«Искусство часто путают с обслуживанием»: худрук БДТ Андрей Могучий о том, как можно отреагировать на репрессии

«Это переходит из правовой области в область пиара, хотя тут трудно разобраться, кого именно пиарят», — сказал Могучий.

Театральные деятели оказались под ударом. «Жестокость, с которой это происходит, для людей из нашей сферы деятельности недопустима», — считает Могучий. Он подчеркнул, что в России искусство зачастую ошибочно воспринимается как обслуживание населения, что в корне неверно. Создание спектакля — творческий процесс и поэтому непредсказуем. «А что бывает в случае, если спектакль сделан , но он неудачный и не выполняет пропагандистских целей?» — спрашивает Могучий.

Кроме того,  перед государственным террором еще более беззащитны те деятели искусства, имена которых не настолько хорошо известны, как имя Кирилла Серебренникова, считает режиссер.

Он считает, что государство должно проявить максимальное уважение к законной процедуре разбирательства. «Если речь заходит о мере пресечения, то конечно суд должен быть лоялен. Когда история происходит цивилизованно, к ней и относятся цивилизованно», — заключил он.

Я в начале нашего разговора хотел бы сказать, что мы сегодня в нашу студию звали очень многих театральных деятелей здесь, в Москве. Было бы здорово, если бы кто-то сидел напротив меня прямо в кресле. В общем, не смогли дозваться более-менее никого. Это при том, что в телефонных разговорах все как-то понимают и поддерживают, но так, чтобы прийти и высказаться по этому поводу ― как-то не получается, не выходит.

Это для контекста. В этом смысле я очень признателен вам, что вы согласились с нами поговорить, потому что очевидно, что для многих это большая проблема. Что вы думаете по поводу того, что произошло, и по поводу последнего ареста Алексея Малобродского, который произошел вчера?

На самом деле дефицит информации, конечно, не дает так свободно об этом говорить, потому что всё достаточно непрозрачно. Единственное, я могу сказать, что, конечно, Алешу знаю очень давно, знаю как человека порядочного, честного и очень, кстати говоря, скрупулезного в своей профессии, во всякого рода документальных делах, в которых я очень мало понимаю.

В этом смысле вряд ли могли бы быть у него какие-то профессиональные упущения. Тут на самом деле довольно-таки досужие рассуждения. Всё должно быть основано на фактах или на гуманизме, мне кажется. Главное, что мне кажется во всех этих безобразных историях, которые начали твориться, начиная с Кирилла и всей истории с «Платформой», заключается как раз в том, что это переходит из правовой области в область такой пиар-деятельности, непонятно, кто кого пиарит, правда.

Мне очень трудно разобраться, кто там инициатор, кто не инициатор. Но вопрос в том, что почему-то в этом смысле именно театральные деятели были поставлены под прицел, под удар, такие яркие, внятные фигуры, как Серебренников. Форма, жестокость, с которой это происходит, для людей из нашей сферы деятельности, которые обладают повышенной эмоциональностью, повышенной реактивностью, конечно, недопустима. Это во-первых.

Во-вторых, насколько я понимаю, всё-таки разница есть между преступниками, которые совершили какие-то криминальные действия, не знаю, в виде убийств или каких-то экономических преступлений. Об этом говорил президент, и, кстати, об этом сказал в своем заявлении очень внятно Калягин. Может быть всё, что угодно.

Вообще вся законодательная система до такой степени несовершенна, что, наверно, могли быть какие-то ошибки, например. Тогда надо говорить про это. Если человеку инкриминируется какое-то конкретное хищение, надо говорить об этом. Но вот это какое-то глубоко дилетантское, непросвещенное, совершенно дикое, абсурдистское воззрение, что траты на спектакль, который цветет, считаются незаконными, ― вот это мне понять очень трудно.

Тем более что действительно театр ― это дело очень тонкое. Например, а что бывает в том случае, если спектакль сделан, ― это я по своей практике могу сказать, ― но он совершенно не соответствует тому художественному замыслу, который планировался, он неудачный, не приносит кассу? Он должен быть списан, он просто в этом смысле не выполняет тех художественных или пропагандистских, идеологических функций, на которые рассчитывали.

Искусство ― дело тонкое, очень сложное. Вообще искусство часто путают с таким соцкультбытом, то есть обслуживанием, что ли, населения, которое должно соответствовать тем или иным критериям. А это не так совершенно, это совершенно особая область, к которой надо относиться особо.

В любом случае на тот момент, когда выбирается мера пресечения экономическим преступлениям, в особенности в таких случаях, которые касаются такой достаточно эфемерной консистенции, как театр, где очень трудно уловить иногда какие-то вещи, правоохранительные органы должны быть очень компетентны в этом, очень аккуратны.

Потому что наша среда, театральная среда очень взрывоопасна, потому что люди, работающие в этой среде, работают, в общем, на своих организмах, своими нервами. Это на самом деле специфика нашей профессии, надо ее понимать. В этом смысле она отличается от многих других профессий. Это первое.

Второе ― если заходит речь о мере пресечения, то, конечно, она должна быть лояльной. Мы живем в цивилизованном государстве, которое не может, еще не доказав ничью вину, еще не предъявив внятного обвинения, действовать такими достаточно жесткими методами.

Вот что я про это думаю. Я, конечно, чрезвычайно взволнован. Да, еще про среду. Я думаю, что люди, которые это делают по разумению или по недоумению, недоразумению, не знаю, очень трудно бывает что-либо об этом сказать, ― они не понимают, что эта среда очень взрывоопасная, потому что кажущаяся такой достаточно инертной, иногда трусоватой средой…

Это не то слово.

Она в определенный момент очень быстро может соединиться, и это очень небезопасно просто для имиджа государства, властей. Это неправильно.

Но пока я особых признаков вот этого бунта в ответ на совершенно беспрецедентное поведение силовиков в отношении цеха не вижу. Я слышу разговоры о том, что да, это всё очень грустно, ― я просто цитирую, ― конечно, Малобродский ни в чем не виноват. Он, наверно, пострадал, потому что машине нужно как-то дальше демонстрировать, что это всё дело всё-таки есть, оно не случайно появилось, поэтому она кого-то хватает. Получился Малобродский.

Всем вроде это понятно, но при этом единственный вывод, который мы можем сделать: ну что, очень тяжело иметь дело с государством, потому что за любую бумажку ты потом можешь сесть в тюрьму, как оказывается теперь. Вот, собственно, вывод. Поскольку у нас весь театр так или иначе зависит от государства, лучше дальше молчать в тряпочку, получается.

Если вы помните, когда возникло дело «Платформы», когда допрашивали Серебренникова, там достаточное количество людей вышло на улицы, Женя Миронов вышел к президенту с письмом, которое я тоже подписал, гильдия режиссеров выступила очень активно.

Почему? Потому что, конечно, Кирилл ― наш коллега. Он художник, режиссер. И в этом смысле эффект от произведенной акции был достаточно активен, на мой взгляд.

Да-да, я согласен. Я понимаю, но здесь у нас дальше ситуация развивается так, что Серебренников сейчас, слава богу…

Потому что он медийное лицо! Потому что его все знают. А кто знает бухгалтера, например?

Вот именно, в этом и дело, да. И Малобродский, конечно, не такая известная фигура.

Даже по «Эху Москвы» уважаемый комментатор, политолог (я не помню, кто) сказал: «И директор какого-то московского театра», имея в виду Соню Апфельбаум, достаточно известного в наших кругах человека, который тоже, на мой взгляд, пользуется репутацией кристально чистого, честного человека. У нее были произведены обыски, насколько я знаю.

Да, это было во всех агентствах.

И что делать с людьми, которых общество знает в меньшей степени, чем Серебренникова, которые страдают не в меньшей, а в большей степени и на которых всё это в результате списывается? Мне кажется, что так или иначе мы все связаны.

Театр ― это такой организм, где существуют не только актеры и режиссеры. Там существует огромное количество людей, которые заражены любовью к театру, которые отдают ему жизнь. Наш главный художник Эдуард Степанович Кочергин называет их такими «планшетными крысами», которые в этом смысле отдают свою жизнь театру. Их мало кто знает, они не выходят кланяться, им не достаются цветы. Но это не значит, что мы не одной крови с ними, а они не одной крови с нами.

Конечно, может быть всё, жизнь ― вещь непредсказуемая, бывают случайности. Но главное, о чем можно говорить, ― это, конечно, гуманизм, прозрачность, законность, максимальная открытость. И, конечно, объективность, да, потому что пока весь интернет, фейсбук, телевидение больше засорены какими-то экстазами, какими-то эмоциональными выплесками.

Постараемся быть не эмоциональными. У меня такой вопрос. Я просто сейчас наблюдаю за тем, что происходит в тех же соцсетях и не только. Коллеги Малобродского, те, кто его хорошо знают, театральные критики, заинтересованные люди уже выдвинули инициативу, которая заключается в том, чтобы артисты, театралы выходили бы перед спектаклем и заявляли бы о своей позиции в поддержку Малобродского, об их вере в то, что он невиновен. И чтобы это приняло некий массовый характер, потому что письма ― это хорошо, но кажется, что их недостаточно.

Готовы ли вы участвовать в такой инициативе, ее как-то распространять, поддерживать?

Нет, вопрос, виновен или невиновен, должны решать, конечно, не театральные критики. Это всё-таки дело правоохранительных органов. Вопрос формы работы правоохранительных органов.

Я вольно цитирую.

Я вам говорю о своей точке зрения. Вопрос формы, компетентности, образованности, презумпции невиновности, которая, я надеюсь, не должна быть забыта в нашей стране. Мне кажется, все эти вещи должны быть во главе угла.

Когда история происходит цивилизованно, к ней и относятся как к цивилизованной. А когда реализация каких-то правоохранительных действий, назовем их так, делается в какой-то диковатой форме, когда Малобродского сажают ― опять же не могу утверждать ― еще с каким-то рецидивистом, который уже не впервые там сидит, как я понимаю, поэтому у него всё там в порядке, это же тоже…

Это незаконно, да.

Это же незаконно. Вот про это и надо говорить, что законно, а что незаконно. И в этом смысле только прозрачность может нам дать аргумент, может дать нам силу аргумента.

Но то, что всё это интуитивно (а интуиция ― один из главных наших инструментов) вызывает очень серьезную тревогу ― это факт. Я думаю, что буквально такой инстинктивный момент объединения всё равно произойдет так или иначе, потому что всё-таки в нашей сфере люди работают образованные, знающие исторические факты очень хорошо, знающие, чем это заканчивается.

Фото:Алексей Дружинин/РИА Новости