Ботлих как поворотный момент карьеры Путина. Как 20 лет назад он убедил россиян, что «слюнтяй» не может быть президентом

На кадрах съемки последней недели все как обычно: Путин многословен и разговаривает давно выученными формулами, о чем бы ни шла речь — о войне в Чечне тогда или сегодня — о развитии социальной сферы. 20 лет назад картинка была другой. Даже если та история с рюмкой водки была запланированным экспромтом, нельзя не признать, что она подкупала своей органичностью и естественностью. Все было логично: на Россию напали, и молодой начинающий преемник Ельцина решительно встал на ее защиту.

Это был поворотный момент — Россия поверила в Путина. Именно c этой рюмки стал стремительно расти его рейтинг, обеспечив ему победы на выборах и пожизненное правление с тех пор. Тогда, в середине сентября 1999 года, с одной стороны, вся страна погрузилась в шоковое состояние после взрывов домов на улице Гурьянова и на Каширском шоссе. Эти теракты, кстати, случились не сами по себе: как тогда писали в прессе — так Басаев и Хаттаб отвечали на свои поражения в Дагестане. С другой стороны, тогда, в середине сентября, речь о полномасштабной войне на территории Чечни еще не шла. 14 сентября Путин еще предлагал депутатам отделить Чечню санитарным кордоном.

Выступление Владимира Путина в Госдуме 14 сентября 1999 года: Необходимо временное (подчеркиваю: временное) введение режима жесткого карантина по всему периметру административной границы с Чечней. При такой конструкции Чечня остается субъектом Федерации, а все действия, наносящие ущерб целостности России, рассматриваются как незаконные, и это единственное их толкование. 

Но это продолжалось недолго. Знаменитое «мочить в сортире» прозвучало уже через десять дней. А 30 сентября, после недели масштабных бомбардировок, в Чечню вошли российские танковые колонны. Объективный факт заключается в том, что именно благодаря этим танкам Владимир Путин в конце концов победил не только чеченских боевиков, но и практически сразу — своих политических противников Юрия Лужкова и Евгения Примакова в том остром остром противостоянии конца 1999 года. 

Именно так и началась вторая война в Чечне, которая быстро превратилась в карательную операцию и по своей жестокости сильно опередила первую. Точных цифр погибших нет, но если верить «Международной амнистии», на каждого убитого военнослужащего федеральных войск пришлось пятеро убитых мирных жителей.

Можно ли было избежать этой войны? В 1999 году Ахмат Кадыров еще возражал против военных действий. Тогда они ему точно казались чрезмерными.

Когда активная фаза войны закончилась, Ахмат Кадыров уже говорил иначе. Он уже обвинял Масхадова в том, что тот безоговорочно не поддержал Москву осенью 1999 года и не согласился на переговоры без предварительных условий. Впрочем, в этот момент он уже фактически был путинским назначенцем. В том, что Масхадов своей слабостью сам во многом спровоцировал войну 1999 года, больших сомнений нет. История давала шанс избежать войны. В конце концов, еще за год до этого, в июле 1998 года, братья Ямадаевы отбили бородачей, как тогда называли Басаевцев, под Гудермесом и могли просто добить их, и именно Масхадов тогда не дал этому случиться. А к сентябрю 1999 года он уже почти не контролировал ситуацию в Чечне — и тем более не контролировал ситуацию потом. И это давало Москве уважительную причину для того, чтобы не вступать с ним в переговоры.

Впрочем, и это не значит, что без войны было не обойтись и Чечню нельзя было спасти без масштабного ввода войск. На словах официальная пропаганда делила чеченцев на террористов и мирных жителей. Но на практике в каждом чеченце, который брал в руки оружие, российская власть видела не человека, а демона, который подлежал немедленному уничтожению. И политически это работало. Первую чеченскую войну общество отторгало — вторую, еще более жестокую, приняло с большим воодушевлением. Даже если бы Владимир Путин захотел бы, ему было незачем демонстрировать мягкость. Так что главный его вывод на встрече с жителями Ботлих вполне логичен:

«Но вы знаете, я хочу сказать, что при таких людях, при таких замечательных, добрых и красивых женщинах, при таких мужественных, строгих мужчинах в России не может быть какой-то слюнтяй во главе государства. Это само собой разумеется, по-другому невозможно. А силы и мужество любому главе государства придают люди. Отсюда все». 

Справедливости ради, Путин не первый у руля власти приходит к такому выводу, и не только в связи с Чечней. В этом смысле Чечня — это скорее следствие. Синдром Горбачева — страх оказаться слабым — преследует российскую власть с тех самых времен, когда рухнул Советский Союз. Горбачев — главный слюнтяй в российской мифологии последних 30 лет. Что власть должна быть сильной, настаивал еще Борис Ельцин с самого начала 90-х годов. Более того, можно сказать, что под этим лозунгом он и шел в президенты — на контрасте с нерешительным Горбачевым. Вот как он вспоминал те времена в своих мемуарах 1994 года:

Главный парадокс России заключается в том, что ее государственная система давно брела сама собой, по большому счету ею никто не управлял. По-настоящему властного лидера в России давно не было.

Но сильный лидер сильному лидеру рознь. И где Борис Ельцин был готов отступить и признать ошибку, там его преемник уже шел до конца, невзирая на разрушения и последствия. Наверное, это называется увеличение градуса. Потому что в 1999 году, как раз во время этих событий в Ботлихе, общество записало в слабаки и слюнтяи и путинского предшественника. Хотя кем-кем, а уж слюнтяем он точно не был.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.