Сергей Соколов: «Интерес в поисках заказчиков только у родных, коллег и друзей»

А на следующий день их снова привезли в Центарой, и там Рамзан Кадыров специально Политковскую унизил. Он предъявил ей одного из полевых командиров, который раньше жаловался Политковской, что Кадыров его бил угрожал его семье. А теперь он стоял перед ней и все это опровергал. «Это было очень страшно», — вспоминала Эстемирова. Это все было не под запись. Их обеих уже нет: Эстемирову убили через три года, вывезли ее из Грозного, где она жила, и расстреляли на чеченской‑ингушской границе. 

Политковская не боялась, это, очевидно, не пустые слова. Примерно за неделю до смерти она выпустила очередную статью про Кадырова и его бойцов, она открыто называла его преступником и настаивала, что он должен сидеть на скамье подсудимых. Теперь она мертва, а Чечня вовсю экспортирует в Россию бои без правил. И далеко не только и не столько детские. 

О том, что известно спустя 10 лет после убийства Анны Политковской, Михаил Фишман поговорил с заместителем главного редактора «Новой газеты» Сергеем Соколовым.

Фишман: Как вы сегодня в редакции отмечали эту дату?

Соколов: У нас были такие поминальные не очень большие мероприятия, играл оркестр ту музыку, которую Анна слушала в машине, с ее дисков. Мы вывесили на улице две большие фотографии. Приехали люди, которые ее знали: журналисты, коллеги, родные, представители дипломатических миссий. Возложили цветы, сказали добрые слова, собственно, таким образом. Потому что, конечно, это не то мероприятие, которое нуждается в публичности, это то мероприятие, которое у каждого  у нас внутри, и каждый поминает так, как посчитает необходимым.

Фишман: Ее убийство, не одну Политковскую убили в России, а жертв довольно много, и связанных с Чечней тоже. Но имя Политковской оно стоит особняком во всем мире, не только в России. Она символ, может быть, не знаю. Почему так?

Соколов: Вы знаете, я думаю по многим причинам. Я главные выделю. В ней была та страсть к деятельной журналистике, а не к описательной журналистике, что она не могла оставлять своих героев вне дальнейшего своего внимания. И она не просто писала о проблеме в надежде на то, что потом это как-нибудь, может быть, рассосется, а, может быть, не рассосется, а она добивалась решения этой проблемы. Она помогала людям всегда, к ней стояли длинные очереди. То есть это пример уже редкой профессии журналиста, который не только буквы в слова складывает, но и пытается воздействовать на окружающую его действительность так, как он может это сделать, и не только статьями, но и какими-то поступками. Это сейчас не модно и даже критикуется, и помнится, в свое время и Анна Политковская подвергалась критике за то, что она занимается правозащитной деятельностью.

Фишман: Да, говорили, что это не настоящая журналистика, что это human rights journalism, advocacy journalism, такой правозащитный.

Соколов: Да. Но вы знаете, у нас огромное количество появилось людей, которые знают, что такое правильная журналистика, только их фамилий никто не знает. Анна Политковская с их точки зрения была неправильным журналистом, однако знает ее весь мир. И здесь нужно подумать о формулировках, но до сих пор Европейский суд по правам человека рассматривает ее публикации как доказательство тех дел, которые они рассматривают, и удовлетворяют иски родственников погибших и похищенных. До сих пор это рассматривается, и до сих пор ее деятельность приносит какие-то реальные плоды людям.

Фишман: Заказчик так и не найден. А будет ли он найден?

Соколов: У меня пока такое впечатление, что интерес в поисках заказчиков только у родных, близких, коллег и друзей.

Фишман: Как они продвигаются в этом, в продвижении этих интересов?

Соколов: Понимаете, я не знаю по одной простой причине: потому что когда следствие начиналось, «Новая газета», и я в частности, мы активно сотрудничали со следствием, у нас были свои источники информации журналистские, мы делились, чем могли. Как только были осуждены организаторы и исполнители, следственную группу разогнали. Там остался один следователь Петрос Гарибян, генерал-майор юстиции, который потом ушел на пенсию. И после этого что происходит с делом — мы не знаем. Но, вернее, до меня доносятся какие-то негласные отзвуки, что дело выделили из компетенции Главного следственного управления по особо важным делам и передали на уровень подполковника, потом якобы на уровень майора. Фамилий этих людей я не знаю, что они там делают, я не знаю. Ладно бы я не знаю, ладно бы они не отвечали на запросы «Новой газеты», хотя они отвечают, но потерпевшие, то есть Вера и Илья Политковские, они не знают ничего, их ни о чем не уведомляют: ни о смене следственной бригады, ни о следствии, ничего, как будто дела не существует.

Адвокаты писали туда письма, им говорят: «Приезжайте». А к кому? Они даже следователи не знают. Из этого у меня складывается впечатление, что вопрос о поиске заказчиков снялся с актуальной повестки дня Следственного комитета.

Фишман: Но, как вы говорили, вы занимались тоже расследованием, у вас были свои источники. Вы, коллеги Политковской по газете, вы продвинулись в этом? Вы знаете, кто отдавал приказ ее убить?

Соколов: Я не знаю, кто отдавал приказ, у меня есть свои версии, у редакции есть свои версии, я не готов их персонализировать, потому что презумпция невиновности только в Следственном комитете работает. Я могу сказать только точно, что это не Березовский, как об этом рассказывали неоднократно разные люди.

Фишман: Чуть ли не Владимир Путин лично говорил об этом.

Соколов: Нет. Там был намек со стороны генпрокурора Чайки, сразу в первые дни после убийства, что это некие враги России из числа бывших олигархов, которые где-то скрываются. И, собственно говоря, эта фраза, сказанная Чайкой, она все расследование и повела по ложному следу. То есть следователи тратили огромное количество времени, чтобы версию о Березовском каким-то образом продвинуть. В деле появилось огромное количество провокаторов самых разных, которые где-то краем уха что-то, возможно, слышали. С какого-то перепугу в деле оказался свидетелем Луговой, потом в деле оказался свидетелем капитан Мельниченко из Украины, уж он-то тут причем?

Но всех их пытались подвести под версию Березовского, но не получилось, она развалилась. Потому что если бы Березовский действительно бы руководил всем этим делом, то нужно было бы признать, что он руководит правоохранительными органами России. Потому что следили за Политковской штатные сотрудники ГУВД города Москвы в свое рабочее время на своих рабочих машинах, со своими непроверяйками, руководил ими их начальник, люди, замешанные в убийстве, являются агентурой ФСБ — это уже судебный материал. Но тогда можно доказать, что Березовский мог помочь скрыться киллеру Махмудову, переделав ему два паспорта и выведя за границу через пограничный контроль, но это все несерьезно.

Фишман: И такой вопрос: когда Политковскую убили, Владимир Путин сказал, это весь мир, видимо, запомнил с тех пор, что ее смерть нанесла нам больший ущерб, чем ее статьи, в этом смысле мы не заинтересованы были в том, чтобы ее убивать, государство. Как из сегодняшнего дня эта его реплика смотрится?

Соколов: Но вы знаете, я думаю, он был искренен, когда это сказал, потому что, насколько я понимаю, президент не очень считает влиятельными журналистов как таковых и их деятельность как таковую, особенно если это пишущие журналисты, а не телевизионные журналисты. Поэтому он искренне сказал. И мы видим, что куда бы ни приезжали представители российских делегаций — в Европарламент или в ПАСЕ, или куда-то еще, обязательно журналисты спрашивают: «А что с Политковской? Почему не найдены заказчики?». Это действительно большая проблема, но эта проблема решаемая, стоит только проявить политическую волю. В смысле, как и в деле об убийстве Бориса Немцова, потому что эти уголовные дела, они симметричны, с той лишь разницей, что убийц Немцова поймали спустя несколько дней, но они знали через три дня после убийства, поймали через неделю, а здесь прошел после этого год.

Фишман: И лежат они теперь на одном кладбище, и даже памятники у них похожи. Спасибо большое.

Соколов: Спасибо.

Фото: Анна Артемьева/«Новая газета»