. Обобщить ее, превратить конкретный террористический акт и ответ на него в частный случай большой культурной войны. Чем конфликт острее политически, тем проще этого добиться. Понятно, как это работает, чем шире — в данном случае — антифранцузский антимакроновский фронт, тем сложнее будет тому же председателю парижской мечети и другим мусульманским лидерам придерживаться умеренных позиций. Это порочный круг: чем больше терактов, тем политически сложнее для Макрона отделять радикальный — как он говорит — ислам от просто ислама, и тем проще тому же Эрдогану искать союзников, в том числе и среди мусульманского сообщества в самой Франции. Хватит, говорит после теракта в Ницце мэр города Кристиан Эстрози, мы должны окончательно покончить с исламофашизмом на нашей территории — и как отличить эту риторику от политических лозунгов французских ультраправых во главе с Марин Ле Пен? После теракта в Ницце интонация в Анкаре несколько изменилась: сам Эрдоган молчит, но турецкий МИД официально решительно осудил теракт, а его пресс-секретарь Фахреттин Алтун выступил в известной логике: да, мы осуждаем, теракт — это очень плохо, но руководство Франции должно прекратить разжигать исламофобию.

«Директор пресс-службы президента Турции Фахреттин Алтун заявил, что нельзя использовать ислам для оправдания терроризма, добавив: „Мы призываем руководство Франции избегать в дальнейшем подстрекательской риторики против мусульман и вместо этого сосредоточиться на поиске преступников, совершивших эти и другие акты насилия“».

Нетрудно заметить, что такой подход во многом симметричен позиции России — или, скажем, так, позиции из России. Уже после теракта в Ницце Владимир Путин шлет соболезнования Макрону. «Террористам чужды понятия морали», — пишет он. Но еще до Ниццы Рамзан Кадыров, воин Путина, как он себя называет, заявляет, что сам Макрон похож на террориста, «потому что он поддерживает провокации и таким образом завуалированно призывает мусульман совершать преступления». А пресс-секретарь Путина Дмитрий Песков говорит так:

«Безусловно, оскорблять чувства верующих недопустимо, и одновременно недопустимо убивать людей. И то, и другое недопустимо абсолютно», — подчеркнул пресс-секретарь главы государства.

Кроме того, Песков говорит, что в России никогда не появится издание типа «Шарли Эбдо», потому что Россия во многом мусульманская страна, и что Россия уникальна своей многоконфессиональностью и все конфессии уважают друг друга — слова, которые точь-в-точь мог бы произнести и Макрон. Проблема, конечно, не в том, что в России много конфессий — проблема в том, что Россия, в отличие от Франции, ставит их интересы — в первую очередь, права православия и ислама — на один уровень с интересами государства, и гораздо выше права на свободу слова. Но интересно даже не это, а что в связи с французскими терактами российская власть попадает в трудное положение. С одной стороны, борьба с террором — причем радикальным исламистским террором — это основа политики Путина. В начале нулевых он под этим флагом объединялся с Западом, а теперь просто расширяет зону влияния — например, в Сирии. Но другая идеологическая основа для российской власти — это фундаментализм в широком смысле, точно так же как для Эрдогана, то есть агрессивная борьба с западными либеральными ценностями, и в том числе, конечно, с французским антирелигиозным мультикультурализмом. И эти установки очевидно друг другу противоречат. Разве не удивительно: Рамзан Кадыров борется с террористами в Исламском государстве (организация запрещена на территории Российской Федерации – прим. Дождя) и одновременно сочувствует террористу, который убивает Самуэля Пати.

Рамзан Кадыров, глава Чеченской республики: «Что ж, Макрон, если ты называешь его террористом, то в таком случае, ты в сто крат хуже, ведь ты вынуждаешь к терроризму, подталкиваешь к нему людей, не оставляешь выбора, создаешь все условия для взращивания экстремистских идей в головах молодежи. Ты можешь смело называть себя лидером и вдохновителем терроризма в своей стране».

Технически дилемму, кто террорист, а кто нет, Рамзан Кадыров решает легко: кого он назовет террористом, тот и террорист. Просто работает другая логика: не тот, кто террорист, враг, а тот, кто враг — террорист. Это, в сущности, чисто бюрократическая проблема, которая решается штампом или указом. Точно так же после второй чеченской войны боевики, которые переходили на сторону Кадырова, тут же превращались в милиционеров. На более высоком политическом уровне в России эта дилемма решается за счет понимания, что принципы фундаментализма важнее, выше любой религии, и они и есть та больная мозоль, на которую с точки зрения генеральной линии партии и Владимира Путина постоянно наступает Запад, будь то оскорбление чувств верующих, проблематика однополых союзов или переписывание истории. В конце концов, неслучайно в новой версии российской Конституции все это записали через запятую одной строкой, там где про тысячелетнюю историю, память предков, веру в бога, но есть проблемы с синтаксисом и грамматикой.