«Надо быть поваром Путина, чтобы развернуть бизнес, как у Пригожина»: ресторатор Михаил Зельман об отъезде из России и империи Пригожина

Жанна Немцова: Вы в 2012 году уехали из России. У вас хорошая интуиция или это удачное стечение обстоятельств?

Михаил Зельман: Это, конечно, повезло. У меня не было никакого расчета. Я политикой никогда не занимался, уезжал без уголовных дел. В свое время я написал монопродуктовый манифест. Я написал, что верю, что в ресторане может быть одно блюдо.

В манифесте, как это предполагает жанр, были сформулированы ценности. Там было несколько, среди них глобализация, космополитизм, толерантность. Когда я в России произносил эти слова, то мне все говорили: «Миш, ну пожалуйста, давай только без этих слов, давай не будем произносить эти ругательства».

— Но вы меня не убедили, что вы уехали только потому, что не смогли реализовать монопродуктовый манифест в России из-за того, что ваши ценности не совпадали с ценностями российского общества или руководства.

— Может быть, когда надвигается ураган, землетрясение, собаки, кошки, домашние животные начинают убегать первыми. Может быть, где-то сработало на подсознании, что надо валить.

«— Полтора часа в очереди за лобстером?! — Ну, ещё за бургером…»

Собчак

02:38

Я уезжал, потому что я хотел делать новые концепции. И то, что я хотел делать, было более адекватно в Лондоне, чем в Москве. В Москве я шел против течения, а в Лондоне течение мне помогало. На самом деле это был целый процесс. Я его назвал процесс исхода, потому что на самом деле уехать — этого недостаточно. Еще нужно, как говорил Чехов, выжать из себя раба. Я говорю о том, что нужно перерезать вот эту пуповину, потому что за 35 лет жизни в России я Россию не поменял, а Россия меня сформировала, как хорошее во мне, так и плохое.

— А в какую сторону поменяла в плохом смысле?

— Понимаете, мы в России выживаем. Все, что мы делаем, — коррупция, своячничество, легкость в игре с законом — это все потому, что мы абсолютно не представляем свой завтрашний день, мы беззащитны перед будущим. Это неопределенность или страх. Этот страх приводит к тому, что мы выживаем. А когда выживаешь, то можно делать разные вещи.

— Какие вы самые плохие вещи сделали, находясь в России? Про то, что вы взятки давали, я знаю. А еще?

— Но этого разве недостаточно? Просто это сама жизнь, когда ты просыпаешься утром и не знаешь, что будет вечером. И это не только сегодня, а это 7 дней в неделю и 365 дней в году.

— Сейчас в прессе появляется много материалов о вашем коллеге Евгении Пригожине, которого называют поваром Путина, и о его империи. Он фактически кормит все бюджетные организации, российскую армию, больницы, школы. Были скандалы, связанные с дизентерией, возможно, вызванной некачественными продуктами. Как вы считаете, какой уровень связей с руководством должен быть у владельца такой империи, чтобы развернуть бизнес такого масштаба?

— В вопросе есть ответ. Надо быть поваром Путина, чтобы развернуть такой масштабный бизнес. Мне тяжело комментировать, я в России почти 7 лет не живу.

— Вы в свое время поставляли продукты питания для Минобороны, для Росрезерва и для РЖД. Какой уровень связей был у вас для того, чтобы получить такие госконтракты?

Собчак поговорила с бизнесменом, который бросил всё в России и кормит Лондон лобстерами

Собчак

20:47

— Если бы я был поваром Путина, то у меня в Лондоне был бы самый дорогой особняк. Когда я поставлял (продукты питания по госконтрактам. — Ред.), коррупции не было. У меня больше было своячничества.

— Кто был вашей «крышей» в таком случае, если вы говорите о кумовстве? Кто вас лоббировал?

— У меня не было никакой «крыши». Это не секрет, мои партнеры в «Арпикоме» (ресторанный холдинг «Арпиком», основанный Михилом Зельманом, который продал свою долю в нем в 2014 году. — Ред.), которые были завязаны на бизнес РЖД, порекомендовали нас. Мы приняли участие в конкурсе и выиграли этот конкурс.

— Конкурс был честный?

— Конкурс был честный, потому что просто никто не обладал этими технологиями. И мы тоже не очень обладали этими технологиями. Мы для «Арпикома» строили комбинат питания, и я привлек людей, которые построили единственный отвечающий на тот момент стандартам комбинат питания в аэропорту «Домодедово». Когда они пришли к нам, они мне рассказали, что РЖД готовит этот конкурс. И мне эта идея понравилась.

— Насколько выгодно было иметь такой госконтракт по сравнению, например, с просто ресторанным бизнесом?

— У меня был подход не очень правильный. То есть мы думали, как построить, как реализовать. Мы не думали, как на этом заработать.

— Вы не заработали на этом?

— Нет. Это больше было для тщеславия.

— Почему вы потеряли этот госконтракт?

— Я антрепренер. Я бизнесмен. Я всю жизнь занимался едой и продуктами и никогда не занимался ничем другим. Я не чиновник. А для того, чтобы делать бизнес с РЖД, нужно знать их правила. Нужно быть не акулой, а нужно быть таким же тигром, как они. Одна из проблем России в том, что политическое руководство — это чиновники. Они никогда в жизни ничего не созидали.

— То есть лучше было бы, если бы были сатирики?

— Я считаю, что лучше сатирики. Вот директор шоколадной фабрики — прекрасно. Строитель в Америке. Это очень важно — процесс созидания. Чиновники, к большому сожалению, ничего не созидают. Они распределяют, они перераспределяют. И в РЖД, к большому сожалению, люди, которые принимают решения, — они чиновники.

— Евгений Пригожин тоже ведь начинал в бизнесе, а потом уже стал тем, кем он стал.

— Я не могу поддержать этот разговор, потому что, во-первых, я плохо знаю Женю Пригожина.

— Но вы его знали?

— Мы коллеги. Это одна из миссий нас как рестораторов — мы друг друга знаем, друг друга поддерживаем. В том числе я знал Евгения, но шапочно. Вот это построение империи прошло мимо меня. Поэтому мне тяжело комментировать. Но честно могу сказать, я считаю, что ресторатор должен готовить еду. Военный должен воевать.

— А кто должен кормить армию и больницы, поставлять еду в больницы и школы? Конечно же, в прекрасной России будущего?

— Я могу сказать, что я против монополии. В принципе ничего плохого нет, что и Евгений Пригожин, и Аркадий Новиков, и другие коллеги-рестораторы поставляли бы еду в больницы. Но когда вырастает какая-то монополия, я считаю это нездоровой ситуацией.

— Как вы оцениваете приблизительно объем рынка вот этих госконтрактов на поставку питания в бюджетные учреждения?

— Я, честно, вообще никак не оцениваю, но, конечно, это все миллиарды, потому что человек может постирать бушлаты раз в неделю, а кушать хочется три раза в день.

— А если бы вам предложили сейчас такой госконтракт, вы бы согласились?

— Ни за что.

— Почему?

— Потому что я живу в Лондоне. Я гармонию нашел. Я занимаюсь тем, что я люблю. И лезть в то, что я не понимаю, я не хочу.