Дефолта, конечно, нет, но впору говорить о кризисе — рубль в течение двух недель теряет около 10%, нулевой экономический рост, и Кремль вдруг объявляет, что идет за оброком к большим компаниям. «Делиться надо», — заявил помощник президента по экономике Андрей Белоусов и составил план финансовых изъятий у конкретных капитанов большого бизнеса. А то из чего финансировать «майский указ» президента? И действительно — нефтяники же отдают часть прибыли государству. А химики и металлурги — они, что, сахарные?
Ровно 20 лет назад 17 августа 1998 года российское правительство объявило дефолт по выплатам ГКО и так под эхо падающего рубля вдруг закончились 90-е. Тогда экономический кризис мгновенно стал политическим. Это было последнее и главное поражение Ельцина, как будто дефолт объявило не правительство Кириенко, — да и что могло успеть за четыре месяца, — а весь ельцинский курс с 1991 года. Дефолт позволил сделать легкий и напрашивающийся вывод: все последнее десятилетие было большой ошибкой.
Так ровно 20 лет назад началась постельцинская Россия — несмотря на то, что сам Ельцин после дефолта еще больше года сидел в Кремле. После дефолта на смену реформаторам, либералам, западникам и самому Ельцину пришли люди в погонах. Сначала те, что постарше: «Я вижу вас главой государства», — говорил Ельцин Евгению Примакову осенью 1998 года. А затем те, что помоложе — чтобы остаться с нами уже навечно.
Кто виноват в дефолте? Ельцин? Кириенко? Реформаторы? Что вообще случилось в августе 1998 года, буквально через два дня после того, как Ельцин пообещал, что никакой девальвации не будет. Но мы уже забыли, что сначала дефолт едва не случился в декабре 1997 года, когда после обвала на азиатских рынках банки стали сбрасывать ГКО и Центральный банк потратил огромную сумму на поддержку их доходности — и тогда удержались и проскочили. Мы забыли, как в Центральном банке Дубинин и Алексашенко бомбили правительство прописными истинами: если вы не начнете собирать налоги, то мы пропали. Точно так же, как мы забыли, что левая коммунистическая Дума примерно тогда снова объявила войну Ельцину и правительству и что в 1998 год Россия вошла без бюджета. Уж не говоря о ценах на нефть, которые к лету упали до 13 долларов — будь они хоть 20, глядишь бы и проскочили. В этом то уж точно нет виноватых. Иногда бывает, что не везет — да так, что целая страна сходит с рельсов.
На самом деле это неверная постановка вопроса. Дефолт случился не сам по себе, и его история учит нас, что в жизни все связано между собой, и ход истории зависит от любого мелкого шажка на этом пути, от любой вмятины, как в знаменитом рассказе Рэя Брэдбери про сафари во времени, где один из участников случайно раздавил бабочку.
Как появилась пирамида ГКО, на которой держался в итоге российский бюджет и которая рухнула в августе 1998 года? Она расцвела с конца 1996 года, когда на рынок ГКО пустили нерезидентов. А почему их пустили? Потому что опять никто не платил налоги — а нет налогов, нет доходов бюджета. А почему не платили налоги? Потому что были выборы президента, и вот мы снова на нашей любимой остановке под названием 1996 год, когда Россию поставили перед выбором: либо левый реванш, либо тяжело больной Ельцин.
Сергей Алексашенко, в 1998 году заместитель председателя ЦБ, «Битва за рубль»: С одной стороны, требовательность государства в деле уплаты налогов упала до беспрецедентно низкого уровня, перед выборами Правительство не хотело ссориться ни с кем и не требовало уплаты налогов. С другой стороны, Минфину приходилось демонстрировать чудеса изворотливости и изыскивать источники финансирования бюджета.
Но это лишь один из поворотов тернистого маршрута российской истории, а сколько их еще было. И был ли шанс на другой 1996-й, и где была та развилка? В декабре 1994-го, когда авиация нанесла первые удары по Ханкале? Или в октябре 1993-го, когда танки выезжали на Баррикадную на рассвете? Интуитивно мы все равно понимаем: любая из этих дат не начальная остановка. А какие ухабы мы проскочили, даже не обратив внимания, уже весной 1998 года? Когда был шанс ослабить рубль без риска вызвать панику на валютном рынке, но в Кремле были так заняты отставкой Виктора Черномырдина — того самого Черномырдина, которого сразу после дефолта Кремль будет умолять вернуться, но только затем, чтобы Дума дважды рассмеялась им всем в лицо, и пришлось соглашаться на Примакова. И когда в первый раз, — вспомним и это, — сработали сдержки и противовесы ельцинской конституции, и премьер-министр был в оппозиции к президенту. Получилось так эффектно, что с тех пор не повторялось уже никогда.
Дефолт обнулил счета и сбережения российских граждан, когда они вдруг увидели, как доллар стоит уже около тридцати рублей. Дефолт рассеял стройные ряды олигархов — кому-то из семибанкирщины досталось так, что они не оправились уже никогда. Дефолт поставил крест на планах Гусинского охватить всю Россию кабельным телевидением и подтолкнул его в объятья «Газпрома» — объятия, которыми его и задушат через два года. Дефолт оживил ностальгию, вернул в памяти чудесные школьные годы, когда деревья были большими, можно было шлепать по лужам в резиновых сапогах, а над доской висел портрет Брежнева. Жили же без ГКО и реформ, хоть звезд с неба и не хватали.
Прошло 20 лет. Сергей Кириенко снова в большой политике, но не в правительстве; рубль снова падает, но не в пропасть; снова кризис, но цены на нефть под 70, и никакого дефолта не предвидится. Государство ведет, как говорится, ответственную экономическую политику, а Дума послушна и не вставляет палки в колеса, как в 90-х.
Но дефолт в широком смысле так и не побежден. Мы так и не выбрались из колеи судьбы, на которую неизвестно когда свернули, и сейчас это видно даже лучше, чем 20 лет назад. В 1991 году новая Россия вышла на свой новый исторический путь, но кто-то где-то когда-то раздавил бабочку — и наступило другое будущее.
Фото: Зотин Игорь/Фотохроника ТАСС