«Теперь папу из-за меня посадят»: адвокат о том, как двое суток допрашивали директора «Седьмой студии» и давили на его дочь

Адвокат Юрия Итина рассказал хронологию его задержания. События начались 22 мая в аэропорту Ярославля, где Итина неофицально задержали и повезли в Москву для расследования уголовного дела. В столице уже 23 числа его завели в суд, а адвокату сказали ждать у входа, где он простоял три часа, и только потом смог попасть внутрь. Позже выяснилось, что с самого задержания на Итина «давили, оказывали моральное воздействие, чтобы он признался в преступлении, о котором не знал». Бывший директор «Седьмой студии» не дал никаких показаний, но его все равно не отпускали. Лишь 24 мая полиция составила протокол, но на 23 мая, а не на 22, когда Итина задержали в аэропорту.

Также адвокату стало известно о том, что с Итиным находилась его дочь двадцати лет, которую следователи «ломали» — упрашивали и угрожали, чтобы она дала показания на своего отца в течение 13 часов. Не ясно, добилось ли следствие показаний, но сама она говорит только, что «теперь папу из-за меня посадят».

Расшифровка интервью

Итак, я примерно изложил канву, но, собственно, хотел бы от вас услышать подробности. Вы адвокат Юрия Итина. Что ему всё-таки предъявляется и каков его статус на данный момент?

На данный момент Юрий Итин подозревается в совершении преступления по уголовному делу, которое возбуждено в мае 2017 года, о хищении неустановленными лицами одного миллиона двухсот с лишним тысяч рублей. Статус подозреваемого. Задержан он был фактически 20 мая в 21:30 при вылете в командировку в город Омск по служебным обязанностям, будучи директором театра имени Федора Волкова. Сняли его с самолета в Шереметьево и доставили в Ярославль.

В Ярославле проходил ряд следственных действий, провели обыски у него в съемной квартире, где он проживал на время своей работы, и в рабочем кабинете. Изъяли какие-то документы. Оттуда его повезли в город Москву и 23 числа в 15:15 доставили на Новокузнецкую, 23, в подразделение, где расследуется настоящее уголовное дело.

При этом я это видел, я его уже два или три часа стоял и ждал перед входом, то есть это я зафиксировал, когда он зашел. Я представился: «Адвокат». Следователь заручился: «Да, я сейчас за вами спущусь». Есть какой-то формальный порядок, наверно, это правильно. Я же на тот момент не знал, что будет происходить дальше.

Так следователь за мной и не спустился. Я простоял, прождал не отходя в течение примерно трех часов. Потом мне удалось зайти, но это искусство адвоката, не буду говорить как.

Да.

Я его увидел там. Он мне сказал, что всё это время и всё время дороги ― я подчеркиваю, с 22 мая до 23, тогда, когда его доставили ― ему постоянно предлагали, давили, оказывали моральное воздействие, чтобы он признался в совершении некоего преступления, о котором он знать не знает и слыхать не слыхивал.

Естественно, он напуганный человек, человек искусства, род деятельности у него никоим образом не связан с правоохранительными органами. Он не знает, что, как и почему. Благо что он не давал никакие показания.

Он не дал никаких показаний?

На тот момент. Я рассказываю, как это было, очень коротко, в динамике. Допросили нас вначале свидетелями, в тот же день, 23, примерно в 19 часов. Он рассказал всё, что он знал, что да, действительно бывший гендиректор и так далее. Ничего нового он не сказал.

После этого его не отпустили. Мы просидели в подразделении ― я, естественно, от него не отходил ― до 24 числа, до 0 часов 20 минут, и тогда, лишь тогда составили протокол о задержании, что якобы он доставлен и задержан 23 в 23 часа 10 минут. На самом же деле, я подчеркну, его задержали в аэропорту 22 числа.

Я понял, да. Это понятно.

Да. Таким образом, протокол составлен с грубейшим нарушением закона. Но это полбеды. Как выяснилось потом, ведь ни у кого не было телефонов, я чудом узнал и связался с ним, вообще узнал, что его везут. Его везли под охраной, под стражей.

Там находилась его дочь 23 числа, примерно с 10–11 утра. В течение 12 часов сотрудники, следователи, ― их там много, целая группа, я их всех не знаю, нас не знакомили с постановлением об оперативно-следственной группе, ― ее, извините за сленг, ломали в переносном смысле слова. упрашивали, заставляли, угрожали арестом, что ее привлекут к уголовной ответственности. Вдумайтесь! Лишь для того, чтобы она дала показания на своего родного отца, Итина Юрия. Девчонке двадцать лет. Вот представьте себе.

Я ее увидел там уже…

Это про кого вы говорите, извините еще раз?

Это про дочь, про родную дочь.

Про дочь, понятно.

Да, Марина ее зовут. И когда там уже находилась супруга Итина с адвокатом, я вот с ним, после того, как свидетелями допрашивали, и мы ее увидели, наверно, где-то в районе 23 часов 23-го, уже в ночь, незадолго до официального задержания.

Она вышла, вроде так, знаете, живая, непобитая, естественно, ничего. Девочка молодая, худенькая. Вышла, подошла к стене, задрожали губы, ну, нервный стресс. Заплакала, опустилась по стене на корточки и стала рыдать горючими слезами. Естественно, подбежали: что, как? Может быть, болеешь? Она говорит: «Нет-нет, ничего, теперь папу из-за меня посадят». То есть заставили дать показания. Мы когда спросили ее, что случилось ― она не говорит! Вы понимаете, она до сих пор этого не говорит, у нее нервный стресс.

Но уже на аресте вчера, когда рассматривали ходатайство об избрании меры пресечения, я ознакомился с материалом и увидел ее протокол допроса. Оказывается, ее предупредили об угрозе уголовной ответственности за разглашение сведений, данных следствию. Представляете?

Да-да, я понимаю, это теперь у нас так принято, у нас так всегда теперь делают.

Вы понимаете, в чем дело? Даже не в этом. Это в принципе нормальный правовой инструмент, закон предусматривает предупреждать о неразглашении тайны следствия в интересах следствия.

Давайте вернемся к существу дела. Ваш подзащитный Юрий Итин свою вину не признает, находится под домашним арестом, так?

Значит, вину признают или не признают тогда, когда предъявляют обвинение.

Его нет, обвинение не предъявлено?

Не предъявлено, на сегодняшний день у него статус подозреваемого.

Понятно.

Он рассказал всю правду, сказал о том, что он никакого отношения не имеет к данному уголовному делу и не причастен. Вот его слова, его позиция.

Я видел в газетах какие-то цитаты, кажется, в «Коммерсанте», о том, что он мог что-то подписывать, но это обычная работа для генерального директора.

Он действительно был генеральным директором. Дело в том, что ну так получилось в силу, наверно, той оперативной деятельности ― я имею в виду тогда, не правоохранительных органов, а когда всё это было. Ведь он был директором, по сути дела, он с 2011 года был директором ярославского театра имени Федора Волкова.

Ну так получилось, что к нему обратились, предложили директорствовать в Ярославле. Он был здесь директором, он не мог в силу своей порядочности, что ли, взять и отказаться, ведь это было по постановлению правительства, это доброе, благое дело. Поскольку он профессионал, он не мог бросить то, на что подрядился, на что подписался.

И получилось так, что он для того, чтобы управлять, ― удаленно же невозможно подписывать документы, ― оставлял доверенности на право подписи от себя и за себя. И потом выясняется… Так знаете, в чем дело? Когда нас допрашивали дважды…

Если можно, у меня вопрос. Вы сказали, что на него давили, оказывали моральное давление и так далее. От него  что-то хотели, кроме признания вины? Чтобы он давал какие-то показания на кого-то еще, например, на Серебренникова? Что от него хотели? Просто признания вины мгновенного?

Нет, его просили, ему предлагали и говорили так: «Сознавайтесь, говорите, что вы подписывали, организовали некую группу для хищения, и тогда вас не арестуют».

Понятно.

Не говорили, что на кого-то показать. Этого не было, вот именно таким образом.

Понятно.

В силу своей порядочности он рассказал правду, он говорит: «Так а что мне говорить?». И вот представьте, почти двое суток, я подчеркну, он не спал, не ел, пил воду. Столько было процессуальных действий. Представьте, в каком состоянии находился человек!

У меня еще два вопроса.

Да.

Вот эта сумма, двести с лишним миллионов рублей, которую озвучил Следственный комитет, как-то фигурирует в этом деле? Что-то известно про это? Или речь идет именно о миллионе 286 тысячах?

Речь идет о миллионе 286 тысячах.

То есть никаких двухсот миллионов нет, их не существует?

Насколько мне известно из общения с Юрием Итиным, всего-то было выделено по постановлению правительства 216 миллионов.

Да.

Слушайте, он же и говорил в показаниях, что проект-то реализовали полностью, ведь были отчеты. Члены правительства присутствовали, всё это видели, публиковали, пресса была. И вдруг, говорит, похитили почти что всё.

И еще один вопрос. Что вы будете делать дальше, какой план у вас, у вашего подзащитного? Как вы собираетесь отстаивать его права?

Всеми не запрещенными законом способами. Уже я продемонстрировал как его адвокат вчера в суде. И всё, в принципе, что я вам говорю, я судье рассказал. О тех безобразиях, о том циничном отношении к нему и к его дочери. Поскольку мне это близко, я знаю, что произвели следствие. Вы знаете, и состоялся акт правосудия, судья это поняла и отказала в ходатайстве об избрании Юрию Итину меры пресечения в виде ареста. Ведь он просидел, извините меня, в клетке почти трое суток. И сутки незаконно! Двое суток формально законно, а третьи сутки ― незаконно.

Спасибо большое. Вот такая ситуация. Еще, кроме всего прочего, речь идет о моральном давлении и нарушении закона, то есть задержан по факту был раньше, чем это записано в протоколе.

На превью: Владимир Астапкович / РИА Новости