Константин Богомолов: «Театралы глотку друг другу перегрызут за деньги Минкульта»

Режиссер о выступлении Райкина и попытках Минкульта стать министерством нравственности
28/10/2016 - 23:01 (по МСК) Михаил Фишман
Поддержать ДО ДЬ

В понедельник, 28 октября, Константин Райкин выступил на съезде союза театральных деятелей. Он возмутился вмешательством разного рода общественных организаций в работу театров и выставок, усилению влияния церкви на общество и искусство и тем, как к этому относится государство. Речь вызвала невероятный резонанс, а пресс-секретарь президента Дмитрий Песков неожиданно выступил в защиту режиссера.

Что все это значит, и какой главный урок в этой истории, Михаил Фишман обсудил с режиссером Константином Богомоловым.

Константин, добрый вечер, здравствуйте. Очень много у меня вопросов в связи с этим сюжетом, но первый вопрос такой. Что случилось, почему Райкин вдруг выступил? Как вы понимаете, что произошло?

Это мне неведомо. Я не знаком близко с Константином Аркадьевичем, мы не общаемся. Мотивы его, по-моему, очевидны, его волнует то, что он произнес. У меня нет причин подозревать какие-то иные мотивы, по-моему, это очень порядочный, талантливый во всех отношениях, заслуживающий всяческого уважения человек. Мне кажется, ответ очевиден — значит, его это волнует.

Накипело?

Накипело, не накипело, я не знаю.

А почему эта дискуссия растет, она растет на наших глазах. Видимо, Райкин сказал что-то такое, что сегодня важно, потому что, действительно, участников в этом споре уже много, с разных сторон. Есть государство в лице Пескова, есть артисты, вот Звягинцев со своим письмом в «Коммерсанте», Табаков сегодня выступает. Есть возмущенная общественность, она представлена Хирургом и Кадыровым. Почему такой резонанс?

Мне кажется, подобные вещи всегда вызывали и будут вызывать резонанс. Какой-то человек бьет тревогу по поводу того, что его беспокоит, он кричит: «Пожар! Пожар!». Не суть важно, есть этот пожар, нет, он кричит — опасность. Не суть важно, это уже дальше вопрос, есть эта опасность реально или нет, он говорит о некой волнующей его теме. Это не последний человек в нашем культурном, да и не только культурном, социальном пространстве. Вполне естественно, что это вызывает некую реакцию. Это прекрасно, что это вызывает реакцию. Слушайте, было бы гораздо печальнее, если бы пресс-секретарь президента никак не отозвался. Тот факт, что пресс-секретарь президента отзывается на это, между прочим, такого еще года два назад не было, такие вещи просто игнорировались властью. А сейчас как бы есть ответ, этот ответ уважительный, спокойный, разный.

Этих ответов, на самом деле, два. Сначала был один ответ, а потом был второй ответ. Один ответ, что государственной цензуры у нас нет, и государство на самом деле имеет право заказывать музыку, потому что оно финансирует искусство и имеет право…

Я думаю, это не совсем было ловко сформулировано, не суть важно. Я не думаю, что господин Песков имел в виду это, я думаю, что он имел в виду, что в отдельных случаях, в случае какого-нибудь кинопроекта, который государство финансирует, например, исторического, не исторического, я не знаю, оно имеет право, как продюсер, выступить заказчиком какого-то необходимого для себя пропагандистского проекта. В конце концов, кино для нас по-прежнему важнейшее из всех искусств. Я думаю, имелось в виду это.

Ваш коллега, режиссер Звягинцев, он иначе это немножко понял. Он это понял, что ему государство говорит в данном случае, в лице Пескова, кто девушку ужинает, тот ее и танцует, и что хочу, то и делаю. Он так это прочитал.

Андрей прекрасную статью написал, во всех отношениях разумную, во всех отношениях правильную, но не говорил Песков фразу «кто девушку ужинает...»

Нет, не говорил. Он так его понял.

Давайте все-таки придерживаться каких-то точных формулировок.

Они совершенно точные, я просто процитировал Звягинцева.

Ну да, ну Звягинцев воспринял это так, имеет право. И высказал, по отношению к этой посылке высказал совершенно верную точку зрения. По отношению к этой посылке, если считать, что Песков имел в виду это. Слушайте, если так, по-серьезке говорить, то все сосредоточились на том, что сказал Райкин по поводу того, насколько я помню, там не было слов про цензуру, там был разговор о подъеме какой-то пены быдлообразной…

Но слово «цензура» звучало, конечно.

Не помню. Но главная тема была — подъем этой быдлообразной пены, которой не дают по рукам. И эта быдлообразная пена, она присутствует отчасти и в некоторых чиновниках, об одном из этих чиновников Райкин говорил, а большим образом она присутствует в виде всяческих действительно бесконечных активистов, Энтео-Шментео, которые считают себя…

Да вот они участвуют в дискуссии.

Да, какие-то общественные организации… Вот про это Райкин говорил. Еще Райкин говорил об очень важной вещи, о том, что театральные деятели готовы себя сами сожрать, друг друга, и об отсутствии цеховой солидарности. Вот это, действительно, на мой взгляд, гораздо более существенная вещь, потому что, на мой вкус, отсутствие цеховой солидарности внутри театрального цеха, когда театральные деятели, критики, режиссеры, актеры готовы пожирать друг друга, и попросту говоря, «стучать» друг на друга, благополучно «стучать» друг на друга в борьбе за бюджеты, проекты, ласку и любовь власти и так далее. Театральные деятели друг другу прекрасно все горло перегрызут. Целуясь друг с другом на публике, они за глаза сделают все, чтобы в Минкульте рассказать, что вот этот мой сосед ведет себя нехорошо, и ай-ай-ай, и вообще дайте денег мне, потому что я самый патриотичный.

Мы вообще сами себе прекрасно подкидываем пищу для власти, для того, чтобы обращаться порой с нами самым дешевым образом, как вот с девушками, которых ужинают или танцуют. Сам наш цех настолько готов был проституированным, настолько готов к взаимному уничтожению, настолько не готов к цивилизованной здоровой конкуренции, настолько готов использовать жупел идеологии, чтобы своего соседа отстранить от денег, от возможностей, понимаете. Это же так очевидно все. И вот эти слова Райкина…

То есть недостаточно, не видите вы поддержки Райкину, да? То есть цех его не поддержал, продолжается все то же, о чем он говорит?

Михаил, еще раз. Райкин говорит о том, что в нашем цеху…

Это я понял. Соответственно, в том, как развивается дальше эта история вы видите ту же самую проблему, или нет? Отсутствие вот этой цеховой солидарности, в данном случае, с Райкиным?

Ну почему, я не вижу, честно говоря, радикальной этой проблемы. То есть она есть, наверное…

Понятно. То есть вы просто его тогда расшифровываете. У меня еще один вопрос. Вот мы видим, наблюдаем за этим разговором. Он только очевидно начинается, потому что тяжелая артиллерия еще только вступает в бой. Но мы слышим Пескова, это пресс-секретарь президента, то есть президент участвует в этом разговоре. Участвуют, не знаю, как сказать, активисты, в лице Хирурга. Я не слышу голоса Министерства культуры, а между прочим, насколько я помню речь Райкина, он, на самом деле, в основном, вот когда вы говорите быдлообразная пена, он-то в основном говорит про Министерство культуры. Действительно, звучит фамилия, там есть выражение, наверное, тоже войдет, перевести с аристархского на русский, так он выразился. И при этом Министерство культуры в этой дискуссии вообще молчит. Какова его роль в этом споре? Где тут Министерство культуры?

Ну, это вы спросите у Министерства культуры.

С вашей точки зрения?

С моей точки зрения Министерство культуры много по поводу чего молчит. С моей точки зрения, к Министерству культуры могут быть самые разные претензии. Министерство культуры, с моей точки зрения, постоянно пытается, в лице некоторых его представителей, инициировать разговоры о правильном и неправильном искусстве, немножко выступить в качестве Министерства нравственности. Министерство нравственности, совести народной, оно как бы постоянно кружит вокруг неких идей о том, что есть искусство, которое оздоравливает нацию, а есть искусство, которое разрушает психологию нации. И что государство должно, об этом, собственно, говорил Звягинцев в своей колонке, государство как бы должно поддерживать только то искусство, которое, по мнению государства, как бы правильно влияет на нацию.

Здесь в этой связи возникает, как всегда, один вопрос. Ну прекрасно, ну хорошо, ну если бы так было, не дай бог жить во времена нашего Министерства культуры целому ряду замечательных художников. Франц Кафка просто должен был бы смотать куда-нибудь подальше, Мейерхольд со своими какими-то мрачными фантазиями быстрее бы отправился в лагеря и так далее. Я уж не говорю про Достоевского или тому подобные вещи. Мне кажется, в существенной степени вот про это Райкин и говорил, о том, что хватит делить людей искусства на чистых и нечистых.

И вообще-то, мне кажется, что если честно так говорить, на мой вкус, последние полтора года, год-полтора, в этом отношении ситуация существенно оздоровилась. Стало гораздо меньше выступлений всех этих активистов, гораздо меньше какого-то прессинга стало осуществляться. Министерство культуры еще немножко, знаете, так отстает, на мой взгляд, от линии партии, так еще в хвосте плетется. Но может, и они догонят, что ценность культуры заключается не в идеологической правильности или неправильности художественного произведения, а в его эстетической ценности. Эстетическая ценность не бывает…

Более патриотическая или менее патриотическая, я понимаю.

Патриотичной, не патриотичной, русофобской, я не знаю, юдофобской. Эстетическая ценность есть эстетическая ценность. И это и прославляет страну, в конце концов, во всем мире это и развивает людей.

На этом мы, к сожалению, вынуждены поставить точку.

Сложность, а не простота. Сложность.

Спасибо большое. 

Другие выпуски