«Надо молиться, чтобы не началась эпидемия расстрелов»: Александр Гольц — о дедовщине в российской армии

Когда две недели назад в закрытом поселке Горный рядовой Рамиль Шамсутдинов расстрелял восьмерых сослуживцев и ранил еще двоих, в Минобороны сначала утверждали, что все случилось из-за нервного срыва солдата. Через несколько дней выяснилось — он  простоял в наряде трое суток, а это запрещено.

Сам Шамсутдинов, по данным издания Baza, рассказал, что его часто били, отбирали у него личные вещи и требовали деньги. Последней каплей стала угроза изнасилования.

«В тот день они пообещали меня опустить. Так и сказали, предупредили, что типа изнасилуют. Лейтенант в тот день мне сказал, что все, понимаешь, после караула — все будет. Всех молодых других до меня уже опускали, я знаю. А в этот вечер, значит, моя очередь, мне деваться некуда было, что мне делать?»

В военном ведомстве показания Шамсутдинова назвали «абсолютной ложью». При этом «Офицеры России» обвинили в массовом убийстве компьютерные игры, а глава Комитета солдатских матерей России сообщила, что во всем виноват интернет. У отца Шамсутдинова другое мнение.

Отец Рамиля Салим Шамсутдинов: Приезжали из Министерства обороны, меня опрашивали. В интернете читаю, что на личной почте это все, все произошло. В это никто не верит — и я не верю. 

Это не первый массовый шутинг в армии. В 1987 году Артурас Сакалаускас расстрелял восьмерых человек. Сослуживцы издевались над литовцем — и в День защитника Отечества, 23 февраля, он убил их из двух пистолетов Макарова.

А после подобные случаи стали происходить постоянно. В 98-ом в закрытом северном поселке Скалистый матрос, над которым издевались сослуживцы, расстрелял семерых человек и захватил атомную подводную лодку, грозясь взорвать торпедный отсек.

Два года назад в Амурской области ефрейтор расстрелял из автомата офицера и двоих сослуживцев.

Координатор общественного движения «гражданин и армия» Сергей Кривенко: Многие региональные правозащитные организации сталкиваются с подобными случаями практически ежегодно. Не хочу сказать ежемесячно, но ежегодно. Такой подобный ужасный случай связан с насилием, с дедовщиной — слава богу, не такое большое убийство в большинстве случаев. Но, тем не менее, происходит. Просто достоянием гласности становятся не все из них. 

Эксперты отмечают, что военная реформа 2008-го сократила число расстрелов в армии. Сокращения срока службы до одного года почти разрушило сложившуюся систему «дедов» (старослужащих, которым осталось несколько месяцев), «слонов» (прослуживших полгода) и «духов» (только прибывших в армию). Но совсем дедовщина не исчезла. 

Член правления общероссийской организации «комитет солдатских матерей» Андрей Курочкин: На сегодняшний день этот формат изменился. Жестокость осталась — ее стало намного меньше по сравнению с 90-ми годами, конечно, несоизмеримо. Но далеко не все искоренено. Количество обращений по жестокости резко сократилось, но не до нуля, в любом случае. А участились случае вымогательств и поборов денег за все. Поэтому оценку тут давать невозможно, потому что мы не знаем реальной информации. Знаем только, что это происходит. Отследить и систематизировать практически нереально. 

Вот уже 12 лет статистика потерь — и боевых, и небоевых — надежно закрыта и не публикуется. А запрет на использование смартфонов и интернета осложняет работу правозащитников, часто солдаты и офицеры просто не могут связаться с ними. Поэтому редкие и скупые известия о том, что происходит в российской армии сейчас, обрастают огромным количеством слухов и точно не повышают доверие к самому успешному с точки зрения пиара российскому Министерству.

Михаил Фишман: Эта трагическая история в Забайкалье насколько большим потрясением стала для системы, для армии в целом и для высших должностных лиц в руководстве?

Александр Гольц: Я думаю, что это действительно серьезное потрясение. Достаточно вспомнить, что где-то с месяц назад вышло большое парадное интервью Шойгу «Московскому комсомольцу». За легкую критику этого интервью из «Известий» выгнали военного обозревателя.

Помним такую историю, да.

И в этом интервью он довольно гордо говорил, что преступлений и насилия в российской армии меньше, чем в городе-миллионнике, и уж конечно, ничего подобного массовому расстрелу, который произошел в этой части в Забайкалье, и представить себе было невозможно. Поэтому это серьезное потрясение, я думаю.

А что это значит ― серьезное потрясение? Это означает, что министр обороны пережил несколько неприятных минут или что будут сделаны какие-то выводы, что-то будет происходить внутри системы в реальности?

На самом деле, Михаил, это самый интересный вопрос. Я позволю себе напомнить, что предыдущий министр обороны господин Сердюков и его начальник Генштаба Макаров легко в течение нескольких лет уничтожили дедовщину в корне. Очень просто: в случае, когда случаи насилия становились известны, они увольняли всю командную цепочку ― от командира взвода, где это произошло, до командира воинского соединения, невзирая ни на какие заслуги.

Сердюков реально это делал?

Да, он реально это делал. И он это делал постоянно, вот что важно. Не в качестве какой-то кампании, он это делал, вот случилось что-то ― опс, всех увольнять. И де-факто командир понимал: чтобы выжить, ему надо, чтобы в соединении был какой-то человеческий порядок.

Я много говорил с нашими правозащитниками относительно Сергея Кужугетовича Шойгу, которого считаю безо всякой иронии одним из лучших менеджеров нашей страны.

О, это интересно.

Каково его отношение к этой теме? И все говорили, что, в общем-то, есть ощущение, что ему эта тема неинтересна. И это мгновенно прочли в войсках. Неинтересна, потому что большого пиара на этом не сделаешь. Порядок не есть подвиг, понимаете? Операция в Сирии, стрельба с подводных лодок ― все, что угодно, может быть прекрасным фоном для выступления министра. А вот порядок в казарме, отсутствие дедовщины ― это не снимешь на камеру. И все поняли этот сигнал, насколько мне кажется.

То, что вы говорите, означает скорее, что он хороший пиар-агент самого себя, нежели хороший менеджер. Или все-таки он сочетает и то, и другое?

И то, и другое. У него есть много… Это отдельный разговор.

Да, это отдельный разговор, сейчас не будем, просто чтобы была четкость.

У него есть много замечательных качеств. Но, кроме этого, он еще замечательный пиар-агент, да. И вот это все поняли, поняли, что никто особенно не осудит, если эти истории будут замазываться, если вот этот мусор будет заметаться под ковер.

Вы знаете, я не знаю, что произойдет дальше. Если по-честному, нам всем надо сейчас молиться, чтобы не началась эпидемия этих расстрелов, молиться, чтобы это был отдельный эпизод. Я хорошо помню истории девяностых и начала двухтысячных, когда вдруг избитые, униженные мальчишки понимали, что это выход ― вот взять и расстрелять всех к чертовой матери. И это принимало характер эпидемии. Я не знаю, существует ли, накоплен ли внутри воинских частей такой потенциал ненависти. Дай бог, чтобы этого не было.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.

Фото: Агентство «Москва»